Три дня мы трудились в поле, сгребая сено. До темноты дед успевал сделать несколько рейсов в село, разгрузиться и приехать назад. Я набила мозоли на ладонях и подпалила на солнцах нос. Он покраснел, некрасиво шелушился, но я терпела.
Вечерами, при лучине и дедовом фонаре, который он мне щедро пожертвовал в приданое, делала адыгейский сыр — на что-то большее пока не было сил. На адыгейский тоже не было, хотелось упасть на лавку и спать до завтрашнего обеда, но меня останавливала жадность.
Не использую молоко сегодня — завтра оно или перекиснет, что существенно испортит вкус продукта, или Феня решит, что раз тара всё ещё занята, значит, мне пока больше молока не надо, и выльет его свиньям.
Поэтому вечерами я, сполоснувшись для бодрости в бане чуть тёплой водой, бралась за дело.
Молоко и сыворотку разогреть до нужной температуры. Теперь осторожно, по стеночкам, вливать горячую сыворотку в молоко, отдвигая получившиеся хлопья плоской деревянной ложкой. Спешить на этом этапе, впрочем, как и на всех остальных, нельзя. Плотность творожного зерна проверяла пальцами — сыр не должен быть слишком сухой или слишком жидкий.
Получившуюся массу раскладывала в маленькие корзиночки из бересты, застеленные тканью. Дуршлаг здесь ещё не придумали, зато корзиночек, небольших, без ручек, по пол-литра, аккуратных и симпатичных, Феня принесла целую стопку.
— На-ка вот, под дары тебе, — объяснила она. — Каждому богу своя доля положена, как раз, когда поедем, сюда и разложишь им угощение.
— Откуда у тебя столько? — восхитилась я.
— Дык зимой чего делать? Плети и плети, они быстро делаются, чай, не вышивка. Правда, больше ни для чего не подходят — маленькие и хрупкие, зато дары есть в чём красиво принести, не в лопухи же, в самом деле, заворачивать.
Ого! Оказывается, основы маркетинга были в самые давние времена, и красиво упакованные лапти ценятся значительно выше, чем лапти в затрапезной обёртке.
В подполе у меня понемногу накапливались сыры и творог. Творог берегла для блинчиков — Феня сказала, что без них к богам никак нельзя, такой, мол, вкусной едой грех с великими не поделиться.
Чтобы разнообразить вкусы, в часть сырных головок добавила пряных трав. Взять решила у Данки, обменяю на что-нибудь из своих продуктов.
— Какой тебе травы? — удивилась Данка. — Для вкуса? Я такими глупостями не занимаюсь, делать больше нечего — траву приправную полоть. Надо будет — всегда соседи дадут, она у всех растёт.
Странный подход. Зачем просить, если можно посадить у себя? Тем более земли много, часть сорняками с весны заросла.
Вот ещё непонятный вопрос. Почему на своём огороде соседи сажают меньше половины, а мой засеяли весь?
— Чего тут непонятного-то, — усмехнулась Феня, дёргая для меня приправную травку на своей грядке. — У тебя земля лучше и чище, значит, а свою они занехаяли, запустили, вот и ленятся целиком обрабатывать. На ухоженной-то землице всяко легче овощи растить.
— У меня-то кто ухаживал? Дом же пустовал.
— Значит, сама по себе такая жирная да чистая. Бывает, Ульна, всякое бывает, не удивляйся. Вон, смотри — с этой стороны дома я каждую неделю сорняки дёргаю. А с той — за лето два-три раза загляну, потаскаю чуть, что выросло, и опять там благодать овощная. Вот как так?
За приправную траву я принесла Фене пару яиц. Она покачала головой, вздохнула и взяла. Знала, что мне нельзя нарушать условия.
Утро принесло прохладу, влажный ветер и мелкий, моросящий дождь. Правое колено Пекаса не подвело с прогнозом!
Сено мы успели вывезти, и теперь я, со спокойной душой, могу заняться своими делами. Да и к богам пора съездить — даров скопилось вполне достаточно.
Я поставила вариться следующую партию сыра. В этот раз сделаю с орехом. Вчера, возвращаясь с поля до темноты, заметила заросли орешника.
— Баловство одно, — отмахнулся дед. — Детишки собирают, щёлкают. Здесь мало, в лесу надо искать.
— Почему никто не ищет и не собирает? Господин запретил?
Феня рассмеялась и ласково потрепала меня по щеке. Как быстро она меняется! Где злобная, вечно всем недовольная тётка, почти старуха, которая ругала меня за каждый промах, а могла и по спине чем тяжёлым пройти?
Где впалые глаза, поджатые тонкие и бедные губы, недоверчивый взгляд? Сейчас рядом со мной сидела совсем другая Феня. Помолодевшая, счастливая, довольная проделанной работой.
Неужели это я так на неё действовала? Не стало рядом меня — раздражающего фактора, и жизнь повернулась к Фене солнечной стороной?
Я огорчённо вздохнула.
— Господину ореха не жалко, всё, что в его лесу растёт, можно собирать смело. Разве что на дрова разрешение надо. Только кому, Ульна, придёт в голову в конце лета баловаться орехом, если дел и без того невпроворот? Да и куда его много-то?
Тут я могу поспорить, но пока не буду.
— Деда, притормози, хоть горсточку попробую, — попросила жалостливо.
Я заметила, что переход на жалобно-детский тон влияет на Пекаса положительно. То ли сказывается нереализованное до конца отцовство (по здешним меркам один ребёнок и не ребёнок вовсе, а так, баловство для мамки с папкой. Вот пять-семь — уже нормально). То ли Пекас испытывает чувство вины, за то, что не долюбил меня в детстве.
Как всегда — сработало.
Вдвоём с Феней мы быстро набили мой фартук спелым орехом. Один я попробовала — похож на наш фундук, но значительно мельче. Ничего, я не ленивая и придумаю, как решить проблемы с этим важным продовольственным запасом.
У въезда в село нам встретился Савва. Остановился, широко расставив ноги, завёл руки за спину, и хмуро смотрел, как по дороге трясётся наша телега. Я напряглась.
— Феня, здороваться надо? — спросила тихо.
— Тебе да, а нам сейчас посмотрим, — так же шёпотом ответила Феня. — Мы с Пекасом его всяко постарше будем.
— Здрасте, — пискнула я и спряталась за Фенину спину.
Савва промолчал. Пекас укоризненно покачал головой. Феня поджала губы и отвернулась.
До самого поворота я чувствовала спиной злобный, тяжёлый взгляд.