Infernum. Последняя заря

Глава 16. Преступление (Ранее 21. Солдаты)

Деревня застыла в безмолвном предчувствии. Тишина окутала плотным туманом, сквозь который с трудом пробивались тонкие лучи красного рассвета. Люди, изможденные и уставшие от бессонных ночей и беспрерывной работы, передвигались, казалось, пребывая в какой-то прострации. Безмолвные, с ничего не выражающими лицами, бледные, они были похожи на призраков. Лишь эхо стучащего молота разрывало ткань повисшего опасения. Тишина казалась бы божественной, если бы не отравленный страхом воздух. Если б не пугающее ожидание, тянущееся вечность, но не желающее прерываться. Прекратить агонию неизвестности или продлить попытки надышаться перед смертью. Все понимали, что с приходом солдат, покою придет конец. Но не лучше ли покончить со всем раз и навсегда, нежели томиться в удушающем ожидании неизбежного?

— Едут! Едут! — по главной улице пронеслась вихрем стайка мальчишек, которые еще не понимали всей серьезности сложившейся ситуации, но тревоги, смешанные с присущим юности любопытством, не позволили им усидеть на месте. Они с предрассветным туманом кучковались на пригорке у подъема к деревне. Завидев вдалеке отряд вооруженных людей, они рванули в сторону домов. Каждый жаждал первым донести весть.

— Едут!

— Сотня!

— Дурак! Их там не больше десяти!

— На лошадях!

— Только двое!

Их пререкания и противоречащая информация ураганом проносилась по улицам, влетая сквозь закрытые ставни, прорываясь под крыши и в дальние углы маленькой, уже не забытой, деревни.

Тишина была нарушена. Застывшее безмолвие в секунду превратилось в ускоренное, гудящее месиво, покой сменился суетой и молчание взорвалось десятком голосов. Возле дома старосты, во дворе которого собрались члены Совета, шептались, пытаясь разгадать причины сложившейся опасности. Попытки найти виноватых и перенести ответственность были прекращены, стоило пару раз нарваться на гневные тирады Йофаса и взгляды Игиль. На последнем Совете наконец все пришли к согласию, что единственный шанс, единственный выход — принять Солдат, распределить по домам членов Совета и других жителей, готовых предоставить отдельные комнаты, и надеяться, что подозрения императора рассеются, а угроза минет быстро. План не был идеальным, но за неимением других вариантов, Совет принял решение разбираться с последствиями после, а пока предоставить все, вплоть до последнего куска. Поэтому сейчас они стояли, едва успев завершить последние приготовления. В первую очередь нужно было встретить, создать положительное впечатление и не вызвать подозрений, после чего провести всех в дом старосты, где на заднем дворе раскинули шатры и накрыли столы, чтобы солдаты могли отдохнуть с дороги и перекусить. Заодно Староста надеялся, что за столом, когда командир отряда сумеет отдохнуть, попробовать объяснить сложившуюся ситуацию в надежде избегнуть наказания. Возможно, вино и сытный обед сумеют расположить того, в чьих руках сейчас была судьба всей деревни.

Отряд приблизился, вздымая пыль под копытами лошадей. Несколько всадников отделились от отряда и обошли столпившихся жителей. Встали вокруг. Еще двое отправились вверх по дороге, вероятно осмотреть, не притаился ли кто-то в проулках. Вперед выехал статный воин, удивительно для такого чина молодой. Шрамы, испещряющие лицо, настораживали и пугали — как знать в каком бою получены, а может вовсе в драке. Он оглядел собравшихся, сжал губы в линию и лениво произнес:

— Кто староста?

— Добро пожаловать, достойные сыны Империи и защитники государства. Я, староста деревни Азрет, рад приветствовать тебя и твои воинов…

Не дав договорить, его прервал голос, в котором уже не ощущалось лености, а звенели металлические нотки.

— Скажи мне, староста, обучен ли ты грамоте? — недоуменные шепотки пронеслись по толпе, но вслух промолвить никто не смел. Командир не спешился и надменно взирал на всех с высоты, обводя медленно, будто пытался запомнить каждого.

Староста продолжал смотреть на капитана, пытаясь выдавить из себя хоть что-то, но фырканье коня и постоянное лягание копытом отвлекали, не давая сосредоточиться и без того рассеянным от страха в голове мыслям.

— Обучен, слава Императору, наместнику закона на земле, — кое-как произнес староста с трудом вспоминая полную формулу обращения к императору, все еще не понимая цели вопроса.

— Тогда оставь свои речи для более царственных особ, а нас изволь провести к местам расположения. И отправь кого-нибудь за кузнецом, у нас в дороге возникли некоторые проблемы, надо исправить до вечера, пока мы отдохнем и будем готовы выдвинуться на осмотр.

— Конечно, — кивнул Староста и махнул рукой мальчишке, который притаился за деревом, будто ждал ответственного поручения. Он мигом сорвался с места и полетел в кузню. Почему Йофас не пришел или хотя бы не отправил Ишаса, Староста не знал. Еще успеет обсудить. Сейчас бы с этими разобраться. — Командир, уверен у вас был тяжелый путь, мы подумали…

— Именно поэтому прекрати отнимать наше время, — снова не дав договорить, капитан начал уже выплевывать слова, приправленные негодованием и уверенностью в собственной власти.

— Мы могли бы…

— Мы не могли бы! — резко оборвал капитан. — Что за представление вы тут устроили, к чему нагнал народу? — он прищурил глаза, вновь осмотрев всех присутствующих. Те жались друг к другу теснее, солдаты, окружившие их, сужали круг. — Пытаешь зубы заговорить? Отвлечь от чего-то? — он подался вперед на лошади, из-за чего та тоже сделала шаг вперед и мотнула головой.

Капитан отряда поднял одну руку, указательным пальцем покрутив в воздухе, а другой потянул за уздцы и конь сделал еще пару шагов вперед. На его знак из отряда выехали еще три всадника, достали из ножен мечи, но капитан снова поднял руку и остановил их. Непонятно, почему, но он в какой-то момент сжался в седле, будто вся его бравада пропала, наткнувшись на стену сопротивления. Он всматривался за спины собравшихся, но никто не рискнул оглянуться, страх сковал всех до единого. И вот мимо них прошел Луйс, из-за которого выглядывал мальчишка, но увидев старосту, быстро ретировался. Луйс встал рядом со старостой, обернулся, кивнул все в знак приветствия, но никто не ответил ему тем же. Им казалось, что мир вокруг вот-вот лопнет и всех снесет ударной волной, разметет по кусочкам. Луйс не торопился, что пугало всех еще больше, чем негодование капитана. Староста еле сдерживался, чтобы не спросить, чего Луйс медлит и почему провоцирует. Но посмотрев на капитана, поразился, ему показалось, что в глазах того блеснул страх.

— Капитан, — наконец, удостоил вниманием Луйс, но лень нынче перешла в его голос, в котором вместе с тем слышалась ночь. — Я уверен, тебе ни к чему сложности и объяснения с императором. Здесь ты не найдешь нарушителей закона. Поэтому к чему эти пререкания.

— Ты сме… — попытался вырваться из своего оцепенения капитан, но Луйс не дал ему продолжить. Староста хмыкнул, не скрывая удовольствия от того, что теперь капитану не дают договорить. Но удовольствие быстро сменилось страхом — принесет бед своим напускным бесстрашием и безразличием к порядкам.

— Мы не меньше твоего хотим вызывать его гнев, ведь нарушь мы закон — вестником, приносящим плохие вести, станешь ты, — продолжил Луйс, будто даже не заметил, что капитан пытался что-то сказать. Он сверлил его взглядом, продолжая медленно приближаться и чеканя каждое слово. Напряжение нарастало, а воздух вокруг Луйса, казалось, искрился.

— Позволь нашему конюшему позаботиться о лошадях, они явно устали с дороги. И солдаты выглядят измотанными, я вижу ты справедливый командир, поэтому давай решим все вопросы мирно за приятной беседой. И солдаты смогут отдохнуть, прежде чем заняться осмотром — на сытый желудок всяко лучше отдыхается. А я пока обеспечу ваши доспехи и оружие необходимой починкой.

— Ты пыта…

— Я уверен, ты примешь правильное решение. — С этими словами он посмотрел на солдат и растянул губы в теплой улыбке, которая, казалось, была несвойственна ему и смотрелась больше как оскал.

Капитан хотел было продолжить изливать гнев, но, посмотрев на солдат, осознал, что этот спор он уже проиграл. Этот кузнец знал, как вести переговоры и на что делать упор. Кузнец ли он? Что-то в нем настораживало капитана, но что именно, он не смог понять. Лишь ощутил легкую дрожь, несвойственную его натуре. Отогнав странное чувство, капитан понял, что если продолжит упираться, то навлечет на себя недовольство действительно измученных солдат. Оставалось сообразить, как выбраться из ситуации, не уронив собственного достоинства, но и не потеряв уважения солдат.

— В ваших интересах не затягивать и не пытаться выдать желаемое за действительное, — с этими словами капитан отдал приказ и спешился.

Несколько мгновений ничего не происходило, Луйс продолжал буравить взглядом капитана, не переставая улыбаться. И не отводя взгляда, похлопал по плечу старосты:

— Распорядись, чтобы коней забрали.

Староста очнулся, все еще не веря, что спор, грозивший расправой, так быстро и легко разрешился. Подозвал конюшего и пару парней, чтобы те забрали лошадей. Капитан также махнул рукой, подзывая двоих, и велел им отправиться следом. Не доверяют. Но дышать всем стало легче, собравшиеся зашевелились, расступились, когда староста сделал жест рукой, приглашая всех пройти во двор, где был накрыт стол. Предложение позвать ушедших на осмотр солдат капитан не принял, сообщил, что они потом отдохнут, когда их сменят. Йофас так и не появился. Староста мысленно сделал себе пометку, узнать, почему он вместо себя отправил даже не Ишаса, хотя и сам понимал, что Луйсу удалось то, что не то что Ишасу, самому Йофасу вряд ли было бы под силу. Кузнец всегда был прям и рубил с плеча. И сын у него вырос такой же.

За головным столом расположились члены совета — те, кто присутствовал, Игиль и Йофаса не было видно. Пот в этих делах не помощник, удивительно, что он вообще здесь. Случись что, снова Старосте одному держать ответ. Луйс тоже ушел, не сказав ни слова.

Страха уже не было, он сменился легким опасением случайного неверного движения или кривого слова, брошенного неосмотрительно. Солдаты постепенно расслаблялись, уже громче басили и даже прокатывался смех разгоряченных вином людей. Но капитан предупредил, что они здесь на службе, а не на пиру, поэтому захмелеть им не дозволено. Сам капитан тоже выглядел более спокойным, напряженные плечи опустились. Разговор, конечно, не клеился, но стена противостояния постепенно рушилась.

Когда в воздухе легким дуновением пролетело «пронесло», каждый был готов выдохнуть и скинуть груз мучительного ожидания неизвестности со своих плеч. Никто не осознал, в какой момент солдаты пришли в движение и выдох замер, не вырвавшись из легких. Где-то на улице послышался лязг металла, выстрелы, крики и ржание лошадей. Но маска страха застыла на лицах жителей деревни, когда среди криков стала разборчиво звучать азкаретская речь. Капитан подскочил, перевернув стол, отдал приказ всем занять позиции обороны, а сам взял за шкирку онемевшего от страха Старосты.

— Так и знал. Молись, старик, чтобы я не вернулся по твою душу! — капитан толкнул со всей силы старика и рванул к солдатам, уже построившимся и готовым.

Лишь одна мысль пронеслась в голове у падающего старосты: они пришли не выполнять приказ — они пришли грабить.

— Командир, — раздалось среди них, — наши кони и часть оружия у них, нечем обороняться.

Капитан сплюнул.

— Чем попадется! Вы не вчера родились! Двое остались здесь, двое к садам, остальные за мной. Ты на крышу. И найдите мне гонца. — Отдав указания, командир осмотрел жмущихся друг к другу и застывших деревенских. Не прячутся.

Они знали. Все это был отвлекающий маневр. Обезоружить, усыпить бдительность, отвлечь. Никому еще не удавалось так обвести вокруг пальца его, Салиата из рода первых воителей. Он чуял обман, он читал людей по лицам, поэтому поверил старику. Поверил безоговорочно в его страх. Сколько их на улицах? Сумеют ли они выдержать нападение и дождаться подкрепления из ближайшего гарнизона, прежде чем подоспеет подмога к врагам. Салиат выдохнул, отключил все мысли — чтобы победить, должен остаться холодный расчет. Он в ответе за свой отряд. И вправе не щадить никого. Император отдал ему четкий приказ. Приказы. Но о втором Салиат подумает, когда выберется из этого столкновения, когда вытащит нож из спины и останется жив. Главное, чтобы эти двое не перешли грань, пока он не может их контролировать.

Старый Пот и не подозревал, что умеет так быстро бежать, оставаясь при этом незамеченным. Он не верил, что успеет добежать и предупредить Иду, помочь, спрятать, сказать в последний раз. Но вот он у калитки, еще несколько шагов, но лишь доковыляв до двери, он понял, какую ошибку допустил. Он не сбежал, его отпустили, чтобы последовать за стариком, спешащим не свою шкуру спасти, а предупредить кого-то, кто заинтересовал бы имперских солдат больше. Старый дурень. Слишком поздно понял.

— Запри ставни! Быстро! — заорал он, врываясь в дом и запирая дверь.

— Что случило…

— Быстро закрывай! — рявкнул он!

Ида растерялась, но поспешила выполнять, закрыв ставни на кухне, она побежала к спальне, когда раздался звон разбитого стекла. Не успела. Из комнаты вышли двое. Ида попятилась. Их улыбки не предвещали ничего хорошего. Ида продолжала пятиться, пока не уперлась в стол. Солдаты двигались медленно, надвигаясь с двух сторон, окружая, не давая шансов на побег. Их улыбки постепенно превращались в оскал.

— Стоило догадаться, что старик бежит спрятать свое сокровище! Нам о тебе рассказывали!

— Не смейте к ней подходить! — дрожащим голосом произнес вошедший отец, но руки, в которых он сжимал ружье, не дрожали. — Отойдите от нее!

Первоначальный ужас на лице солдат постепенно сменился издевательским смехом. Они были уверены, что он не выстрелит. Как ни странно, Ида в это тоже не верила. Она пыталась незаметно нащупать нож, оставленный утром на столе. Она не верила и в то, что сама сумеет воспользоваться им, но он придал бы ей хоть какую-то уверенность. Один из солдат повернулся в сторону отца и начал медленно двигаться к нему, второй просто стоял и смотрел.

— Брось, старик, зачем тебе такой грех на душу! — он поднял руки. — Мы хотели всего лишь проверить, поверь, посмотри в мои глаза, мы не причинили бы ей вреда.

— Стой на месте, сопляк! У тебя на лице написано, похотливое животное. Стой на месте!

— Отец! Давай решим мирно этот вопрос. Мы тебя услышали и не тронем твою дочь. Пропусти нас к выходу и опусти ружье, а мы уйдем и больше не потревожим. Никто из нас не приблизится к твоему дому. — Второй явно обладал большими способностями к дипломатии.

— Проваливайте! Вы нужнее там! — сказал Пот, отходя в сторону, но не опуская ружье.

— Как знать!

Ида слишком поздно поняла замысел солдата. Он сделал пару шагов вперед и оказался перед ней, так, чтобы отец не рискнул выстрелить, боясь попасть в нее. Она была готова отодвинуться, когда все произошло. Первый вышел за пределы видимости отца и когда тот направил ружье на второго, влетел обратно и ударил Старого Пота по голове. Солдат рассмеялся и повернулся к Иде, их разделяло всего два шага. Он подмигнул и преодолел расстояние слишком быстро, она только успела вскинуть руку, пытаясь его остановить. Ей удалось. Но его раскрытые в удивлении глаза подсказывали — что-то не так. Он медленно посмотрел вниз, неверие и недоумение сползали с его лица вместе с краской, схлынувшей за секунду. И только когда Ида почувствовала, как что-то теплое потекло по руке, рискнула сама отвести взгляд от безмолвно раскрывающегося рта солдата и увидела свою руку, сжимающую рукоять в области живота солдата. Он потянулся рукой к ее шее, но она отпрянула, ощутив резкую боль. Когда последний неверящий взгляд солдата посмотрел в ее глаза и потух, а тело рухнуло перед ней, она увидела в его руках свой кулон.

— Ты что сделала? Ах ты дрянь! — не растерявшись, второй солдат схватил ружье и направил на Иду. Вот какой он — момент перед смертью. Она закрыла глаза. Раздался грохот, звук выстрела и крик ужаса из преисподней. Таким Ида себе его всегда представляла, когда читала в «Книге эпох» о душах, мучающихся в пустыне боли. Но Ида не почувствовала ничего. Разве она не должна была ощутить боль от пули или умирать не так больно, как казалось? Где-то вдалеке она слышала хрип и звук поваленного тела. Потом резкие, тяжелые шаги и такой знакомый голос.

— Ида! Ты цела?

Она открыла глаза. Постепенно плывущая комната остановилась и все предметы обрели очертания. Она почувствовала руки, сжимающие ее лицо, и только тогда увидела перед собой того, кого не ожидала.

— Луйс?

— Ты цела? Можешь идти? Надо спрятать тебя!

— Но что происходит! Они…

— Не сейчас! Сперва нужно найти укрытие!

— А где Ишас?

— Он в порядке, помогает остальным! Пойдем!

«Но почему не он пришел за мной?» — мысль быстро пронеслась и так же стремительно угасла.

Он уводил ее не в сторону выхода, а к комнате.

— Почему мы идем через…

— Так безопаснее, окна ведут в сад, где можно пройти незамеченными! — что-то в его голосе ее насторожило, но шок все еще держал в тисках, не давая здраво мыслить. Отец. Громом прогремело и раскололо ее мир на части. Сразу стало понятно, почему через комнату и почему Луйс всячески загораживает ей обзор своим телом. Он не хочет, чтобы она видела.

— Отец! — она попыталась вырваться, но Луйс оказался гораздо сильнее. Он схватил рвущуюся Иду, крепко сжал и буквально протащил ее вперед.

— Ему ты уже не поможешь, — сухо произнес он и буквально затолкал в комнату. Она принялась упираться, кричать, но с ним ей не тягаться. Он закинул ее на плечо и понес к разбитому окну. — Твоя жизнь ценнее!

— Что? — она не понимала, о чем он, ее слух и разум заполонило горе, вырвавшееся судорожным всхлипом — сил на крик не осталось. Она пыталась вырваться, но ее попытки были пустым сотрясанием воздуха. Руки не слушались, сдавшись под грузом пережитого. Один миг — и не осталось ничего. Ее жизнь завершена, так имеет ли значение, как и где. Она безвольно повисла, вручая себя полностью во власть того, кому не доверяла, кого боялась, но где-то в глубине души ощущала некую надежду.

— Надо спрятать тебя! Сиди тихо, — сочувственный взгляд, которым он оглядел ее, положив на землю под кроной цветущей яблони, скрывая ото всех, не напоминал больше того угрюмого и подозрительного Луйса, которого она знала. — Мне надо вернуться, жди здесь! Поняла? — не увидев в ее глазах ответа, он повторил: — Ты слышишь меня? Никуда не уходи. — Его взгляд пронзал ее насквозь, сейчас она даже мечтала увидеть в них красное пламя, которое спалит всех, кто принес в деревню смерть и разрушение. Но они оставались ярко-зелеными и смотрели на нее умоляюще.

— Да, — она кивнула и прилегла, свернувшись калачиком. — Мне некуда идти. — Он прикрыл глаза, выдохнул, будто хотел что-то еще сказать, но сдержался, резко встал и ушел туда, где огнем и кровью пылала скорбь.

Она провалилась в забытье. Где-то вдалеке слышались крики и плач, грохот падающих камней, воздух пропитался запахом дыма. Она продолжала падать.

Темнота заполоняла ее, боль в груди усиливалась, грозя выжечь на сердце клеймо — вечное напоминание о содеянном. Рука, державшая нож, тряслась, а по ней в сторону плеча стали разрастаться черные линии — будто по венам потекла тьма.

«Теперь ты свободна. Свободна».

Она пыталась отогнать чернь, пыталась открыть глаза, ей нужно очнуться. Она не может сдаться сейчас.

«Месть. Ты отомстишь. Мы отомстим».

Голос продолжал нашептывать, но она ощущала его враждебность. Она ощущала его нетерпение. Она чувствовала, как голос жаждет крови. Жаждет смерти. Она должна бороться. Она не позволит…

«Не-е-ет, дитя. Ради чего? Ради ко-о-о-го-о?»

Ради кого. У нее нет ответа на этот вопрос. Она должна была умереть, но умерли те, кто ей дорог. А она жива. Она не заслужила. И она пала. Ее никто не спасет.

— Ида, тихо-тихо, очнись! — кто-то тряс ее за плечо. — Ида, ты слышишь? Тш-ш-ш! Тихо, я здесь. Ты не одна, тш-ш-ш. — Она почувствовала каплю на губах, соленая. Она плачет? Чьи-то руки обняли ее и успокаивали. Чьи-то руки вынесли ее из мрака. Им можно верить. В них тепло. В них спокойно. Она не открывала глаза, лишь забилась в этих объятиях в горьком плаче, который вырвался наружу. Он качал ее, как младенца на руках, его тихий шепот успокаивал, а ладонь, скользящая по волосам, дарила покой.

— Не отпускай меня, не оставляй одну.

— Ты не одна, я здесь, я всегда здесь.

Их тихую беседу нарушил шелест травы и шаги, приближающиеся со стороны дома. Его руки напряглись, но он не выпустил ее, а она была не в силах открыть глаза и встретиться с этим миром. Последние минуты своей жизни она проведет именно так.

— Ида? — голос заставил ее открыть глаза, и, поняв прежде, чем увидев, кому принадлежит голос, она вырвалась из объятий. Осознание произошедшего выбило почву из-под ног. За спиной того, кто ее обнимал, стоял Ишас и в его лице смешались обида, страх и …

— Ишас? Я думала, — она думала, что это его руки подарили ей минуты покоя. Но теперь… Ишас не дал ей договорить, он поборол обуревавшие его чувства и настороженно приблизился:

— Ты в порядке? Я тебя везде искал. — Он опустился перед ней на колени и осторожно, будто боялся спугнуть, протянул руку к ее лицу и осторожно смахнул слезу. Они посмотрели друг другу в глаза и в их молчании было больше слов. Все, что они не сказали друг другу, все, что скрывали и в чем боялись признаться даже самим себе — все стало настолько очевидным, настолько настоящим, что слезы, полившиеся в эту секунду из глаз были слезами сожаления об упущенном времени. Но у них больше нет времени.

— Хорошо, что ты пришел. Позаботься о ней, я должен вернуться, — голос Луйса будто пробудил их, напомнив, что они не одни. — Сколько их осталось?

— Человек пять осталось, но капитан, кажется, убит, — Ишас встал, — так что нам надо идти, помочь оставшимся солдатам и хотя бы потушить огонь, — он схватился за голову, пытаясь справиться со всем.

— Солдаты тебя прикончат в тот же миг! Ты для них теперь такой же азкаретец, предавший Империю, предавший императора, впустивший врага на территорию. Включи голову, ты ж не дурак. — Луйс попытался донести очевидную мысль до Ишаса.

— Если падет весь отряд, никто не будет разбираться! Мы можем еще все объяснить…

— Щенок! Ты понимаешь, о чем говоришь? Патани знал, что сюда придет Аз-Карет, Патани нужны те, кого он в этом обвинит, чтобы, не развязывая войны, забрать насовсем эту землю. Без податей, без заставы. И люди на этой земле ему в принципе не нужны.

Осознание безвыходности ситуации Ишас выразил крепким словом, из-за чего повернулся к Иде, ища прощения. Но Ида будто и не слышала их разговора, она смотрела в одну точку, а по лице продолжали течь ручейки слез. Руки, измазанные в крови, дрожали. Ишас опустил голову, пытаясь найти хоть какое-то решение, чтобы спасти ее, спасти всех, кого сможет.

— Вам нужно оставаться тут, а этим солдатам нельзя добраться до города. Иначе завтра здесь будет армия, ты понимаешь, о чем я? — он не завершил свою речь, увидев испуг Иды. Она очнулась и переводила взгляд с одного на другого, словно не понимала, где находится. — Позаботься о ней, — с этими словами Луйс вплотную подошел к Ишасу. Ида не видела его глаз и выражения лица, но почему-то была уверена, что он одним взглядом убедил Ишаса. Тот кивнул.

— Никуда не уходите, пока я не вернусь, — Луйс похлопал Ишаса по груди, будто они были лучшими друзьями, и сжал плечо.

— Но куда ты? — Ишас вытер ладонью предательски скатившуюся слезу, еще не хватало в такой момент.

— Я же сказал, солдаты не должны добраться до города.

— Ты один не справишься! — пытался возразить Ишас. — Я могу пойти с тобой.

— Я не один, а ты нужен здесь, — Луйс кивком указал на Иду.

— Будь осторожен! — Ишас кивнул и сжал ладонь Луйса, которая держала его за плечо.

В ответ раздался лишь горький смешок, от которого холод пробежал по коже.

Меня переполняло счастье. Не помню, когда в последний раз испытывал подобное. Я не сразу поверил своим глазам. Так легко. Как же легко оказалось направить ее руку. Одно движение и нет пути назад — душа запятнана. Ты помнишь свою заповедь, Отец? Не убий. Она убила. Твое дитя, твой шанс смертным разбился перед лицом страха. Ты обвинишь меня, не так ли? Но я всего лишь явил ей ее суть, помог решиться. Я лишь оказался невольным свидетелем своей правоты. Они не могут быть чисты и святы. Что ты будешь делать теперь? Кто сейчас спасет этот мир? Я победил. Но почему ты медлишь? Почему не выполнил свое обещание? Невинной души больше нет и спасти их больше некому. Обрушь свой гнев. А я вернусь на небо победителем. Теперь и ты и все они узнают — я был прав, они не заслуживают прощения и спасения.

Что-то не так. Почему я чувствую боль. Что это? Мою руку жжет, словно… это слеза? Нет. Не может быть. Ее слеза не может жечь меня, только чист… не-е-ет, это невозможно. Убийство не осквернило ее? Ты играешь не по правилам!