Колесо тьмы

Глава 14

Констанс потихоньку брела вдоль шестой палубы, словно плывя по течению. Здесь проходила широкая главная пассажирская магистраль лайнера, известная под названием «Сент-Джеймс», с дорогими эксклюзивными магазинами. Несмотря на поздний час — почти половина первого ночи, — не было никаких признаков, что жизнь на «Британии» замирает. Нарядно одетые пары прогуливались, глазея на витрины и негромко беседуя о том о сем. В коридорах стояли огромные вазы со свежими цветами, фоном для разговоров и смеха служило мурлыканье струнного квартета. Пахло сиренью, лавандой и еще шампанским.

Констанс медленно шагала все дальше, мимо винного бара, ювелирного магазина и художественной галереи, где за астрономические суммы продавались собственноручно подписанные авторами репродукции Миро, Клее и Дали. В дверях старуха в инвалидной коляске распекала молодую белокурую женщину, которая катила ее кресло. Что-то в облике блондинки заставило Констанс задержать на ней взгляд. Потупленный взор и отрешенное выражение лица с оттенком затаенной печали могли бы быть ее собственными.

За торговой аркадой «Сент-Джеймс» находились богато украшенные двойные двери, открывающиеся в Гранд-атриум — обширное восьмиэтажное пространство в самом сердце судна. Констанс подошла к перилам атриума, бросила взгляд сначала вверх, потом вниз. Взору предстал впечатляющий вид на расположенные террасами балконы, сверкающие люстры и открытые лифты из витражного стекла и хрусталя. Внизу, в ресторане «Королевский герб» на второй палубе, люди сидели группами на расположенных вдоль стен банкетках, обтянутых красной кожей, закусывая дуврской камбалой, устрицами «Рок-феллер» и турнедос [24] из говядины. Тут и там сновали официанты и сомелье; один устанавливал на стол блюдо, полное деликатесов, другой обходительно склонялся над обедающим клиентом, чтобы лучше расслышать его просьбу. На ярусах балконов на третьей и четвертой палубах, также выходивших в атриум, располагались дополнительные столики. Звон столового серебра, отголоски бесед, приливы и отливы музыки — все это доносилось до слуха Констанс.

Здесь стояла оранжерейная атмосфера роскоши и особых привилегий, что неудивительно на громадном плавучем городе-дворце, величайшем из всех, что когда-либо видел мир. Но весь этот блеск оставлял девушку абсолютно равнодушной. По правде сказать, ей виделось что-то отталкивающее в этой отчаянной погоне за удовольствиями. Как отличалась эта лихорадочная, исступленная активность, это безудержное вульгарное потребление и неуемное пристрастие к мирским благам от ее жизни в монастыре! Как тянуло вернуться туда!

«Будь в миру, но не частью мира».

Отойдя от перил, она направилась к ближайшим лифтам и поднялась на двенадцатую палубу. Этот уровень почти полностью занимали пассажирские каюты. При том что и тут все воплощало утонченную роскошь — с толстыми восточными коврами и пейзажами маслом в золоченых рамах, — здешняя атмосфера казалась гораздо более умиротворяющей. Констанс двинулась по коридору, который впереди под прямым углом поворачивал влево. Прямо по курсу находился и их с Пендергастом номер люкс, называемый «тюдоровские покои», расположенный в носовой части теплохода. Констанс потянулась в сумочку за карточкой-ключом и вдруг застыла.

Дверь в каюту оказалась приоткрытой.

Сердце неистово забилось, точно девушка ожидала чего-то подобного. Ее опекун никогда не поступил бы так беспечно — в каюте находился чужой. Не может быть, чтобы тот! Нет, не может быть. Она сама видела его смерть. Разумом Констанс понимала, что ее страхи иррациональны, тем не менее не могла унять внезапное сердцебиение.

Из сумочки она достала небольшую продолговатую коробочку, открыла и вынула из плюшевого гнезда поблескивающий скальпель. Тот скальпель, что дал ей он.

Выставив перед собой лезвие, Констанс медленно шагнула в каюту. Главная гостиная овальной формы оканчивалась большим, в два этажа, окном из толстого стекла, выходящим на темный океан далеко внизу. Одна дверь, слева, вела в большую гардеробную, другая, справа, открывалась в ту комнату, что они с Алоизием приспособили под кабинет. Гостиную освещал неяркий свет лампы, автоматически включающейся при открывании дверей. За окном лунный свет прочертил по живому океану мерцающую дорожку, обсыпав бриллиантовыми звездами кильватерную струю. В полумраке проступали диван, два кресла с подлокотниками, обеденная зона, кабинетный рояль-миньон. Две одинаковые лестницы, изгибаясь, расходились по стенам налево и направо: левая вела в спальню Пендергаста, правая — в ее собственную. Сделав еще один беззвучный шаг вперед, Констанс вытянула шею и постаралась заглянуть наверх.

Дверь ее комнаты была приоткрыта. Из-под нее струился бледно-желтый свет.

Констанс сильнее стиснула в руке скальпель, медленно и абсолютно бесшумно пересекла комнату и начала подниматься по ступеням.

В течение вечера волнение на море постоянно усиливалось. Размеренная качка судна, недавно едва ощутимая, становилась все более явной. Откуда-то сверху и спереди донесся длинный скорбный гудок корабельной сирены. Скользя рукой вдоль перил, Констанс медленно и осторожно поднималась по лестнице.

Добравшись до верхней площадки, она шагнула к двери. Изнутри не доносилось ни звука. Девушка подождала еще немного, затем резко толкнула дверь и шагнула в комнату.

Раздался испуганный возглас. Констанс стремительно развернулась на звук, выставив перед собой нож.

Судовая горничная — темноволосая женщина, представившаяся им ранее, — стояла у книжного шкафа, поглощенная книгой, которую сейчас в испуге уронила. Женщина посмотрела на Констанс со смешанным выражением шока, растерянности и страха, потом перевела взгляд на скальпель.

— Что вы здесь делаете?

Горничная не сразу обрела дар речи.

— Извините, мисс. Прошу вас… я просто пришла разобрать постели…

Восточноевропейский акцент от волнения сделался сильнее, женщина неотрывно смотрела на скальпель; на лице ее читался ужас.

Констанс сунула скальпель обратно в футляр и вернула его в сумочку. Затем протянула руку к телефону, намереваясь вызвать охрану.

— Нет! — вскричала горничная. — Пожалуйста! Они высадят меня в ближайшем порту, оставят в Нью-Йорке, без всякой надежды добраться домой!

Констанс в нерешительности застыла с телефонной трубкой в руке, опасливо взирая на горничную.

— Простите меня, — запричитала та. — Я пришла разобрать постели, положить шоколад на подушку. И вдруг увидела… увидела… — И указала рукой на книгу, которую уронила.

Констанс опустила взгляд. К ее вящему удивлению, это оказался тонкий томик стихов Анны Ахматовой.

Девушка не вполне понимала, зачем взяла эту книгу с собой. История томика, как и шлейф воспоминаний, была мучительна для Констанс. Даже смотреть на книгу сейчас оказалось тяжело. Быть может, она возила ее с собой, как кающийся грешник носит на себе власяницу, надеясь болью искупить грехи.

— Вы любите Ахматову?

Женщина кивнула:

— Когда я сюда приехала, то не имела возможности взять с собой книги. Мне так их не хватало. А потом, разбирая постель, я увидела… увидела ваши. — Горничная с усилием сглотнула.

Констанс все так же отстраненно процитировала, глядя на нее:

— «Я зажгла заветные свечи, чтобы этот светился вечер…»

Не отрывая глаз от хозяйки номера, женщина отозвалась:

— «И с тобой, ко мне не пришедшим, сорок первый встречаю год».

Констанс отступила на шаг от телефона.

— Дома, в Беларуси, я преподавала русскую литературу. На русском, конечно.

— В средней школе?

Горничная покачала головой:

— В университете.

— Вы университетский преподаватель? — удивленно спросила Констанс.

— Была. Я потеряла работу, как и многие другие.

— И теперь работаете на борту судна… горничной?

Женщина печально улыбнулась:

— Такова судьба многих из нас. Многие потеряли работу. Вернее, в нашей стране не хватает рабочих мест. Кризис.

— А ваша семья?

— У моих родителей была ферма, но правительство ее конфисковало из-за радиоактивных осадков. Чернобыль, понимаете? Радиоактивное облако пошло на запад. Десять лет я преподавала в университете русскую литературу, а потом потеряла работу. Затем услышала, что на большое судно набирают прислугу, и вот приехала. Теперь работаю и отсылаю домой деньги.

Констанс опустилась на стул.

— Как вас зовут?

— Мария Казулина.

— Мария, я забуду это недоразумение. Но взамен хотела бы получить от вас помощь.

Горничная насторожилась:

— Какую помощь?

— Мне нужно время от времени бывать на нижних палубах, болтать с рабочими, стюардами, другим персоналом. Вы могли бы меня представить, поручиться за меня.

— Вы работаете на судовую компанию? — встревожилась женщина.

Констанс покачала головой:

— Нет. У меня свои причины, личные. Никакого отношения к судовой компании. Простите, если я не могу сейчас выразиться определеннее.

Мария Казулина немного расслабилась, но не до конца.

— У меня могут быть неприятности.

— Я буду действовать очень осторожно. Мне просто нужно пообщаться с людьми, кое-что узнать.

— Что?

— О жизни на борту судна, о всяких необычных событиях, сплетни о пассажирах. И не видел ли кто-нибудь в одной из кают некий предмет.

— Сплетни о пассажирах? Не думаю, что это хорошая идея.

Констанс помедлила в нерешительности.

— Миссис Казулина, я скажу вам, в чем тут дело, если вы пообещаете никому об этом не рассказывать.

Немного поколебавшись, горничная согласно кивнула.

— Я ищу одну вещь, спрятанную на борту судна. Предмет религиозный и очень ценный. Надеялась пообщаться с обслуживающим персоналом, узнать, не видел ли кто чего-то подобного в одной из кают.

— А этот предмет, который вы упомянули, что это такое?

Констанс немного помолчала.

— Это длинный узкий деревянный ящик, очень старый, с необычной надписью.

Мария некоторое время размышляла об услышанном. Потом выпрямилась.

— Тогда я помогу вам. — Несмотря на улыбку, на лице ее явственно отразилось волнение. — Так утомительно работать на круизном судне, а это добавит в жизнь немного разнообразия. Да еще если с добрыми намерениями…

Констанс протянула руку, и они обменялись рукопожатием.

Мария внимательно посмотрела на девушку:

— Я добуду вам форму, такую же, как у меня. Нельзя, чтобы в служебных помещениях вы появлялись одетой как пассажирка.

— Благодарю вас. Как мне с вами связаться?

— Я сама свяжусь с вами. — Мария подняла с пола книгу и подала Констанс. — Спокойной ночи, мисс.

Констанс на миг задержала ее руку и вложила книгу в ладонь.

— Возьмите. И пожалуйста, не называйте меня «мисс» — просто Констанс.

Мария с улыбкой отступила к двери и вышла.