Как приручить дракона

Глава 23 Амок

правки в плане опечаток и стилистики последних глав будут продолжаться в течение пары дней

Голосовали тут с двадцати лет. Не знаю, может это и к лучшему.

В любом случае, как в моем мире, так и в этом считалось, что независимо от образования, социального положения и вклада в общественное развитие каждый индивидуум обладал одинаковым влиянием на выборы — одним голосом. Такой расклад всегда ставил меня в тупик. Я в принципе не мог понять логики такого явления, но, наверное, это было сугубо моей личной проблемой, потому что ни у кого из известных мне политологов или историков, не говоря уже про обывателей, подобный порядок вещей вопросов не вызывал. Бомж и нейрохирург обладают одинаковым политическим весом, какая прелесть! Обоим — по одному голосу и все счастливы!

До начала правления нынешнего Госудрая Иоанна Иоанновича, выборы проводились в соответствии с имущественным цензом, когда вес голоса зависел от суммы уплаченных налогов в госбюджет, а голосовать на выборах в Земство могли только владельцы недвижимости в населенном пункте. Примерно как в нашей, земной Российской Империи после реформ Александра Второго. Тоже — далеко не идеальная система. Как будто профессор юриспруденции не может снимать квартиру, а домовладелец — обязательно весьма благопристойный и сознательный тип.

Но — социалная мобильность увеличивалась, цивильные (не магические) слои общества с ростом технического прогресса, развитием информационных технологий и частного бизнеса приобретали все больший вес, наука и техника отчасти уравновешивали волшебство. Неоспоримое господство колдовской аристократии пошатнулось под напором танковой брони, автоматического оружия и кибернетики. Во второй половине двадцатого века это стало очевидным. И Государи давали все больше прав территориям, где проживала львиная доля населения здешней России — земщине. Демократию и внутреннее самоуправление, очень похожие на советский строй (исключительно для земщины) утвердил ныне живущий царь-батюшка, когда ему было что-то около тридцати годков, чем снискал славу реформатора, любителя простолюдинов и… И ничего более, поскольку аристократов Государь держал нынче в ежовых рукавицах.

При это развитие земщины явно искусственным образом тормозилось. Самым лучшим маркером разницы в уровне жизни и прогресса был интернет. Ну или — Сеть, если пользоваться местной терминологией. По сути она представляла собой раздувшийся до безобразия Рунет, потому что никакой по настоящему глобальной сети тут не существовало, слишком разделенным миром была Твердь. Но двести миллионов подданых Государя плюс сто миллионов жителей зависимых государств — это неплохое инфосообщество… Так вот — скорость сети в земщине всегда оставалась на уровне, который в наш, смартфонный 21 век принято было обозначать как Н+ или 2G — в самых прогрессивных городах типа Ингрии, Казани, Киева или Минска. В сервитутах — 3G или 4G (если найдется инвестор), в опричнинине (ее я для себя определил как что-то вроде плеяды закрытых военных или академгородков) — шел обмен совершенно запредельными, космическими объемами данных при помощи каких-то запредельных техномагических инноваций.

Почему дело обстояло именно так, зачем здешнему Государству Российскому такая лоскутность и контрастность — у меня предположения имелись. Но я все еще не был готов озвучить это напрямую, даже — самому себе. Оставалось принять существующую реальность, освоиться в ней и…

И стучаться в очередную калитку или ободранную дверь квартиры в бараке:

— Здравствуйте, я из шестой школы, у нас там снова будет избирательный участок. Уточняем списки избирателей для участия в выборах в Земство…

— Што? А вы можа аферыст? Здаецца, падобны на аферыста… — старушечий голос с явным белорусским говором звучал из-за двери, и его обладательница имела все резоны для таких размышлений. — Можа, нейки прахадзимец?

Ну представьте — стучиться в дверь какой-то черт в рубашечке и с папочкой, ни удостоверения, ни какого-то иного документа, подтвержающего полномочия… И ладно, когда на пороге стоит благобразного вида женщина, а представьте эльфа с киберпротезом, смуглого южанина или рыжего бородача?

— А вы можете не открывать, — сказал я. — Я вам отсюда зачитаю список, который нам в ЦИКе дали, а вы скажете: правильно или нет. Годится?

— Ну чытайце, чытайце… — дверь приоткрылась на ширину цепочки, и я увидел бабулю в цветастом платке и клетчатом переднике. Руки у нее были по локоть в муке.

— Хм! Итак, у вас из тех, кто имеет право голосовать — Пырх Тамара Павловна…

— Гэта я, — сказала Тамара Павловна.

— Пырх Геннадий Геннадьевич… — продолжил я.

— Гэта мой стары, ён падох улетку, спиуся, — пояснила она. — Пячонка яго пьянак не вытрымала.

— Значит — умер летом, понятно, вычеркиваю. Тут у меня еще Виктор Палыч и Инна Николаевна, оба — Черношеи, записаны. Голосовать где будут?

— Ой, гэта брат мой меньшы и нявестка! Яна ведзьма, и Витьку майго прырабила, ды связла у Маскву, робяць там малярами…

Что-то модно, что-то вышло из моды, а что-то вечно. Белорусы ездят в Москву на заработки, а белорусские бабки всех вокруг считают ведьмами и считают, что каждый второй пытается магическим образом «прырабиць» или сглазить, и именно в этом суть всех житейских несчастий… Да, в этом мире звучит чуть более угрожающе, но все-таки, все-таки…

— Ой, ой, а ты настауник, да? Ой, яки малады… А можа зайдзешь? А я драники развела…

Драники с мукой? Некоторые делают… Несть числа рецептам главного блюда белорусской кухни! Нужно больше драников — хороших и разных!

— Давай, давай, заходзь! Я цябе про суседзяу раскажу! И стукаць-грукаць ня трэба у кожную дзвер, драникау зъяси — и усе запишаш! — Тамара Павловна отщелкнула цепочку и открыла дверь широко. — Чаго ты? Заходзь! Вунь яки худы! Малака халоднага налью, драниками паснедаешь…

Честно говоря я ходил уже четвертый час, и жутко задолбался. Меня посылали нах снага, в жопу — гномы и к черту — белорусы. Дважды на меня натравливали собак, но собаки особенного энтузиазма в травле меня, грешного, не проявляли. Один раз меня атаковал петух, однако я перешел в контрнаступление и обратил его в бегство. Я натуральным образом спекся на жаре, таскаясь по пыльным, неасфальтированным улицам, между облупленными деревянными заборами и заросшими цветами палисадниками, среди переулков и заулков, где какие-то гады срезали все до единой колонки с водой.

А тут — холодное молоко, драники…

— Тамара Павловна, мне неловко, если честно. Хотя предложение очень заманчивое, — я почесал голову и переключился на белорусский: — Можа, дапамагчы штось трэба?

— О-о-о-о, сынку! Трэба, трэба! Дроу нанаси, а? А то гэта пакуль жара, а потым я, старая, и не падыму сюды, на трэци паверх…

— Дрова? Да нет проблем. Командуйте, где брать, куда класть…

«Куда класть» по-белорусски это — «куды лажыць». Покажите мне русского, который не переведет сходу, в свое голове, и это окажется не русский. «Трэба» — «требуется» или"надо". «Пакуль» — «пока», «пока что». «Паверх» — «этаж». Что тут непонятного? Белорусы всегда пребывают в шоке, когда нижегородцы или москвичи не могут понять, если два хлопца с Полесья или Поозерья начинают нарочито трепаться на сакавитай и милагучнай мове. «Мы что, правда на иностранном языке общаемся? В каком смысле — не понимаете?» — типичная искренняя реакция белорусов на реакцию великороссов.

Обо всем этом я думал, таская дрова в двух специальных металлических переносках- каркасных арматурных ящиках с ручками. Сделал три захода, запыхался, вспотел, запылил рубашку и насыпал в бороду и волосы щепок и опилок, но все-таки принес шесть пачек топлива и сгрузил в большой жестяной короб рядом с грубкой. Грубка! В двадцать первом веке! Эльфы с киберпротезами — и грубки в бараках… Магия — и дрова. Надо бы уже привыкнуть, но никак не получалось.

— Ну пиши, пиши… Значыць, Кацуры. Ихняму хлопцу у липени дваццаць стукнула, яго пиши… Виталь Раманавич!

«Виталий Романович Коцуро, 20 лет» — записывал я, глотая слюну.

Плитка у бабуси была электрическая, сковорода на ней стояла чугунная, лопаточка поперёк сковородки лежала деревянная. Подсолнечное масло шкворчало и булькало. Драники — золотистые и аккуратные, распространяли одуряющие ароматы, подрумяниваясь прямо на глазах.

— Што? На драники глядзишь? Ну глядзи, глядзи… Зараз налажу табе… Я туды моркауку надрала, каб цвету дабавиць, тры яйца вбила… Ага! Далей пиши: Зяленыя, у их чатыры хлопца и две дзяучынки за дваццаць год…

— Зеленые? Фамилия такая?

— А-а-а-а, дурань, якая фамилия? Яны гэтая! Снагавыя! Ну — ворки яны! Таму — зяленыя! Фамилия ихняя — Пушдуговы, так и пиши… Руки убяры, талерку пастаулю…

Драники были выше всяких похвал, несмотря на добавленную туда муку и морковку. Еще и сметанка образовалась у бабули — домашняя, так что минут на десять я очутился в раю, орудуя вилкой с бешеным энтузиазмом, запивая холодным молоком и закатывая глаза от блаженства.

— Ну, Тамара Павловна, ну… Я к вам хорошо зашел! И список уточнил, так что больше никуда ходить не надо, и драников поел… — я откинулся на стуле, отдуваясь.

— Гэта нябось у цябе бабули няма, да? Ты таго таки худы? — участливо спросила она.

— Ни мамы, ни папы, ни бабули с дедулей… — кивнул я, откровенно взгрустнув.

— Дык! Настауник! Мне ж и паталок пабялиць, и шкло памяняць на балконе… Мужык у хаце патрэбен! Можа — заходзь як-небудзь? Я верашчаку засмажу, шчавлевы боршч зраблю, налисники са шкварками развяду… А?

— Тамара Павловна, вы раните меня в самое сердце! Это очень, очень серьезное предложение!

Главное — бабуля была не противная, квартирка у нее — опрятная, чистенькая, а домашняя еда, да еще и белорусская кухня — это моя давняя страсть. Да и вообще, помогать таким бабулям — святое дело. Так что, вопрос решенный!

— Ну, пишите список, что надо сделать по дому, — махнул рукой я. — А я гляну, прикину какие материалы, инструменты нужны… Пока каникулы в школе — глядишь и помогу чем-то. И — с меня продукты, с вас — стол.

— Да, да, да, унучок, пойдзем, пакажу балкон…

Вот так я и стал внучком… Это было довольно неожиданно но при этом — приятно.

— ЗА КАКИМ БЕСОМ ТЕБЕ ЭТА БАБКА? СВОИХ ПРОБЛЕМ НЕТ? — проворчал дракон, когда я спускался вниз по лестнице.

— Типа драники тебе не понравились, драконище? — усмехнулся я.

— ДРАНИКИ ДА-А-А, ДРАНИКИ — ВЕЩЬ! — вынужден был признать дракон. — НО У НАС НА ВЕЧЕР СЕГОДНЯ ДРУГОЕ БЛЮДО, ДА? КОТОРОЕ СТОИТ ПОДАВАТЬ ХОЛОДНЫМ?

Он был абсолютно прав. Сегодня вечером мне предстоял бой. И даже с поддержкой дракона я не мог быть до конца уверен в своем преимуществе. Враг неведом, мы в меньшинстве, диспозиция не ясна! Ничего, как говорил наш полковник — «война план покажет!»

Я надел удобные кроссовки, треники и тенниску сунул в карман выкидуху, в рюказак — лопатку и два кухонных полотенца… Зачем полотенца? Так удар открытым и защищенным кулаком — это две большие разницы. Мало ли, как ситуация сложится? Туда же отправилась и аптечка, сам собирал, с травматологическим уклоном. Аптечка — штука необходимая. Готовиться к бою, или к войне, и совсем не готовиться к тому, что будет после драки — это ведь так по-человечески, да? Но я всегда предпочитал быть скорее умным, чем опытным.

Думал позвонить Прутковой, но решил, что глупая это затея. Что мне ей сказать: я дерусь, потому что дерусь? Припрется еще, мешать станет… Или опричников пришлет, настоящих псов государевых. Они и меня мордой в бетон ткнут, и всех остальных, непричастных и невиновных. А потом разбираться будут…

Так что шел я по нижней набережной в самом решительном настроении. Время приближалось к 19, до часа «икс» у меня оставалось минут пятнадцать, но я хотел прийти заранее: например, размяться. Идиотизм? Нет уж, совершать резкие телодвижения лучше после разминки, это я вам как мужик, которому на самом деле далеко за тридцать, говорю…

Однако, никакой, к бесам, разминки мне не полагалось. Три очень-очень знакомых мне бугая ухватили за шкирки очень-очень знакомого шкета по фамилии Белов и подняли его высоко над землей. Над Твердь. Один из них страшно пуча глаза что-то матерно сообщал пацаненку, брызжа слюной ему прямо в лицо, второй — крутил хлопчику ухо. По-садистски крутил, а не с воспитательными целями.

Я тут жеперешел на бег.

— А ну, поставьте пацана! — прохрипел я, приблизившись на кинжальную дистанцию.

— О! Фи-лан-троп образовался! — повернулся ко мне тот самый, которому я расквасил нос. — Тот самый лесной олень, который типа детишек за бесплатно тут учит. Оборзел рыжий, думает — ему тут все можно. Ты че, с луны свалился, не знаешь, чей это город?

Он и до сих пор походил на енота: под глазами рэкетира виднелись фиолетовые отеки, нос опух… Я скинул рюкзак с одного плеча и сунул в него руку, нащупывая черенок лопатки. Конечно, дубасить их прямо тут, на виду десятков людей мне не с руки. Да и им наезжать на меня при свидетелях — тоже. Хотя — всем этим свидетелям совершенно наплевать на то, что три бандюка щемят пацана дай Бог чтоб тринадцати лет! Все просто проходят мимо и отворачиваются. И ни одного мента на горизонте…

— Пацана в покое оставьте, — еще раз повторил я. — Я уже тут. Зачем, к бесам, вам пацан?

Тот, который держал Белова за шкирки, разжал пальцы и парнишка больно упал на резиновое покрытие площадки.

— Серафимыч, они спрашивали сколько вы за занятие берете! — тут же заявил этот мальчиш-Кибальчиш, отползая в сторону. — Я им говорил, что нисколько!

— Ты зачем приперся сюда, Белов? — досадливо скривившись, спросил я.

— Так как же? Вы один, а их — много! Нечестно!

Однако! С понятием парень. И другие тоже — с понятием. Или просто любопытные? Вон, все ивы на склоне оккупировали, сидят на ветвях как куры на насесте. Интересно, чего ждут? Что я тут раскидаю троих бандитов как Джеки Чан?

— Ну че, рыжий, или как тебя? Серо что-то там… Давай, делись доходами. С тебя двести — и можешь дальше детишек извращать, — енотовидного бандита отодвинул в сторону другой.

Он был с ними в ателье, но не наезжал на меня у магазинчика Рыбака. Непуганный.

— Какие, к бесам, деньги? — поднял бровь я. — Что с вами не так, мужики? Вам пацаны вроде бы сказали: никаких денег я тут не беру, ребята приходят, занимаются, я просто подсказываю.

— Ты че, терпила, за лохов нас держишь? — вызверился бандюк.

— Вы по-русски понимаете? Не беру денег. Просто занимаемся, — внутри моей груди уже жгло огнем.

— Да мне пох ваще! — наконец признался бандит. — Гони бабки!

Им просто сильно-сильно хотелось, чтобы я прогнулся. Вот и все. Непривычно таким типам видеть какого-то хлыща с модной стрижкой и ухоженной бородой, который их не боится.

Ну, то есть это они думали, что я не боюсь. Я ужасно боялся, аж дыхание спирало. Но это ровным счетом ничего не значило: когда несколько лет живешь с четким осознанием своей смерности и продолжаешь работать и делать обыденные дела вопреки спонтанным чудовищным приступам боли — страх это так, в порядке веще. Можно потерпеть.

— Нет. Не будет никаких денег, — повторил я, потирая солнечное сплетение.

Очень сложно было распознать это ощущение внутри. Не изжога, не сердце, не… Бес его знает, что там так пекло-то! Терпеть можно — ну и ладно.

— Поня-а-атно… А ну — пойдем, — и он, сволочь такая, дернул меня за рукав.

А потом наклонился к самому моему уху, обдавая запахом пота, сигарет и пивного перегара, и прошептал:

— Мы знаем, где он живет, — и кивнул на Белова. — И где живут другие. И с какой соской ты трахаешься, и где ты живешь, и кто твои соседи. Мы здесь хозяева. А ты — просто рыжий бородатый черт! Пшли.

И развернулся, и пошел прочь с набережной, вдоль реки, туда, где приличные тротуары превращались в тропинки, а зеленые насаждения — в заросли кустарников и невысоких деревьев, или, как говорят белорусы — хмызняка.

А я пошел за ними, не вынимая руку из рюкзака, сжимая черенок лопатки. Бандиты даже в «коробочку» меня не взяли, они были на сто процентов уверены в себе, чтобы атаковать сзади, внезапно. Эти бугаи хотели меня унизить показательно. В первую очередь — показательно перед самими собой. Они подсознательно мечтали поднять себе самооценку, доказать себе, что тот факт, что я их, выржаясь детсадовским языком, набил — нелепая случайность.

Заросли сомкнулись за моей спиной, и, кажется, мы прошли достаточно, чтобы нас не услышали с набережной, так что было странно, что они не останавливаются и не начинают делать то, что задумали.

В груди жгло все сильнее — очень не кстати. В голове моей звучали… Нет, не барабаны. Дурацкая песенка-дразнилка, которую мне напомнил тролль Барбакан. «Рыжий-рыжий, конопатый, убил дедушку лопатой…» Однако, если б он только знал, насколько прав! Дедушки, бабушки и прочие далекие предки, а точнее — их не до конца сгнившие оболочки, восставшие из мертвых под воздействий древних проклятий или черного волшебства — многие, многие из них полегли от лопаты в руках рыжего Пепеляева, и я теперь точно знал — с этими тремя я справлюсь. Наверняка. Зарублю, а потом — закопаю, если только у них с собой нет огнестрела или…

Или если их не дюжина человек на поляне посреди кустов, котрые собрались бухнуть вечерком и пожрать шашлычков.

— Га-а-а, пацаны пришли! А это что за хер с вами? — общество тут было тощим, короткостриженным, татуированным, очень-очень характерным.

Я почему-то был уверен: они тут амнистию отмечали. Тот самый контингент.

— Этот рыжий говноед, про которого мы говорили, — пояснил один из моих провожатых. — Борзый.

— Так это тебя Рыбак прикрывает? Из-за тебя нас Холод взгрел? У-у-у-у, да ты ваще терпила, еще и сам пришел… — самый мелкий из них оказался лидером. Наполеончик, однако. — Похож, похож. Точно — он! Пепеляев, да? Правильно про тебя говорили — идиот. Нормальные предложения от уважаемых людей принимать не хочешь — значит будет все по плохому.

Я прищурился: вот этой последней фразой он сделал для меня весь этот фарс кристально ясным. Предложения, уважаемые люди… Такая мелочность, ну надо же! Я думал — хотя бы киллера со снайперской винтовкой наймут, или демона с рогами и копытами натравят… А тут — шайка уголовников. Однако, как говорится, хороших послали к хорошим. А этих — ко мне…

— Смотри че дальше случится, рыжий, — мелкий подошел ко мне вплотную, и ему пришлось задирать голову вверх, что доставляло определенные неудобства. — Мы тебя тут щас уработаем до полусмерти, будешь инвалидом. Поедешь на больничку. Хату твою мы спалим, и веришь, нет — мне ваще похер сколько нелюдской мрази из твоего подъезда сдохнет при пожаре. И Дашку найдем, давно ей пора с нормальным хером познакомиться… И ты ваще ничего с этим сделать не сможешь. Будешь лежать в гипсу и думать, что твоей жизни пришел амбец. И ты сам в этом виноват, соображаешь? Мы и Холода потом уработаем, возомнил себя тут царем всея Руси…

Я отпустил лопатку и на секунду прикрыл глаза. Внутри меня разгорался настоящий пожар, и просто секануть лопаткой мерзавцу поперек рожи было явно недостаточно, чтобы его потушить. Я вдохнул поглубже и…

— Ху-у-у-у!!!

Из моего собственного рта вырвался гигантский сноп алого пламени, мощного, всепожирающего, яростного. Огонь прошелся по поляне, сметая все на своем пути, испепеляя растительность и кусты, обращая людей в горящие, вопящие и бегающие комки страданий.

— ХОР-Р-Р-РОШО! — радостно рыкнул дракон.

— Дерьмо, дерьмо, дерьмо, — я на секунду замер, а потом увидел, что огонь подбирается ко мне, плавятся уже самые подошвы моих кроссовок, и припустил прочь, к реке, туда, где плескались спасительные днепровские воды, и в голове моей не было ни одной мысли.

— ПРИЗНАЙ УЖЕ — ТЕБЕ ПОНРАВИЛОСЬ. МЫ ВСЕ СДЕЛАЛИ ПРАВИЛЬНО! — дракон был в максимально благодушном распоряжении духа.

— Мы все сделали правильно, но мне ни разу не понравилось, — отрезал я.

— НУ И ДУРАК, — констатировал дракон.

А я и не собирался с ним спорить.

Ну что, том закончен, история — вообще ни разу нет. Продолжение — через дней семь-десять. Напишу пять-семь глав и начну выкладку. Честно говоря, думал что финалом тома будет первое сентября, ан нет… С первого сентября я начну второй том.