Итан Рокотански (СИ)

Глава 15. Человек с Севера

Человек, который почувствовал ветер перемен, должен строить не щит от ветра, а ветряную мельницу.

Стивен Кинг

Дмитрий Кронштадт родился в Мурманской губернии, в начале восьмидесятых. Каждый, кто родом с тех мест, прекрасно знает, что жизнь там нелегкая, а иногда и вовсе тяжелая. Семья у него была не богатой. Не сказать, конечно, что бедной, но многого себе позволить родители Димы не могли, однако когда оказывалась возможность, могли поделиться тем, что имели. Грубо говоря, это были простые люди с должным воспитанием. Сейчас таких людей не воспитывают.

Жизнь текла своим чередом: Дима закончил школу и поступил на механика в местное училище. Ремонтировал он по большей степени автомобили и мотоциклы, но если появлялась возможность починить что-то другое, особенно, если это другое было крупнее, будущий боец тут же брался за работу. Ремонтировать что-то — это не просто чинить. Снова дать жизнь, придать лучший вид, нежели был. Если задуматься, в этом есть своя небольшая философия, которой при желании можно следовать очень и очень долго. Вопрос лишь в том, хватит ли у философа терпения.

Все изменилось в тот день, когда началась Третья мировая. Девяностые почти минули, на дворе стоял девяносто седьмой, и тут из всех радиорубок НРГ диктор сообщил о том, что объединенные северные государства, Швеция, Норвегия и Финляндия, объявляют войну всему миру. Сначала все подумали, что они, конечно, сошли с ума. Может ли три страны победить весь мир? Но, говоря откровенно, когда Германия начала войну, сначала она тоже была одна. Здесь ситуация оказалось такой же. Внутри Европейского Альянса оказалось не все так гладко, как могло показаться жителям НРГ. Франция и Италия заявили о своем безоговорочном согласии с Северным Трио, вызвав немалые осложнения на территории континента. Большая часть африканских государств также поддержала нацистов, окружив соседей зубами войск. Затем их танки направились к границам Альянса.

А потом начались первые бомбежки. Быстро и неожиданно, как они обычно и случаются. Север НРГ, точнее северо-запад НРГ, подвергся массовой бомбардировке. Город Мурманск, небольшой портовый город, теплый и зеленый летом, а зимой словно сам подсказывающий дорогу, куда идти в темноте, был полностью уничтожен. Димы в тот день в городе не было, он только возвращался. Но сложно будет описать чувство, когда выезжаешь на междугороднем автобусе из лесу, водитель тормозит, потому что на дороге пробка, а потом ты видишь серые самолеты, пикирующие над городом, скидывающие вниз бомбы и тут же уходящие за горизонт. Видеть черные столпы дыма за холмами, где в низине расположен родной город. Их бессчетное множество, а если приглядеться, можно над желтыми деревьями — война началась осенью — увидеть языки пламени, стремящиеся подняться до неба. И, раз уж автобусы встали, ты все равно бежишь вперед, бежишь домой, чтобы увидеть руины родного дома и погребённых родителей под ними. Чтобы понять, что у тебя ничего больше нет. Что у тебя никого больше нет.

Так, октябрем девяносто седьмого года, Дмитрий Кронштадт записался в армию. Сначала он сидел на зенитках над Архангельском. Еще через некоторое время записался в десант, после чего уже мартом двухтысячного высадился на побережьях Африки. Отчасти это напоминало высадку в Нормандии: кресты на берегу и толпы энэргэровцев, бегущих брать берег. Пулеметы африканцев, бьющих из бетонных и надёжных дотов. Реки крови, которые вбирает в себя Мозамбикский пролив. Грохот и смерть, бьющая жизнь.

Закончилось все через год, весной девяносто восьмого. Они по-прежнему находились в Африке, когда руководство сообщило, что теперь дело пойдет легче: после того, как зимой Сопротивление в Трио дало отпор врагу и забрало Норвегию, во Франции прошла спецоперация по устранению каких-то там ракет. Суть была проста: половина страны была взята под контроль союзников и больше ядерного оружия у нацистов не имелось. Это значило, что теперь войскам НРГ будет легче пройти к Африке, предоставив помощь Кронштадту и остальным, бьющимся в ней. Правда, итальянцы по-прежнему оставались большой проблемой. Если брать все страны Альянса, они, пожалуй, представляли наибольшую угрозу: но таковой была война, а война редко бывает легкой. Это закон жизни и смерти.

Через некоторое время Кронштадта ранили. Это воспоминание осталось с ним на всю жизнь. Небольшой отряд, в составе которого он находился, должен был проникнуть на военный аэродром, где находился один из важных африканских офицеров. Задача была обычная — ликвидация. С задачей они справились. По одному перебегая от баков с топливом к ящикам, из тени в тень, умерщвляя одного противника за другим в тишине, избегая при этом света уличных фонарей, освещавших коридоры из песков и пыли, они проникли под аэродром, где и нашли офицера. Его ликвидировали, важные документы забрали. Вот только отступить без потерь не удалось — на обратном пути охранники все же заметили их и начали стрельбу. Сирены тут же взвыли, разорвав своими связками тихую, прохладную ночь пустыни. А потом они бежали, но недалеко. Противники все же достигли их у одного из обрывов, ведущих в прямые джунгли. Некоторые из отряда погибли от пуль. Вместе с парой товарищей Кронштадт приготовился к прыжку, ибо падение обещало быть не мягким, как одна из пуль все же настигла и его. Врезавшись ему в поясницу, она заставила его упасть вниз и покатится по каменистому склону прямо к джунглям. Напарники тут же бросились за ним. Что спасло их в дальнейшем было просто странной глупостью. Африканцы, достигнув обрыва, некоторое время постреляли им в след, но следовать за ними не стали. Как узнал потом Кронштадт, когда напарники тащили его по очереди к их базе через кучу лиан и кустов, местные верили, что лес таит в себе зло, отчего ночью в него лучше не соваться. А раз другое зло само сунулось в лес, значит, большее зло, что в лесу, определенно с ним расправится. К счастью энэргэровцев этого не случилось. Кроме нескольких напрягающего вида пауков и парочки змей бойцы не встретили ничего опасного и добрались до базы. Кронштадт к тому времени был почти мертв. А затем его комиссовали домой, и служба Дмитрия в армии НРГ подошла к своему концу. Наградили медалями и парой орденов. Кронштадт вернулся в Мурманск.

И когда вернулся, понял, что хотел бы город восстановить. Только этого не вышло — как оказалось впоследствии, многие бомбы, которыми нацисты бомбили северное побережье НРГ, имели запас радиоактивных элементов. Таким образом большая часть Мурманской губернии оказалась заражена радиацией. В ближайшие лет десять, или, возможно, больше, город восстановлению не подлежал. Так и родилась СЗО — Северная зона отчуждения.

И Кронштадт отправился дальше. Работая на военных заводах и морских судах, он получал рабочий опыт жизни, временами вспоминая войну, думая, что хорошего и полезного он мог бы сделать еще, хоть и сделал уже немало. И человеком он был хорошим, пускай и суровым — в своих странствиях из губернии в губернию, из города в город, он отрастил длинные волосы и оброс широкой, густой бородищей. Некоторые даже принимали его за святого отца, и порой не напрасно: иногда он помогал на территориях церквей, в различных деревнях, хотя и не верил в Бога. Верить Кронштадт старался только в себя. Это и стало одной из причин того, что за годы приключений он объездил всё НРГ, от границ с Альянсом до мыса Дежнева. На острове неподалеку от США, считавшейся самой восточной точкой НРГ, он так и не побывал.

А затем он снова оказался в Москве, где бывал до того много раз. Правда теперь он обосновался в ней окончательно и последние пару лет дрался в бойцовском клубе. За время проведенное на ринге Кронштадт успел достичь немалых успехов. А если говорить без лишней скромности, он стал одним из лучших бойцов. Жизнь на поверхности, жизнь на гражданке, здесь тоже оказалась нелегкой. Дмитрий поселился на юго-востоке города, немалая часть которого была превращена едва ли не в огромную свалку. Тут и там бегали бандюганы, дети с самого детства познавали взрослую жизнь, а на углах замусоренных улиц работали проститутки. Чем всегда удивляла Москва — так это своими контрастами. Это, правда, было вполне логично. Москва город большой.

Поэтому Кронштадт и здесь нашел себе определенную цель. Вытащить свой дом, в котором он нашел себе пристанище, из руин. Воскресить из пепла. И для этого нужны были деньги. Хорошие деньги можно было получить только в бойцовском клубе. Точнее, конечно, не только, но это был неплохой вариант для него.

Так было ровно до тех пор, пока в его жизни не появился Итан Рокотански.

***

Леха стоял рядом с боксерской грушей. Груша сотрясалась от тяжелых ударов Кронштадта. Здоровяк закончил ее бить и посмотрел на друга. Чуть обросшие щеки и густая борода спереди. Прическа на голове была аналогичной: бока были чуть обросшие, а по центру было много.

Дима кивнул.

— Короче, — Леха достал блокнот из-за пазухи. — Есть три кандидата на следующий бой. Первый — Альварес. Он оправился после травм. Второй — Лонг Дарк. Хоть внешне и спокойный, но вроде как яростно хочет стать чемпионом. Третий — Итан Рокотански. Этот новенький провел еще несколько боев. Последний дался ему достаточно тяжело, он пропустил сильный удар в печень, но уверенно движется вперед.

— По нему так ничего и неизвестно?

— По которому?

— По последнему.

— А, немного известно. Его тренирует Огонек, который, кстати, и набил Альваресу морду, тусуется рядом с каким-то усатым здоровяком и тем лохматым парнем, который, кажется, свою шаурмечку держит. Ну, ты понял.

— Мне без разницы, с кем он тусуется, — Кронштадт молчал. Лицо бойца было спокойным. — Но у нас есть цели. Альвареса я побью, он хочет только славы, а значит будет обесславлен. Лонг Дарк хороший боец, но та же история. А этот Рокотански, не знаю почему, но мне интересен.

— Слушай, — Леха пожал плечами, — дело твое, конечно, но большая ли тебе разница? Став чемпионом, ты получишь много денег. Облагородишь район, в котором живешь. Дети перестанут клянчить поесть, бабки не будут милостыню просить. Возможно. Ты уже им помогаешь. Подерешься с тем же Альваресом — сможешь идти к этому дальше. Он по рейтинговому списку у тебя идет следующий.

— Необязательно, — Кронштадт тоже пожал плечами. — Пусть дерётся с кем-нибудь другим. Можно придумать иначе. Как толпа относится к этому новенькому?

— С большим интересом. Он, вроде как, даже начинает получать народную любовь. Дерётся честно, как может, выглядит приятно. Что еще нужно людям?

— Дать им второго такого же бойца и сцепить их.

Леха поднял брови.

— Он неплохой вариант, потому я его и привел в списке. Но бой не будет рейтинговым. Ты не продвинешься к званию чемпиона.

— Мне и не нужно. Я — народный любимец. Новенький тоже. Если мы соберём ажиотаж, главные клубов могут сделать исключение из правил. Так и я, и Рокотански, продвинемся гораздо ближе к званию чемпионов, чем могут другие.

— А если… — Леха замолчал.

— Что?

— Если он победит?

Дима слегка пожал плечами.

— Значит он действительно хороший боец. Но не спеши: никто не даст ему кучу бабок и звание чемпиона за одну победу надо мной. Главные все соки из нас выжмут, стараясь заработать максимум денег. А значит…

— Если вы сцепитесь с Рокотански…

— Нас ждет трилогия боев.

— Если он выдержит, — заметил Леха.

Кронштадт кивнул.

— Если. Но, думаю, он справится. Попробуй организовать бой. Пусть готовится: и я буду. А там уже будем смотреть, во что все это выльется.

***

Огонек, сидя за барной стойкой, болтал ногами. Я сидел напротив него. Петрович, стоя за баром, смотрел на нас. Подоконники высоких и узких окон бара заворошило: зима близилась к концу, и мороз на улице стоял ужасный, не давая снегу растаять. Приближающаяся весна никак не хотела приближаться.

— Ну так? — не выдержал Петрович.

Сережа вздохнул.

— Короче, он опасный тип. Не хочу я, чтоб ты против него дрался.

— Почему? — спросил я.

— Потому что он очень умен.

— Штиль тоже не тупой, — сказал Петрович. Я благодарно глянул на него.

— Никто не спорит… Ладно. Его зовут Дмитрий Кронштадт. Он того же возраста, что и ты. Но что касается характеристик, тут они разные. Метр восемьдесят три, вес такой же. Ты уступаешь ему на шесть сантиметров и восемь килограмм.

— Не так уж и критично, — Петрович пожал плечами. — Хули там эти сантиметры. Чем громче шкаф, тем громче падает.

— Чем меньше тумбочка, тем дальше летит, — ответил Огонек.

— Смешно, что про шкаф сказал здоровяк, а про тумбочку — наоборот, — сказал я. Разница в росте Гаргарьина и Петровича составляла где-то двадцать два сантиметра.

— Дело не в этом, — отмахнулся Гаргарьин. — Можно долго затирать, что характеристики в бою не особо важны, и зачастую так оно и есть. Есть минусы в большом росте, есть минусы в маленьком росте. Оно везде так. Я это к тому, что Кронштадт долгое время выступал в "любительских боях" — дрался с опасными типами, собирая большие толпы. Потом, не так давно, он начал идти вверх по рейтинговой системе. Хочет стать чемпионом. Но почему-то хочет драться с тобой.

— Почему бы и нет? Я провел уже четыре боя, не так уж и страшно. Я, вроде как, нравлюсь людям.

— Да, — сказал Огонек. — И он тоже. Понимаешь, в чем дело: если ваш бой состоится, то народу будет просто тьма.

— А значит, — перебил я друга, — я смогу заработать денег. Возможно. Как-нибудь. Да?

Тот кисло кивнул.

— Но нужно победить.

— Он хочет чтобы сошлись два любимца публики, получается, — сказал Петрович. — Да?

— Да.

Усач посмотрел на меня. Мы оба кивнули. А затем я посмотрел на Сережу.

— Я согласен, Сереж. Ответь соглашением. И начинай тренировать.

***

Стоит сказать несколько слов о бойцовских клубах и о самих боях в частности. Самым базовым правилом являлось не носить удары ниже пояса и работать только руками. Поэтому большинство дерущихся были либо боксерами, либо в своих боях сочетали какие-либо боксерские элементы. Нередко можно было увидеть удары из кикбоксинга или других видов различных единоборств, но только те удары и приемы, которые, конечно, воспроизводились руками. Поэтому бойцовский клуб был ограничен и не ограничен одновременно: многие дрались как боксеры, что несколько сужало возможности, но с другой стороны никто не обязывал тебя драться как боксер, что те самые возможности расширяло. Огонек боксером не был, потому учился боксировать сам, и я боксировал вместе с ним. Вместе мы изучали различные техники и удары, вместе их отрабатывали друг на друге. Хорошо, когда у тебя есть кто-то, кто разделяет твои увлечения, или то, что ты делаешь, пусть тебе это и не нравится. Хорошо, когда ты не одинок.

Нам с Огоньком повезло. Мы боксом не ограничивались, хотя основной упор делали именно на него. Разучив "маятник" Майка Тайсона, мы, так как были некрупного роста, учились подбираться максимально близко друг к другу, стараясь занырнуть под руку, достать, уничтожить. Качаясь из стороны в сторону, держа руки так, чтобы удар не прилетел в голову, старались отточить максимальную скорость, с которой могли двигаться, не забывая при этом о силе ударов, которые должны были наносить сами. Не оставались в стороне и бои с тенью. Хоть в бою с тенью всегда побеждаешь, секрет заключался в том, что побеждать ее нужно было снова и снова, потому что десятка, десятков, и даже сотен побед над ней будет мало. Достаточно будет лишь тогда, когда ты поймёшь это сам.

А затем состоялся наш бой с Дмитрием Кронштадтом, народным любимцем. Дата поединка выпала на конец февраля, в самый последний день зимы. Поединок состоялся на той самой арене, где мы оказались в первый раз, придя в бойцовский клуб. Тогда никто из нас и не подозревал, что из драки выйдет даже серия "РОКОТАНСКИ-КРОНШТАДТ". Никто не знал, что она будет собирать такие толпы, которые раньше никому и не снились. Никто не знал, что будет происходить в перерывах между этими боями. Никто не знал, что будет после того, как пройдет последний бой. Но в этом-то все и дело, что мы не знаем, что будет дальше. И думать, что было бы, если бы знали, совершенно бесполезно — пускай иногда это немного и утешает. А иногда и так много, что слезы наворачиваются на глаза. Потому порой, возможно, это и допустимо.

— Как там Зоя? — спросил меня Дед, пришедший к нам с Огоньком на тренировку. Сам Гаргарьин куда-то отошел, а я присел отдохнуть.

— Часто голова болит. Мы практикуем с ней разные медитации и всевозможные вещи, чтобы дать ее мозгу расслабиться. Вроде помогает, но… Мне кажется, ее состояние ухудшается.

— Приступы были?

— Нет, новых не было.

— Надо чтобы она почаще была рядом, — сказал он. — Где был один, там будет второй, а так дальше.

Я промолчал.

— Извини.

— Ничего. Ты прав. Но, — я попытался улыбнуться, — мы даем всему этому бой и идем к победе. Для этого я здесь. Все получится.

Березовский кивнул.

— Обязательно, малыш. А шо там этот Кронштадт, кстати?

Я пожал плечами.

— Вроде сильный боец, но ничего сказать не могу. Посмотрим на ринге.

— Волнуюсь я немного.

— Я тоже, Дед. Но куда здесь без волнений?

***

Толпа, собравшаяся в день моего первого боя с Кронштадтом была больше, чем мы могли себе представить. Да, раз нам дали бой на этой арене, значит предполагалось, что и людей будет, соответственно, немало. Но зал был забит на процентов семьдесят пять, а это было недурно для боя парня, который не особо светится на боях, и стоящего напротив него новичка, одержавшего всего несколько побед. Свет в зале погас: мы с Огоньком находились у ограды ринга с той стороны, откуда мне полагалось выйти.

Снова появился "Джош Хэмилтон", такой же небритый, как и всегда. Складывалось чувство, что когда он отправился из дома к бойцовскому клубу, то очень спешил. Рубашка была немного помятой, рукава закатаны на разных частях руки. Но всем было плевать, это ведь были не официальные бои, спонсируемые государством с десятками камер повсюду. Нет, это был подпольный клуб. Конечно, пафос определенный здесь имел место быть, но он не стоял на первом месте: многое вертелось тут вокруг денег, я сам вертелся вокруг них, но в первую очередь тут стояли честные поединки, а уже потом чей-то там внешний вид.

Он встал между нами и произнес звонким и сильным голосом в микрофон:

— Дамы и господа! Сегодня, прошу меня простить, не какой-то бой между чемпионами. Да, это верно. Верно, но он проводится здесь, да? И, если это бой не между чемпионами, тогда почему он так интересен вам? Почему вы все здесь собрались? А я вам скажу почему!

Толпа одобрительно зашумела, поддерживая говорящего.

— Сегодня состоится поединок между двумя интересными бойцами. Первый известен вам: несмотря на то, что он большую часть своих боев провел за кулисами рейтинговых схваток, вы любите его и считаете легендой. Что и говорить: он и есть легенда. Дамы и господа, поприветствуйте: Кронштатд!

Толпа вновь, в который раз на моих глазах, обернулась морем. А затем мой противник выбрался на ринг.

Первым моим ощущением было чувство того, словно я где-то видел его раньше. Однако, подумав пол минутки, я понял, что это маловероятно. Дмитрий Кронштадт напоминал Слэйда Уилсона из Вселенной DC — с тем лишь отличием, что у Кронштадта на месте были оба глаза. По-крайней мере, пока что. Накаченный, с темными волосами на теле, он действительно представлял из себя угрозу, и дело было даже не в него внешнем виде. Он притягивал взгляд.

— А теперь, — сказал Хэмилтон, — я попрошу выйти следующего бойца. Несмотря на то, что он не провел и десяти боев на подземных аренах, данный молодой человек уже успел вам полюбиться: за честную борьбу и простоту ведения боя мы приглашаем сейчас на арену Итана Рокотански!

Толпа взорвалась не хуже, чем когда на ринг вылез Кронштадт. Я выбрался на ринг и подошел ближе к центру. Мой противник сделал тоже самое, подобравшись ближе. А затем наши взгляды встретились.

Глаза у него оказались не злыми, но холодными. У меня сложилось чувство, будто они изучают меня. Долго поиграть в гляделки не удалось. Мы ударились руками, Хэмилтон срулил со сцены, и бой начался. Начался быстро и немного неожиданно.

Кронштадт не стал нападать, тратя свою энергию сразу. Встав в боксерскую стойку, он начал аккуратными полу прыжками двигаться ко мне. Я сделал тоже самое. И через несколько секунд мы снова оказались в центре ринга — а затем обменялись первыми ударами.

Во-первых: бил он сильно, и я сразу понял, что лучше лишний раз под его удары не попадать. Во-вторых: бить он мог и гораздо сильнее, потому шансы у меня есть. Уж точно будут, если он не зарядит мне в челюсть со всей мощи. Тогда нокаут будет обеспечен. Резко нырнув ему под руку, прорабатывая технику Тайсона, я хотел выкинуть кулак ему под дых, но к моему изумлению он резко увернулся влево, также используя "маятниковое движение". Мы снова встретились глазами. Да, это точно будет битва не из легких.

А затем Кронштадт вдруг резко атаковал, во всю используя размах своих рук. Выставив руки перед собой, я принял два удара, но от третьего уйти не смог. Сложно было не почувствовать, как метко попадает его кулак в мои ребра, как они стонут, не в силах выдержать полученный от противника урон. Отскочив в сторону, я посмотрел на него, но он не дал отдохнуть: противник налетел на меня и начал колотить, прижав к канатам. При этом он не стоял вплотную: и тут я понял, что сейчас он бьется как Артуро Гатти. Вместе с этим я понял, что в этом есть и плюс. Артуро Гатти прозвали Рубакой за открытые и мощные удары едва ли не во всю ширину руки, а порой и вовсю — но в его стиле боя был один большой недостаток. Сам Гатти, возможно, так и не считал, но легендарный боец, сделавший одну из лучших трилогий в боксе, полностью забывал о защите. Да, возможно, не забывал, а даже презирал ее: но нужно ли считать, сколько ударов он пропустил, в то время как мог бы защищаться?

Чувствуя, как Кронштадт рубит меня по плечам, стараясь снова пробраться к бокам, метя параллельно в голову, я вырвался вперед и нанес ему несколько ударов по лицу. Не ожидавший этого противник отступил на несколько шагов в сторону, прекратив атаку. Я знал, что он поступит именно так. Поэтому лишнего времени ему не дал и сам стал на какое-то время Артуро — удар в бок, удар в челюсть. Кронштадт бросается вперед и отталкивает меня. Толпа орет, но ни я, ни мой соперник не разбираем ни слова: на арене сейчас только мы и ничего больше не имеет значения.

— Бей как Мэнни! — неожиданно донёсся до меня голос Огонька среди десятков других голосов. — Стань смерчем!

И я его послушал. Не без труда, потому что тело начинало отказывать: несмотря на то, что адреналин полностью залил вены, усталость и боль брали свое. Из последних сил я начал уворачиваться от ударов Кронштатда, на миллисекунду вставая в стойку, и каждую миллисекунду приближаясь к нему: выкидывая руки вперед, я достигал его почти каждым ударом. Жаль, что не каждым: ценой за промах являлась энергия тела, а только с ее помощью я все еще стоял на ногах.

А затем я почувствовал, что виски у меня липкие от крови, сам я в поту, а несколько ребер переломаны точно. Бороду Кронштатда, темную и аккуратно постриженную, заливала кровь. Глаза сверкали в свете ламп, освещавших арену. Вокруг шумело человеческое море. Над человеческим морем висели столпы дыма. Я не видел это, но знал, что это так. Впрочем, никакого значения это не имело.

Я выкинул Кронштадту джеб. Он резко нырнул вниз и отправил мне хук. Я успел почувствовал, как кулак, сделанный будто из стали, врезается в мою челюсть. Ощутил, как мир вокруг погружается в темноту. Несмотря на то, что все это произошло буквально за секунду, для моего мозга это продлилось с полминуты — а это было невероятно долго. Но почему так произошло я не знал, да и никакого значения это не имело. Мир погрузился во тьму.

***

Не вспомнить, сколько на протяжении этой истории меня отправляли в беспамятство. Потому лишний раз рассказывать о том, как я приходил в сознание, смысла нет. А пришел я в него уже дома: друзья увели меня и погрузили в машину Петровича, после чего отвезли к Огоньку домой. Сказать лишь можно о том, что состояние по пробуждению оказалось гораздо паршивее, чем можно было представить. Все тело болело: торс, руки, лицо, ноги, находившиеся во время боя в постоянном напряжении. А еще я проиграл. Проиграл не только бой Кронштадту, но проиграл самому себе. А значит, я подставил жену. Подставив ее, я потерял время на лечение болезни. И от осознания этого хотелось провалиться под землю — только иногда права на это не имеешь. Почему? Потому что надо быть сильным. И не ради себя, а ради кого-то. А это иногда гораздо важнее.

Но все оказалось не совсем так, как я ожидал. Даже нет — все оказалось совершенно иначе. Информация, которую поведал мне Огонек, едва я немного пришел в себя, вырвавшись из мучительного беспамятства, дала огонек надежды.

Толпа требовала продолжения боя. В это сложно было поверить, но это было так. Пусть кто-то и болел за Итана Рокотански на арене, пусть кто-то ожидал его проигрыша, но зрелище не оставило равнодушным никого. Пусть этот бой и не был каким-то особенным или выдающимся, но он был максимально настоящим. А если что-то в этом мире действительно стоящее, действительно настоящее, то оно очень ценно и востребовано. Так работает, если вокруг много фальши и подделок.

Информация о бое "КРОНШТАТД — РОКОТАНСКИ" разнеслась далеко за пределы бойцовского клуба, в котором он проводился. Она достигла самых отдаленных уголков остальных клубов. Люди начали спрашивать, где можно будет купить билеты на второй матч, а еще — где можно будет поставить на кого-либо из бойцов. Руководство "Преисподней" не заставило себя ждать. Боссы тут же связались с Огоньком и предложили неплохую сумму денег. Недостаточную, чтобы покинуть НРГ и добраться до берегов Японии, но ее хватит, чтобы дать старт сбережениям и добыть еще немного времени. И от этого мы решили отталкиваться. Чувствуя, как щипает раны, пока Зоя протирает их салфетками с перекисью, я сказал Огоньку, что согласен на второй бой. Он кивнул и молча вышел, оставив нас с женой наедине. Та со слезами на глазах посмотрела на меня.

— Не надо слез, малышка, — прошептал я. — Это всего лишь драки.

— Все это из-за меня, — всхлипнула, склонившись, она. Чувствуя как сводит ребра, я притянул ее к себе, положив рядом.

— Ты не виновата, детка. Просто так случается, вот и все. Но мы справимся. Ясно? Да, я проиграл бой, — я закрыл глаза, чувствуя, как в них появились горячие слезы, — но не войну. Все будет хорошо.

Зоя прижалась ко мне, аккуратно сжав мою руку. Даже в этот момент, болея неизвестной болезнью, переживая в себе море эмоций, она не забывала о моей боли. Я поцеловал ее в макушку и обнял крепче.

— Все будет хорошо, малышка. Я обещаю тебе.