Ii. Камень второй. Горящий обсидиан

Глава пятнадцатая. Минуя Марнадраккар…

Четыре дня прошло со смерти четверых: Косты, Оазиса, Пая, Джуэла. Новый командир отряда — Ирин Фатум — был так силен и бодр, словно у него открылось второе дыхание. Говорил он много, и деспотичные нотки звучали все чаще. Единственным, кто все еще пытался то и дело осадить его, оставался Милиан: он не мог стерпеть того, что Ирин гонит отряд вперед, не считаясь ни со слабостью Джармина, который жестоко страдает от удушья, ни Балы… его рана никак не хотела заживать. Лекарь отвергал любую помощь и никому не показывал, что с его рукой; меняя повязку, он и вовсе поворачивался спиной к остальным. Но не проходило и часа, как на свежем бинте вновь проступали пятна крови. Временами Мараскарана начинало лихорадить; он весь горел, так, что было страшно прикоснуться к коже. Каждый дневной переход все труднее и труднее давался ему, а тут еще Ирин, которому плевать на живых людей ради святой цели…

Милиан боялся, что Бала, павший духом после битвы с Охотниками и гибели четверых товарищей, не выдержит и сдастся, но даже его Дикая Ничейная Земля сделала сильнее и упрямее. Он боролся. Да еще как-то умудрялся собирать травы по пути и, заливая их остатками настойки, готовить себе и Джармину несложные целебные зелья. Шел размеренно и быстро; привала просил, только когда был совсем плох. Только вот ни слова не произносил в свою защиту, когда Ирин начинал выговаривать ему за то, что он тормозит отряд… ни слова, лишь молчал, виновато разводя руками…

По завершении пятого дня Милиан впервые увидел, как готовится порошок равнодушия… Он и представить не мог, насколько прост рецепт, и поражался тому, что не заметил этого раньше: с самой гибели Лайнувера каждый раз, когда отряд разжигал костер (а жгли смолистый драконник, потому что тот хорошо горит), Бала просто собирал оставшуюся золу и перетирал ее с сухим глиняным крошевом, а то и с землей, как на этот раз…

На этот раз перетирать пришлось Милиану. Порошок равнодушия сыпался меж его вымазанных золой ладоней, постепенно заполняя матерчатый мешочек, до сих пор хранивший слабый запах пряных трав или ягод, который Бала хранил в нем давно, в забытое, мирное время… Сам лекарь лежал, накрывшись плащом; его опять трясло. И он мерз, источая жуткий жар.

— Готово, — вздохнув, сообщил Милиан и поднял на ладони завязанный мешочек.

— Спасибо, что помог, Мил, — отозвался Бала. Разум его был ясен, несмотря на жар и дрожь. — Я бы сам… только рука замотана.

— Почему она не заживает до сих пор? — осторожно спросил Ворон, зная, что Бала не любит касаться этой темы.

— Наверное, какая-то инфекция, — пространно ответил лекарь. — А походная настойка слишком слаба, чтобы ее победить. Вот и боремся, тянем каждый в свою сторону: то я беру верх, то эта зараза… — он чуть улыбнулся; слабая улыбка — слабое утешение…

Милиан не стал больше спрашивать. Уклончивые ответы Балы лишь разжигали его подозрительность, но решительно ничего не проясняли…

Закашлялся Джармин. Кашлял он тяжело и долго… Всего четыре дня прошло, а мальчонка совсем завял… что же дальше будет? Милиану все больше казалось, что они идут в никуда. Слизнув с ладони остатки золы, он поспешил загнать напрашивающиеся эмоции обратно в их норы… Как-никак, ему еще дежурить первым в эту ночь. И не стоит заглядывать далеко вперед…

…Что-то потревожило сон Джармина, чуткий, как у всякого, кому тяжело дышится. Он так и не понял, что это было. Возможно, серебристый свет луны, коснувшийся век, или какой-то посторонний лесной шорох; а может быть, ускользнувшее жуткое сновидение.

Поднявшись на локтях, Джармин осторожно втянул ноздрями прохладный ночной воздух, стараясь меньше хрипеть, потом сел, накрывшись плащом, и подтянув к подбородку колени. Ничто не нарушало привычной мелодии леса, к которой за время странствий успел привыкнуть мальчик. Ночь была глубокая и звездная. Дежурил Бала.

Джармин осторожно подошел к нему и сел рядом. Лекарь улыбнулся в ответ; эта улыбка несла тепло даже сквозь два слоя тумана равнодушия: по одному в душе каждого. Джармин улыбнулся в ответ, но улыбка исчезла с его лица, как только он вспомнил про руку Балы. Вскользь он посмотрел на нее: больная рука неподвижно лежала на колене лекаря, кровь, проступившая сквозь повязку, казалась черной в ночи; здоровой рукой он перебирал пушистые листочки какого-то растения. Оно подвяло — видимо, сорвано было давно…

— Это желтый назарин, — объяснил Бала, показав Джармину растение. — Я и не думал, что назарины растут так далеко от моря.

— Тогда, в «Приюте у озера» ты жалел, что у тебя нет с собой назарина, — сказал Джармин, улыбнувшись…

— Знакомая улыбка, — отрешенно проронил Бала. — Так улыбается тот, кто не совсем умеет улыбаться, потому что ему в жизни досталось мало радостей и от одной радости к другой он уже успевает забыть, что это такое… Коста… Коста улыбался так… И про назарин я рассказывал только ему.

— Назарин — цветок надежды, — припомнил Джармин. — Желтые цветы лечат больную душу, серые корни — больное тело…

— Ты и вправду — Коста… — Бала покачал головой, не веря в то, что говорит. — Мой ученик. Мой друг. Если бы только все обернулось иначе… Я показал бы тебе самые красивые места мира. Даже свои родные Черные Острова.

— Еще покажешь, вот только выберемся отсюда… — тепло отозвался Джармин, вновь напомнив Бале младшего Оллардиана, но не голосом, а неуловимой интонацией.

— Я хотел бы верить… — вздохнул Мараскаран. — Но… — он взглянул на цветок, бессильно уронивший свою золотую головку, и передал его Джармину. — …похоже, мой назарин завял… Иди спи Коста-Джармин; тебе не придется дежурить этой ночью.

…Слава богу, подумалось Бале, малыш не задавал лишних вопросов… Джармин послушно вернулся на свое место, некоторое время крутился с боку на бок, пытаясь поудобнее устроиться на жесткой земле, а потом уснул. Увядший назарин, зажатый в ладони, покоился у его сердца.

Мысленно простившись со всеми, Бала углубился в лес. Отойдя на приличное расстояние, он остановился и снял с пояса фляжку, такую же, в какой путешественники обычно носят свою походную настойку… Но эта была не совсем обычная. Сегодня вечером Бала добавил в нее желтые назарины… цветы надежды, которые лечат и душу, и тело. Но если говорить строго, отвлекшись от романтики, то назарин желтый — мощнейший стимулятор, который «дает пинка» даже самому изможденному организму и выжимает из него последнее.

Бала не успел допить фляжку, как туман равнодушия сдуло, словно ветром. И само равнодушие, гнездившееся в душе, а не в теле, — тоже. В какой-то миг Бале показалось, что у него за спиной раскрылись два могучих крыла; и дух его воспарил над землей, а измученное тело налилось силой.

Если верить давним словам Косты, теперь Мараскаран должен был сиять для детей тьмы, как солнце, затмевающее все вокруг. И тогда он побежал…

Силы цветов надежды хватит, чтобы увести подальше от ребят того, кто ищет их смерти… того, кто убил Косту. Быть может, даже поквитаться с ним…

Бала бежал долго. Бежал, пока не начало светлеть небо, и тогда усталость настигла его, как брошенный в спину камень. Он обнаружил, что разбит и вымотан; больная рука налилась свинцом; тело вновь охватил жар. Только тогда дрекавак вышел к нему… о, он умел ждать и выбрал лучший момент: больной, сломленный горем воин был почти беспомощен перед ним…

— …Это все из-за тебя… — сказал Ирину Милиан Ворон и отвел глаза. — Ты все время орал на него за то, что он тормозит отряд.

— И потому он сбежал? — усмехнулся в ответ Ирин. — Сделал ноги по-тихому. Сам знаешь, что он нас без охраны оставил под утро.

— Ты в своем уме? — почти гневно произнес Милиан. — Он умер. Умер, понимаешь? Спроси Джармина, если мне не веришь… И ради кого умер? Ради нас троих, тебя в том числе! Смотри: Джармин дышит почти свободно. Почему? Да потому, что Бала ушел, чтобы отвлечь ту тварь, что идет за нами. Он собой пожертвовал, чтобы дать нам время…

— В таком случае, не будем терять это время, — невозмутимо заявил Ирин. — Пошли… — с этими словами он подобрал рюкзак и зашагал вперед. — И не обвиняй меня, — добавил он, обернувшись. — Я Балу жертвовать собой не просил. И погиб он не за меня, а за Орден, так что это героическая смерть, а не повод для причитаний.

У Милиана ответные слова так и застряли в горле. Нет, внушать что-либо Ирину было бессмысленно. Ворон измученно вздохнул, опустив плечи, и встретился взглядом с Джармином.

— Не переживай, Мил, — сказал мальчик и чуть слышно рассмеялся… таким знакомым, виновато-рассеянным смехом, совсем, как Бала. Это было как наваждение, оно быстро исчезло; Джармин, несмотря на то, что, кажется, помнил всех ушедших, все же оставался самим собой.

— В одном Ирин прав, — покачал головой Милиан. — В том, что Бала — герой. Я бы не сумел, наверное… — он не договорил…

Порошок равнодушия немного сгладил боль потери. Да и сама боль была глухая, глубокая; вряд ли она сумела бы сиять для детей тьмы ярко…

Балу Милиан вспоминал часто, чуть ли не каждую минуту. И почему-то не мог поверить, что чернокожего лекаря больше нет в живых: слишком веселым он был, слишком любил жизнь…

…Один за другим, минули еще три дня, на исходе последнего из которых с Джармином вновь случился тяжелый приступ удушья. Мальчишка мучился всю ночь; вместе с ним не спал и Милиан — не в силах ничем помочь Джармину, он просто сидел с ним рядом, пытаясь хотя бы поддержать его морально. Джармин пережидал свою беду молча; молчал и Милиан, готовясь к худшему. Ирин тоже бодрствовал и на всякий случай держал стрелу на тетиве.

Вскоре все трое услышали неспешные шаги: что-то большое и черное неспешно двигалось вокруг из маленькой стоянки, словно выжидая момент, когда главный его противник сдастся и обессилит. Тварь осмелела, раз подошла так близко, и теперь ее поведение давало понять, что бой неминуем.

Этот бой должен был стать для троих амбасиатов последним. Даже с памятью и способностями Косты, Джармин все равно слишком мал и слаб физически, чтобы сражаться со взрослой опытной тварью. Полагайся дрекавак на зрение, подобное человеческому, он бы напал незамедлительно. Но его взор встречал лишь ужасающий монолит воли, словно несколько могучих душ слились воедино в одном теле. И воин, обладающий такой волей, был для твари страшен, как неведомый монстр, и притягателен, как драгоценнейший и прекраснейший бриллиант…

Шаги… осторожно обходящие стоянку. Темный силуэт, неспешно плывущий в просветах между деревьями… Никогда еще Милиан не знал такого страха; он уже мысленно молил судьбу о том, чтобы все кончилось скорее, даже если им всем суждено погибнуть здесь, — ожидание было хуже всего. Взгляд Ирина, отчаянный, как у человека, которому уже нечего терять, говорил сам за себя… Джармин же лежал на спине и смотрел широко распахнутыми глазами в небо, почти не моргая. Изредка, с огромным трудом, он делал вдох, за которым следовал медленный, сипящий и булькающий выдох… у него, наверное, уже просто не осталось сил, чтобы бояться.

…Когда вначале постепенно стихли шаги, а потом свободнее вздохнул Джармин, Милиан не поверил своему счастью. Так же чувствовал себя и Ирин; в простой и искренней человеческой радости он предстал перед взором товарищей совершенно другим человеком. Даже подумалось вдруг, что вот он, настоящий Ирин — неплохой, в общем-то парень, с приятной улыбкой и светлыми глазами… Таким его в последний раз видели тогда, когда он лицезрел солнце мира-первоисточника в трансволо Пая. Но, как и тогда, сейчас Ирин Фатум быстро «взял себя в руки» и за несколько мгновений вернул лицу отталкивающую суровость, глазам — фанатичный блеск.

— Кто-то идет, — сообщил он, прислушавшись.

— Люди… — с улыбкой произнес Джармин. — Это люди…

Судя по всему, он был прав: окажись это дети тьмы, кашель вернулся бы незамедлительно. Но дыхания, напротив, становилось легче с каждой минутой.

Светлело небо; вскоре между деревьями замелькали фигуры одетых в серо-зеленые плащи людей. Некоторое время они присматривались к амбасиатам издалека, прежде чем приблизиться, и лишь потом вышли к ним.

Это оказался небольшой отряд из шести человек, старший из которых был высоким, с густой бородой, закрывающей половину лица. Единственный взрослый в отряде, он, судя по всему, был и главным. Остальные пятеро выглядели совсем еще детьми, по меркам Юга и Севера: две девушки лет четырнадцати-пятнадцати; парень, лицом напоминающий Косту, но старше его года на три и крепче телосложением; и… двое мальчишек-близнецов возраста Джармина. Вели эти двое себя как полноценные члены отряда, даже вооружены были довольно серьезно.

— Приветствую вас, чужеземцы, — спокойно произнес старший. Судя по чуть охрипшему голосу и посипывающему дыханию, он был Марнс, выходец из Марнадраккара, родич Косты Оллардиана. — Меня зовут Вианор. Что вы делаете в этой земле?

— Мы амбасиаты с Юга, — уверенно ответил ему Ирин. — Мы идем с важной миссией к морю Кармасан.

— Амбасиаты… хм… — задумчиво произнес Вианор. — Не откажитесь разделить с нами трапезу, нам есть о чем поговорить…

— Но мы спешим… — уклончиво ответил Ирин; по бегающим глазам его Милиан понял, что маленький хмырь оценивает обстановку и прикидывает шансы своего отряда в бою с этими шестерыми.

— С нами вы в безопасности, — предупредил его опасения Вианор. — И на этой земле ни один человек не причинит вреда другому — у всех здесь общие враги…

Непохоже было на то, чтобы Ирин хотя бы услышал его фразу, или придал ей какое-то значение: скорее, он просто решил обойтись без боя.

Младшие Марнсы шустро собрали вокруг стоянки хворост, развели костер и подвесили над ним походный котелок. Вскоре над ним уже поднимался ароматный пар. Божественный запах супа заставил забыть об ужасной ночи. Всю трапезу Вианор молчал; только девчонки-Марнс весело щебетали обо всякой ерунде и подшучивали над Милианом, отчего-то избрав именно его объектом повышенного внимания. Вскоре Ворон совсем успокоился и почувствовал себя в безопасности; и был несказанно рад, что они встретили людей. Наслаждаясь человеческим обществом, он совсем забыл, что действие порошка равнодушия давно отошло, и все его эмоции теперь свободно выходят на волю…

Что ж, видимо, Вианор следовал древней мудрости, которая гласит, что не следует расспрашивать о чем-либо путника, пока он голоден. Когда суп был съеден и бледные лица незнакомцев приобрели естественный тепло-розовый цвет, Вианор решил, что самое время начать обещанную беседу.

— Скажите мне, как вы умудрились забраться так далеко от Обжитых Земель? — спросил он для начала, сразу отметив, как настороженно подобрался старший мальчишка, тот у которого висел на груди странного вида харуспекс. — Насколько я знаю, только уроженец Марнадраккара способен противостоять детям тьмы. Среди вас есть Марнс?

— Это я, — впервые подал голос Джармин.

— Марнс-амбасиат? — задумчиво протянул Вианор. — Тебя я не знаю… Должно быть, кто-то из твоих родителей был изгнанником?

— Да. Мама…

Похоже, Джармин решил говорить от лица Косты, не найдя лучшего выхода. И чем дольше говорил мальчик, тем яснее проступали в его речи свойственные младшему Оллардиану обороты и интонации…

Он рассказал Вианору ту самую историю, которую Милиан и Ирин слышали еще в Фираске. Только теперь она обросла подробностями; в ней прозвучало много новых имен — судя по тому, как кивал Вианор, слыша их, каждое было ему знакомо.

— Что ж… Джармин, — в завершение истории произнес Вианор. — Твоя мать… Ирениль — моя сестра. Это, — он кивнул на паренька, столь живо напомнившего амбасиатам Косту, — мой сын и твой двоюродный брат Ишер… Воистину, странная встреча, — грустно закончил старший Марнс. — Как я понял, судьба Ирениль сложилась хорошо. Но вот зачем ты вернулся сюда, племянник? Ты же знаешь, что амбасиатам не место в Дикой Ничейной Земле. Мы, Марнс, даже изгоняем их отсюда, ради их собственного блага.

— Я знаю, — тихо ответил Джармин, опустив глаза, совсем как Коста, никогда не умевший долго выдерживать чужой взгляд. — Но без меня мои товарищи не прошли бы…

— Почему же вы не обошли Ничейную Землю? — в свою очередь спросил Вианор. — К морю Чермасан можно было пройти Севером.

— Нельзя было, — грустно проронил Джармин. — Нам никто не позволил бы вынести с Ничейной Земли этот обсидиан, — он указал на харуспекс на груди Ирина; маленький хмырь так и вспыхнул от гнева, но не произнес ни слова.

— А… — кивнул Вианор. — Это и есть предмет вашей миссии… — поразмыслив, он добавил: — А я слышал, на Юге и на Севере людей твоего возраста все еще считают детьми… так и думал, что это сказки… Ты взрослый, племянник, что по нашим законам, что по их… и, хоть это и тяжелая ответственность, я разрешу твоему отряду продолжить путь. Ты служишь чему-то великому и важному, как все воины с мечами без гарды… поэтому я не буду тебя останавливать…

— Ты хотел остановить нас? — не удержался Милиан.

— Да, — твердо сказал Вианор. — В последнюю неделю вся Дикая Ничейная Земля пришла в движение. Стали просыпаться спящие темные твари, причем массово, как будто что-то свело их с ума… Марнадраккар находится, фактически, на грани масштабной войны. Мы отправили несколько отрядов, чтобы найти и устранить причину этого бедствия. И ею оказались вы…

— Мы не знали, — горячо произнес Милиан. У него упало сердце; как оправдаться, он даже не представлял. — Мы ведь сделали все возможное. Мы глушили эмоции порошком равнодушия… — тут он вспомнил… и осознал причину столь ярких своих эмоций… Сняв с пояса мешочек, он поспешно насыпал по щепотке порошка Ирину и Джармину…

— У тебя руки дрожат, — укоризненно заметил Ишер.

— Сын прав, — подтвердил Вианор. — Порошок равнодушия — это, должно быть, зола драконника с землей… или песком?.. Да… обычного человека он может сделать почти невидимым для детей тьмы… и чуть затмить блеск амбассы… Осторожнее с ним. Сейчас, отказавшись от порошка, ты ощущаешь только дрожь в руках. Если принимать его долго, или принять всего раз, но слишком много… о последствиях я даже судить не берусь…

— Мы будем осторожны, — вздохнул Милиан. — Спасибо за напоминание…

— За вами идет крупный хищник, — Вианор сменил тему. — Должно быть, еще один из проспавших несколько веков. Потому, если вы только не дадите полную свободу чувствам, остальные не решатся подойти к вам.

— Мы знаем, — сказал Джармин. — Это дрекавак.

— Плохо… — мрачно произнес Вианор. — Очень плохо. Какая конечная цель вашего пути? Драконово Море, оно ведь большое…

— Бухта Бенай… — доверчиво сообщил Джармин, вторично разозлив Ирина. — Там нас должны встретить и забрать.

— Что ж… — решил Вианор. — Если мы сопроводим вас туда, мы решим сразу две проблемы: во-первых, пока мы с вами, дрекавак не решится атаковать такой большой отряд. Во-вторых, вы благополучной покинете Ничейную Землю, и она постепенно успокоится. Так идем вместе?..

Великодушное предложение было принято. Оставалось только поражаться человеколюбию народа Марнадраккара: жизнь каждого человека ценилась у них настолько, что они готовы были защищать даже тех, кто стал причиной готовящейся грянуть беды. В мирном городе, где люди в глаза не видели не то, что дитя тьмы, а даже вооруженного длинным мечом разбойника, ни за что не встретишь такого искреннего и самоотверженного желания помочь. Таков был Коста Оллардиан. Таковы были и эти люди: Вианор, сын его Ишер; две юные девушки — Ия и Магда; мальчишки-близнецы — Гемелл и Дидим, имя каждого из которых и означало «близнец» на разных древних языках, как догадался Милиан, припомнив какую-то давно прочитанную им книгу.

Пять дней пути с отрядом Марнсов прошли почти спокойно: лишь изредка в меру сиплое дыхание семерых (включая Джармина) человек становилось тяжелее. Самый напряженный момент случился на исходя дня третьего, когда Магда взволнованно схватилась за плечо Ирина и молча указала на небо. Маленький хмырь без слов вскинул лук и, стоило беспокоивших Марнсов тварям показаться на фоне пушистых кучевых облаков, как Фатум выпустил в них четыре стрелы, одну за другой с небольшим перерывом. На земле распростерлись четыре крылатые твари, чьи лица и фигуры напоминали человечьи. Каждая была размером с годовалого ребенка, но острые зубы во рту ясно свидетельствовали о том, что такое существо смертельно опасно, возможно, даже ядовито.

«Это гарпионы, — пояснила Ия. — Когда у них спрятаны зубы, они выглядят, как крылатые дети. И даже могут разговаривать. А жертва теряет волю, когда слушает их разговор…» Джармин согласно кивнул — похоже, в памяти Косты об этих тварях было достаточно жутких сведений, — а вот Милиан невольно содрогнулся, представив, что мог натворить даже один такой крылатый «малыш», сложись судьба чуть иначе…

День пятый…

— …Ах, запах моря, — загадочно произнес Ишер, втянув ноздрями воздух. — И небо над морем другое…

Милиан, Ирин и Джармин подняли головы. Сквозь просветы между деревьями они увидели яркое, облачное небо. Но если близорукий Милиан не заметил ничего примечательного, то Ирин наметанным взглядом стрелка сразу выхватил из общей картины извивающиеся золотистые змейки, ныряющие в облаках.

— Драконы… — с извечной хрипотцой марнадраккарцев сказал Ишер, после чего кашлянул, пытаясь прочистить горло. — В лесу они нас не видят, а вот на открытом берегу лучше не появляться.

— Да, — подтвердил Вианор. — До бухты Бенай здесь рукой подать. Но не показывайтесь на открытом месте, иначе вся стая соберется. Они прожорливые. И любопытные.

— Спасибо за помощь, — сухо поблагодарил Ирин и решительно заявил: — Дальше мы пойдем одни.

— Как скоро вас должны встретить? — обеспокоенно спросила Ия.

— Уже ждут, думаю, — даже не взглянув на нее, неохотно ответил Фатум.

— Это хорошо, — сказал Вианор. — А то… я не думаю, что дрекавак оставит вас так просто. Вам лучше уйти с Ничейной Земли в ближайшее время. Сегодня или завтра… — он помолчал; то и дело старший Марнс переводил взгляд с одного мальчишки на другого. По взгляду и тревожному выражению лица было видно, что в душе этого мудрого и доброго человека борются сомнения. — Тяжело мне, ребята… — признался он. — Отпускать вас одних тяжело.

— Мы справимся, — холодно уверил его Ирин.

— Верю… — вздохнул Вианор. — К тому же, я не в праве лезть в ваши дела и вашу миссию. Все вы взрослые люди, хоть и очень хрупкие на вид, — он грустно усмехнулся. — Ну что ж, прощайте. Да пребудет с вами удача!

Прощание вышло коротким. Все Марнсы по очереди обняли Джармина, более сдержанно попрощались с Милианом и Ирином. Правда, Милиан удостоился робкого поцелуя Ийи, отчего покраснел до кончиков ушей и едва сумел улыбнуться уходящей девушке вслед… Жалеть тут было не о чем и незачем, чувство осталось теплое. Некоторое время оно грело душу Ворона — когда отряд Марнсов скрылся в шелестящей зелени леса и мало-помалу начало возвращаться забытое чувство смертельной опасности.

Тяжело вздохнул Джармин, и этот вздох, вышедший из груди мальчишки с жутким хрипом, подтвердил все опасения…

Лес на подходе к морскому берегу разросся особенно бурно. Много времени ушло на то, чтобы пробиться к заветной бухте Бенай. Не покидая тени деревьев, защищавшей их от драконьего взора, трое амбасиатов долго смотрели на море, такое ласковое и спокойное в этой тихой бухте… Сложись судьба по-другому — не будь драконов и их Драконьих Островов, — здесь обосновался бы прелестный портовый городок с каменными домами, выбеленными морской солью, и ласковым именем…

С одной стороны бухту ограничивал высокий берег, густо заросший диковинными деревьями, с другой — серая пещеристая скала, облюбованная большими белыми птицами, мало напоминавшими чермасанских чаек: у этих птиц был длинный тяжелый клюв и низкие голоса.

— Где нас должны встретить? — спросил Милиан.

— У скалы, наверно… — небрежно отозвался Ирин. — Не думаешь же ты, что они станут ждать нас посередине пляжа? На виду у драконов… — он бросил недоверчивый взгляд на облака; желтые змейки в них резвились все так же беспечно.

Так амбасиаты решили двинуться к скале. Дав приличный крюк, к ней удалось подобраться под покровом древесных зарослей.

Скала была исчервлена бесчисленными пещерами, но большинство из них оказались слишком малы для человека. После некоторых поисков удалось найти одну, подходящую по размерам. В нее вел узкий ход, по которому можно было пробраться только ползком, да наверху зияло восемь дыр, сквозь которые тяжелыми объемными лучами на дно падал свет.

Такое укрытие давало, по крайней мере, иллюзию безопасности, и отряд расположился на отдых. Жаль, горячей пищи отведать не удалось: огонь побоялись зажигать, опасаясь, что дым, который станет выходить через дыры в потолке, может привлечь любопытных драконов.

За отдыхом вскоре подоспел вечер, и сквозь те самые предательские дыры засияли яркие звезды, и каждая казалась размером с кулак.

…Что почувствовал Милиан, оказавшись в конце этого невозможного пути, так это разочарование… Встречать героев никто и не думал. Ирин, отмахнувшись от назойливых расспросов, сердито отвернулся к стене и демонстративно засопел, делая вид, что спит. Джармин беспокойно дремал, редко и тяжело вздыхая во сне… Как ни прекрасны были звезды, как ни свеж запах моря, как ни близок конец пути… а эта пещера начинала казаться смертельной ловушкой; приди сюда дрекавак, трое глупых мальчишек будут заперты, как в клетке, и никуда не смогут деться. А дракон, просто дохнув в одно из отверстий на потолке или входную нору, запросто изжарит всех троих за один присест.

С такими безнадежными мыслями Милиан отдежурил половину ночи, решив не будить Джармина, а после, окончательно измучив себя в борьбе со сном и собственными страхами, растолкал Ирина. Тот поднялся без жалоб и возмущений, как всегда хмурый, серьезный, собранный, и уселся у входа, спиной к Милиану, всем своим видом давая понять, что собирается молчать еще половину ночи и весь следующий день… Пожав плечами, Милиан лег спать, надеясь, что утром что-нибудь да прояснится.

Ирин Фатум… порой ты похож на сжатую пружину, так взводят и сковывают тебя твои же собственные мысли…

Долгая, долгая ночь впереди. Есть о чем подумать. Что решить… Горящий обсидиан размеренно мерцал во тьме, в такт биению сердца Ирина; в такт времени, уходящему неспешно…

Сайнар и Орлайя перед походом выразились предельно ясно: должен остаться лишь один, тот, кто более достоин камня и мира. Потому и только потому никто не встретил троих выживших. А значит, путь не закончен, осталось одно, последнее испытание…

Ирин не стал оглядываться: он и так слышал размеренное дыхание Милиана и тяжелые, хрипящие вздохи Джармина. Оба спали. Обе жизни можно было окончить быстро и без всякого риска для себя… Фатум отогнал эту мысль. Он — истинный воин Ордена Горящего Обсидиана, а не трусливый ночной вор! Даже предателю Джовибу, посмевшему, к тому же, оскорбить лучшие чувства Ирина, он не стал стрелять в спину… он выше этого.

И все равно решение было непростым. Ирину пришлось давить каждое — каждое! — человеческое чувство, связывавшее его с этими двоими… с теми, кто прошел с ним половину мира… с теми, кто сражался с ним плечом к плечу… Фатум страдал, страдал по-настоящему, нарушая одни принципы Ордена ради других. Он корил себя за слабость и нерешительность. Он был суров с собой, как не был еще никогда и ни с кем… и он сумел себя убедить…

…Опустошенный, измученный, но в то же время гордый собой, Ирин Фатум встретил утро…

…Милиана разбудил кашель Джармина. Надсадный, готовый вывернуть легкие наизнанку. С некоторых пор сон Ворона стал избирательно чуток, как у матери, что просыпается сразу же, стоит ребенку заплакать. Он поднялся, чувствуя тяжесть в голове и непреодолимое желание спать; перед глазами все плыло, пришлось тряхнуть головой и похлопать себя по затылку, чтобы немного взбодриться.

— Что случилось, Джар? — спросил он, накрывая своим плащом мальчика. — И где Ирин?

Джармин сумел справиться с кашлем, несколько раз схватил ртом воздух. Восстановив дыхание, он ответил:

— Ирин вышел. Сказал, ненадолго.

— Уф… — с облегчением вздохнул Милиан. — А я думал, случилось чего… Давай съедим по порошку, да я тебе от кашля приготовлю чего-нибудь горячего. Разведу маленький костер — дыма даже не будет заметно…

Собрав по всей пещере сухой мусор — какие-то ветки и листья, — Милиан сгреб все это в кучку и поджег, поставив на робкий огонь закопченную железную кружку с водой, походной настойкой и горстью сухих трав, оставшихся от запасов Балы. Вскоре пещеру заполнил уютный травяной аромат.

За старшим товарищем, неумело хлопотавшим над костерком, готовым потухнуть в любой момент, и зельем, все никак не желавшим кипеть, Джармин наблюдал отрешенно. Разговор, который он собирался начать, должен был неизбежно разрушить все…

— Мил… — произнес мальчик хрипло. — Нам нужно поговорить.

Милиан обернулся, предчувствуя недоброе.

— Джуэл… — Джармин закашлялся, но упрямо продолжил: — …он не сказал всего… умер, не успел сказать… Нас отправили сюда затем, чтобы дошел только один… Девять… девять из десяти должны были погибнуть в пути, а последний — принести сюда обсидиан… Джуэл хотел… довести всех… правда. Но… даже если бы он привел… — мальчик виновато замолчал.

— Это потому они не встречают нас… — горько проронил Милиан. — Ждут, когда мы перережем друг друга?.. Но зачем?

— В этом был какой-то смысл… магический… Джуэлу не сказали… в его… памяти… ничего нет об этом… — Джармин поднял глаза, красные от постоянного кашля, и выражавшие теперь лишь муку и усталость. — Среди нас есть некий… избранник… он должен сделать для мира что-то. С помощью обсидиана…

— Я поговорю с Ирином, — Милиан решительно поднялся на ноги. — Попытаюсь убедить его… Нужно бросать этот проклятый камень. И уходить отсюда…

Джармин ничего не ответил… Костерок под кружкой давно потух. Аромат трав стал привычен и исчез из сознательного восприятия. Как и шум моря. И пение птиц. Была только тишина. В мире и в душах.

…Выбираясь из пещеры сквозь узкий ход, Милиан опасался, что Ирин поджидает снаружи и отрубит ему голову, стоит ей показаться… это было бы проще всего. Но, по всему выходит, он совершенно не знал того, с кем сражался бок о бок и шел сквозь опасности… Маленький хмырь был слишком горд для убийства изподтишка.

Скрестив ноги и положив меч рядом с собой на песок, Ирин сидел в тени странных раскидистых деревьев с длинными синими цветами и ждал. Милиан подошел и сел поодаль.

— Нам нужно поговорить, — сказал он.

— Не о чем, — поспешно отрезал Ирин. И Ворон сразу вспомнил, где слышал такие интонации: так Ирин отказывался от должности охранника каравана, когда Рамаяна Арникавадро предлагала ему остаться… отказывался так, словно ненароком боялся согласиться…

— Одумайся, Ирин, — почти взмолился Милиан. — Оставим обсидиан здесь! Мы все сможем спокойно уйти отсюда. Мы выживем, все трое!

— Нет, — вновь прервал его Ирин и встретился с Милианом взглядом. — Трусость — отказываться от своего предназначения, юлить перед судьбой! Ты воспитан в Ордене. Ты должен понимать это, так же, как и я.

— Но…

— Я мог бы убить тебя спящего, ночью, — невозмутимо продолжал Фатум. — Но не сделал этого. Я уважаю тебя как воина, Милиан Корвус. Потому наш бой будет честным.

— Я не хочу сражаться с тобой, Ирин, — попытался возразить Милиан.

— Тогда я убью тебя, как труса, — ответил на это маленький хмырь. — Выбирай…

Стиснув зубы, Милиан встал и положил ладонь на рукоять меча…

Некоторое время они стояли друг напротив друга… Мальчишки. Почти одного роста, но Ирин старше, а потому выглядит более крепким. И боевого опыта у него гораздо больше… Правда, с мечами не особо много тренировались ни тот, ни другой. Милиан — отдавая предпочтения книгам, Ирин — луку и стрелам. Потому оба были почти равны, несмотря на разницу в возрасте… если бы только у одного не мерцало око войны на груди…

Первым напал Ирин. Молниеносно, отчаянно, с гортанным криком. Милиан ушел от атаки, мягко переместившись по мелкому песку, и ударил наискось, целя в ногу. Фатум парировал…

Бой затянулся. Противники то и дело расходились в стороны и начинали все заново. Они были равны и не очень опытны в бою на мечах, но вряд ли это послужило главной причиной… Ирин никак не мог отделаться от мысли, что камень играет с ним, то дергая, то отпуская нить его судьбы. Зачем? Неужели испытывает?..

Солнце припекало. Странные деревья споро поворачивали листья ребром к свету, чтобы уберечься от его жара, и вскоре тень под ними исчезла вовсе… Уже не видно было даже границы, за которой кончалась их общая сомкнутая крона, защищавшая людей от любопытного драконьего взгляда, и это делало бой куда опаснее…

Фатум бросился в атаку снова. На этот раз он не собирался отпускать врага своего. Пара ударов, не нашедших живой цели, — и противники сблизились настолько, что оказались лицом к лицу на какой-то миг… в ярости боя они были похожи… так похожи…

С криком Ирин оттолкнул более слабого Милиана; тот чудом удержался на ногах… Вот он, момент… открытая середина, шаткое равновесие… такой нельзя было упускать!.. И Фатум ринулся вперед, четко, пророчески зная — этот удар будет последним… Вначале он не понял, что произошло… словно время смазалось и потекло время… Не было ни боли, ни страха, просто меч Милиана, взлетевший с нежданной легкостью, хрустко перерубил левое запястье и, не замедлив движения, продолжил свою траекторию дальше: ключица, грудина, ребра…

Зазнался… уверился в избранности… доверился камню… недооценил… Мил все же успел перенести вес на левую ногу… восстановил равновесие и ударил… наискось… успел чуть раньше… Отрывочные мысли возникали в гаснущем сознании, одна тяжелее другой… И ничего, ничего уже нельзя было исправить…

Все еще не веря в случившееся, обессиливший Ирин упал на колени. Он хотел что-то сказать, но из уголков рта текла кровь, а на губах вздувались розовые пузыри… Камень бешено пульсировал на груди, в такт умирающему сердцу… «Как?! Как такое может быть?! Почему ты предал меня?!!» — мысленно взмолился Ирин, когда мир уже начал меркнуть у него перед глазами.

Но самое жуткое случилось после: мир, живой мир вновь распахнулся во всей красе. И тот, кто еще помнил себя как Ирина, смотрел теперь на мир глазами врага своего. Видел и распластавшееся на горячем песке тело, и кровь на мече… своем?.. Тот, кто помнил, терял себя стремительно… и это было хуже смерти…

Вскоре остался один лишь Милиан. Бросив меч и уткнувшись лицом в ладони, он пытался прийти в себя… Пытался понять, кто он такой, ведь теперь он равно помнил и себя, и того, кого только что убил. И больно ему было за двоих. И страшно — тоже…