Идеальный мир для Химеролога 4

Глава 15

Штаб-квартира отряда «Химера»

Время тянулось, как резина.

Это было самое странное состояние для бойцов, привыкших жить в ритме «боевая тревога — отбой — снова боевая тревога». Они были сыты, здоровы (спасибо таблеткам командира), экипированы, а делать было совершенно нечего.

Заказов не поступало. Нападений не было. Даже местные алкаши, прослышав, что в этом доме живут какие-то «бешеные деды», обходили особняк по широкой дуге, крестясь на всякий случай.

Ветераны маялись, слонялись по огромному особняку, не зная, куда приткнуть свои помолодевшие, налитые силой тела. Энергия бурлила в крови, требовала выхода, а выхода не было. Командир молчал, задач не ставил, мир спасать не звал.

В центре зала, сдвинув в сторону дорогую мебель, устроили импровизированный ринг. Седой и Молчун кружили друг напротив друга, сжимая в руках тренировочные клинки. Звон стали разносился под высокими сводами.

— Вяло! — рычал Ржавый, парируя выпад. — Ноги где? Ты не на прогулке!

— Я берегу паркет, — огрызался Молчун, проводя обманный маневр и пытаясь достать оппонента в плечо.

У окна, разложив на подоконнике внушительный арсенал инструментов, сидел Шквал. Перед ним лежала мечта любого браконьера — тяжёлый штурмовой арбалет «Слонобой» с оптическим прицелом и системой блочного натяжения. Огнестрела у них не было, зато эту игрушку Виктор разрешил оставить. Шквал с любовью протирал каждый болтик, смазывал механизм, проверял натяжение тетивы. Для него это была медитация.

Остальные разбрелись кто куда. Кто-то читал, кто-то просто пялился в потолок.

— Мужики, вы анкеты заполнили? — нарушил тишину Костыль, вертя в руках листок бумаги. — Кого выбрали?

— Я пока думаю, — отозвался от окна Шквал, не отрываясь от арбалета. — Хочется что-то экзотичное. Чтобы эффект производить.

— А я вот определился, — вдруг сказал Седой. Он сидел на диване, уперев локти в колени.

Все повернулись к нему.

— И кто?

— Пёс, — мечтательно произнёс Седой. — Хочу пса. Огромного, лохматого волкодава.

Он улыбнулся своим мыслям.

— Был у меня когда-то пёс. Рекс. Умный, зараза, был. Понимал всё без слов. Мы с ним и в огонь, и в воду… Вот хочу такого же. Чтобы друг был. Напарник.

Беркут, который наблюдал за спаррингом, покачал головой.

— Херня всё это, Седой.

— Почему? — набычился тот.

— Потому что ты путаешь работу и гражданку, — жёстко ответил Беркут. — Ты Рекса своего помнишь как друга. Как домашнего питомца, который тапки приносил. А тут война будет. Грязь, кровь, кишки… Ты его полюбишь. Привяжешься. А химера — это боевая единица. Она может погибнуть, прикрывая твою задницу. Или нам придётся отступать, бросив раненых. Ты сможешь бросить своего «Рекса», чтобы выполнить приказ? Нет. Ты вернёшься за ним и положишь и себя, и группу.

— Не брошу, — упрямо буркнул Седой.

— Вот именно. А ещё хуже — если он выйдет из-под контроля. Тварь есть тварь. Переклинит её в бою, начнёт своих жрать. И тебе придётся её валить. Своими руками. Сможешь выстрелить в «друга»?

Седой молчал, играя желваками.

— Ну, насчёт того, что выйдет из-под контроля, в этом я очень сомневаюсь, — вдруг подал голос Глазок.

Он сидел в кресле с книгой, но, как оказалось, внимательно слушал разговор.

— С чего такая уверенность? — спросил Беркут.

— А ты посмотри туда.

Глазок кивнул в дальний угол зала.

Все повернулись.

Там стоял Кузьмич — ветеран с протезом руки. Он держал в здоровой руке ярко-жёлтый теннисный мячик.

Напротив него, припав к полу всеми восемью лапами, замер тот самый гигантский паук, которого Виктор оставил им «для привыкания». Чёрный, мохнатый, с множеством глаз, он выглядел как ночной кошмар арахнофоба.

Кузьмич размахнулся и швырнул мячик в другой конец зала.

— Апорт!

Паук сорвался с места. Он не бежал — он тёк по паркету чёрной кляксой. Молниеносный рывок, прыжок — и вот он уже накрыл мячик лапами. Подхватил его жвалами, развернулся и, смешно перебирая лапками, помчался обратно.

Добежав до Кузьмича, он положил мячик у его ног и выжидающе замер, слегка подрагивая всем телом от нетерпения.

— Молодец, хороший мальчик! — Кузьмич наклонился и почесал паука между глаз.

Чудовище замерло, и, если бы пауки умели мурлыкать, он бы точно замурлыкал.

В зале повисла тишина. Ветераны смотрели на это представление с отвисшими челюстями.

— Я не знаю, как вы, мужики, — сказал Кузьмич, поднимая слюнявый мячик. — Но я себе уже выбрал. Я возьму его.

Паук, услышав эти слова, радостно подпрыгнул на месте, а потом вскарабкался Кузьмичу на плечо и потёрся головой о его щёку, едва не сбив с ног своей массой. Кузьмич погладил мохнатую спину.

— Кузьмич… — осторожно начал Костыль. — Ты же вроде… того. Пауков боялся до усрачки. У тебя же арахнофобия. Ты в казарме тапочком в сенокосцев кидался с воплями.

— Да, — кивнул Кузьмич, продолжая начёсывать монстра. — Я сам в шоке. Оказывается, они достаточно прикольные, когда ты знаешь, что тебе ничего не сделают.

— А ты откуда знаешь, что он тебе ничего не сделает? — прищурился Беркут. — Это хищник. Инстинкты. Сегодня он мячик носит, а завтра решит, что твоя голова вкуснее.

— Ну, наш начальник так сказал, — просто ответил Кузьмич. — Сказал: «Своих не тронет».

— Он много чего может сказать, — фыркнул Седой. — Слова — это ветер.

— Вы что, не видели, какие с ним химеры ходят? — возразил Кузьмич. — Псина и обезьяна эта… Они не просто дрессированные. Они… разумные и преданные. И этот такой же.

Он повернулся к пауку, который сидел у него на плече и перебирал лапками его волосы.

— Эй, дружище. Ты же мне ничего не сделаешь? Если нет, сделай сальто назад.

Ветераны скептически хмыкнули.

Паук спрыгнул на пол. Присел. А потом — херак! — подпрыгнул, скрутил в воздухе идеальное заднее сальто и мягко приземлился на все восемь лап.

— Охренеть… — выдохнул Шквал, выронив отвёртку.

— А в сражении он что-то сможет? — скептически спросил Беркут. — Сальто — это, конечно, красиво, но врага цирком не напугаешь.

Кузьмич усмехнулся.

— Покажи класс, малыш.

Паук мгновенно преобразился. Из подушечек его лап с металлическим щелчком выдвинулись острые, как бритвы, костяные шипы-присоски. Жвалы раздвинулись, и оттуда брызнула струя густой паутины, которая тут же затвердела на воздухе, превратившись в трос.

Он выстрелил паутиной в люстру, подтянулся, перелетел на стену, пробежал по потолку, спрыгнул на шкаф, попутно шинкуя воздух передними лапами так быстро, что они сливались в размытое пятно. Это был настоящий мохнатый ниндзя-убийца.

Закончив показательное выступление, паук спрыгнул обратно к ногам Кузьмича и снова принял вид безобидного домашнего питомца.

В зале воцарилось молчание.

— Ну что? — спросил Беркут, глядя на Кузьмича. — Всё ещё не боишься его?

— Нет, — твёрдо ответил тот. — Теперь это мой братан.

— Зато мы начали бояться, — честно признался Седой, косясь на мохнатое чудовище. — Если эта хрень ночью на грудь сядет, можно и заикой остаться.

— Нормальный он, — Кузьмич погладил паука по голове. — Свой в доску.

— Как, кстати, назовёшь его? — спросил Беркут. — «Смерть»? «Жнец»? «Чёрная Вдова»?

Кузьмич посмотрел на мохнатое пузо паука, потом на его блестящие глазки.

— Пузик! — с нежностью произнёс он.

Ветераны застонали. Кто-то хлопнул себя ладонью по лицу.

— Ну, капец, блин, — выдохнул Кабан. — С именами у тебя ещё хуже, чем с выбором питомцев. Пузик… Ты бы его ещё Бусей назвал… Убийца-ниндзя по имени Пузик! Враги умрут не от яда, а от смеха.

Паук, услышав своё имя, радостно застрекотал и снова полез обниматься.

— Отличное имя, — упрямо сказал Кузьмич. — Ему нравится.

И, глядя на то, как смертоносная машина убийства ластится к суровому ветерану, никто больше не решился спорить.

Дверь в мой кабинет распахнулась с таким грохотом, будто её вышибли тараном.

— Вик! Там такое! Там это! Там просто вау! — Валерия влетела внутрь, задыхаясь от восторга и бега. Её глаза сияли, щёки раскраснелись. — Ты не поверишь, что там творится! Там люди…

Она запнулась на полуслове. Её взгляд метнулся к потолку, потом на меня, потом снова на потолок.

Я лежал на диване, закинув руки за голову, и меланхолично созерцал мишень для дартса, которую прикрепил к потолочной балке ещё утром.

В центре мишени, вибрируя от силы удара, торчала колибри.

— Стоп… — Валерия медленно опустила руки. — Вик, что ты делаешь?

Я потянулся к столику, взял ещё одну крохотную, переливающуюся изумрудом птичку. Взвесил её в руке, прицелился.

— Метаю колибри, — спокойно ответил я.

Резкое движение кистью. Свист рассекаемого воздуха.

Чпок!

Вторая птичка вонзилась в мишень рядом с первой. Её длинный, острый, как игла, клюв глубоко ушёл в пробковое дерево. Тельце забавно качнулось, как оперение дротика.

Валерия побледнела. Она прижала ладонь ко рту.

— Но… это же жестоко! Ты убиваешь птиц ради развлечения⁈ Ты же ветеринар!

Я посмотрел на неё с лёгким удивлением.

— Ты думаешь?

В этот момент «дротики» ожили.

Птички, торчащие в мишени, дружно дёрнулись, с лёгкостью выдернули свои клювы из доски и, радостно чирикая, спикировали вниз.

Они закружились вокруг меня разноцветным вихрем.

— Чик! — пискнула одна, как бы говоря «Метни меня!».

— Чирик! — вторила ей другая, садясь мне на колено и подставляя спинку, прося «Нет, меня! Я хочу в десятку!».

«Сильнее! Кидай сильнее!» — требовала третья, зависшая перед моим носом.

Я аккуратно взял самую наглую двумя пальцами. Она тут же сгруппировалась, вытянула клюв в струнку и замерла, превратившись в идеальный метательный снаряд.

— Как видишь, — сказал я Валерии, снова прицеливаясь в потолок, — этим колибри ничего не повредит. Вообще. Никаким образом. Я тебе скажу даже больше… Это для них игра. Оказывается, достаточно игривые птицы, правда? Если их правильно усилить.

Чпок!

Птичка вошла точно в «яблочко».

— В смысле? Что ты с ними сделал?

— Полный апгрейд, — охотно пояснил я, беря следующего добровольца. — Усиленный скелет из углеродного волокна, клюв прочнее алмазного бура, амортизирующая мускулатура… Вот этот, синий, к примеру, вчера в парке разорвал какую-то мутировавшую ворону, когда та попыталась его сожрать. Просто прошил её насквозь, как пуля.

Я подбросил птичку в руке.

— Можно сказать, я дал им новые тела. А вместе с ними — силу и возможность не бояться всех подряд. Раньше они были едой. А теперь они — маленькие бронебойные снаряды. И им это нравится. Вот, прилетают поиграться, потренироваться в точности вхождения в твердые поверхности.

Колибри на потолке весело дрыгали лапками и перечирикивались, обсуждая траекторию полёта.

— Ладно, — сказал я, поднимаясь с дивана. — Разминка окончена.

Я подошёл к окну и распахнул форточку.

— Летите.

Птичья стая с радостным писком сорвалась с места. Они сделали прощальный круг под потолком и вылетели на улицу, сверкая на солнце металлическим блеском перьев.

— Просто улетают себе… — прошептала Валерия, провожая их взглядом. — Вик, ты неисправим.

А потом она вспомнила, зачем пришла. Её глаза снова загорелись тем же лихорадочным блеском, что и в начале.

— Точно! Вик! Там, в общем, тебе надо видеть… Пошли скорее!

Она схватила меня за руку и потащила в приёмную.

Мы вышли к стойке регистрации. Я окинул взглядом зал и присвистнул.

Народу было — не протолкнуться. Но самое странное было не в количестве людей, а в том, что они делали.

— Мне двух! — кричала дородная женщина в шляпке, размахивая кошельком. — Самых пушистых!

— А мне шестерых! — басил мужик в рабочей робе. — Запишите на Петрова!

— Мне четверых заверните! О, а с клеткой можно да?

— А мне троих! Можно без клетки, я их в карманах понесу!

Это было похоже на биржевую панику, только вместо драгоценных акций скупали грызунов. Мои хомяки, которых я с таким трудом распихивал по одному, теперь разлетались, как горячие пирожки в голодный год.

— Да ладно, — удивился я. — А что случилось? У нас на районе хомяки стали в моде? Новый тренд? Или кто-то пустил слух, что они золото приносят?

Я подошёл к женщине, которая уже прижимала к груди клетку с двумя хомяками.

— Простите, мадам, — вежливо обратился я. — А зачем вам сразу два? Вы их разводить собираетесь?

— Неважно! — отрезала она, глядя на меня счастливыми, чуть безумными глазами. — Мы просто давно хотели.

— Давно? — уточнил я.

— Да! Всю жизнь мечтала! — подхватила она. — Раздумывала, это очень важная покупка… Ответственный шаг! А тут шла мимо, и сердце ёкнуло! Поняла — пора!

Я перевёл взгляд на мужика, который сгребал клетки.

— А вам зачем шесть?

— Ну… это… — он замялся. — У меня семья большая. Каждому по хомяку. Чтоб не ссорились. Давно хотели, вот!

Всё это выглядело крайне подозрительно. Спонтанная массовая любовь к грызунам? Не бывает так.

Я прищурился. Мой взгляд скользнул по толпе. И тут я заметил деталь, которую упустил сначала.

С женщиной был ребёнок. Мальчик лет семи. Он стоял рядом, жевал что-то и выглядел… неестественно здоровым. Румянец во всю щёку, ясные глаза, энергия бьёт ключом. А ведь я видел его ауру — там были следы недавней затяжной болезни.

Я посмотрел на другого ребёнка, девочку с косичками, пришедшую с мужчиной. Та же история. Идеальное здоровье, мощная, плотная аура, как будто её накачали жизненной силой под завязку.

Третий ребёнок… Четвёртый…

Все дети в этой очереди светились здоровьем, как лампочки.

Пазл в моей голове сложился с громким щелчком.

— Валерия, — тихо позвал я. — А можно тебя на минуточку?

Мы отошли в сторону, подальше от гудящей толпы. Я наклонился к ней и прошептал на ухо:

— Слушай, а ты когда давала задачу хомякам раздать те жвачки… ты же сказала им сделать это подальше отсюда, да?

Валерия моргнула.

— В парке сказала раздать. Я им даже карту показала!

— Так парк находится в нескольких метрах отсюда, — напомнил я.

— Ну да, — кивнула она. — Через дорогу. Это же самое людное место.

— Понятненько, — протянул я, глядя на счастливых родителей и их детей. — Ещё бы.

Связь была очевидна. Хомяки в своих милых чёрных костюмчиках раздали детям в парке мои «неудачные» экспериментальные жвачки. Дети их съели. Моментальный эффект исцеления и прилива сил сработал на ура. Родители, увидев такое чудесное преображение, связали это с появлением «волшебных» зверьков.

И теперь они пришли к источнику. Не за лечением. А за талисманами. Они думают, что эти хомяки приносят здоровье и удачу.

С одной стороны — опасно. Если кто-то из них где-то расколется, если кто-то из родителей окажется слишком дотошным… могут возникнуть вопросы. И тут появятся люди, которые начнут раскапывать, что это за чудесное исцеление, откуда взялись жвачки и кто их синтезировал. А это — прямой путь в застенки какой-нибудь корпорации или Тайной Канцелярии.

Но с другой стороны…

Я посмотрел на кассу, которая уже не закрывалась от денег. Посмотрел на пустеющие клетки с хомяками, которых мне и так девать было некуда.

В принципе, если поставить производство этих жвачек на конвейер… Сделать их менее мощными, чтобы эффект не был таким шокирующим, а более мягким и накопительным… И раздавать их здесь, как бонус к покупке питомца…

То количество раздаваемых хомяков увеличится ещё больше. Я смогу не только избавиться от перенаселения, но и создать целую сеть лояльных клиентов, чьи дети будут самыми здоровыми в городе. А здоровые дети — это счастливые родители, которые готовы платить.

А риски… Ну, риски есть всегда.

— Знаешь, Лера, — сказал я, глядя на то, как ещё один хомяк перекочёвывает в руки восторженной девочки. — А может, это и неплохо.

— Ты о чём?

— О маркетинге, — усмехнулся я. — В общем, задумаюсь о расширении производства кондитерских изделий. А пока — иди, продавай.