Итан Рокотански (СИ)

Глава 6. Встретиться со связным

Несмотря на то, что Третья мировая война оказалась не менее кровавой, чем Вторая, ее удивительным отличием стало то, что не было использовано ни одного орудия масштабного поражения. Никто, к примеру, так и не скинул бомбу на какую-нибудь Австралию. Хотя, я уверен, что такой случай вполне мог бы быть. Мне всегда думалось, что если Третья мировая и начнется, то непременно наступит конец света. Оказалось, что конец света — необязательно смерть всего сущего. Постепенное уничтожение друг друга это и есть закат человечества. Убийство — это целенаправленный шаг к деградации. Тот, кто его поощряет, и есть дегенерат.

Ульё Колын, румынский физик-ядерщик

— Si vous avez besoin d'autre chose de ma part, cliquez sur le gars bouclé dans le bar en bas, il passera devant moi ou se servira(Если вам потребуется что-нибудь еще, позовите кудрявого парня из бара внизу, он либо позовет меня, либо поможет вам лично — фр. язык)

— Merci. Nous allons le faire(Спасибо. Мы обязательно сделаем это), — на ломаном французском ответил Петрович. Человек с невозмутимым лицом, приведший нас в номер, ушел. Я, Петрович, Рокки и Хорнет остались одни.

Франция во время войны выступила прямым союзником Северного Трио. Однако не вся — как и в Норвегии, Швеции и Финляндии, в ней имелись свои войска ополченцев, под контролем которых находилась почти половина страны. Но всего лишь почти половина. Париж, в котором мы и оказались, полностью находился под эгидой нацизма, и военных действий в нём не велось. Город война будто не тронула. Разве что людей на улицах стало меньше — большая часть работала на оборонительных комплексах и готовила боеприпасы для СТ и самих французов. Или же на полях. Тут уж кому как повезло.

Время, проведенное в госпитале, мы потратили с большой пользой. Не могу сказать, что мои ребра успели окончательно зажить, но то, что успели хоть как-то, уже радовало. А вот выучить французский язык за три недели, как приказал Ветрогон, оказалось абсолютно невозможно. Не то, чтобы это удивило кого-то из членов отряда, согласившихся на отправку во Францию. Мы пытались, и тщетно. Небольших успехов добились — что-то могли сказать, понять, где-то ответить. Но акцент от этого никуда не девался. Да и понимали мы далеко не все. Французы говорят слишком быстро или используют такие словесные повороты, что мозги отказывались их воспринимать.

— Хоть белье тут чистое, — буркнул Хорнет, разглядывая синюю простыню.

— Скажи спасибо, что оно в принципе есть, — Рокки шагнул к другой кровати, садясь на неё, — после Норвегии это чистый рай.

Петрович покачал головой.

— К окнам не подходите только. Нечего чтоб на нас лишний раз зыркали.

Я сел на одну из кроватей. Усатый здоровяк посмотрел на всех нас по очереди. Петрович тут был самым старшим — каждому из нас он спокойно годился в отцы. А ещё он был самым здоровым. Несмотря на то, что ни я, ни Хорнет, ни Рокки не отличались высоким ростом, Петрович был крупнее самого высокого человека. Сколько он там, метр девяносто шесть? Да, около того. Кто-то уже успел пошутить, что, как приедем в Париж, его можно будет поставить заместо Эйфелевой башни — размер один и тот же, и такой же красивый. Кажется, это был Хорнет. По крайней мере, я бы этому не удивился.

— Итак… — Хорнет сел в кровати в позе лотоса. — Какой у нас план? Я-то помню, просто хочу чтоб Петрович напомнил Штилю с Рокки: в конце концов, не всем дана варящая голова.

Рокки закатил глаза. Я усмехнулся. Петрович хмыкнул.

— Шутки шутками, — здоровяк опустился на свою кровать. — А план повторить нужно. Поэтому слушайте…

План заключался в следующем. Основной нашей задачей было проникнуть на подземный военный комплекс под Парижем, чтобы вывезти из строя ядерные боеголовки. Но вывести их из строя и при этом не взорвать являлось далеко не самой простой задачей. Есть человек, который способен это сделать. Его зовут Люпен Мишель — это главный учёный, приложивший к созданию этих самых боеголовок свою светлую голову. Без него ракеты не взлетят в воздух. Вот только есть одно но. Люпен не хотел создавать эти ракеты и сделал он это, по информации разведки, под угрозами противника. Сейчас создание боеголовок находится на финальной стадии — через несколько дней, максимум неделю, если не вытащить оттуда ученого, ракеты поднимутся в небо. Наша цель — вытащить учёного из подземного комплекса и сделать так, чтобы ядерное оружие не имело возможности быть использованным. Но есть ещё одна сложность.

Подземный комплекс достаточно большой и ведёт к нему длинная сеть туннелей-катакомб под городом. Однако есть человек, который может нас через них провести — связной, втершийся во французскую среду, разведчик НРГ. Все, что нам известно о нем, это его позывной, Лисёнок. Встретиться с ним мы должны в нескольких районах от нашего отеля через два дня, в полночь. И в эту самую полночь провести очередную важную операцию Третьей мировой войны. Будто нам их и без нее было мало. А до тех пор…

— Пойдем по французским мадемуазель, — хлопнул в ладоши Хорнет, — все равно делать больше нечего.

— Ишь чего вздумал, — Петрович ни капли не удивился. — Нет уж. По улицам походить можем, да и то, аккуратно, с капюшонами, все как положено. А по бабам ходить нечего, уверен, многие из них шашни крутят с французскими офицерами. Донесут.

— Кстати, — Рокки сел в кровати, — а почему мы вчетвером сюда приехали? Где, типо, Ветрогон и остальные, кто согласился?

— Ну, четверо человек, плюс связной — это и так многовато для того, чтобы проникнуть незамеченными в комплекс с ракетами, — Петрович погладил усы. — А где Ветрогон и другие я не знаю, сказал, Лисёнок нам всё растолкует. А то дело тонкое.

— Дело тонкое, — буркнул Хорнет. Потом неожиданно выдал: — Хочу багет.

Я засмеялся. Рокки с Петровичем переглянулись.

— А у нас есть что съесть? — спросил Рокки.

Здоровяк кивнул.

— Хватает. Но можно сходить и разведать обстановку на улицах. Заодно что-нибудь купить.

— А деньги у нас есть?

Петрович снова кивнул.

— Немножко французских франков. Кто пойдет?

— Я, — я поднялся. — Петрович, пойдем со мной.

Теперь здоровяк отрицательно покачал головой.

— Мне бы лучше тут всё в узде подержать, да и слишком большой я, не хочу, чтоб люди пялились, — он достал из кармана аккуратные, чуть не новые деньги, — на, принесите чего-нибудь.

Рокки поднялся и посмотрел на меня. Я посмотрел на Хорнета. Тот мотнул головой.

— Идите. Мы с Петровичем тут повтыкаем. Как он один все будет в узде-то держать?

Усач хмыкнул.

— Пойдем, Штиль, — Рокки прошел мимо меня к выходу. — В Париже не каждый день бываешь, не будем булки просиживать.

— И принесите мне багет! — сказал в спину Хорнет. — Без него не возвращайтесь!

***

Париж оказался куда более разнообразным, чем нам думалось до приезда в город. На улицах было красиво; недавно стемнело, но звёзд было не видно из-за закрывших столицу туч. Всюду пестрели разные вывески. Электрические, нарисованные, выбитые мастерами железа и дерева. Если приглядеться, можно было заметить в тёмных переулках бегающих детей. Действительно складывалось чувство, будто никакой войны и не было. Разве что небольшое выселение из города, но не больше.

Мы с Рокки решили не удаляться слишком далеко от гостиницы, потому после пятнадцати минут ходу решили зайти в ближний к нам кабак. Однако не зашли. Наше внимание привлекло кое-что другое. В переулке справа, обитом на старых и каменных кирпичных стенах плющом, в брандспойте горел огонь. Вокруг сидели люди. Кто на картонках, кто на корточках, кто просто на земле. Выглядели они неважно, одетые в старую, поношенную одежду, большинство из них заросли густыми, спутавшимися бородами, а ногти, если внимательно присмотреться, давно были не стрижены и забиты грязью. Мы с Рокки, переглянувшись, подошли к ним, стараясь не покидать тени. Отсветы пламени плясали на стенах, но не доставали нас. Люди о чём-то говорили. Мы не совсем понимали о чём, но чем больше слушали, тем яснее становились слова.

— Надо что-то делать с этим, — покачал головой усатый парень. Пламя костра отражалось в его серых глазах. — Наши fonctionnaires(лидеры) продались лживой идее господства рас. Взять нас, французов. Чем мы лучше северles nordistes(северян)? Победим в этой войне — они сотрут нас.

— Мои руки больше не могут справляться с работой, — сказал сидящий на картонке старик. Голос у него дрожал. — С этой работой, противоестественной миру. Считать себя лучше других лишь на основании внешнего вида — уже признак нацизма. Это преступление против Иисуса Христа и Святой Девы Марии.

— А, vieil homme(старик), опять ты со своим Богом, — отмахнулся какой-то щуплый, худой парень. — Преступление или нет, не так уж важно. Ещё немного и мы все тут сдохнем от недостатка сил. Эти твари дают ровно столько, чтоб мы могли держать пули, но не смогли soulever(поднять) оружие. Кто из вас сейчас не хочет есть? Купить в магазине еду мы можем. Её хватит на пару дней — и потом мы будем голодать несколько недель.

Парень с усами вздохнул. Посмотрел в костёр.

— Нужен frapper(толчок). Тогда и оружие появятся силы поднять.

— Не так страшно умереть, пытаясь что-то изменить, чем жить, не двигаясь навстречу к переменам, — сказал мужчина, сидевший дальше всех от костра. Несмотря на то, что находился он далеко, слова его услышали все.

— Aide-nous Seigneur(Да поможет нам Господь), — пробормотал старик и перекрестился. Некоторые сделали тоже самое. На какое-то время наступила тишина. Только треск дерева в брандспойте её и нарушал.

***

Воздух был словно наэлектризованным, однако ни дождя, ни грозы не было. Тучи висели в парижском небе черным покровом, видимо, не собираясь обрушить на город потоки воды. Мы с Рокки бродили по улицам, не поднимая лиц и не снимая капюшонов. Людей вокруг было полно. По большей части это были те самые рабочие, трудящиеся на военном комплексе: где-то по радио играла музыка и блики электрических витрин, отражающиеся от людей, падали на землю, заливая её блеклым светом. Я толкнул Рокки плечом и кивком головы указал на какое-то заведение справа. Им оказался продуктовый. Мы зашли и купили столько еды, чтобы ее оказалось достаточно, но не вызвать при этом подозрений. Рассчитывались молча. Вышли также не проронив ни слова. Из сумки на плече Хорнета пахло багетом.

В гостиницу вернулись чуть позже. Небо стало ещё темнее и громовые раскаты почти добрались до нас: иногда они были настолько громкими, что стекла в окнах дрожали, грозясь выскочить из деревянных рам. Звук напоминал разрывающиеся снаряды, и я на мгновение закрыл глаза, в который раз подумав о том, что тот, кто видел войну, больше никогда её видеть не хотел бы.

Не смотря на непогоду на улице, в гостинице было шумно. Кабак был забит до отвала: люди прятались, боясь бури. Внутри было весело. Играла музыка, кто-то пил, танцевал и яростно спорил друг с другом. Я удивился, подумав, какое же это странное место, Париж. С одной стороны, люди считают последние копейки, надеясь не протянуть ног до конца месяца, а, с другой, они же швыряют их на барный стол, заходясь в бурной игре алкоголя. Впрочем, подумал я, это было не так уж удивительно. Каждый день мог стать последним — следовало жить. Жажда жизни должна всегда быть сильной. Жаль, что человек редко об этом думает.

— Ну что, купили багет? — гладко выбритая физиономия Хорнета вытянулась вверх, будто он был не человеком, а тем динозавром с длинной шеей. Мы вошли в номер. Рокки открыл сумку и отдал товарищу популярную французскую выпечку. — Балдеж, — разведчик растянулся на постели. — Благодарствую.

— Как обстановка? — Петрович, сидевший у жёлтой лампы, посмотрел на меня. Рокки сел на свою кровать. В комнате царил полумрак — свет давали только лампа Петровича и темнеющее небо. Я приземлился в углу своей постели и облокотился о стену.

— Мрачная, — Рокки вытянул ноги, скинул ботинки и укрылся. Положил голову на руки. — Но по крайней мере люди здесь пытаются жить.

— Былом бы страмнно, — сказал Хорнет с набитым ртом, — еслим бы не пытались.

Петрович зыркнул на него.

— Нет, не было б.

— Помчему?

— Иногда человек не хочет жить, — здоровяк пожал плечами. — Это не нормально, но естественно. Или наоборот. Неважно. Иногда так устаешь, так много боли терпишь, что хочется только одного, уснуть и не проснутся. А во время войны так ещё бы.

Хорнет не ответил. Проглотил кусок багета, запил чем-то, что таскал во фляжке, и уставился в окно.

— Рокки, — Петрович повернулся к кудрявому товарищу. — Расскажи о себе.

Разведчик, до того спокойно лежавший в задумчивости, удивлённо вскинул брови вверх.

— А что рассказать?

— Откуда ты, чем занимался до войны. Все как положено.

— Да, — я кашлянул, прочищая горло. — Интересно.

Глаза у Рокки были спокойные и будто немного улыбались. Действительно — вылитый Сталлоне.

— Ну… Зовут меня в действительности Роман Охтский. Мне двадцать девять. По образованию я автомеханик, но могу и в другие ручные работы — например стоять за токарным станком. Люблю работать руками. Когда начинаешь все понимать в работе, голова снова заполняется своими мыслями — когда они плохие, это не особо приятно, поэтому я стараюсь учиться чему-то новому. Тогда физическая работа не даёт мне морально выгорать.

Он помолчал. Мы с Хорнетом переглянулись.

— У меня никого нет, — добавил он, будто почувствовав, о чём мы думаем. — Но это тоже не удивительно.

Хорнет медленно кивнул.

— Мы тут все одинокие волки. Или… — он посмотрел на Петровича.

Усатый великан чуть усмехнулся.

— Да. Да, все.

Продолжать он не стал. Говорить дальше никому особо не хотелось. У каждого из нас за плечами был свой груз разной степени тяжести, наш крест, который мы единолично несли на свою Голгофу, не зная, когда сами окажемся на нём — и обсуждать это не хотелось, это нужно было принять как данное, как факт.

В окна начал аккуратно постукивать дождь. Довольно скоро он превратился в сильный ливень, стуча в стёкла, как профессиональный пианист стучит по клавишам, играя какую-то безумную и очень быструю мелодию. Вспышки молний озаряли тяжелое, парижское небо, подчёркивая грубые линии туч. Гром сотрясал старую гостиницу.

Мы смотрели в окно, ожидая, что ливень скоро закончится — обычно такие дожди, начинающиеся очень быстро, также быстро и заканчиваются. Но этого не произошло. Он взял перерыв лишь следующим днём, примерно на час. Солнце не успело выглянуть из-за светлеющих облаков. Ливень снова застучал по деревянным, покосившимся крышам. Когда мы отправились на встречу со связным, он всё ещё продолжал идти.

***

— Я промок как шлюха, — проворчал Хорнет, снимая с головы мокрый капюшон дождевика. Выглядел он как только вылезший из норы суслик.

— Не бурчи, — Петрович повторил его действие. — Дождевики сделали свое дело. Хорошая одежда.

Рокки согласился с усачом. Я промолчал.

Мы находились под фасадом одного заброшенного вокзала. Когда Третья мировая только началась и Франция стала поддерживать Северное Трио, по Парижу было выполнено несколько прилётов, один из которых разрушил этот вокзал. Центральная часть была уничтожена — крыша обвалилась на рельсы и разгребать завалы уже никто не стал. По краям же здание осталось относительно целым, и сейчас здесь было достаточно темно, чтобы можно было некоторое время находится на его территории незамеченными. Напротив вокзала стоял старый католический собор — красивой, величественной громадой он возвышался над остальными постройками. В собор обычно ходили люди, но был ли кто-нибудь внутри сейчас, я не знал. Снаружи никого не было точно. Оно и ясно — никто не хотел находиться под дождём.

Где-то в восточной части города загрохотал гром. Мне снова показалось, что это ушел в чёрные тучи ракетный залп. Или не показалось?

— Эй, парни, — подал голос Хорнет. — Смотрите.

У соседнего здания, какого-то старого, заброшенного цеха, появилась фигура. Она двигалась прямо к нам. Мы инстинктивно сжали оружие под плащами, однако незнакомец рук не поднимал — вынырнув из-за завесы дождя, он подошёл к нам и, как и мы до него, скинул капюшон.

Человек был среднего роста и имел огненно рыжие волосы — на вид ему было около девятнадцати, может, двадцати двух лет. Что же, один вопрос отпадал сразу. Теперь сразу стало понятно, почему его позывным был Лисёнок.

— Приветствую, — он кивнул. Мы поочередно представились. — Как вам Париж?

— Нихуя не так романтично, как хотелось бы, — снова проворчал Хорнет. — Ещё и мадемуазели с кем попало спят.

Лисёнок чуть улыбнулся.

— А когда они спали не с кем попало? Опасное время для войны, Homme rapide(Быстрый человек).

Хорнет нахмурился, хотя было спросить, чем его сейчас назвали, но Петрович его опередил:

— Какой у нас план, Лисёнок? Ветрогон дал задание, но сказал, ты обмозгуешь все подробнее.

Лисёнок кивнул.

— Все верно. Но позвольте для начала отвести вас в укрытие — там я и посвящу вас в детальный план наших действий.

И шагнул во тьму вокзала. Мы переглянулись и, молча, последовали за ним.

Как бы удивительно это ни было, на территории вокзала было достаточно сыро — дождь лил через обрушенный потолок, заливая зелёные кусты и траву, пробивающиеся через шпалы и рельсы. Кусок темно-серого неба давал тусклый свет, но долго нам наблюдать его Лисёнок не позволил. Свернув в один из проходов внутри вокзала, он пошел по какому-то коридору; буквально на ощупь мы последовали за ним. И только когда мы повернули за угол, он достал откуда-то из мрака фонарь. Тот вспыхнул ярким, жёлтым костерком, отблесками пламени мерцая на стенах.

— Следуйте за мной и никуда не сворачивайте, — сказал Лисёнок. — Парижские катакомбы — достаточно гиблое место. Не счесть, сколько народу здесь сгинуло во время Второй мировой — и было бы полбеды, если б сгинули они от холода и голода.

— О чём ты? — по голосу было слышно, что Хорнет занервничал.

— Потом расскажу. Сейчас идите тихо и ничего не говорите. Эхо может долго лететь по коридорам.

И мы шли. Когда мне начало казаться, что стены из древнего кирпича и земли, из которых торчали корни деревьев, уже никогда не закончатся, мы, наконец, вышли в небольшое круглое пространство, напоминающее чье-то логово: чем, по сути, оно и являлось. Здесь было темно. Когда мы оказались внутри, Лисёнок закрыл за нами стальную дверь, после чего поставил фонарь на стол. А потом, к нашему большому удивлению, дёрнул рубильник на стене. Круглое помещение озарилось блеклым и мутным светом флюреосцентных ламп.

— Добро пожаловать в Бэт-пещеру, — сказал рыжий. — Тут, конечно, не логово Брюса Уэйна, но нацисты об этом месте не знают, да и найти его тяжело.

— Недурно, — Хорнет тут же приземлился на что-то, напоминающее спальный мешок. — А тут есть багеты?

Лисёнок запрокинул голову и засмеялся.

— По-твоему, их можно законсервировать и хранить сколько вздумается?

— Вдруг кулинарные парижские технологии…

Связной покачал головой.

— Нет. Но есть достаточно много консервов, которыми я и предлагаю перекусить. Только будут они холодными — здесь не не чем греть еду, а костёр разводить не лучшая идея, дыму почти некуда уходить, а запах горелого может уйти далеко.

Консервы, несмотря на их температуру, зашли на ура. Свинина и говядина — хоть отбавляй. Я хотел было спросить откуда у Лисёнка столько еды, но не стал, потому что рот был занят. Не то, чтобы мы были голодными. Просто иногда хочется есть, поэтому и ешь. Вот и всё. Как позже мудро поведал Хорнет, дело было в нервах. Во время военных действий они медленно уничтожаются, а потом восстанавливаются путём поглощения полезных веществ. Мне думалось, что нервные клетки или не восстанавливаются, или восстанавливается очень медленно, но спорить с ним я не стал. Мне было абсолютно плевать, восстанавливаются нервные клетки или нет.

— Ну так… — Петрович аккуратно сложил три пустые баночки консервов в стопку и отодвинул. — Что у нас по плану?

Все вопросительно уставились на Лисёнка. Тот кивнул.

— Значит, рассказываю. Я проведу вас тоннелями под землёй прямо к комплексу — это не проблема. Попасть на территорию тоже не проблема, вход там по специальным картам, карта у меня есть. Проблема — вывести учёного из самого места и правильно обезвредить боеголовки. Без него вы вряд ли это сделаете.

— Мы? Ты с нами не пойдешь?

— Не пойду. Объясню почему: вы не единственные, кто участвует в этой операции. Отсутствие главного учёного заметят достаточно быстро, начнётся шумиха. Чтобы вы могли спокойно уйти — и не только — будет прикреплен специальный штурмовой отряд, который штурмом возьмёт комплекс под свой контроль. Мне нужно его сюда привести.

Хорнет нахмурился. Рокки молчал. Петрович кивнул.

— Ветрогон?

Лисёнок тоже кивнул.

— Да. У вас ведь ракеты остановить не единственное задание, верно? Слышал, есть старые счёты с одним уродом.

— Есть, — сказал я. — Он должен находится где-то над комплексом. Его зовут Иокир Мейгбун.

— Да, личность довольно известная даже среди французских слоёв. Надеюсь, причщучите гада. Это очень жестокий человек.

— Он не человек.

Лисёнок понимающе кивнул.

— А как, — тихо кашлянул Рокки, — мы выведем учёного?

Связной улыбнулся.

— Я рад, что ты спросил. Но сразу говорю, вам это не понравится.

И нам это действительно не понравилось. Но другого выбора не оставалось.

***

Французские рабочие называли это место — Котлован. Не только потому, что тут было жарко и всюду выстреливал пар, но и своим интерьером и темнотой это место напоминало сам ад. Или, возможно, оно в действительности им и было.

По бокам располагались острые скалы пещеры. Внизу, развалившись бездонной, черной громадой, лежал уголь, который добывали работающие здесь люди. Выбивая «черное золото» кирками, отправляя в скоптившийся воздух снопы искр, они загружали его в покореженные, ржавые тачки, и отвозили куда-то назад — в какую-то часть здания, которая уже представляла собой, судя по внешнему виду, полноценный и мощный завод. Он, видимо, и был частью самого военного комплекса.

Влиться в ряды грязных, потных рабочих, не составило большого труда. Одежду, правда, пришлось вывалять в грязи — но только Петровичу с Рокки. Нам с Хорнетом досталась чистенькая форма сотрудников самого комплекса.

План Лисёнка был до чертиков прост и банален. Такие ходы частенько проворачивают в каких-нибудь фильмах-боевиках. Сказалась ещё и самонадеянность самих нацистов: вряд ли они допускали, что враг может сунуться прямо крокодилу в пасть. Как и норвежцы, французы были чересчур самонадеянны.

Мы с Хорнетом еле влезли в небольшие вагонетки, используемые рабочими для транспортировки угля на территорию завода. Сверху Рокки с Петровичем установили железные листы — они плотно прижимали нас к днищу вагонетки, а поверху ещё и присыпались для пущей видимости углём. Внутри было очень жарко и неудобно. Когда Петрович на пару с Рокки провезли нас мимо блокпоста охранников, напряжение немного спало. Когда мы вылезли с вагонеток в темном помещении с достаточно высоким потолком, стало ещё легче. А когда Петрович достал карту комплекса появилось чуть ли не чувство эйфории. Впрочем, скоро оно сменилось волнением.

— Люпен Мишель, — усатый здоровяк тыкнул пальцем в точку на цветной бумаге, — должен находится здесь. Мы, — он ткнул в другую точку на другом конце, — тут.

Хорнет почесал физиономию.

— Мы как-то, как бы эдак вежливо сказать, немного далеко.

— Просто карта большая, — буркнул Петрович. — Так-то оно куда ближе. Мы будем идти за вами, но по углам. Глушители на пушки нацепили?

Мы с Хорнетом кивнули.

— Тогда ни пуха, ни Винни-Пуха. Сделаем дело и отдохнём наконец. А сейчас — вперёд.

Место напоминало завод из первого «Терминатора», только темнее и будто бы плавнее. Людей не было вообще — видимо, большая часть находилась в зоне, где располагалось вооружение, либо имел место какой-то перерыв. Как оказалось, так оно и было, но ушли не все. Среди тёмных, острых силуэтов металлических объектов, вынырнули две фигуры, одетые в такую же одежду, как и мы. Они молча и как-то недружественно посмотрели на нас с Хорнетом. Я уже было хотел потянутся за оружием, как они просто прошли мимо.

— Je ne les ai jamais vu avant(Я никогда не видел их раньше).

— Des visages dégoûtants. Je les ai battus avec joie, douloureusement semblables aux Russes(Просто отвратительные лица. С радостью набил бы их, а то больно похожи на русских).

Два глухих хлопка позади. Звук двух тел, одновременно упавших на пол. Я не понял, о чем они говорили, но теперь они сказать не могли ничего. Петрович и Рокки отработали моментально.

— Тела прятать будем?

— Нет времени, — здоровяк качнул головой. — Идите дальше.

И мы пошли. И шли до тех пор, пока металлические внутренности комплекса разом куда-то не делись, дав место светлым, красивым коридорам.

— Тут как-то неуютно, — проворчал Хорнет.

— И негде укрыться, — сказал Рокки. — Петрович, может, подождем тут, а как они заберут профессора, уведём этой же дорогой? Я не струсил, просто если они все набегут — нам пиздец.

— Идём дальше, — качнул головой в который раз усач. — Помните, что нас не четверо, а больше. Ветрогон ведёт группу. А нам нужно не дать запустить в небо ядерные боеголовки. Если что — плевать, будем отстреливаться здесь, если нужно. Сдохнем, но ракеты не взлетят. Вперёд!

Вперёд. Только одно слово, а как тяжело его исполнить. Вперёд. «Марш, чтоб время сзади ядрами рвалось». А что, если мы действительно все здесь умрем? Что, если французы расстреляют нас среди этих белых, холодных стен, и наша кровь будет растекаться по сверкающим полам? Что…

Нет, плевать. Вперёд — пока смерть не оборвёт дыхание.

Но все случилось раньше, чем мы рассчитывали. В конечном счёте сложно было сказать, сыграло это нам на руку, или наоборот. Однако всё получилось как получилось, и анализировать это по сотне раз смысла не имело.

Группа Ветрогона раньше вошла в помещение с боеголовками чем мы. Как — непонятно. Возможно, Лисёнок провел их более короткой дорогой, возможно, дело было в какой-то подставе, которую никто не ждал. Тем не менее, охрана заметила одного из диверсантов, а после предупредительного выкрика, после которого не последовало ответа, схватилась за оружие. Военный комплекс был тут же поднят на уши. Люпена Мишеля сразу оцепили кольцом вооруженных французов. Началась заварушка.

Двери перед нами распахнулись. Двое. Всё, что успели — только поднять оружие. Пистолет в моих руках вздрогнул, выпуская пулю. Пистолет Хорнета сделал тоже самое. Пуль не хватило — пришлось добить. Но времени на экономию боеприпасов не было, поэтому пользоваться руками или холодным оружием не стали. Пистолеты снова вздрогнули.

Петрович не успел дать указание немедленно найти учёного. Через несколько коридоров, оцепленный группой нацистов, он предстал перед нами — как и большинство учёных, Мишель представлял собой некрупного, щуплого и лысеющего человечка в очках. Французы нас заметили тут же. Над головами загрохотали пули, и мы, насколько быстро это было возможно, бросились по укрытиям.

— Рок, Штиль! — гаркнул через гром стрельбы Петрович. — Ракеты надо обезвредить! Не прибейте его! Хорнет, ты…

Тут Петрович и поймал свою первую, но далеко не последнюю пулю. Из плеча здоровяка вдруг вырвался алый всполох и он осел ещё ниже, прячась за грудой каких-то металлических ящиков.

— Петрович! Ты как? — крикнул я из-за таких же коробок. Рокки, сидевший рядом, резко поднялся и дал пару выстрелов по врагам. Снова сел. Хорнет укрылся за какой-то массивной железной дверью, ведущей в другое помещение.

Петрович, достаточно быстро побледневший, пробормотал что-то совсем не слышно. Смысл я понял по губам — «Жить буду». И то неплохо. Оставалось решить проблему. Гранату бы, но там Мишель… Сука. Что делать?

В этот момент я ощутил прилив какой-то неожиданной, чуть ли не дикой злобы. Откуда она взялась, я не понимал. Просто резко стало досадно. Досадно от того, что мы сидели в самом центре французских сил противника. От того, что в Петровича всадили пулю. От того, что в принципе идёт такая бессмысленная, глупая война — как и большинство других войн. Сложилось чувство, будто вся несправедливость мира обрушилась на нас. Но это ведь нечестно, верно?

— Рокк, сделай вид, будто кидаешь гранату, — крикнул я.

— Но у нас нет гранат!

— Да похуй! Пусть повыскакивают с мест, так и перебьем их к ебеням!

Трюк, такой тупой и дикий, сработал. Напарник вылез из укрытия, взмахнул рукой, кинул воздух и присел обратно. Заметившие это движение французы испугались. Некоторые отпрыгнули куда-то в стороны, вглубь своих укрытий, а некоторые прямо в центр прохода, за что-то тут же и поплатились своими жизнями. Хлопок, дрожь, кровь, смерть. Всё почти что просто. Или, напротив, просто. Доктор, также оказавшийся посреди, не пострадал. В этот момент вовремя подключился Хорнет. Пока французы ждали взрыва гранаты, он бросился к учёному, схватил его за руку и потащил обратно в укрытие. Когда противники поняли, что их обвели вокруг оси, повскакивали со своих мест и открыли по нам огонь. Ни Хорнет, ни Мишель не пострадали. Мы с Рокки, со взведёнными пушками, встретили французов ответными выстрелами. Некоторые достигли цели. Чаша весов склонилась в нашу пользу — стоило лишь сделать одну небольшую хитрость.

Объяснить учёному, кто мы такие и что от него хотим, оказалось сложнее, чем мы надеялись. Даже с заученными, устойчивыми выражениями, которыми напичкал нас Ветрогон, учёный не мог разобрать, что мы лепечем. Помог Рокки. Напарник наглядно показал взлетающую ракету, которая потом падала, все взрывала, а затем показал, что такого нам не надо, и ракеты должны либо взорваться здесь, либо не взлететь вовсе. Люпен Мишель всё понял. Помолчал с секунд десять, а затем сказал, поправив очки:

— Unité principale(Главный блок).

— Что? — Хорнет широко открыл глаза.

— Unité principale(Главный блок).

— Lieu principal!(Главное место!) — воскликнул я. — Centre de contrôle(Пункт управления)?

Учёный закивал.

— Ce n'est qu'à partir de là que je peux désactiver tous les missiles à la fois. Mais je ne peux pas garantir que nous n'exploserons pas(Только оттуда я смогу вывести из строя все ракеты. Однако я не могу гарантировать, что мы не взорвемся).

— Я ничего не понял, — Рокки выглянул из-за укрытия и снова выстрелил несколько раз. — Парни, они, кажется, позвали друзей!

— Он только там сможет отключить всё сразу, — кое-как понял я. — Петрович, ты как?

— Прошла навылет, — здоровяк уже успел перевязать рану бинтом. — Повезло.

— Идти сможешь?

— Да.

Я посмотрел на учёного и кивнул.

— Avant(Веди).