Ii. Камень второй. Горящий обсидиан

Глава шестнадцатая. Безымянный

Джармин допил ароматный травяной напиток, который должен был немного успокоить его кашель и придать сил; теперь на песчаном полу пещеры лежала пустая кружка. Мальчик ждал решения своей участи с равнодушием уставшего от жизни человека; так угасает любой Марнс, если находится слишком долго вдали от безопасного Марнадраккара, где большую часть времени можно дышать свободно. Недуг, заставляющий легкие сочиться кровью, неумолимо подтачивает жизненные силы и волю. И места для воздуха с каждым днем в груди остается все меньше…

Огонек надежды мерцал в душе мальчика теперь лишь изредка, с трудом пробиваясь сквозь завесу равнодушия, идущего от горького порошка и от нескончаемой, изматывающей болезни… Джармин слышал боевые крики и робко надеялся, что победит все-таки Милиан. В случае же победы Ирина не жить и Джармину тоже.

…В тот момент, когда Ирин Фатум крикнул в последний раз и крик его захлебнулся кровью, Джармин в пещере невольно сжался, зажмурился изо всех сил, готовясь вновь ощутить присоединение чужой памяти, чужой боли и предсмертного страха, как это уже случалось… но ничего не произошло.

Мальчик открыл глаза. Было тихо. Море, низкие голоса птиц, подвывания гуляющего в пещерных ходах ветра… Ничего, ничего не произошло… Значит… живы оба?..

Время тянулось медленно для ребенка, которому приходилось бороться за каждый вдох и выдох, потому ожидание вскоре стало невыносимым. Джармин заставил себя подняться и стал осторожно выбираться по узкому ходу наружу.

Вначале яркий свет ослепил глаза, привыкшие к полумраку пещеры. Когда же картина прояснилась, мальчик увидел распростертое на песке тело Ирина; Милиан, живой, невредимый, сидел на коленях рядом с побежденным, беспомощно опустив голову и плечи… Ветер шевелил его растрепанные кудри; и тени не было под жестокими деревьями…

Горящий обсидиан покоился в открытых ладонях Милиана, весь в крови, которая испятнала и руки, прежде чем побурела и запеклась на солнце. Камень мерцал…

Когда Джармин подошел ближе, Милиан зажал обсидиан в кулаке, да так, что побелели костяшки пальцев, и, собравшись с духом, поднял глаза… Одного взгляда хватило, чтобы понять, что это теперь совершенно другой человек. Фанатизм Ирина, рассудительное спокойствие Милиана — они слились воедино, и получилось нечто третье, не похожее ни на то, ни на другое.

— Как ты сумел пережить это, Джармин? — прошептал Милиан. Слова срывались с его губ тихим, рассеянным шелестом. — Чужая память, боль, гнев… — он зажмурился, прижав к виску свободную руку.

— Мне было легче, — ответил Джармин. — Ты с ним сражался, потому тебе так тяжело.

— Да… Я словно убил самого себя… — какую бы боль ни чувствовал сейчас Милиан, совладал он собой прекрасно, и в глазах его вновь горело ровное холодное пламя — чарующее дитя спокойствия и фанатизма. — Мы ошибались… оба. И я, и Ирин… А теперь я многое понял, — сказал Милиан. Непоколебимая уверенность и отчаянная смелость, звучавшие в его словах, даже сквозь туман равнодушия сияли ярко… — Если и есть среди нас избранник, который изменит мир к лучшему, то это ты Джармин. Ты — особенный. Ты несешь память мира-первоисточника. И души остальных не зря стремились именно к тебе…

— Что же нам теперь делать? — растерянно пожал плечами Джармин. Сквозь призрачный ореол избранности Милиан, словно опомнившись, вновь увидел маленького мальчика, исхудавшего, болезненно бледного и беззащитного перед огромным жестоким миром.

— Я буду защищать тебя, — с теплом произнес Ворон. — Отдам свою жизнь, если будет нужно… Возьми его, — он протянул Джармину горящий обсидиан. — Я знаю, в твоих руках он послужит добру. Мне же его лучше не касаться: я фанатик-Ирин… наполовину… — Милиан опустил глаза.

После некоторых колебаний Джармин протянул руку и забрал око войны из дрожащей, запятнанной кровью ладони Милиана… подстроившись под ритм детского сердца, камень замерцал чаще и яростнее…

«Я, Ирин Фатум, прошел Дикую Ничейную Землю, сражаясь и веря. Убитый собственной рукой, я лежу здесь. И нет мне покоя».

«Бред сумасшедшего… — поежился Милиан, вновь прочтя надпись, которую только что вывел золотой краской на надгробном камне Ирина. — Впрочем, я и есть сумасшедший…» Подумав так, он не стал исправлять жутковатых слов и оставил все как есть.

Над морем пылал закат. Впереди была бессонная ночь: Джармин плох и дежурить не сможет…

Ночь действительно выдалась бессонной: уснуть не сумел никто. Сидя на полу на коленях, Милиан чувствовал, как дышит Джармин, доверчиво прислонившийся к его спине. Болезнь мальчишки зашла так далеко, что его трясло, точно в лихорадке, появился жар… Никакого разумного выхода из ситуации Милиан найти не мог: все многообещающие мысли в конце концов сводились к тому, что он не Марнс, чтобы пойти и разделаться с дрекаваком, а Джармин так слаб, что и меча уже не поднимет… порочный круг…

Каждый вдох, каждый выдох Джармина Милиан чувствовал спиной. Через некоторое время ему уже начало казаться, что и в его легких творится то же самое… это становилось невыносимо… Но прогнать страдающего мальчишку Милиан не посмел.

Чтобы немного отвлечься, он подтянул к себе, ухватив за лямку, рюкзак и принялся разбирать вещи, за ненадобностью давно опустившиеся на дно, словно надеясь, что они подскажут что-нибудь…

Одна за другой, вещи подсказывали только то, что все это время Ворон тащил на себе изрядный лишний вес. Неожиданно рука наткнулась на что-то незнакомое или, быть может, забытое… Милиан извлек его на свет, свет звездно-лунный, проникавший сквозь отверстия в потолке… Казалось в руке его разместился сверток непроглядной ночной тьмы, настолько тяжелый бархатистый материал вещи поглощал любое свечение. Милиан не сразу вспомнил, что это, такими далекими теперь казались те времена… это был плащ Лайнувера. Бездонно-черный, бесшумный — такой никогда не выдаст хозяина шелестом при ходьбе — и мягкий настолько, что в сверток можно глубоко погрузить пальцы…

Милиан на миг прижался к нему щекой и закрыл глаза. Но тут вновь тяжело закашлялся Джармин, заставив невольно вздрогнуть своего товарища…

Что-то сложилось в голове Милиана, как давняя мозаика, в которой всего лишь не хватало нескольких кусочков. Оставалось удивляться: как он не подумал об этом раньше?.. Нет, это просто замечательный плащ!..

— Джар… — шепотом обратился к мальчику Милиан. — Скажи, этот дрекавак хорошо видит в темноте?

— Не знаю, — отозвался Джармин, — говорят, зрение у него плохое…

— У меня есть черный плащ. Как думаешь, смогу я обмануть его в темноте?

— Мил… не надо… — жалобно протянул Джармин. — Он все равно тебя почувствует… ты амбасиат, ты даже с порошком для него светишься… А чутье у него лучше, чем у баргеста…

Вспомнив баргестов, Милиан задумался. Некоторое время он размышлял, поглаживая тяжелый сверток с черным плащом.

— Чутье я тоже обману, — сказал он наконец. — Просто съем побольше порошка… нет, лучше весь…

— Нельзя… — покачал головой Джармин. — Вианор предупреждал…

— Не бери в голову, — мягко, но решительно отклонил его слабый протест Милиан. — Я для того и нужен, чтобы тебя защищать; меня жалеть не стоит. Ты лучше на себя посмотри: что с тобой будет через пару таких дней? Ты об этом подумал?..

Джармин тяжело вздохнул. Вряд ли он думал о будущем на целых два мучительных дня вперед.

— Скажи, что Бала использовал, чтобы сбить действие порошка? — спросил Милиан.

— Назарин желтый, — ответил Джармин послушно.

— У нас их осталось сколько-нибудь?

— Один… Бала мне его оставил… перед уходом… — Джармин пошарил в кармане курточки и наскреб горстку засохших цветочных лепестков, листьев и крошева тычинок.

— Хорошо, — кивнул Милиан. — Замешаем все это с походной настойкой. По моей команде ты ее пьешь, а я в это время съедаю весь оставшийся порошок.

— Зачем? — безразлично произнес Джармин. По всему было видно, в хороший исход он уже давно не верил; он и дышал-то едва-едва…

— Послушай, — Милиан взял мальчика за плечо и заглянул ему в глаза. — Не сдавайся. Смотри, дрекавак нападал только на тех, кто сиял ярче. Это… как приманка для него, что ли… Порошок полностью меня не погасит, но… порошок, плюс твое полное сияние — и я невидим. Как мы были невидимы для баргестов, помнишь?.. Я просто подойду и убью его. Понимаешь теперь?

— Думаешь, получится? — со слабой надеждой в голосе произнес Джармин.

— Уверен, — сказал Милиан, точно поклялся.

…Залив светом тьму, поглотив разом все трепещущие огоньки — эмоции маленьких людей, далеких драконов и крикливых птиц, — вспыхнула Она… о, такой звезды дрекавак еще не знал. Восемь солнц было в ней, и все сияли ярко, объединенные общим ореолом. Восемь! Все восемь! Все те, что сбежали от него в момент, когда были почти пойманы и поглощены. Теперь они здесь. Спрятались в телесной оболочке, которая так слаба…

…Милиан не мог испытывать настоящий страх — порошок, принятый страшной дозой, полностью заглушил эмоции. Но вид дрекавака все равно заставил его содрогнуться… Эта тварь впитала все кошмары человечества, и, в то же время, была так похожа на человека!.. Красные, полуслепые глаза мерцали в темноте, точно тлеющие угли; черные крылья вздымались за спиной, жестким шелестом отвечая на ветер. Дрекавак превосходил Милиана в росте в два раза, если не более; одним ударом лапы он переломал бы мальчишке все кости… если бы только сумел его увидеть…

Но — Милиан, в черном плаще был не виден слабым глазам дрекавака, а под туманом горького порошка, в свечении души Джармина, не виден он был и острому чутью твари. Бесшумно ступая по песку, дрекавак двинулся мимо, даже не заметив человечка. Он был так огромен, что Милиан не представлял, можно ли вообще убить такого гиганта мечом… тем более, что в распоряжении Ворона был всего один удар: если верить Джармину, вся эта «невидимость» продлится только до первой атаки. И если она не пройдет… лучше не думать об этом…

Положив ладонь на рукоять меча, Милиан осторожно двинулся к дрекаваку, стараясь ступать как можно легче и держаться близко к деревьям. Картина вырисовывалась непостижимая здравому смыслу: человечий детеныш, вооруженный одним лишь тонким хрупким лезвием, пытается тягаться с хозяином Дикой Ничейной Земли. Но Человек — существо непостижимое. Именно потому он Человек…

Что-то дрогнуло в сердце Милиана. Оглушенный горьким порошком, он не понял, что это было. Зато это понял дрекавак… Когда мальчишке оставалось до него всего пара-тройка шагов, тварь обернулась. Красные глаза безошибочно уставились на Милиана. В них стоял страх…

…что почувствовал дрекавак, когда звезда, сиявшая так ярко, вдруг исчезла и вспыхнула у него за спиной, став больше на целое солнце и могущественнее на порядок?.. Возможно, то же чувствует охотник, осторожно выслеживающий дикого зверя, когда этот самый зверь неожиданно выскакивает прямо перед ним…

…Это был страх, хоть Милиан и не понял этого. Но, когда дрекавак, вместо того, чтобы применять магию горящей воды, что требует спокойствия и сосредоточения всей звериной воли, начинает отбиваться когтями на лапах и крыльях, это знак того, что он в панике… Тот самый воин, к которому он не решался подойти, пока не была искалечена его физическая оболочка, тот самый, что ускользнул от него тогда, после боя с веталами, был здесь вновь, сильнее девятикратно и в полном здравии. Дрекавак бился уже не за победу, не за право обладать сияющей звездой, а за собственную жизнь…

Милиану было не до размышлений. Адреналин хлестал через край, постепенно сводя на нет действие убойной дозы порошка; вдобавок, у него перехватило дыхание, чего никогда не бывало с ним раньше. Уворачиваясь от чудовищной силы ударов лап дрекавака, Ворон вынужден был судорожно хватать ртом воздух, который отчего-то доставался так тяжело…

Бой был жуткий. Видно, мальчишку хранила сама судьба, раз он сумел выжить и победить… Ухитрившись приблизиться на длину клинка, Милиан рубанул по ногам твари. Даже когда дрекавак упал, он все равно еще оставался опасным противником и не сдавался до последнего вздоха. В какой-то миг Ворон почувствовал даже его отчаянную попытку применить магию… Отклонив едва начавшееся волевое давление, Милиан добрался до головы твари: вначале ткнул острием меча в глаза, и лишь потом нанес решающий удар.

Тело дрекавака обмякло; он растянулся на песке, неестественно придавив всем весом собственное крыло. Тогда Милиан поступил совсем как Коста с мороком… хотя, откуда мог он знать, как поступать с поверженными детьми тьмы?.. он вырвал из груди дрекавака еще трепещущее сердце и вдавил его ногой в песок. Так и только так заканчивают жизнь высшие темные, ибо, если оставить их с живым сердцем в груди, они найдут в себе силы подняться.

…Милиана согнул жестокий кашель. Он упал на колени, измученный, обессиленный… И, когда приступ закончился, Ворон удивлением обнаружил, что с губ его капает кровь. Свежая, не застоявшаяся, как у долго охотящегося марнадраккарца… не успела просто… застояться…

Пелена тумана была все еще слишком сильна, чтобы пропускать недобрые предчувствия, потому Милиан не придал большого значения тому, что произошло. Смахнув кровь с меча, он вернулся в пещеру, проведать Джармина. Там было тихо. Ни привычного сипящего дыхания, ни кашля. Казалось, мальчик спит, положив голову на наполовину разобранный рюкзак… Но он не спал… коснувшись его щеки, Милиан почувствовал мертвенный холод; а кожа Джармина в свете приближающегося утра отдавала синевой.

Он умер от удушья, как раз тогда, когда дрекавак обернулся к Милиану. А Милиан… даже ничего не почувствовал, так туман заволок его душу… и это было горше всего. Только сейчас, когда действие порошка понемногу начало отходить, Ворон стал осознавать, что произошло… Чужие жизни, чужие воспоминания прорастали корнями в его душу, теснили ее, поглощали. Он терял себя… и это было хуже смерти…

Скоро не осталось ни Милиана, ни Джармина ни кого-либо еще из тех, кто не так давно ступил на Дикую Ничейную Землю. Количество душ перешло в качество, как и было задумано Орденом… Появился новый человек…

Этот человек, безымянный, с внешностью Милиана Корвуса, встречал свой первый одинокий рассвет на берегу бухты Бенай. Кутаясь в черный плащ, отрешенно смотрел он то на ласковые волны, с шелестом накатывавшие на берег, то на поверженного дрекавака, вокруг которого пропитался черной кровью песок.

Берег накрыла быстрая тень, на мгновение закрыв солнце, и, привлеченный запахом крови, рядом с дрекаваком грузно опустился на песок желтый дракон. Но к падали он не притронулся: заметил человека. Некоторое время дракон и Безымянный смотрели друг на друга. И если первый поворачивал любопытную физиономию то одним выпученным глазом, то другим, пуская клубы черного, передержанного в глотке дыма, то второй взирал на опаснейшее из существ со вселенским отрешенным спокойствием. Горящий Обсидиан медленно пульсировал у него на груди, в такт спокойному ритму сердца.

…Дракон был стар. В пасти не хватало половины зубов, в гребне — золотистых пластинок; желтую чешую покрывали странные бурые наросты; на левом глазу выступало огромное бельмо. Да и дым выходил из горла без огня, с облаком черной копоти. Неудивительно, что этот дракон польстился на падаль. Судя по всему, дни его были давно сочтены, и поймать ничего живого он уже не мог.

Он должен был быть голоден. И невероятно рад долгожданной мертвечине. Но отчего-то есть он не спешил. Человечек с мерцающим красным глазом завораживал дряхлого дракона. Насмотревшись, тот отвел взгляд и принялся завтракать. От дрекавака даже костей не осталось; только жесткие перья ветер разогнал по всему пляжу. Закончив трапезу, дракон вновь кашлянул гарью и копотью и взмыл в небо. Безымянный человечек долго провожал его взглядом: полет дракона бы столь прямолинеен, словно он знал куда летит…

Некоторое время Зонар перелистывал хрустящие, белоснежные страницы жуткого дела под «говорящим» номером 1010. Десять их было. Десять глупых и могущественных мальчишек, не ведающих о своем могуществе…

«Чем ближе к цели, тем больше и больше будет происходить нелепых случайностей. По Раеннару, взаимосвязанных маловероятных событий. Камень даст о себе знать»… Эта фраза пылала в сознании Зонара, словно выжженная каленым железом. Это дело… Каждого из погибших… каждого!.. он знал лично! Мальбара и вовсе с малых лет… Еролин Инес… друг беззаботной юности… и Кар Тибальт… кто знает, как убивался седой, непоколебимый инквизитор Суррон Тибальт, когда вписывал в сухую сопроводительную записку имя родного брата?!.. Дорейн, Вильяр… и все, все они… Нет, Зонар не решался посмотреть в кристалл изображения, доставленный вместе с делом. Не решался увидеть друзей и знакомых мертвыми. Особенно Мальбара… кто-то пытал его, издевался… да только пробежав глазами список повреждений, которые нашли эксперты на теле юноши, старший советник почувствовал себя плохо…

Захлопнув папку под номером 1010, Зонар в отчаянье обхватил голову руками…

Это дело придется закрыть.

Он должен его закрыть. А лучше взять под свою ответственность и растянуть на долгие годы.

Это подло. Это предательство. Но… такой талант, как Суррон Тибальт, вполне может докопаться до истины и выйти на след выжившего мальчишки. Это бросит тень на весь Серый совет. И — не дай бог! — громкое дело дойдет до Серега. Тогда конец всему. Ордену. Зонару. И всем, кто замешан в этом. И еще тысячи лет против миродержцев никто не поднимется… а быть может, и вовсе никогда.

Разум понимал, душа не соглашалась… Неужели мечта должна сбываться ТАК?! Через предательство друзей. Через ложь. Через сокрытие убийцы, пытавшего такого же, как он, мальчишку?!.

Нет… это было невыносимо… Зонар ударил кулаком по столу; резкая боль в руке отрезвила его.

Кто-то вежливо постучал в дверь.

— Войдите… — с тоской вздохнул Зонар, пряча под стол руку, разбитую до крови.

Андроник Руф, Инквизитор третьего уровня, он же младший советник Серого Совета, переступил порог, бесшумно ступая в мягкой Охотничьей обуви, той самой, со шнуровкой почти по колено. Он был высок и худощав. Копна рыжих кудрей на голове и коротко стриженая рыжая борода полностью оправдывали его фамилию; Руф — значит «рыжий». Извечный прищур серых глаз и прячущаяся в бороде полуулыбка выдавали в нем человека хитрого, всегда держащего полные рукава козырей при себе; порой он казался королем теней, к старости перешедшим на сторону закона… Но и на нем мрачное ожидание за последние три месяца оставило свой след: под глазами багровели круги; морщины пролегли глубже.

— Мне только что доложили о чрезвычайном происшествии, — склонившись над столом, сообщил он Зонару.

— У меня уже лежит тут одно, — старший советник хмуро кивнул на папку с кровавым делом, лежащую перед ним. — Наиболее отвратительное из всех совпадений: все мои друзья, погибшие в один день…

— Соболезную, Зонар, — со вздохом произнес Андроник. — Но это война, пусть и негласная. Люди всегда гибнут на войне.

— Так что там еще случилось? — прервал Руфа старший советник. — Говори уже…

— Дракон атаковал маленький город Дрёмур. Местные Охотники сбили его огненными сферами… — Андроник выставил вперед ладонь, предупреждая все, что скажет Зонар. — Ты дальше слушай… Мало того, что драконы никогда не мигрировали на Север, так мигрируют они обычно стаями, с целью размножения, так? А этот был один, причем такой старый, что ему на размножаться, а умирать пора. Никто даже не представляет, как такая развалина с дырявыми крыльями дотащилась от моря Кармасан до Дрёмура… Тем не менее, в городке паника, люди ожидают массового вторжения драконов; кто снимается с места и уезжает, кто требует немедленного вмешательства Серого совета… Что это случайность, никому и в голову не приходит.

— Случайность? — Зонар содрогнулся, такая недобрая догадка его посетила.

— Это знак, — кивнул Андроник, разом посуровев. — Знак Горящего. Он и не мог дать знать о себе иначе, кроме как через дракона. Наверняка подправил тому нить судьбы, чтобы полетел умирать не на Драконьи Острова, а на просторы Севера.

— Абсурд какой-то… — недовольно бросил в ответ Зонар.

— Именно… — Андроник развел руками. — Иначе и быть не могло.

Некоторое время маги испытующе смотрели друг на друга.

— Хорошо, — сказал наконец Зонар. — Отправимся туда.

— Мадвид уже готовит трансволо, — Руф, как всегда, все предусмотрел. — Через… десять минут будем у бухты Бенай.

Советники покинули кабинет Зонара и вышли в главный зал, предназначавшийся для торжеств и деловых встреч. Воздух в зале подрагивал; казалось, в нем пляшут яркие изображения на старинных гобеленах. Такая дрожь пространства — верный признак того, что трансволо почти готово.

Мадвид Изодельфос, Инквизитор третьего уровня, она же младший советник Серого совета, стояла посреди зала, закрыв глаза и сжав кулаки. Незримые, волны энергии, расходящиеся от нее во все стороны, шевелили ее длинные, чуть тронутые сединой волосы. Лицо женщины было бело, как мел, — признак старинного и славного рода Изодельфосов, помнящего цветущий Эрхабен, величайший из городов известного мира…

Мадвид приблизилась к пределу человеческого мастерства в трансволо — на подготовку заклинания у нее ушло всего сорок пять минут…

Главный зал исчез; теперь во все стороны простиралось немыслимо огромное, заполненное звездами пространство… Привыкнуть к трансволо невозможно. Всегда, всегда будешь чувствовать восторг, замешанный на страхе, ступая в космическую бесконечность. Всегда будешь терять чувство времени и бояться потеряться среди чуждых миров.

Но вот во тьму ворвались низкие крики кармасанских птиц и могучее дыхание волн… Люди в серых плащах с золотистым витым узором ступили на белый песок дикого пляжа. От желтых драконов, резвившихся в облаках, их скрывала длинная листва прибрежных деревьев, не дающих тени. Широкие, чуткие к солнечному свету листья, исчерченные яркими полосами жилок… мало кто знает, что это приморская форма карламана: питаясь соленой водой, он разрастается ввысь и вширь, становясь похожим на пальму…

Советники осмотрелись. Пусто. Лишь от кромки прибоя тянется цепочка следов босых ног… Тот, кто купался здесь, был безрассудно смел или равнодушен к жизни и бессовестно дергал смерть за усы. Только избранник горящего обсидиана мог позволить себе такое. Лишнее подтверждение тому, как он дорог проклятому камню…

Держа следы в поле зрения, советники двинулись краем древесных зарослей: они испытывать судьбу не хотели.

— Смотрите… — окликнула мужчин Мадвид, указывая на что-то концом боевого посоха.

Надгробные камни… На одном надпись, выведенная золотой краской: «Я, Ирин Фатум, прошел Дикую Ничейную Землю, сражаясь и веря. Убитый собственной рукой, я лежу здесь. И нет мне покоя». На другом — портрет маленького мальчика, нарисованный с невероятным мастерством и любовью. И совсем другим почерком: «Я, Джармин Фредери-Алан, погиб здесь в неравном бою с дрекаваком. Мне было шесть лет».

— Вот… как… — отрывисто произнес Зонар, чувствуя, как тяжелеет ком в горле.

Не сговариваясь, все трое замолчали. И одновременно обернулись, едва почувствовав чей-то пристальный взгляд.

Он стоял совсем близко; и горящий обсидиан мерцал у него на груди. Длинные мокрые волосы падали мальчишке на лоб и плечи… В черном плаще, в истертой одежде, в которую навсегда въелись пятна крови, он был страшен. Зонару понадобилось все самообладание, натренированное за сорок лет общения с Серегом Серым Инквизитором, чтобы посмотреть этому юнцу в глаза.

…Ему нельзя врать… с обсидианом он это почувствует…

…Ему нельзя говорить правду…

…Ему нельзя показывать свою слабость…

«Боги! Как похож!..» — мелькнула невольная мысль, но Зонар подавил ее.

…Сколько прошло времени?.. Неизвестно. Мальчишка все так же неподвижно стоял и смотрел на тех самых обещанных людей, носящих серое с позолотой. Тонкий золотой узор обвивал рукава и края плащей…

— Милиан Корвус? — прокашлявшись, как можно спокойнее осведомился Зонар.

— Я взял себе другое имя, — возразил мальчишка. — Теперь я Макс Милиан.

…Он не должен был это помнить. Не должен был… Утешиться можно лишь тем, что это отрывочное воспоминание.

— Мы пришли за тобой… Макс, — ровным голосом произнес Зонар.

— Я ждал… — ответил он и медленно кивнул.

— Хорошо, — с готовностью отозвался Зонар. — Обсидиан… Думаю, у тебя теперь хватит сил… выдать лицензию самому себе…

— Я не миродержец… — скептически усмехнулся мальчишка.

— Просто повторяй за мной, — словно не заметив этой усмешки, продолжал старший советник. — Это несложное заклинание. Маг и амбасиат в одном лице, такой как ты, должен справиться…

Все. Дело сделано. Пути назад нет. Что-то подсказывало Зонару, что он еще не раз пожалеет об этом…