Из ниоткуда с любовью

Апрель

В дверь аудитории, прямо посреди лекции по геоморфологии, просунулась голова Генки Кулешова с параллельного потока. Он что-то сказал сидящей у самой двери девушке, она явно переспросила у него что-то, он что-то добавил, и мигом исчез. Что было крайне разумно, учитывая строгий нрав доцента Якова Марковича, который уже оторвался от выведения формулы расчета возраста какого-то там гидротермального метаморфического процесса и начал оглядываться в поисках того наглеца, который посмел помешать учебному процессу.

Однако что-то понеслось по залу аудитории — как огонь по сухой степи — и это что-то становилось все громче и громче — и все ближе к Ленке, которая старательно записывала лекцию своим идеальным почерком — за что ее конспекты и были так любимы однокурсниками.

— Немедленно прекратить! — рявкнул Яков Маркович, теперь уже оторвавшись от доски окончательно и смотря на аудиторию.

Но случилось странное — такое, во что Ленка бы никогда поверила — шум не только не утих, а стал еще громче. Все, сидящие рядом с ней, тоже оторвались от своих тетрадей и стали смотреть на очаги шума с немалым любопытством.

— Яков Маркович! — вскочил вдруг Марат, комсорг факультета. — Тут… случилось такое…

Доцент смотрел на Марата как голодный тигр на кролика. Ленке даже стало страшно: что могло случиться такого, что Марат посмел бы прервать Яшку Ужасного, как его звали все — потому что его боялись: «Яшка опять лютует» — это говорилось не только во время сессий.

— Яков Маркович! — Марат собрался, словно приготовился нырнуть в холодную воду. — Понимаете, только что сообщили — в космос выведен советский космический корабль с человеком на борту.

Марат сказал и замер.

Яков Маркович снял очки. Потом надел. Потом спросил:

— Кто вам сказал?

— По радио объявили. Только что. В 11 утра.

И тут из-за тяжелой старинной двери, отделяющей аудиторию от коридора, все услышали топот ног и громогласное: «Ура!»

Какой-то незнакомый парень влетел в аудиторию и срывающимся голосом стал выкрикивать отдельные слова: «Майор Гагарин! Гражданин СССР! Корабль «Восток»! 302 километра от земли в перигее! 175 километров в апогее! Благополучная посадка! В заданном районе Советского Союза! Ураааааа!!!» — и исчез.

Тишина была недолгой, может, секунду, а потом Яков Маркович снял очки и сказал:

— Наоборот, молодой человек, все строго наоборот — вы просто перепутали апогей с перигеем.

И улыбнулся вдруг — и те, кто видели впервые в жизни улыбку Яшки Ужасного, потом будут рассказывать об этом как о чуде.

И вот тогда вся аудитория закричала «Ураааааа!!!»

Учебный день был практически официально сорван, а, так как погода была очень даже теплая, все высыпали на улицу. Там уже стали готовить митинг — пока только подключили репродукторы, из которых снова и снова дикторы, не скрывающие волнения и радости в голосе, читали то сообщение ТАСС, то обращение ЦК КПСС, Президиума Верховного Совета СССР и правительства Советского Союза, то телеграмму товарища Хрущева майору Гагарину.

Благо, что общага была рядом, Ленка решила сбегать и переодеться — как раз накануне она закончила шить новое платье, которое делала по польскому журналу мод — и не надеть его в такой день было бы настоящим преступлением.

Она взлетела на третий этаж, свернула в коридор — и около своей двери увидела двух мужчин в плащах и шляпах. С портфелями в руках. Оба смотрели, как она приближается к двери. Почему-то Ленка напряглась.

— Елена Эдуардовна? — вежливо спросил один мужчина и снял шляпу.

— Да, а что?

— Вы не могли бы уделить нам немного времени? — сказал мужчина. Голос у него, как отметила для себя Ленка, был очень приятный, как у певца или актера.

— А по какому вопросу, товарищи? — бесстрашно спросила Ленка, хотя почему-то ей стало тревожно. Может, отец нашелся? Отец пропал во время войны на оккупированной территории и маме, члену партии, однажды пришлось даже писать объяснительную в парторганизацию — с этим тогда было очень строго.

— Давайте мы пройдем в вашу комнату и там мы вам все объясним, — сказал второй мужчина и тоже снял шляпу. Он был удивительно похож на первого, только небольшие усики над губой и небольшой шрам на виске.

Ленка пожала плечами — и отважно пустила незнакомцев в свою комнату, отперев ключом дверь и молясь всем богам, которых она знала и не знала, чтобы девчонки, учебная пара которых начиналась позже, не оставили за собой бардак. Но, к счастью, все кровати были прибраны, и на полу ничего не валялось.

Ленка вытащила мужчинам два стула, на которые те сели, а сама села на кровать.

— Елена Эдуардовна, — сказал первый. — Мы пришли из будущего.

— И хотим, чтобы вы отправились туда с нами, — прибавил второй.

Ленка некоторое время ошарашено смотрела на них, а потом рассмеялась.

— Это такая шутка. Вы из архитектурного, наверное? Мы познакомились на танцах?

Мужчины переглянулись. Затем один открыл свой портфель и вынул оттуда черную пластмассовую коробочку, открыл ее наподобие табакерки. В коробочке было много кнопочек. Мужчина нажал одну — и комнату залило голубым светом.

…Мужчина нажал на кнопку — и все исчезло. Закрыл коробочку. Вопросительно посмотрел на нее.

— Хорошо, — сдалась Ленка. — Я верю, что вы не американские шпионы и что вы из будущего. Но почему вы хотите, чтобы я отправилась с вами туда?

— Понимаете, Елена Эдуардовна, это будет не так просто объяснить в двух словах, но я все-таки попробую.

Он помолчал немного. Ленка терпеливо ждала, боясь пошевелиться.

— Лена, вы будущий геолог. При этом очень талантливый. А у нас как раз сейчас на Марсе начинается очень большой проект — терраформирование целой планеты, нам будут крайне нужны специалисты. А исчезновение вашей линии из данной хронореальности не повлечет за собой никаких последствий.

— Это как, я не понимаю?

— Ваш сын погибнет в 1984 году в Афганистане. Других детей у вас не будет. Поэтому обрыв линии не повлияет…

— Сын? В Афганистане? Почему?

— На войне.

— С американцами?

Мужчина на секунду задумался.

— Ну, можно и так сказать.

— А коммунизм? — вдруг вспомнила Ленка ни к селу — ни к городу. — Коммунизм ведь построят?

— Нет. — сказал мужчина твердо. — Коммунизм не построят. Более того, в 1991 году Советский Союз распадется.

Ленка вдруг почувствовала, как стало колотиться ее сердце.

— Вы врете! Вы все врете!

Мужчина достал из портфеля фотографию. Цветную.

На ней был черный обелиск, на обелиске тонкими штрихами лицо улыбающегося парня в берете с автоматом в руках и надпись:

ИГОРЬ НИКОЛАЕВИЧ КУЗНЕЦОВ

1965–1984

— Это могила вашего сына, — сказал второй.

— А почему Кузнецов? — спросила Ленка, вглядываясь в лицо на обелиске.

— Так будут в данной реальности звать вашего мужа. Вы с ним проживете всего один год — а потом он уедет, и вы уже никогда не встретитесь. Поэтому это тоже не повлияет на будущее.

— Но почему коммунизм не построят? — даже не слушая, сказала Ленка. — Ведь должны же!

— Не смогут, — сказал один из мужчин.

— Но если я — прямо сейчас — пойду в партком института, и попрошу связаться с товарищем Никитой Сергеевичем, и попрошу передать ему, что коммунизм не построят — ведь все же тогда изменится, да?

— Вам не поверят. Ну и… если вы отклоните наше предложение, вы все забудете. Мы вернем ситуацию к исходному временному пункту.

Мужчина протянул руку, чтобы забрать у нее фотографию, но Ленке почему-то не хотелось ее отдавать.

— А что я там буду у вас делать?

— Закончите образование у нас, естественно, на совершенно другом уровне. Адаптируетесь, заведете семью…

— А там, у вас, у меня дети будут?

— Елена, мы же знаем только наше прошлое и ваше будущее тут. В будущее свое мы попасть не можем — и знать его тоже не можем.

— А здесь? Какое у меня здесь будущее?

— После окончания института вы будете работать в Западносибирской геологической экспедиции, там вами будет проделана огромная работа, вас даже наградят медалью «За трудовые заслуги» за участие в открытии нефтяного месторождения. К сожалению, потом у вас начнутся проблемы со здоровьем — последствие тяжелых условий и неустроенности экспедиций. После гибели сына вы переедете к маме в Ленинград, и там будете работать в геологическом управлении, до выхода на пенсию.

— А… — Ленка замялась — В каком году я умру?

Мужчины снова переглянулись.

— Позвольте нам не отвечать на этот вопрос.

— Это такая страшная тайна? Какая разница — ведь я же все забуду — или улечу в будущее, к вам? И тогда не будет разницы?

— Не нужно. Знание даты своей смерти может повлиять на принятие вами решения. Исказить ваши чувства.

— Да уж куда больше исказить-то, — горько, прямо по-взрослому, усмехнулась Ленка. — Коммунизм не построят, муж сбежит, сына убьют американцы в Афганистане, СССР распадется… И что будет на его месте? Американцы оккупируют? Или немцы опять? Реваншисты Аденауэра?

— Елена, — вмешался второй мужчина. — Наше пребывание тут достигается работой большого числа людей и определенных энергетических мощностей. Желательно не слишком затягивать. Мы вам сообщили все, что могли сообщить — теперь решение принимать вам. Не скрою — будущее нуждается в таких людях, как вы, но заставлять вас мы не можем и не будем. У вас есть право прожить свою жизнь здесь — но знайте, что конец ее будет трудный, как будет трудно всему вашему поколению. После распада СССР будет дикий капитализм, страшная бедность. Или попробовать построить жизнь у нас, с чистого листа.

— А если я соглашусь — как все это объяснить девчонкам, моей маме?

— Это мы возьмем на себя, — сказал первый.

— А другие, другие были — как я? Чье исчезновение тут не отразится на вашем прекрасном будущем там? Которые что были, что нет — как я?

Мужчина вздохнул.

— Это не так, Елена Эдуардовна. Вы, безусловно, проживете не зря, но ваше исчезновение тут просто не вызовет катастрофических последствий, как если бы исчез, ну, скажем…

— Гагарин, — сказала Ленка.

— Да, — кивнул мужчина. — У разных людей разный след в будущее, ваш не хуже других, он просто обычный. И обрывается.

Снова вмешался второй мужчина:

— Давайте так. Мы на час сходим по своим делам, вы можете спокойно подумать, а потом мы вернемся сюда — и вы скажете нам свое решение. Идет?

— Идет. А можно я оставлю фото — на час, на этот час?

Мужчины опять переглянулись.

— Я не буду никому ничего говорить, честное комсомольское! — сказала Ленка.

— Хорошо, — сказали в один голос оба мужчины из будущего.

Она шла по городу — а город праздновал. То тут, то там стихийно собирались небольшие толпы у репродукторов, снова и снова передающих сообщение о полете Гагарина, кто-то, забравшись на будку для милиционера, читал оттуда стихи — и милиционеры не свистели в свисток, а улыбались. То тут, то там появлялись группы студентов с листами ватмана в руках, на которых было написано:

СЕГОДНЯ ГАГАРИН — ЗАВТРА Я!

КОСМОС БУДЕТ СОВЕТСКИМ!

ДАЕШЬ КОММУНИЗМ МАРСИАНАМ!

А Ленка ходила в своем новом платье с фотографией в руках могилы сына, которого у нее еще даже и не было, и думала.

Час прошел быстро. Мысль обмануть их, убежать на вокзал, сесть на поезд, уехать в Ленинград появлялась, но ей показалась, что это будет нечестно. Да и — раз они знали о ней все — если захотят, то найдут. И даже КГБ СССР не поможет. Потому что даже у КГБ нет такой техники, как у этих, будущих.

Они поджидали ее на скамейке в сквере перед общагой. На этой скамейке парни любили распивать противнейший портвейн «Три семерки» — Ленка один раз попробовала, и больше ей этого делать никогда не хотелось. Поэтому комендант общежития Палыч всегда бдительно следил, чтобы студенты не использовали скамейку не по назначению. Но, видно, мужчины средних лет в шляпах и с портфелями не вызывали у него подозрений.

Ленка присела на краешек скамейки. Мужчины встали.

— Вы решили? — спросил один из них.

— Да, — Ленка протянула ему фотографию, он положил ее в карман плаща.

— А нельзя посмотреть на ваше будущее еще раз прямо тут? Или мы можем пойти в общагу… Правда, может девчонки уже пришли…

— Можно прямо здесь, — успокоил ее мужчина. Он достал из портфеля другую коробочку, поменьше, протянул ее Ленке.

— Держите просто в руках и нажмите на кнопку.

Ленка нажала.

…Она летела над землей. Не очень высоко — ниже, чем на самолете (на котором она летала всего раз в жизни). Скорее, как птица. Под ней были города с белыми зданиями странного вида, поля изумрудного цвета, иногда почти знакомые, а иногда странные механизмы, которые не походили ни на что. Она видела людей — разных, молодых, старых и детей. Они улыбались, разговаривали друг с другом, смеялись, иногда плакали. Потом вдруг она стала набирать высоту — выше, выше, поднялась над облаками, а потом небо стало черным и она поняла, что оказалась в космосе. Мимо нее проплывали странные блестящие металлические конструкции, иногда возле них работали люди в скафандрах, которые делали что-то очень непонятное. Скорость вдруг стремительно стала нарастать, и уже через несколько секунд она стала приближаться к Луне — серому шарику, изъеденному как воронками кратерами — и там она увидела тоже белые сферы построек, чудные шагающие машины, с открытыми кабинами, в которых сидели люди в скафандрах, огромные ракеты, которые явно собирали прямо здесь — чтобы потом на них двигаться дальше в черноту космоса.

А потом все закончилось и она вновь сидела на скамейке в сквере перед общежитием, а возле нее стояли двое посланцев из будущего.

— А у вас все-таки коммунизм, да? — спросила Ленка с надеждой.

— Ну, можно сказать и так, — сказал один из мужчин. — Понимаете, Елена, дело не в словах.

— Я понимаю, — сказал она, хотя ничего не поняла. Но это уже было неважно.

— Вы решили? — осторожно спросил тот же мужчина.

— Я? — Ленка вздохнула. — Да, я решила. Я остаюсь здесь.

— Но почему? — спросил мужчина.

— Если я уйду с вами, Игорь никогда не родится. Я не буду растить его, воспитывать, ухаживать за ним, учить его читать и писать. Он проживет так ужасно мало, всего 19 лет, я посчитала — но если я уйду с вами, его вообще не будет. Ни секунды.

Она вдруг заплакала.

— Если его не будет, кто-то другой отправится воевать с американцами в этот проклятый Афганистан — и кто-то другой погибнет вместо него. И вот эта ваша экспедиция — про которую вы говорили. Кто-то другой, не я, будет ходить в экспедиции, открывать нефть для страны…

— Потом эту нефть будут продавать ваши новые капиталисты и получать с нее сверхдоходы, — прервал ее мужчина.

— Ну и пусть, — упрямо сказал Ленка, вытерев слезы и сопли носовым платком. — А все-таки и наши, советские, ею еще попользуются, вы же сказали, что страна погибнет только в 1991 году. Значит, польза будет и для нас, для советских. Вот. Я решила так.

Мужчины помолчали. Потом один протянул ей руку:

— Елена, мы уважаем ваше решение. Хотя страшно жалко — мы ведь еще и просто хотели помочь тем, кому мы можем помочь. К сожалению, таких крайне немного.

— Если бы хотели помочь, вы бы помогли бы нам сохранить СССР. Дали бы нам такое оружие, чтобы западногерманские реваншисты и американцы не победили бы!

Ленка демонстративно проигнорировала протянутую ей руку.

— Мы не можем, Лена. И — мы уходим. Прощайте.

Оба повернулись — и пошли к выходу из сквера, мимо пробегающих мимо студентов.

Светило солнце. Кто-то раскрыл окно, поставил на подоконник радиолу, и оттуда грянуло в исполнении Ивана Козловского: «Всю-то я вселенную проехал». Все, кто был около общаги, стали смеяться, аплодировать и кричать «Ура!»

В дверь аудитории, прямо посреди лекции по геоморфологии, просунулась голова Генки Кулешова с параллельного потока. Он что-то сказал сидящей у самой двери девушке, она явно переспросила у него что-то, он что-то добавил, и мигом исчез. Что было крайне разумно, учитывая строгий нрав доцента Якова Марковича, который уже оторвался от выведения формулы расчета возраста какого-то там гидротермального метаморфического процесса и начал оглядываться в поисках того наглеца, который посмел помешать учебному процессу…