Из ниоткуда с любовью

Десантник

Мамка моя деда не любила страшно. Еще бы — в 1991 — когда в Средней Азии русских резали — дед, никому не говоря ни слова, разменял свою трехкомнатную в Центре, в которой он, после смерти бабушки, жил один, на однокомнатную и двухкомнатную на окраине — и отдал, именно отдал, то есть подарил двушку семье из Таджикистана. Семья — дети какого-то его фронтового друга.

Мама валерьянку пила стаканами, отцу плешь проела, даже хотела в суд подать — чтобы деда признали недееспособным — но тут уже отец уперся. Он-то своего отца знал получше ее. Они, короче, месяц не разговаривали, а потом мамка к деду до самой его смерти в гости не ходила — а дед, соответственно, к нам заходил только тогда, когда ее дома не было.

Дед был коммунякой. Говорят, при Брежневе написал в цэка коммунячье целое письмо, где обозвал их всех гадами и козлами, которые доведут Союз до ручки, и его стали по райкомам таскать — даже из партии исключить хотели — так он им дулю показал и сказал: «Мне партбилет в Сталинграде политрук Мыкола Горенко дал, героически погибший через неделю на Тракторном. Только он у меня партбилет и отобрать может. А у вас отобралки не выросли, пинджаки мышиные!»

Отстали от деда — все-таки старик, махнули рукой.

Когда путч случился — дед у телевизора сидел с каменным лицом и смотрел «Лебединое озеро». Я у него был — батька мне сказал: «Съезди к старику, как он там». И я почти неделю у деда жил — в магазин ходил за продуктами, готовил поесть.

И когда Горбачев из Фороса вернулся, и когда Ельцин дедову коммунячью партию запретил в прямом эфире — дед так с каменным лицом у телевизора и просидел. Ни слова не сказал.

И только раз я видел, как он плакал — когда зимой советский красный флаг над Кремлем спустили. Да и то — не плакал, так — просто слеза одна на стариковскую щеку.

Дед прошел всю войну, был десантником, воевал и после нее — в Корее обучал местных и китайских добровольцев, в 1956 два раза входил в Будапешт. До генералов не дослужился — майором ушел на пенсию. Потом работал в школе военруком.

Писал что-то в тонкие школьные тетрадки по 2 копейке шутка, когда помер, мы с отцом разбирали его имущество. А имущества у него и не было по сути — как он сам мне сказал: «Алёшка, у мужчины все его вещи должны помещаться в один чемодан и рюкзак — а все остальное от лукавого».

Стали мы с отцом тетрадки его смотреть — а там ничего и не понятно — писал он какой-то скорописью-шифром, а вот как теперь расшифровать?

Я бы много про него мог рассказать — хотя, по малолетству и дурости собственной не много про войну его расспрашивал, теперь жалею, конечно. Любил я деда. Как похоронили его — умер он тоже никого не напрягая, утром не ответил на контрольный звонок, когда батька приехал — лежал в постели холодный уже, а рядом на тумбочке сберкнижка с «гробовыми» — как похоронили его, мы с отцом на кладбище два-три раза в год ездим. У деда креста нет на могиле — звездочка красная, даже с кладбищенскими пришлось поругаться, но дед накрепко запретил крест ставить. Только звездочку красную. Сидим с батькой у этой звездочки, он мне про деда что-то рассказывает — что сам помнит. Потом домой едем. Мамка после похорон ни разу с нами — так и не простила.

Собственно, все это предыстория к тому, что произошло два года назад, и что я решил записать на всякий пожарный.

Как-то я в Инете засиделся, лег спать поздно — и сон был как у убитого, такой глубокий. И вот во сне я чувствую — сидит у моей кровати кто-то. Я сажусь, глаза открываю — дед сидит возле кровати. Только лет этак на 30–40 моложе — не совсем молодой, ну, наверное, батькиного возраста. И одет странно — в какую-то чудную форму военную. Но без всяких знаков и значков.

— Здорово, Алёшка, — говорит. Он меня всегда так звал

— Привет, дед, — говорю я (а сам понимаю, что это сон, между прочим).

— Тут, Алёшка, такое дело — подняли меня из мертвых.

— Кто поднял? — спрашиваю.

— Эти, — и дед так рукой вверх показывает. — Со звёзд которые. Понадобились им солдаты, потому как какая-то страшная угроза объявилась — не-гу-ма-но-ид-ная.

Дед это слово с трудом сказал.

— И вот они отовсюду солдат собирают — потому что сами им, видать, не справиться. И меня в том числе подняли. В порядок привели, омолодили — и, Алешка, пойду я снова на фронт. Послужу опять.

А я и сказать не знаю что. Он на меня так посмотрел, и говорит:

— Отцу помогай, мать не обижай: бабы иногда дуры, но без них жизни нет. Учись, Родину люби. Пошел я…

Тут я чего-то пробормотал, типа: «А ты вернешься?»

Он, уже стоя, посмотрел на меня и говорит:

— Жив буду — вернусь. Тут у нас тоже в России повоевать придется — с не-гу-ма-но-и-да-ми. Только теперь нашими.

И ушел в темноту.

Я проснулся, на часах 5 утра, в комнате никого. Полежал с открытыми глазами, снова заснул — но уже больше никаких снов не видел.

Утром, правда, странное было — батька мой за завтраком сидит — и весь какой-то не такой. Задумчив. А потом спросил меня — когда мамки на кухне было:

— Тебе никакие сны чуднЫе не снились?

— Нет, — говорю. — Ничего не снилось.

— Вот и славно, — ответил и закрыл тему.

Вот, собственно, и все. Вся история, так сказать.

Но чего-то меня зацепило. Стал я после этого сам не свой, честно. Книжки стал скачивать из Инета по военному делу, всякие там руководства для спецподразделений и коммандос. Стало мне почему-то страшно любопытно, как сделать самодельный фугас, какие слабые места у танков разных стран, обращение с оружием. Просто маньяком заделался, чесслово — от всего, что стреляет, взрывается, летает с диким свистом, ездит, грохоча броней — сам не свой. Как в детстве от книжек Толкина. Кончилось тем, что перевелся со своего второго курса техвуза в военное училище. Когда пришел и сказал об этом предкам, мать чуть в обморок не свалилась. Когда отошла, только одно и сказала:

— Вот кровь-то дедовская, проклятая!

А отец ничего не сказал — понял, что бесполезно.

Так что я теперь учусь в военном училище, год еще — и лейтёхой стану. Народ там у нас разный — в основном, карьеристы, конечно. Но несколько парней правильных есть. Мы так иногда собираемся поговорить о том о сем. Куда страна идет, какие перспективы, как дальше жить. Книжки читаем, в том числе и старые, советские. Ну и как-то так получилось, что я там у нас за старшего.

Я это все вообще к чему. Понимаете, коли не приснилась мне вся эта бодяга — деду, когда он со своего фронта космического вернется, помощь понадобится. Потому что тут у нас дела уже совсем фиговые — про станицу слышали, в которой бандиты заправляли чуть ли не двадцать лет? Девушек насиловали, людей грабили и убивали — пока три семьи разом не вырезали, только тогда и стало известно. А сколько таких станиц, деревень, городов в России? Вот то-то и оно. Повоевать-то надо будет, похоже — сами по себе наши негуманоиды не рассосутся.

Ну а если дед не вернется — погибнет он там в своих межгалактических сражениях, например, или это вообще мне сон такой приснился, и не было ничего. То что это меняет? А ничего не меняет. Просто значит — нам самим придется.