Колесо тьмы

Глава 2

В одном из отдаленных залов монастыря Гзалриг Чонгг бок о бок сидели на скамье двое: Алоизий Пендергаст и Констанс Грин. Солнце клонилось к горизонту. За обрамленными камнем окнами открывался вид на долину Льолунг, а за ней высились вершины Гималайских гор, омытые розовым отблеском заката. Снизу доносился отдаленный рокот водопада из верховий долины. Над всем этим прозвучал глубокий голос трубы дзунг, эхом разносясь по горам и ущельям.

Прошло два месяца со времени приезда путешественников в монастырь. Настал июль, а вместе с ним в высокие предгорья Гималаев пришла весна. Зеленели долины, усеянные полевыми цветами, а на склонах розовели дикие розы — цветы дрока.

Двое сидели в молчании. Оставалось две недели до окончания их пребывания здесь.

Снова послышался напев трубы, и в этот самый момент огненно-красный свет погас на царственных пиках Дхаулагири, Аннапурны и Манаслу — трех из десяти величайших вершин мира. Стремительно спустились сумерки, заливая долину подобно темному половодью.

Пендергаст пробудился от молчания:

— Твое обучение идет успешно. Исключительно успешно. Настоятель доволен.

— Да. — Голос Констанс прозвучал негромко, почти отрешенно.

Пендергаст накрыл ее руку своей. Прикосновение вышло легким и невесомым, как прикосновение упавшего листа.

— Мы не говорили об этом раньше, но я хотел спросить… Все ли прошло гладко в февершемской клинике? Не было ли каких осложнений в ходе… э… процедуры? — Он говорил с несвойственной ему неловкостью, с трудом подбирая слова.

Констанс не отвела взгляд от гряды заснеженных гор.

Пендергаст помедлил.

— Жаль, что ты не допускаешь меня в свой мир.

Констанс склонила голову, по-прежнему пребывая в молчании.

— Констанс, я очень тебя люблю и беспокоюсь о тебе. Быть может, я недостаточно энергично высказывался на этот счет прежде. Если так, прошу меня простить.

Констанс ниже опустила голову, залившись краской:

— Спасибо.

Из ее голоса исчезла отрешенность, он слегка дрогнул от эмоций. Констанс резко встала, глядя в сторону.

Пендергаст поднялся следом.

— Прости, Алоизий, но мне нужно немного побыть одной.

— Конечно.

Спецагент смотрел, как девушка удаляется, пока ее стройная фигурка не растворилась как привидение в каменных коридорах монастыря. Тогда Пендергаст обратил взгляд к горному пейзажу за окном, погрузившись в глубокую задумчивость.

Когда тьма наполнила помещение, звучание дзунга оборвалось и последняя нота на несколько секунд повисла в воздухе угасающим среди гор эхом. Кругом царило безмолвие, как если бы наступление ночи принесло с собой состояние полного, застывшего покоя. А затем из чернильных теней в дальнем конце зала материализовалась фигура — старый монах в оранжевом балахоне. Высохшей рукой он сделал Пендергасту знак приблизиться, используя характерное тибетское потряхивание запястьем.

Пендергаст медленно двинулся в сторону монаха. Человек повернулся и, шаркая ногами, скрылся в темноте.

Спецагент последовал за ним, весьма заинтригованный. Провожатый уводил его по полутемным коридорам туда, где пребывал легендарный затворник — монах, добровольно позволивший замуровать себя в келье, где места хватало лишь для медитации сидя. Отрезанный от мира, он только раз в день получал пищу в виде хлеба и воды, которые передавались сквозь единственное отверстие размером с кирпич.

Старый монах остановился перед кельей — вернее, перед ничем не примечательной на первый взгляд темной стеной. Но ее старые камни были отполированы руками тысяч приходивших попросить у отшельника мудрости. Говорили, что его замуровали в возрасте двенадцати лет. Сейчас он достиг почти столетнего возраста — оракул, прославившийся уникальным даром пророчества.

Монах дважды постучал ногтем по камню. Через минуту незакрепленный кирпич в лицевой стене начал потихоньку отодвигаться, медленно выходя из паза. Появилась высохшая, сморщенная рука, белая как снег, с просвечивающими венами. Она повернула сдвинутый камень боком, открывая маленькое пространство.

Монах наклонился к отверстию и что-то тихо пробормотал. Затем подставил для ответа ухо. Шли минуты, и до Пендергаста доносился только легчайший шепот. Монах выпрямился, видимо удовлетворенный, и сделал знак приблизиться. Пендергаст повиновался, наблюдая, как камень вернулся в прежнее положение.

Внезапно скалистая стена рядом с каменной кельей изошла глубокой трещиной, которая стала расширяться, точно раскрываясь, и наконец каменная дверь с резким скрипучим звуком отворилась, подчиняясь какому-то невидимому механизму. Пахнуло неведомым ароматным веществом. Монах вытянул руку, приглашая Пендергаста войти, и, когда специальный агент переступил порог, стена за его спиной сдвинулась, возвращаясь в прежнее положение. Провожатый не последовал за ним — Пендергаст остался один.

Из мрака появился другой монах, держа в руке оплывшую свечу. В последние семь недель в Гзалриг Чонгг, как и в свои предыдущие визиты, Пендергаст научился распознавать в лицо всех здешних обитателей, и тем не менее это лицо было ему незнакомо. Он понял, что находится во внутреннем монастыре — скрытой от глаз святая святых, — о котором только шептались, но никогда прямо не признавали его существования. Доступ сюда (совершенно запрещенный, насколько было известно Пендергасту), очевидно, и охранялся заточённым в камне стражем. Это был монастырь внутри монастыря, где полдюжины полностью изолированных от внешнего мира монахов проводили жизнь в уединении, глубочайшей медитации и неустанных ментальных упражнениях. Никогда не видя белого света, они не общались напрямую с монахами внешнего монастыря, охраняемые невидимым отшельником. Избранные настолько отошли от мира, что солнечный свет, попади он на их кожу, убил бы затворников.

Спецагент последовал за незнакомым монахом по узкому коридору, ведущему в самые глубокие и отдаленные части монастырского комплекса. Стены переходов делались все более грубыми и шероховатыми, и Пендергаст догадался, что это туннели, вырубленные прямо в скале. Туннели оштукатурили и расписали фресками тысячу лет назад, а ныне роспись почти стерлась, разрушилась под воздействием дыма, влаги и времени. Коридор повернул, потом еще раз, минуя маленькие каменные кельи с живописными изображениями Будды или росписями тханка, подсвеченные свечами и окуриваемые фимиамом. Никто не встретился по пути — только череда ниш без окон да безлюдные туннели, сырые и гулкие в своей пустоте.

Наконец, когда путешествие стало казаться нескончаемым, монах и Пендергаст подошли к другой двери; эта была стянута полосами из промасленного железа, скрепившими толстые железные пластины. Взмах ключом — и с некоторым усилием дверь отворилась.

За ней обнаружилась маленькая полутемная комната, освещенная одинокой масляной лампой. Стены были обшиты старым деревом, искусно инкрустированным резьбой, теперь почти стертой. Вился дым от благовоний, пряный и смолистый. Пендергасту потребовалось какое-то время, чтобы оглядеться и осмыслить то примечательное обстоятельство, что комната наполнена сокровищами. У дальней стены стояли десятки украшенных барельефами ларцов из тяжелого золота с плотно закрытыми крышками. Рядом штабелями высились кожаные мешки, иные уже полуистлевшие, из которых частично просыпалось содержимое в виде золотых монет — от старых английских соверенов и греческих статеров до массивных моголов. Вокруг мешков теснились маленькие деревянные бочонки; их доски вспучились и тоже наполовину сгнили, «роняя» как необработанные, так и ограненные рубины, изумруды, сапфиры, алмазы, бирюзу, турмалины и оливины. Другие, как показалось Пендергасту, были наполнены маленькими золотыми слитками и овальными японскими кобанами [10].

У стены справа лежали сокровища другого рода: шалмеи [11] и канглинги [12] из черного эбенового дерева, слоновой кости и золота, инкрустированные драгоценными камнями. Были здесь и колокольчики от дорже [13] из серебра и электра [14], а также человеческие черепные своды, отделанные драгоценными металлами, бирюзой и кораллами. В другом месте теснились золотые и серебряные статуи, причем одну из них украшали сотни звездчатых сапфиров; там же, неподалеку, уютно устроенные в деревянных упаковочных клетях с соломой, виднелись прозрачные чаши, фигурки и декоративные тарелки из прекраснейшего нефрита.

А налево, только руку протяни, — величайшее сокровище из всех: сотни полок, заполненных пыльными свитками, свернутыми тханками и кипами пергаментов, перевязанных шелковыми шнурками.

Настолько поразительна была эта выставка сокровищ, что Пендергаст не сразу понял, что в ближнем углу на подушке сидит, скрестив ноги, человек.

Монах, который привел Пендергаста, поклонился, молитвенно сложив руки, и удалился. Железная дверь лязгнула за ним — это повернулся запорный механизм. Монах, сидевший в позе лотоса, жестом указал на подушку рядом с собой и произнес по-английски:

— Пожалуйста, садитесь.

Пендергаст поклонился и сел.

— Крайне необычная комната, — проговорил он и, выждав небольшую паузу, добавил: — И крайне необычное благовоние.

— Мы хранители монастырских сокровищ: золота, серебра и других эфемерных вещей, которые мир считает богатством. — Монах говорил на безупречном английском, с оксфордским акцентом. — Мы также распорядители библиотеки и собрания религиозной живописи. Благовоние, которое вы упомянули, — это смола дерева доржан-цин. Мы жжем его здесь непрестанно, чтобы не дать прожорливым гималайским червям-древоточцам погубить все деревянные, бумажные и шелковые реликвии.

Пендергаст кивнул, пользуясь возможностью изучить монаха более пристально. Тот оказался стар, но крепок и жилист, на удивление в хорошей физической форме. Его красно-оранжевые одежды плотно облегали тело, голова была выбрита. Ноги босы и почти черны от грязи. На гладком нестареющем лице сияли глаза, излучая ум, тревогу и серьезную озабоченность.

— Вы, без сомнения, задаетесь вопросом, кто я такой и почему попросил вас прийти, — продолжал монах. — Я Тубтен. Добро пожаловать, мистер Пендергаст.

— Лама Тубтен?

— Здесь, во внутреннем монастыре, у нас нет отличительных титулов. — Монах чуть подался вперед, пристально вглядываясь в лицо собеседника. — Я знаю, что ваше жизненное занятие состоит в том, чтобы… не знаю, как это точно выразить… в том, чтобы вмешиваться в чужие дела и исправлять то, что было неправильным, да? Разгадывать загадки, проливать свет на тайны и разгонять тьму.

— Никогда не слышал, чтобы мои задачи формулировались таким образом. Но в принципе вы правы.

Монах опять откинулся назад; на лице его явственно читалось облегчение.

— Это хорошо. Я боялся, что ошибаюсь. — Его голос понизился почти до шепота: — Здесь имеется загадка.

Наступило долгое молчание. Потом Пендергаст сказал:

— Продолжайте.

— Настоятель не может говорить об этом деле напрямую. Вот почему попросили меня. Тем не менее, хотя ситуация сложилась чрезвычайная, я нахожу… затруднительным говорить об этом.

— Все вы были добры к моей подопечной, — ответил Пендергаст. — Я рад возможности сделать что-то для вас — если смогу.

— Спасибо. История, которую я собираюсь вам рассказать, содержит кое-какие подробности секретного характера.

— Вы можете положиться на мое благоразумие.

— Прежде всего расскажу немного о себе. Я родился в отдаленной горной местности, у озера Маносавар на западе Тибета. Мне не исполнилось и года, когда мои родители погибли в горах под снежной лавиной. Чета английских натуралистов, которые проводили обширные исследования в Маньчжурии, Непале и Тибете, сжалилась над столь юным сиротой и неофициально меня усыновила. В течение десяти лет я жил с ними, пока они путешествовали по диким местам, наблюдая, делая записи и зарисовки. Однажды ночью на нашу палатку наткнулась банда солдат-дезертиров. Они застрелили обоих, а потом сожгли вместе со всем их имуществом. Лишь мне удалось спастись. Дважды потерять родителей — можете вообразить себе мои чувства. Одинокие скитания привели меня сюда, в Гзалриг Чонгг. В положенное время я принял монашеский обет и поступил во внутренний монастырь. Мы посвящаем наши жизни глубочайшему духовному и физическому познанию. Нас занимают наиболее общие и наиболее загадочные аспекты бытия. В ходе обучения в Гзалриг Чонгг вы лишь коснулись некоторых из тех истин, в которые мы проникаем неизмеримо глубже.

Пендергаст склонил голову.

— Здесь, во внутреннем монастыре, мы отрезаны от всего. Нам не разрешается смотреть на внешний мир, видеть небо, дышать свежим воздухом. Все сфокусировано на достижении вечного в себе. Это очень большая жертва, даже для тибетского монаха, и вот почему нас здесь только шестеро. Затворникам не позволяется общаться с внешним миром, и я нарушил этот священный обет лишь ради того, чтобы поговорить с вами. Одно это должно создать у вас представление о серьезности ситуации.

— Я понимаю.

— Как у монахов внутреннего храма, у нас тоже есть определенные обязанности. Помимо монастырской библиотеки, реликвий и сокровищ, мы также являемся хранителями… Агозиена.

— Агозиена?

— Самого важного предмета в монастыре, возможно, и во всем Тибете. Он хранился в запертом склепе, вон в том углу. — Тубтен указал на высеченную в камне нишу с тяжелой железной дверью, которая сейчас была приоткрыта. — Все шестеро монахов собираются здесь раз в год, чтобы исполнить определенные ритуалы, связанные с опекой тайника с Агозиеном. И вот в очередную такую встречу в мае, за несколько дней до вашего прибытия, мы обнаружили, что Агозиена больше нет на месте.

— Украден?

Монах кивнул.

— У кого хранится ключ?

— У меня. Единственный ключ.

— И тайник был заперт?

— Да. Позвольте заверить вас, мистер Пендергаст, совершенно исключено, чтобы это преступление совершил кто-то из монахов.

— Простите, если я выскажу свой скептицизм по поводу этого утверждения.

— Скептицизм — это хорошо, — произнес монах со странной силой.

Пендергаст не ответил.

— Агозиена больше нет в монастыре. Если бы он был, мы бы знали.

— Каким образом?

— Это не предмет для обсуждения. Пожалуйста, поверьте мне, мистер Пендергаст: мы бы непременно знали. Никто из здешних монахов не вступил во владение этим предметом.

— Могу я взглянуть?

Тубтен кивнул.

Пендергаст вынул из кармана маленький фонарик, подошел к хранилищу и посветил в круглую замочную скважину, а потом с помощью увеличительного стекла изучил запорное устройство.

— Замок вскрыли отмычкой, — сказал он, выпрямляясь.

— Простите? Как это — отмычкой?

— Отомкнули без помощи ключа. — Пендергаст посмотрел на монаха. — В сущности, взломали, судя по виду. Вы сказали, ни один из монахов не мог его украсть. В монастыре были гости?

— Да, — кивнул Тубтен с тенью улыбки на губах. — Вообще-то, мы знаем, кто совершил кражу.

— Ах вот как. Это намного упрощает дело. Расскажите.

— В начале мая к нам явился некий молодой человек, альпинист. Это было странное появление. Он пришел с востока, с гор на границе с Непалом. Полумертвый человек, пребывающий в психическом и физическом истощении. Профессиональный альпинист, единственный выживший член экспедиции, которая штурмовала непокоренный западный склон Дхаулагири. Лавина, поглотившая остальных, пощадила его. Счастливчик был вынужден изменить маршрут и спуститься по северному склону, а оттуда нелегально пробиваться через тибетскую границу. Три недели шел пешком, а потом полз вниз по ледникам и ущельям, прежде чем вышел к нам. Поддерживал в себе жизнь, питаясь ягодными крысами, которые вполне годятся в пищу, особенно если поймаешь такую, у которой живот набит ягодами. Он был на грани смерти. Мы выходили его. Он американец, его имя Джордан Эмброуз.

— Парень учился у вас?

— Он проявил мало интереса к чонгг ран, что странно: человек определенно обладал силой воли и живостью ума, необходимыми для того, чтобы преуспеть в занятиях не хуже, чем любой уроженец Запада, которого мы видели… помимо женщины, Констанс.

Пендергаст кивнул:

— Почему вы решили, что это он?

Монах прямо не ответил:

— Мы хотели бы, чтобы вы его выследили, нашли Агозиен и вернули в монастырь.

Пендергаст еще раз кивнул:

— Этот Джордан Эмброуз, как он выглядел?

Старый лама поискал в складках одежды, вытащил крохотный свиток пергамента, развязал стягивающие его шнурки и развернул.

— Наш живописец, мастер тханок, по моей просьбе сделал его портрет.

Пендергаст взял пергамент и вгляделся в изображение. Молодой, физически развитый красивый мужчина лет тридцати, с длинными светлыми волосами и голубыми глазами. В лице его сочетались физическая решимость, моральная неразборчивость и высокий интеллект. Примечательный портрет, сделанный незаурядным художником, который сумел ухватить и внешнюю, и внутреннюю сторону личности.

— Он будет очень полезен. — Пендергаст свернул свиток и убрал в карман.

— Вам требуется еще какая-то информация, чтобы отыскать Агозиен?

— Да. Скажите, что означает слово «Агозиен»?

Перемена, произошедшая в отшельнике, была поистине разительной. Лицо его сделалось настороженным, почти испуганным.

— Я не могу, — едва слышно, дрожащим голосом произнес он.

— Это необходимо. Если мне надлежит его вернуть, я должен знать, что это такое.

— Вы меня не поняли. Я не могу ответить вам, потому что… мы не знаем, что это такое.

Пендергаст нахмурился:

— Как такое возможно?

— Агозиен запечатали в деревянный ящик еще в ту пору, когда он был принят нашим монастырем на ответственное хранение тысячу лет назад. Мы никогда не открывали его — это строго запрещено. Священный предмет передавался из поколения в поколение, от Ринпоче к Ринпоче, всегда в запечатанном виде.

— Как выглядит ящик?

Монах показал руками размеры — примерно пять на пять дюймов и длиной четыре фута.

— Необычная форма. Как вы думаете, что могло храниться в ящике такой формы?

— Любая длинная тонкая вещь. Жезл или меч. Свиток или свернутое в трубку живописное полотно. Комплект печатей, быть может, или веревок со священными узелками.

— Что означает слово «Агозиен»?

Монах замялся, но ответил:

— «Тьма».

— Почему было запрещено его открывать?

— Основатель монастыря, первый Раланг Ринпоче, принял его от святого праведника с Востока, из Индии. Святой вырезал на боку ящика текст, который содержал предостережение. Здесь у меня есть копия текста, я переведу…

Тубтен вынул из складок одежды крохотный свиток, исписанный тибетскими иероглифами, дрожащими руками отодвинул его от глаз на расстояние вытянутой руки и прочитал нараспев:

— Слово «дхарма» означает учение Будды? — спросил Пендергаст.

— В данном контексте оно подразумевает нечто гораздо большее — мир в целом, Вселенную.

— Неясно и тревожно.

— На тибетском эта надпись звучит столь же загадочно. Но использованные слова очень мощны. Предостережение сильно, мистер Пендергаст, очень сильно!

Пендергаст какое-то время обдумывал это.

— Откуда мог посторонний так много знать о ящике, чтобы его выкрасть? Некоторое время назад я провел здесь целый год и никогда о нем не слышал.

— Это великая загадка. И конечно, ни один из наших монахов никогда не рассказывал о нем. Все мы испытываем благоговейный трепет перед этим предметом и никогда не говорим о нем всуе, даже между собой.

— Ведь этот человек, Эмброуз, мог забрать пригоршню драгоценных камней стоимостью миллион долларов. Обычный вор взял бы в первую очередь золото и самоцветы.

— Возможно, он не обычный вор, — произнес Тубтен, помолчав. — Золото, драгоценные камни… вы говорите о земных сокровищах. Преходящих. А Агозиен…

— Да? Что — Агозиен? — подстегнул его спецагент.

Но старый монах только развел руками, глядя испуганными глазами на собеседника.