Итан Рокотански (СИ)

Глава 7. Сны и кровь

В середине нулевых годов ученые заметили, что в океанах появились виды существ, считавшихся вымершими миллионы лет назад. Вместе с этим обнаружились и такие, которых люди никогда еще не видели. Как так получилось, что популяция морских созданий выросла посла войны, а не сократилась, как ожидалось? Может ли это быть как-то связано? Возможно, дело в каких-либо секретных военных испытаниях. Или в чем-то другом.

Василий Бардов, белорусский археолог

Натирать стаканы — дело медитативное. По-крайней мере до тех пор, пока они не кончаются. Хоб — и стоят, блестят себе при неоновом свете флуоресцентных ламп. Не то, чтобы это было важным делом в баре. Я не придавал внешнему виду стаканов, бокалов и остальной стеклянной посуде огромной важности. Тем более, это был бар. Тут не успеваешь эти стекляшки в принципе в руки отдавать, что и говорить об их внешнем виде. Но когда есть время, почему бы этим не заняться?

Сегодня в «Рефлексе» было спокойно. Я стоял в смене один, часы указывали четыре часа дня, и людей в баре практически не было — лишь несколько дневных скитальцев сидели одиночками за аккуратными, пустыми столиками. Солнечный свет проникал в помещение через узкие окна, расположенные под самым потолком. Скучно, но красиво. Никакой шумихи не хотелось. Я получал удовольствие от тишины в помещении. Было хорошо.

Тут дверь в бар распахнулась и в заведение вошёл Огонёк. Парень, увидев меня, сразу же улыбнулся и направился к барной стойке. Когда солнце проходило через его рыжие волосы, те словно вспыхивали ярким пламенем. Красивая иллюзия. На мгновение я вспомнил одного парня, которого однажды встретил во Франции во время войны. Он провел наш отряд через катакомбы.

— Привет!

— Привет.

Мы пожали друг другу руки.

— Как дела?

— Да вот, устроился тут подрабатывать, — я повертел в руке чистый стакан. — В целом, неплохо — тихо и хорошо. Вечерами бывает шумно, это раздражает.

Огонёк понимающе кивнул.

— Люди иногда в принципе раздражают, сами по себе. А некоторые — даже своим присутствием. Но это надо быть прям говнюком. Ну, знаешь, такие всем тыкают, много о себе думают и могут голос повысить. Я их называю псевдошишками.

Теперь понимающе кивнул я.

— Да, человек собственной важности не знает границ. Москва, что и говорить. Впрочем, такие почти везде есть.

Огонёк сел на стул.

— Тебе налить что-нибудь?

Парень качнул головой.

— Перекусить?

— Нет, не надо.

Мы помолчали.

— Я спросить хотел.

— Жги.

Сережа немного наклонился вниз и тихо сказал:

— Ты начал ходить в бойцовские клубы?

Я кивнул. Огонёк задумался.

— Я приду, приятель.

Сергей удивлённо посмотрел на меня. Я развел руками.

— Ты дружишь с Петровичем, а Петрович мне как брат. Конечно я знаю. Волнуешься перед боем?

Парень постучал костяшками пальцев по столу. Я обратил внимание, что несмотря на не крупное телосложение и не длинные руки, кулаки у него были тяжёлые, сбитые. Интересно, сколько он сейчас тренируется?

— Честно говоря, да. Эрвин — опасный тип. Если проиграю — могу и не выжить. Если выиграю — заработаю огромную кучу денег.

— Никакие деньги не стоят человеческой жизни, даже самые зелёные.

— Это понятно, Ар. Но отступать мне уже некуда, да я и не хочу. Это как книгу писать, когда написал уже достаточно много, не хочется забрасывать, потому что жалко количество убитого на дело времени.

— Ты ещё и книги пишешь?

— Пытался. Не хватило.

— Не хватило чего?

— Меня.

Теперь задумался я.

— Вот короткое что-то могу написать. Например, зарисовки о путешествиях — такое я просто обожаю, — Огонёк обвёл взглядом полку позади меня, где рядами стояли бутылки бурбона и виски. — Хочу когда-нибудь сборник сказок написать. Но это когда-нибудь, однажды. Ну, знаешь, вдруг дети будут.

— Да, это хорошая мысль. Когда я был ребёнком… Да. Когда я был ребёнком, мама читала мне сказки Ганса Христиана Андерсона. Некоторые были достаточно страшные, но слушать было очень интересно.

— У тебя хорошая мама, — заметил Огонёк.

— Да, — согласился я. — Была хорошей.

— Прости.

— Ничего. Но, знаешь… Сказки — это хорошо. Может быть тот, кто читает сказки, никогда и не вырастет, но если цена взросления — жизнь без всего того, что эти истории несут, то она слишком высокая.

— Хорошо сказал.

— Бурбона?

— Воды. Пока не надеру Эрвину жопу, пить не буду.

Я засмеялся.

— Хороший настрой. Уже думал над тем, куда потратишь деньги?

— Нет. Стараюсь не думать.

Я понимающе кивнул.

— Надейся на лучшее, готовься к худшему.

Огонёк улыбнулся.

— Да.

А потом неожиданно встал.

— Ладно, Ар, я пойду. Увидимся тогда в четверг.

— Удачи, приятель. С радостью посмотрим, как ты надерешь ему жопу.

— Спасибо! И до встречи.

Огонёк, сверкнув своей огненной шевелюрой, ушёл. Я продолжил натирать стаканы.

***

— Мистер Петрович, вы, смекаете ли, загораживаете проход.

— Мистер Дед, просто встаньте спереди.

— Что орку хорошо, то хоббиту — смерть.

— Ты сейчас меня в орки записал? — Петрович нахмурился.

— Нет, сразу в злых чародеев. Подвинься! — Дед с трудом протиснулся между усачом и каким-то парнем слева. Мы с Зоей стояли позади их обоих. В бойцовском клубе сегодня было очень людно и шумно. Яркие, жёлтые лампы освещали пока что пустую арену, на которой скоро должны были появиться Эрвин и Огонёк. Табачный дым медленно клубился в воздухе, но те, кто пришел сюда не в первый раз, уже знали, что стоит бою начаться, как он заполнит собой помещение полностью. Это знали и мы. Все переживают за свои деньги.

С трудом мы пробили себе места и уселись на скамье поближе к арене. Петрович выглядел спокойно, но как человек, знающий его давно, я знал, что друг немного нервничает. Дед был полностью расслаблен — в правой руке он держал банку пива, левой поправлял в кармане косухи пачку сигарет. Готов был поспорить, что это была новенькая пачка «Кента». Зоя с интересом осматривала всё вокруг. В отличии от нас троих она Огонька ещё ни разу не видела.

— Знаете, — сказал Дед, сунув сигарету в рот. Да, это был «Кент». — Что общего у Гэндальфа Серого и Майкла Джексона?

Петрович скосил глаза на Березовского. Мы с Зоей не ответили, ожидая ответа.

— Они оба любили малоросликов.

Я не выдержал и засмеялся. Зоя стукнула Деда по плечу. Она любила Майкла Джексона. Петрович усмехнулся.

— Да ладно, шучу я, — Дед поджёг сигарету. Её огонёк плавно вспыхнул среди множества других огоньков, осветив рыжеватую щетину. — Я тоже люблю Майкла Джексона.

Зоя недоверчиво на него посмотрела.

— Да?

— Конечно.

Она опустила руку и улеглась обратно мне на плечо.

— Думаю, будь я лет на тридцать помладше, он бы тоже меня любил.

— Господи! Ты можешь хотя бы день прожить без чёрных шуток?

— Без чёрных? Могу.

— Вот и докажи!

— Но не без шуток.

Меня затрясло от смеха. Петровича тоже прорвало. Жена закатила глаза. Я поцеловал её в щеку.

— Расслабьте булки, малыши. Юмор, даже чёрный, помогает выжить в этом ужасном и бренном мире. Хочешь дать просраться обстоятельствам — посмейся с них. Всё в наших головах.

— В процессорах, — заметил я.

Дед поднял вверх указательный палец.

— Именно. О, смотрите! Кажется, начинается.

И действительно начиналось.

Что мне действительно нравилось в бойцовских клубах — это атмосфера, которая получалась, когда бойцы и зрители вместе находились в зале. Напряженно молчавшие люди и громко кричащие фанаты, те, кто пришел сюда исключительно ради денег и те, кому нравилось выпить в необычном месте — всех их объединяло одно. Каждому, так или иначе, нравились драки. Нравилось смотреть и даже чувствовать, как ломаются кости, как бьётся сердце, как кровь вылетает из разбитых носов. Почему? Причин много, но главной было чувство жизни. Чувство ощущения жизни. Когда дерешься или смотришь за боем — тело, так или иначе, даёт реакцию. И эта реакция захлёстывает с головой. Плохо ли это? Может быть. Хорошо ли? Возможно. Но это было так.

Те немногие лампы, до того горевшие над головами зрителей, погасли. Те, что висели над территорией арены, засияли ярче. Сигаретные кусочки пламени маленькими костерками горели вокруг. Пламенное, колышущееся море. Горький смог. Да, сейчас начнется.

Мужик, похожий на небритого Джоша Хэмилтона, появился внезапно и плавно, выскользнул из темноты и очутился прямиком в центре арены.

— Добрый вечер, дамы и господа.

Приветственные хлопки и выкрики.

— Если позволите, — он немного вытянул шею, словно гусь, — я буду сегодня краток. В конце концов, мы не за разговорами сюда пришли, верно?

Одобрительный шум. Дед хмыкнул.

— Хорошо с толпой работает, — выразил я его мысль.

Друг кивнул.

— Хорошо.

— Сегодня, — ведущий вытянул ногу, словно проверяя, есть ли на штанине складки, — будет бой между молодым человеком, известным как Огонёк, — на этих словах толпа разделилась надвое. Одни одобрительно захлопали, другие заулюлюкали. — И бойцом, также известным и без всяких титулов: Эрвином, — при произношении имени последнего улюлюканий не было. Народ принял Эрвина исключительно дружелюбно. Петрович, тоже заметивший это, немного нахмурился. Я хлопнул его по плечу. — Пожелаем же удачи обоим бойцам и пригласим их на арену.

Бойцы, на мое удивление, появились также, как и «Джош Хэмилтон» — мгновенно выскользнули из полумрака бойцовского клуба, словно стояли там изначально, а мы их просто не замечали. Впрочем, так оно, может, и было.

Эрвин был одет в простые белые штаны. Некрупный, крепкий и коренастый, голову и лицо покрывала короткая, густая щетина. Не нужно сильно разбираться в драках и людях, чтобы понять, что это был достаточно опасный боец. Иногда чем проще человек кажется с виду, тем более сложным он является внутри. С Эрвиным, я не сомневался, дела так и обстояли.

Огонёк был одет в джинсы. Насколько я мог судить со скамьи, они были максимально лёгкими и просторными — не сильно облегали ноги, но и не стали бы мешаться во время боя. Выглядел он спокойно — но как человек, работающий с людьми, я видел, что на самом деле Огонёк напряжен. Скулы, обросшие рыжеватым волосом, словно были выбиты из мрамора, а усы вовсе, казалось, источали электричество.

«Давай, друг. Ты сможешь. Нужно немного расслабиться».

— Тренеры, последнее напутствие. Хорошо! Бойцы, приветствие.

Огонёк и Эрвин хладнокровно стукнулись руками.

— Начали!

Если кто-то и ставил на то, что Гаргарьин упадёт в первую минуту, остаётся этому умнику только посочувствовать. Начавшийся бой напоминал безумную пляску со смертью, если вы что-нибудь слышали про «Атаку титанов», то, наверное, приблизительно понимаете, что я имею ввиду.

Руки бойцов были расставлены правильно. Ни единым движением Огонёк не совершал ошибки: ноги двигались полукругом, руки блокировали удары Эрвина, который, в свою очередь, грамотно и неспешно наступал, пытаясь притеснить врага к ограде ринга. А потом Огонёк неожиданно перешёл в наступление. И толпа вокруг начала так эффективно вбирать в лёгкие дым, что мне показалось, будто в бойцовский клуб прибыл паровоз. Два титана сошлись на арене в яростной схватке. И те, кто сомневался в Огоньке, уже не знали, кто выйдет в ней победителем. Наверное, никто не знал.

Эрвин отступает назад. Нос коренастого бойца разбит. Из обеих ноздрей идёт кровь, но бой из-за таких мелочей не прекращается. Это вам не бостонские бойцовские клубы, про которые я немного наслушался от Деда. Там, мол, одни сопляки дерутся и вообще все обстоит куда мягче. Тут победа или поражение, сломанный носик никого не волнует. Победа или позор, победа или стыд, победа или смерть.

Огонёк делает выпад вперёд. Он максимально сосредоточен: парень не бросается на противника, как сумасшедший, нанося миллион беспорядочных ударов. Да, он быстр. Да, он точен. Но не безрассуден. Победа или смерть, не иначе. Кулак Огонька с неизвестной, но определенно огромной мощью попадает Эрвину в бок. Отсюда не слышно, но я чувствую, как ломаются его рёбра. Огонёк с рассеченной бровью, из которой кровь заливает левый глаз, делает отступ назад.

— Да, этот парень умеет драться, — негромко сказал Дед, сунув в рот новую сигарету. — Но странно.

— Что странно? — спросил я, наблюдая, как Огонёк зажимает Эрвина в углу.

Тут толпа дружно охнула. Мы, за исключением Деда, повскакивали с мест.

— Вот это странно, — выдохнул Дед дым.

Эрвин будто получил второе дыхание. Неожиданно вырвавшись вперёд, боец нанёс Огоньку два мощных удара: один справа, чуть выше линии скулы, другой слева, чуть выше подбородка. Серёжа, не ожидавший такого резкого нападения, отступил на несколько шагов, чуть не вылетев за пределы ринга. Но на этом дело не закончилось. Эрвин атаковал снова той же двойкой. Первый удар настиг лица Огонька, а от второго он сумел увернуться. Развернувшись напрямую лицом к врагу, он хотел было атаковать, но не стал. Я снова удивился самообладанию этого рыжего, усатого парня. Только что его чуть не отправили в нокаут, но он не кидается как бешеный пёс в бой. Такой выдержке можно только позавидовать. Только холод, только расчёт. Но насколько его хватит?

А потом они неожиданно сцепились. Раз, два. Удар под дых. Удар сбоку. По щеке, по виску. Кровь льётся чуть ли не рекой на ринг, грозя в какой-то момент перелиться через край. В какой момент битва приняла оборот, когда драка становится единым, смазанным движением, мы не заметили. Мы стояли и кричали, пытаясь всячески поддержать Огонька, которому определенно было не до нас. Но, всё-таки хотелось думать, что он нас слышит, и какой-то частью сознания, если такая оставалась, понимает услышанное, и это ему немного помогает. Но мы этого не знали.

А затем Огонёк, лицо которого уже почти полностью залило кровью, вырвался вперёд и контратаковал Эрвина точно такой же двойкой, которую нанёс ему противник до этого. Только получилась она мощнее и чётче: оба удара прилетели точно в линии скул. Эрвин, только что крепко стоявший на ногах, оглушительно грохнул на пол. Арена едва ли не затряслась от падения. Толпа взревела.

Да, поражение было однозначным. Никаких десяти секунд и отсчитывать не потребовалось. Да и о каких десяти секундах речь? Это бойцовский клуб, тут всё ясно, как дважды два. Упал — значит, скорее всего, окончательно. По-крайней мере, с Эрвином так и вышло.

Как обычно и работает с людьми, стоит тебе хоть раз не понравиться им, и ты превращаешься чуть ли не в изгоя общества. Но если вдруг ты сделаешь что-то, что понравится одному члену этого самого общества, то высок шанс того, что это понравится и другому. Люди изменчивы, их мнения похожи на колышущиеся колосья под порывами ветра. Иногда это непостоянство могло обернутся как большой удачей, так и огромным несчастьем. Но именно так оно обычно и действует.

Огонёк не стал спускаться после победы вниз и праздновать. Да и куда ему? Парень лишь улыбнулся нам разбитыми губами с арены, когда «Джош Хэмилтон» объявлял его победителем, а потом исчез в полумраке бойцовского клуба, также неожиданно, как появился.

— Эрвин оказался не таким уж мощным, — сказал радостный, и, наконец, чуть расслабившийся Петрович.

Дед покачал головой.

— Зря ты так. Он сильный сукин сын. Просто сегодня, видимо, не его день.

— Никаких «дней»! Огонёк победил исключительно работой над собой. Кто усерднее — тот и выиграл.

Дед не стал ничего на это возражать. Через некоторое время толпа начала понемногу рассасываться, и мы отправились к барной стойке. Хоть Гаргарьин и убежал, но мы за его по победу выпить хотели. Чем не повод?

— Друзья Огонька? — бар-леди, высокая шатенка с каре и яркими, синими глазами — я даже удивился, что такие бывают — посмотрела на нас.

Мы кивнули.

— Вам скидка пятьдесят процентов сегодня.

— Спасибо большое! — огромный Петрович забрался на стул. Усач был доволен. — Мне виски!

— С колой?

— Разумеется, нет!

— И в правду, — рассмеялась шатенка. — Как я могла вам такое предложить? Со льдом?

— И только!

— А вам? — она устремила взгляд на нас.

— Пиво, — сказал Дед.

— Медовуха, — ответил я.

— Медовуха, — закончила Зоя.

Барменша кивнула и принялась разливать нам напитки. Когда она закончила наливать нам медовуху, Дед уже опустошил пол-бокала пива, а Петрович требовал третий стакан «Джека Дэниелса». «Во даёт, — подумал я, — ест для своих габаритов немного, зато бухла может выпить восемнадцать бочек и ещё три — если поднатужится. По жилам, наверное, вискарь течёт вместо крови».

Как оказалось дальше, бар-леди звали Анной, и она была одной из немногих близких подруг Огонька. Пока тот, в свою очередь, зашивал своих знакомых бойцов, она выхаживала его, чем и планировала заняться сегодня после смены. Мы же ей рассказали о себе — что мы с Зоей глубоко женаты, чем увлекаемся, и как тут оказались в принципе. Дед поведал, что он держит сеть шаурмечных, а Петрович, с которым у Анны оказалось больше всего общих тем, поведал, что он бармен в «Рефлексе». И неспешным, снежным комом, мы прообщались так почти до самого закрытия бойцовского клуба. Когда пришло время двигать войска, Анна покинула место вместе с нами.

— Рада была познакомиться, — с улыбкой сказала она, когда мы поднялись по длинной лестнице и вышли на улицу, где уже постепенно светлело, но рассвет ещё не наступил. — Обязательно скоро увидимся!

— Обязательно! — сказал пьяный и даже немного счастливый Петрович. Фонарь над его головой, льющий на всех нас жёлтый свет, мигнул, поморгал и продолжил работу. — Передайте Огоньку наши поздравления!

— Непременно! До встречи! — Анна зашагала по асфальтированной дороге между зелёных кустов.

— Хорошенькая, — тихо заметил Дед, почесав рыжую щетину.

— Да, — Зоя взяла меня под руку. — Надеюсь, поскорее с ней затусим.

— А куда мы денемся? — Дед вытащил из пачки сигарету, помял её в руке и сунул обратно. На мой удивленный взгляд ничего не ответил. Только посмотрел куда-то среди высоток, в некоторых окнах которых уже начинал гореть свет. — Ладно, малыши, доброго утра вам тогда, отсыпайтесь. Увидимся, Петрович.

— До встречи.

Березовский исчез в кустах в том же направлении, в каком и ушел в прошлый раз.

— Ну, — Петрович вдохнул чуть прохладный, августовский воздух. Воздух, каким пахнет раннее утро. — По домам, ребята?

— По домам, Петрович. Вот видишь, кстати — ты волновался, а зря, Огонёк нормально лысому пиздюлей навешал.

Петрович закинул голову вверх и засмеялся в синеющее небо.

— Хорошо сказал, Штиль. Хорошо. Ну, доброй ночи.

— Пока!

Мы с Зоей снова остались одни в предрассветной мгле.

— Домой, малышка?

Жена покачала головой.

— Давай пройдем пешком до следующей станции.

— Ты на метро хочешь?

— Нет. Просто хочу погулять.

— Хорошо.

И мы пошли. А потом, через некоторое время, снова вызвали такси и поехали домой. Жена уснула почти сразу же. Я — чуть за ней.

Этим утром обошлось без звонков.

***

На квартире у Огонька, той самой, которую Петрович снимал после возвращения с войны, я оказался неожиданно сам для себя. Прошла неделя с тех пор, как наш рыжий падаван победил Эрвина в бойцовском клубе. Как так вышло? Позвонил Петрович. Все-таки его звонок состоялся, хоть и не тем же утром и не в тот же день. Сказал, мол, Огонёк попросил заехать, и сам он уже там. Для чего никто не объяснил. «Ехай сюда и всё» — бросил усатый здоровяк в трубку и повесил её.

Я вздохнул. Дело было после дневной смены и больше всего мне хотелось домой, обратно к жене. Но когда друг просит приехать, тем более такой, как Петрович, не явиться — преступление. Да и на Огонька хотелось посмотреть. Потому что с момента его победы никто не слышал про него ни слова.

Квартира эта находилась достаточно далеко от метро, в глубоком, спальном районе, где ещё сохранились исключительно продуктовые магазины — не сетевые, а обычные, — и аптек было не так много, а не столько, что на углу стоит по две штуки разом. Грубо говоря, место было хорошим, хоть и добираться до метрополитена не всегда удобно. Но какой-то большой проблемой мы с Петровичем это не считали. Да и Огонёк, видимо, тоже.

Поднявшись на третий этаж, я постучал в дверь квартиры. Через минуту открыл Петрович.

— Здоров, Арыч. Проходи.

— Здоров, Петрович. Как оно?

— Сам пока не знаю, — сказал друг. — Но щас узнаем.

— Решил интриги навести? И чего тут так темно? Забыли где свет включается?

Петрович покачал головой.

— Сказал: свет не нужен. Не знаю, Штиль, не задавай мне вопросов. Я также как ты приехал, сам без понятия, что и куда. Ладно, пойдем.

Мы прошли по небольшому коридору и открыли дверь в единственную комнату. В комнате, на балконе, спиной к нам стоял Огонёк. Окно было открыто.

Парень повернулся к нам. Выглядел он не так уж и плохо — голова моментами была перебинтована, где-то висел лейкопластырь, но в целом Гаргарьин достаточно крепко стоял на ногах.

— Привет.

— Привет.

— Как ты?

— Пойдет. Заживаю понемногу, до полного восстановления ещё долго, но все будет нормально. Бой оказался чуть легче, чем я думал.

— Это хорошо, — сказал я. — В жизни бывает так, что вроде все легче, чем кажется, а потом на тебе: долг в три миллиона и геморрой в придачу. А потом, когда потихоньку всё разруливаешь, то и говоришь: Господи, спасибо, что это был геморрой, а не что-то похуже.

— Геморрой тоже не самая приятная штука.

— Что верно то верно, — буркнул Петрович.

— Итак… — я кашлянул. — Зачем ты позвал нас, друг? По делу или просто потусить?

Серёжа опустил подбитые глаза. Передёрнул усами. Потом словно собрался с силами и поднял голову:

— Я не знаю, насколько это необходимо, но я должен вам кое-что рассказать. Точнее, может и не должен, потому что вы тогда можете посчитать меня сумасшедшим. Возможно потому, что эта история — ну, наша, — она совсем не фантастическая, а вполне себе настоящая. Но кто сказал, что в ней не может быть чего-то странного?

Мы с Петровичем переглянулись. Глаза уже привыкли к темноте.

— Только я не знаю, хорошее это странное или плохое.

— Жги, Серёж, — здоровяк внимательно посмотрел на парня. — А там уже будем обдумывать, чего оно и куда.

Я кивнул.

— Садитесь за стол, — Огонёк кивнул головой на небольшой квадратный стол, стоявший справа от нас. Мы с Петровичем послушались, благо, у нас были табуретки — мы с ним сами их мастерили. — Не так давно, — начал Серёжа, — со мной случилась одна странная штука. Но началась она просто: я уснул. Сплю, значит, и потом резко понимаю, — Гаргарьин поставил локти на стол, усевшись рядом, — что я, кажется, и не сплю уже, а стою. Передо мной здание, похожее на пирамиду: ну, знаете, массонскую. И вокруг все в таких серых, стальных цветах, будто дождь идёт, хотя никакого дождя и не было. И тут я понимаю, что одет в идеальный костюм-тройку. И люди идут туда-сюда мрачные и серьезные. Мне стало не по себе, и я открыл глаза. Какой-то частью сознания я понял, что это сон, но когда я открыл их, то не проснулся, как думал, а упал в беспамятство, похожее на полудрёму. А потом я открыл глаза снова и оказался в снежном лесу. Да, вы не ослышались. Воздух был идеально чистый: я даже почувствовал его на какое-то мгновение. Вокруг поднимались высоченные ели, укрытые ярким, блестящим снегом, стоял ясный день. Через какое-то время я вышел на крутой склон, откуда открывался вид на остальную часть леса: всюду виднелись горы, сверкающие под ярким солнцем. Никакой цивилизации, абсолютно. И я проснулся опять.

Огонёк замолчал. Мы с Петровичем снова переглянулись, затаив дыхание. Говорить ничего не стали. Каждый бармен знает, когда вопрос надо задать, а когда нет.

— Следующий сон был ярче, чем остальные, но таким же живым, — Серёжа задумчиво посмотрел в стену. — И в этих снах были вы, парни.

Он снова замолчал на полминутки, после чего продолжил:

— Это был бойцовский клуб. Наш, в который мы ходим. Он забит до отвала и не особо похож на себя. Да, всюду сигареты и дым, где-то мигает барная стойка, но люди на диком взводе, каждый напряжен так, будто на ринг сейчас выйдет он. Я стою у ограды ринга в углу. Ты, Петрович, в первом ряду. Я смотрю вокруг, не понимая, что вообще происходит, и тут замечаю бойцов. Один из них падает, расплескивая свою кровь на пол. А над ним ты, Ар. Кулаки в крови, весь в поту, орёшь так, что дрожат стены клуба. Толпа словно взрывается. А потом я просыпаюсь.

Наступила тишина. Мы с Петровичем в который раз переглянулись.

— Знаю, — Огонёк кашлянул. — Вы думаете, что мне приснилась пара ярких снов, я перед этим перебрал с пивом, или ещё что, но поймите, эти сны были настолько настоящими, что настоящее некуда. Вот как я с вами говорю — такие и сны были.

— Ну… — я почесал щетину, — знаешь, так тоже бывает. У тебя был, в конце концов, важный бой. Ты мог без проблем погибнуть. Пост-состояние стресса, или как его там. Мозг человека почти не изучен. Уверен, он и не такие фокусы может выкинуть.

— Да, но…

— Думаешь, это были не простые сны? — Петрович посмотрел на Огонька.

— Да.

Я скептично посмотрел на здоровяка.

— Петрович, ну ты-то куда тулишь?

— У меня тоже такое было, Арыч.

— И что?

— Мозг, как ты сказал, штука неизученная, а сны — они в мозге идут, скумекиваешь? Чисто если подумать, то они, мозги, могут такие штуки придумывать, что и представить нельзя.

— На то они и придумывают, Петрович.

Петрович упрямо покачал головой.

— Я не знаю, — сказал он, — что означали первые два сна Огонька. Вообще без понятия. Но третий — он, возможно, показал нам будущее, Арыч.

— Совсем сбрендили. Оба, — ответил я. Увидев, что Серёжа открывает рот, добавил: — ну хорошо. Допустим, ты увидел будущее. Ты мне помогаешь на ринге, я навешиваю кому-то по щам. Да, ладно. И что? Мне что сделать? Перестать ходить в бойцовские клубы? Какой я урок должен вынести из этого?

Наступила тишина.

— Так и думал, — я поднялся из-за стола. — Не обижайтесь, ребят, это все очень увлекательно, но я не особо во все это верю. Мне тоже бывает разное снится, но с годами оно все реже и реже.

— Мой такой сон сбылся, кстати, — Петрович глянул на меня.

— Хорошо, Петрович, — я направился к выходу. — Надеюсь, это был приятный сон.

— Он был про ночь освобождения Люпена.

Я остановился.

— И он сбылся полностью?

— Да.

— Так или иначе, мы не можем управлять будущим. Нам дано лишь настоящее. Да и то, дано ли? Если так, надеюсь причина, почему мы оказались на тех местах, была какой-нибудь хорошей. На связи, Петрович. Доброй ночи, Серёж. Быстрого исцеления от ран.

— Доброй ночи, Ар.

***

Осень пришла неожиданно, хоть и ожидаемо. Первого сентября словно бы перещелкнуло — сразу же стало куда холоднее, чем было за день до этого и дальше температура уже не поднималась. Пришлось надевать на улицу толстовку или кофту, а чуть позже и вовсе осеннюю куртку. Я достал ту самую косуху, которую мы купили с Дедом и Зоей в торговом центре. «Все-таки хорошая вещь, — думал иногда я, — в меру теплая и выглядит хорошо».

— Странную историю ты рассказал, — сказал Дед, поставив пустой бокал на стол. Некоторое время назад в нем был квас. В моём тоже. Мы сидели в небольшом баре и пили хлебный на розлив. На улице стоял вечер. — Но доля правды в их словах есть. Мозг — он всё может. Но я тоже отношусь к этому скептично.

— Вот и я о том, — я посмотрел на улицу, где постепенно темнело, а прохладный ветер играл с ещё зелёной, но потихоньку желтеющей листвой. Сила августа ещё теплилась в листьях. — Какое, блин, будущее? Мне и от прошлого противно, а они начни мне будущее рассказывать. Бесстрашные люди.

— И тебе теперь, страшно?

— Страшно? — я задумался. — Нет, скорее я раздражён. Но раз ты толкуешь, что они могут быть правы, то мне и немного страшно тоже. Делать мне нечего, как драться в бойцовском клубе, — я неожиданно для себя рассмеялся. — Совсем же больше дел нет! Терять-то нечего, как ломать свои же кости за бабки!

— Тоже верно, — Дед отхлебнул из нового бокала кваса, который только что принесла официантка. Задумчиво прищурился. Я помолчал немного и сказал:

— Решил взглядом научиться лазеры пускать? Брось, ты же не Супермен.

— Да нет. Нет. Просто интересный сон. Все три сна.

Я пожал плечами.

— У меня тоже такой был.

Я чуть не выплюнул хлебный прямо в Деда.

— Вы сговорились все? Да мало ли какие сны бывают, Господи!

Дед не ответил. Я буравил его взглядом.

— Да, пожалуй, ты прав.

Дальше диалог зашёл про общепит, затем уже вовсе о другом и через некоторое время я покинул бар. Тут же пришлось поднять ворот повыше: холодный ветер встречал сегодня не очень дружелюбно. Москва постепенно затихала, погружаясь хоть и не в сон — этот город никогда не спит — но в более спокойное состояние, чем днём. Я решил пройти несколько станций. В метро спускаться пока не хотелось, как и тратить лишние деньги на такси.

Не знаю почему, но меня немного нервировал этот рассказ Огонька про сны, как и заявления Петровича с Дедом о том, что у них тоже что-то такое было. У всех было, у меня не было. Как так? Нет, у Зои тоже не было. Ну, ладно. Как она там? Уже должна быть дома. Неожиданно мне захотелось поскорее очутиться рядом с ней, вдали от тёмных холодных улиц, метро с его бесконечным людским потоком, неоновых вывесок и высоких фонарей, льющих на меня свой холодный, безжизненный свет.

Тут неожиданно кто-то толкнул меня плечом в плечо, и я вырвался из своих мыслей.

— Извините, — сказала женщина. Она была чуть ниже меня, блондинка, и глаза у неё были зелёные. — Совсем уже не смотрю, куда иду.

— Ничего, — буркнул я. — Вы извините. Я задумался просто.

— Аа, — ответила она, с интересом на меня посмотрев. — Но выглядите не очень.

— В смысле?

— Ну, мрачно. Так-то вы ничего.

— Аа. Да, спасибо. Да.

— Вы так не загоняйтесь, — блондинка чуть улыбнулась и меня удивило, что у блондинок могут быть настолько зелёные глаза. — Чтобы ни было, всё будет так, как будет. Не знаю, хорошо это или плохо, но, думаю, так должно быть.

Я буркнул что-то согласное.

— Ну, доброй ночи, — её светлые волосы затанцевали на ветру.

— Доброй.

Она ушла. Какое-то время я смотрел ей вслед, а затем пошел дальше по опустевшей улице. Дальше, мимо мусорных контейнеров, ржавеющих детских площадок, сигаретных бычков, лежащих рядом с мусорными урнами, но никак не в них. Мимо окон панелек, в которых горел иногда теплый, а иногда холодный свет, но температура которого не зависела от цвета лампочки, из которой он шёл. Некоторые листья уже лежали на обочине дороги. Когда изредка проезжали машины, они поднимались вверх, а затем плавно и медленно опускались обратно вниз. «Прям как люди, — отстраненно подумал я, — лежим себе, пока что-то не происходит. Лежим в грязи, в пыли, на солнце, все у нас хорошо, пока не проезжает мимо машина. И вот мы летим, а потом опять падаем — только уже разорванные и повторно опавшие. Ну и жизнь».

Небо было тёмным и пасмурным. Почти наступила ночь. Тут неожиданно в кармане зазвонил телефон. Я достал его. Незнакомый номер. Хотел было отклонить, но не стал. Что-то остановило. Взял трубку.

— Константин Аристархович?

— Да.

— Меня зовут Павел Быстров. Я звоню по поводу вашей жены.

— Что с ней? — я встал как вкопанный.

— Она в больнице.