Ii. Камень второй. Горящий обсидиан (Ольга Андреевна Макарова) читать бесплатно онлайн полную версию книги

Глава седьмая. Рубеж

За рубежом подробных карт

Мерцает пустота,

И днем луны печальный шар

Спускается туда.

За рубежом, за рубежом

Придет конец всему,

Земля там срезана ножом,

Вода бежит во тьму.

И мириады дальних звезд

Висят над этой тьмой.

Я жизнь свою сюда принес,

Здесь путь проляжет мой.

Я страшен стал, так говорят,

Смотря со стороны.

Событий вспоминаю ряд,

Как фазы у луны.

То время, где я был красив

И полон был надежд…

Когда в расцвете грёз и сил

Переступал рубеж.

Поздний Милиан. «Терновая поэма»

В трансволо отряд буквально провалился, точно в пропасть: все-таки Паю было далеко до совершенства. Это проявлялось еще и в том, что путь сквозь звезды по-прежнему пролегал слишком близко к одной из них.

— …Мир-первоисточник! — с восторгом крикнул Джармин, указывая на золотое светило. — Пай, пожалуйста, можно посмотреть поближе…

Впечатление от открытия Джармина нахлынуло на отряд, как волна. В том, что мальчик попал в самую точку, не усомнился даже Ирин (напряженность, обычно превращавшая его красивое юное лицо в гримасу, впервые исчезла; маленький хмырь, недавно грозивший человеку смертью, был удивлен и растроган не меньше других). И если последний разговор в Фираске и оставил суровую брешь в доверии в отряде, то сейчас в эту брешь явно налили клея.

— Я… я хотел бы, — пытаясь справиться с удивлением, проговорил Пай. — Но я боюсь за вас… даже на такое расстояние подходить к звезде нельзя. Я не берусь сказать, что будет, если еще ближе…

— Жаль… — вздохнул Джармин.

— Это наводит на мысль, а нельзя ли использовать трансволо для путешествия меж миров?.. — высказал восторженное предположение Милиан.

— Я попробую однажды, — улыбнулся ему Пай. — Я и сам об этом думал…

И звездные россыпи, и золотое солнце мира-первоисточника погасли…

Странная картина предстала глазам десяти, когда под их ногами появилась текучая песочная поверхность… Мир был черен. Но ровно половину этой черноты усеивали звезды — сразу было видно, что это звезды Омниса. Черноту же другой половины не разбавляло ничто. Ровный, безветренный холод, тем не менее, моментально пробрал до костей.

— Где мы? — спросил Лайнувер. Он был несколько менее спокоен, чем ему хотелось бы.

— В Кулдагане, конечно, — с улыбкой пояснил Бала. — Я здесь бывал с учителем. Именно так и выглядит кулдаганская ночь вдали от городов, когда ничто ее не освещает. Будь здесь облака, мы бы не отличили землю от неба. А холодно… так по ночам в пустыне всегда холодно…

— Что случилось, Пай? — осторожно спросил Джуэл. — Мы должны были оказаться в городе.

— Я не рискнул, — признался маг. — Там слишком много объектов, я пока не могу столько рассчитать. Но это недалеко. Чуть к северу.

— Да, это просто барханы закрывают все вокруг, — пояснил Бала. — Думаю, если мы обойдем один из них, то увидим город. Кулдаганские города ярко светятся по ночам.

— …А у меня было чувство, что мы оказались в ином мире, — странно произнес Милиан. — Тьма. Звезды. Холод.

О, мир прекрасный и нелепый,

От бед и горестей вдали!

Здесь, как во сне: я даже небо

Не отличаю от земли!

Он проговорил стишок самому себе, но в пустынной тишине это стало слышно всем. Вскоре Милиан обнаружил, что на него внимательно смотрит весь отряд. Он смутился и потерял нить…

— А ты поэт, Мил… — с какой-то благодарностью произнес Орион. — И почему ты до сих пор молчал об этом?

— Я больше люблю слушать твои сказки, — отшутился Милиан. — Пошли, так и замерзнуть недолго.

Орион пожал плечами. Нехороши же сказки того, кто не разглядел поэта в своем друге… Пожалуй, стоит выдумывать небылицы пореже… хотя Джармин расстроится, конечно… но зато можно будет послушать Милиана.

Бархан не сдавался долго. Обходить такие страшилища, как этот, не имело смысла, потому не сговариваясь решили взобраться на вершину. Под ногами вяз песок; ночной холод немилосердно высасывал последнее тепло. Но все усилия были вознаграждены: вид с вершины бархана открылся прекрасный. Кулдаганские города действительно ярко сияли в ночи. Торгор, неожиданно оказавшийся совсем рядом, выглядел как полуночная диадема, облюбованная летучими светлячками, а города дальние казались звездами, мягко утопающими в темных складках роскошного бархата — арена (местного песка), черного в ночи.

…Звезды на небе, звезды на земле… Все это Милиан выразил совсем недавно в своих четырех стихотворных строчках, еще до того, как кто-нибудь успел это увидеть. В чем-то поэты схожи с гадальщиками: те же туманные предсказания, что сбываются непременно, но редко бывают поняты до того, как сбылись.

Приободрившись при виде кулдаганского великолепия, юные путешественники прибавили шагу. В сухом холодном воздухе каждый выдох вырывался из носа облачком пара, которое тут же растворялось во тьме. Кто знает, отчего так холодно в здешних местах по ночам…

— Я слышал, нигде нет такой бурной ночной жизни, как в кулдаганских городах! — у Лайнувера клацали зубы от холода, но даже клацанье не исказило восторженного предвкушения в голосе.

— Повеселимся, — вторил старшему другу Оазис. — А то в Фираске ночами не очень-то разгуляешься!

— Здесь ночь — это день, — пожал плечами Бала. — Ночью здесь больше работают, чем веселятся. А днем такая жара, что полгорода не отходит от фонтана.

— Ясно, — сник Оазис. — И Рубеж, куда мы идем, такой же, как Торгор.

— Нет, — задумчиво произнес Бала, вспоминая свое пребывание в Рубеже пять лет назад. — Рубеж живет днем. К тому же, это боевой город: со стороны пустыни у него одни разбойники, со стороны Горелой Области — другие. Но там есть «ночная жизнь», да. В Торгоре тоже — почти как в Мирумире. Вам понравится, — попытался подбодрить он, но холод, тьма и вязкий песок под ногами уже сделали свое дело: радоваться не хотелось никому.

Кулдаган — загадочная земля, формально относящаяся к территории Юга. Но Торгор здесь — последний город, где встретишь Алую Стражу: дальше боевым магам делать нечего. Чуть сместишься от Торгора к Рубежу — и уже ожидай, что вместо излечивающего заклинания у тебя в руках полыхнет огненная сфера или наоборот… хоть и с небольшой вероятностью. Так что Кулдаган — Область. Область на территории стабильной магии. И если брать трансволо до Кулдагана, то не дальше Торгора. И к Рубежу придется пробираться с караванами…

Что до города, то он действительно оказался похож на Мирумир, разве что без вездесущего портового чада зигарелл. На каждом углу непременно торчал ресторанчик с кричащей вывеской, что-нибудь продавалось и соревновалось. И туристы приносили Торгору немалую прибыль.

Кровь Прародителей — Арники и Вадро — здесь была сильно разбавлена за несколько тысяч лет открытости, но все равно: то и дело попадались одинаковые лица (сероглазые и пепельноволосые мужчины, смуглые синеглазые женщины с рыжими курчавыми волосами), чему немало удивлялись все, кроме Балы, который уже проходил через Торгор однажды. Несмотря на все усилия личностей, особо преданных культу Прародителей, Торгор постепенно терял традиции.

…Джуэл поступил нестандартно: он позволил своим людям повеселиться в эту ночь и посорить деньгами. Денег, благодаря Паю, сэкономлено было изрядно, а благодаря «делам» Оазиса и Лайнувера — еще и заработано, а напряженность в отряде необходимо было как-то снять. И молодой командир не прогадал: на лицах его воинов появились улыбки; вскоре кто-то уже смеялся и хлопал его по плечу. К сожалению, самому Джуэлу не удалось развеселиться в эту ночь — слишком тяжелым камнем висело на душе предстоящее путешествие, так что он, уговорившись встретиться с отрядом на центральной площади на рассвете, отправился договариваться насчет каравана: идти одним по пескам было немыслимо.

Надо сказать, и девятеро веселых не подвели: среди развлечений, кулдаганской выпивки и сувениров они не забыли прикупить подходящую для здешнего климата одежду. Толстые стеганые телогреи защищали от испепеляющего жара днем и от пронизывающего холода — ночью. Ирин Фатум также запасся стрелами в местной оружейной, и теперь они торчали из его колчана черными, как ночь, древками с полосатым оперением. Бала не преминул выспросить в дларях все о походах по арену, как здесь называли песок, вкладывая в это слово куда больший смысл: «Арен — песок, стекло и монолит». Кое-что он и так помнил, но узнал и несколько новых вещей, на которые раньше не обращал внимания. Ирину он осторожно сообщил, чтобы тот смотрел по сторонам и отстреливал пучеглазых маскачьих лазутчиков, которые доносят разбойникам о приближающихся караванах. Вопреки всем ожиданиям, маленький хмырь лишь благодарно кивнул и пообещал быть начеку.

Ночь развлечений измотала девятерых изрядно. Орион еще и выпил истинно по-пиратски, как умел только покойный Зига-Зига, потому сильно мучился утром головой и жаждой (пустыня ему это припомнит, когда каждая капелька воды будет на счету). Остальные выглядели не лучше. Джармин так и вовсе спал, сидя на плечах у Ориона; остальные клевали носами. Бодрым среди этого сонного царства выглядел только Ирин.

Ко всеобщему сожалению, в шумном (даже днем!) и веселом Торгоре задержаться не пришлось: караван Джуэл отыскал как нельзя вовремя: он отправлялся к Рубежу с утра. Пожилая женщина, которая вела его, глянула на потрепанных бурной ночью воинов, а потом на Джуэла с укоризной (мол, и эти мальчишки — твои обещанные воины?), но файзул еще раз заверил, что в бою каждый из этих ребят стоит троих увальней с ятаганами, а лучник вообще для каравана незаменим. Женщина вздохнула, покачала головой, но отчего-то поверила; возможно, когда-то видела, как мастерски сражается любой Сохраняющий Жизнь, даже если это ребенок.

— Меня зовут Рамаяна Арникавадро, — сказала она. — Да будет легким наше путешествие…

…Терпение. Терпение. Терпение. Вот чему учат Сохраняющих Жизнь в первую очередь. Тяготы пустынной жизни безмолвно переносил даже Джармин, который страдал от жары больше всех. Страдания ему облегчили, как могли: Рамаяна разрешила мальчику весь путь ехать на пустокоре, Джуэл, Орион и Бала делились своей водой. Младшие воины — Коста, Пай, Милиан — поделились бы тоже, но Джуэл запретил: памятуя о сниженной выносливости людей их возраста, он понимал прекрасно: день-два такого самопожертвования — и в отряде вместо трех воинов появится трое изможденных, ни к чему не годных мальчишек. Ирин же о том, чтобы делиться водой, как-то не задумывался: такая мысль просто не приходила ему в голову. Но по сторонам он смотрел исправно и двоих пучеглазов снял с их наблюдательного поста на бархане до того, как те успели даже пикнуть. Возможно, именно благодаря ему караван миновал самые опасные участки пути без боя.

Караваны редко идут прямиком в Рубеж. На пути к нему есть два городка, где можно пополнить запасы воды, отдохнуть и немного поторговать с местными, — это Арен-кастель и Альдарен-турин. Так что любой маршрут пролегает через один из них. Волей случая, караван, с которым путешествовали десять юных амбасиатов, через Арен-кастель не шел. Отчего-то Рамаяне Арникавадро Альдарен-турин нравился куда больше. Что до отряда Джуэла, так им было все равно: лишь бы добраться до отдыха и воды. Так что, когда вышеозначенный городок показался из-за барханов, ликованию не было предела. Бывалые караванщики тоже радовались, но куда более сдержанно, чем неопытная в пустынных делах молодежь. Они-то знали: за Альдарен-турином и Арен-кастелем начинается самый тяжелый участок пути и желанный отдых в одном из городков — лишь затишье перед бурей.

Альдарен-турин… «Боевая башня» — вот как переводится его название. Этот город куда древнее Арен-кастеля, стены которого построены из цемента, замешанного на арене. Стена Альдарен-турина, толстым кольцом охватывающая город, — это чистый арен, в своем третьем аспекте: монолит. Больше всего монолитное кольцо Альдарен-турина напоминает подножие башни масштаба Цитадели Влады или Твердыни Серега. Скорее всего, Рами и Отиз, основатели города, не строили ничего подобного, а лишь поселились под защитой развалин чего-то очень древнего. Возможно, это была величественная башня… Кто жил в ней? Для чего ее построили? Куда она делась? Вокруг не видно обломков или чего-то подобного, словно неведомое строение сорвали у корня, словно цветок, и унесли…

— …«Турин», должно быть, от слова «туррис» — башня… Хм… А ведь действительно напоминает подножие гигантской башни! — живо заметил Милиан. — Орион, глянь! Не спи на ходу…

Орион вскинул голову и несколько мгновений молча рассматривал стену Альдарен-турина. После медленно расплылся в улыбке. Секунды не прошло после озарения, как он уже тормошил прикорнувшего меж горбов пустокора Джармина. Тот очнулся от своего мучительного полусна и заморгал.

— Сказку? — коротко предложил Орион.

Джармин кивнул и даже слабо улыбнулся — осторожно, чтобы лишний раз не тревожить растрескавшиеся губы.

И Орион начал рассказывать… Он никогда не подражал патетическому тону сказителей и менестрелей, даже если повествовал о грустном. Говорил он всегда просто, словно о погоде, и искренне, а при особо сложных словесных оборотах, возникавших словно без его ведома, в его голосе слышалось смущение. Слова текли из его уст ровно, точно спокойная река: Орион рассказывал, не запинаясь, что было поразительно для того, кто выдумывает сказки на ходу. Все это — и тон, и плавность, и смущение — приковывало внимание, точно особая магия.

Обычно Орион рассказывал Джармину, но он никогда не возражал, если подходил послушать кто-то еще. Так получилось, что почти все кулдаганские сказки достались Милиану, приставленному к третьему пустокору вместе с Орионом, для охраны, и Джармину, на это пустокоре ехавшему все время. Остальным пришлось довольствоваться вечерними байками на привале. Ну а все стихи, навеянные ареном, достались одному Ориону; больше ценителей не нашлось: Пай, и тот слушал единственно из вежливости.

…Как известно, сказки разбросаны по всему миру. Где угодно можно найти их, если твой разум открыт. Кто знает, под что маскируется глазок в иной мир на этот раз? Остается только смотреть внимательно…

«В некоем далеком мире случилось это.

Жили в нем обычные люди. Знания их росли быстро, и дух не поспевал за ними. А это всегда порождает амбиции.

Эти люди верили, что мир их сотворили боги и что живут эти боги на небесах. И пришла же кому-то мысль — сравняться с богами. Как всегда и везде, нашлись фанатики, которые прониклись идеей и решили построить огромную башню высотой до неба.

Много лет люди выстраивали друг за другом тяжеленные блоки, управляясь с ними техникой и магией. Целые поколения рождались и умирали ради глупой и тщеславной мечты, а башня все росла и росла. В своем стремлении к небесам люди совсем забыли о духе: пришло время — и люди разучились складывать стихи и петь песни, кроме одной, больше похожей на бесконечное завывание — она помогала сохранять правильный ритм в работе. Любовь и дружба тоже отошли на второй план, а то, что от них осталось, отравила проклятая башня. Словно черная заноза, в живом теле мира сидела она и росла день ото дня.

А тем временем боги с интересом наблюдали за своими людьми и даже не думали мешать им или наказывать их: такое поведение недостойно бога; богу карать человека за глупые мечты — это все равно, что взрослому обижать ребенка. И уж конечно высшие духи не опустились бы до вредительства и мелких пакостей. Нет. Они просто наблюдали. И терпеливо ждали, пока люди изживут свою собственную глупость и преподнесут урок сами себе.

…Великое испытание для поэта — родиться в таком мире в такое время. Но фанатичные миры гибли бы, если б такого не происходило. Потому и родилась в городе неподалеку от башни синеглазая девочка Милия.

Пока ее сверстники строили из камушков игрушечные башни и надрывали голос, пытаясь спеть заунывную рабочую песнь, как взрослые, Милия складывала стихи обо всем, что видела вокруг, будь то золотая осень, холодный рассвет или звездное небо, и пела совсем другие песни. Мелодии рвались в мир из глубины ее сердца — и много было в городе таких детей, которые бросали свои игрушечные башни ради того, чтобы послушать Милию.

И начали поговаривать люди: девчонка владеет злым колдовством! Они еще так мала, а ее странные песни уже заставляют детей бросать игру. Что будет, когда она вырастет, эта ведьма? — шептались люди. — Техники и маги заслушаются ее и бросят строить башню: тогда путь к небесам для человечества будет закрыт навсегда и все эти века с того момента, как был заложен первый строительный камень, окажутся потраченными впустую.

Собрались ранним утром у подножия башни Главный Техник, Верховный Маг и Божественный Жрец и стали совещаться: что же делать. Все трое были люди пожилые, семейные, были у них и дети, и внуки, но, как ни противилась их совесть такому решению, все-таки сошлись они в том, что девчонку нужно убить. „Ради будущего всего человечества!“ — сказали Техник и Маг. „И ради спасения ее души от зла, поселившегося в ней,“ — тихо добавил Божественный Жрец. Но поднимавшееся над горизонтом солнце видело фанатичный блеск в глазах всех троих. И утренняя луна видела. И поздние звезды. И старая секвойя. И башня…

И, конечно, боги на небесах.

Вскоре всему городу было объявлено решение троих. И никто не посмел вступиться за Милию: слишком прочна и нерушима была воспитанная бесчисленными веками вера. Но плакали многие, когда провожали девочку к подножию башни.

„Тебя поведут к вершине, — сказал Милии Божественный Жрец, — чтобы близость небес очистила твою душу от скверны. А затем тебя сбросят вниз. Таково решение, вынесенное после рассвета, и никто уже не может его оспорить. В полдень свершится твой приговор.“

Милия подняла глаза к вершине башни, выше которой было только небо. Страх смерти налетел черным вихрем и отнял у нее дар речи. И всем собравшимся страшно стало видеть, как молчит та, что еще вчера пела и танцевала так весело. Но никто и шагу не сделал из толпы, опасаясь поплатиться за дерзости и разделить ее судьбу.

После полудня началось долгое восхождение Милии на вершину. Приходилось подниматься то пешком, то на механических лифтах, то на магических левитаторах. Всюду за маленькой осужденной следовали хмурые воины, одетые в белое.

Милия и сама стала бледная и почти прозрачная, когда достигла последнего этажа с недостроенной стеной. Здесь было чудовищно холодно, дул лютый ветер, и каждый вздох давался тяжело — не хватало воздуха.

На мир тем временем спустилась ночь, и звезды были особенно чисты и прекрасны, если смотреть на них оттуда, где стояла Милия.

Миг — и красота мира, открывшегося с невероятной высоты, заставила страх, сковывавший уста девочки, отступить, и она запела. Песнь ее была замешана на печали и восторге, как драгоценный коктейль. Милия пела о прекрасной земле и далеких мирах-звездах, что светят в ночи. Когда ветер принес эту песню к подножию башни, люди заплакали, все — и дети, и взрослые; послышались гневные крики: кто-то проклинал башню, из-за которой должен был умереть невинный ребенок. Лишь трое — те, что вынесли решение о казни, — не испытывали ничего, кроме страха, и думали: „Какое жуткое колдовство! Что было бы, дай мы маленькой ведьме вырасти!..“

И только хмурые воины в белом, стоявшие на вершине башни, остались безучастны к песне: все они были глухи от рождения, потому их и выбрали сопровождать девочку.

Они подвели Милию к краю и столкнули вниз.

…Никто не видел, как упало на землю крохотное детское тело. Все видели лишь одно: рушилась башня. С ревом и грохотом расходился и кренился каркас, сыпались вниз огромные блоки… Башня покачнулась и рухнула, перегородив всю долину надвое; только подножие уцелело и осталось на месте. А тело Милии так и не нашли. Остается лишь гадать о ее судьбе. Возможно, боги не дали ей упасть, или сама Смерть, услышав песни, забытые этим миром, не посмела коснуться ее… кто знает…

А о башне говорили лишь то, что ее разрушили боги, чтобы покарать людей, вздумавших стать равными им и казнивших невинное дитя. Но боги редко вмешиваются в дела смертных, предоставляя им учиться на собственных ошибках. И еще реже — разрушают и убивают (а под обломками башни погибли Главный Техник, Верховный Маг и Божественный Жрец).

Так что без сомнений: чудовищная башня рухнула под собственным весом. И люди кое-чему научились и кое-что поняли: магия и наука слишком тяжелы для того, чтобы вознести человека до небес и сравнять с богами. Лишь дух — воля, мудрость и любовь — способен на такое. Башни же всегда будут падать».

— …Джармин уснул, бедолага, — сказал Милиан, — еще на середине сказки начал носом клевать.

— Да, тяжело ему: все-таки маленький он, как бы он там ни храбрился, — Орион задумчиво потер шею. — Да и сказка эта не совсем для него. Вообще-то я ее для тебя рассказал. Сомнения меня давно терзают; я не знал, как высказать их тебе. А тут сказка явилась сама собой… — он устало усмехнулся. — Вот увидишь, мы, сказочники, те еще гадальщики, вам, поэтам, под стать.

— Да я уж вижу, — понимающе хмыкнул Милиан. — С двойным дном твоя сказка… Милия, говоришь? — он хитро прищурился и вдруг разом посерьезнел. — А башня — это Орден, да?

— Рад, что ты понял, — с той же серьезностью ответил Орион.

— Думаешь, Орден разваливается? — прямо спросил Милиан.

— Думаю, — Орион кивнул и пространно произнес: — Фанатизм…

Оба замолкли и больше ничего не обсуждали. Тем временем караван вошел в Альдарен-турин.

В городе караван провел остаток дня и ночь: это только гигантские пустокоры могут не жаловаться на такой дальний переход, людям же необходимо было восстановить силы. Орион Джовиб пил воду мелкими глотками, как доброе вино, и вовсю нахваливал ее вкус. Джармину разрешили поплавать в фонтане — такой чести в кулдаганских городах удостаиваются только дети, неважно, свои или чужие. Было забавно видеть его льняную лохматую голову, торчащую над водой среди голов маленьких потомков Рами и Отиза: местный народ вообще не имеет волос на теле, за исключением бровей и ресниц.

Гостиницы здесь звались дларями и строились с толстыми стенами, чтобы хранить прохладу. Кстати, оказалось верной и догадка Ориона о том, что крепостная стена куда древнее города: дома за монолитным кольцом все до единого были построены из цемента, замешанного на арене. И, если верить рассказам местных, горожане давно забыли все аспекты арена, кроме первого: песок. Превращать его в стекло и монолит могут, пожалуй, теперь только Странники. Удивительно, что на своем пути караван не встретил ни одного. Больше всех их хотел увидеть Пай: он не сомневался, что Странники для перевода арена в разные аспекты пользуются какой-то особой магией, и горел желанием ее изучить. Его вообще очень интересовал Кулдаган: даже по пути, когда надо было следить за маскачьими разведчиками, мальчишка смотрел не по сторонам, как полагается, а себе под ноги, где из-под песка выступали фигурные кирпичики, испещренные витиеватыми письменами. Для чего бы ни предназначались эти письмена ранее, теперь они отгоняли от торговой дороги песок и не позволяли ветру громоздить здесь дюны.

А в общем, Альдарен-турин был тих и скучен и отряд амбасиатов не особо жалел о том, что вскоре пришлось его покинуть. Дни вновь потянулись безрадостные; барханы на подступах к горам выгибались неимоверно и кое-где все же выбирались на дорогу. Разбойники так и не напали ни разу, спасибо Ирину. Рамаяна Арникавадро даже звала его остаться работать у нее. Тот отказался решительно и резко — так, словно боялся нечаянно согласиться. Странно… но никто не придал этому значения.

Когда вдали показался Рубеж, в небе уже выступали первые звезды, а солнце еще не успело уйти за горизонт. Город, расцвеченный огнями (ни единого Лихта, как и везде дальше Торгора. Только светляки и горящее масло), напоминал ворота, врезанные в каменную стену Кольца Гор. По ту сторону лежала Ничейная Земля. Обжитая, конечно, но все же… У Милиана сердце сжалось при мысли о том, что нужно туда идти. Никогда раньше он не замечал за собой таких сильных, необоснованных и непонятных предчувствий. Как будто пересекает незримую черту, за которой уже не будет пути назад.

Нет, этот город не радовал его. Хмуры были и остальные. И всё — разношерстный люд, позабывший своих Прародителей, диковинные вещицы на рынках, старинное оружие, веселая музыка, бурная ночная жизнь — прошло мимо Сохраняющих Жизнь. Они покинули Рубеж уже на следующее утро на десяти пятнистых чаргах, мягко ступавших по земле, так резко сменившей кулдаганский песок…