Худший из миров

Глава 7. Смирение

Подобно тому, как любой род можно возвести к какому-нибудь давно умершему королю, в любом действии можно разглядеть зерно некой потенциальной катастрофы. Достаточно только предусмотреть все возможные последствия.

Ричард Скотт Бэккер

— Так вот ты какое, логово зла и разврата, — рассматривал Ерфу фан Гассан столицу враждебного княжества.

Пока от стен главного города Гилии приходилось держаться на довольно почтительном расстоянии — не все силы Ератофании подтянулись к столице.

Архонт-полулев изменил тактику, предпочитая масштабным нападениям мелкое вредительство, изматывающее войска Ератофании и Оноишраста. Крысы портили провизию, на обозы и гонцов часто нападали дикие звери. Птицы постоянно кружили над армией захватчиков, не атакуя, но следя за всеми перемещениями — засады и внезапные набеги теперь редко увенчались для ератофанцев успехом. По отдельности все эти мелочи не могли остановить победоносное шествие праведников по землям неверных, но в совокупности очень замедлили продвижение. Любая серьёзная война — это в первую очередь про организацию и снабжение, битвы служат лишь кульминацией долгих лет подготовки. И удары по тылу заставляли военачальников тратить уйму сил на обеспечение безопасности до того превосходно работавших цепочек коммуникации и поставок.

Сами неверные тоже не спешили принимать большой бой, предпочитая выжигать на пути наступающей армии всё, что было невозможно затащить в город. Логика была понятна: защищаться всегда проще, чем нападать, пускай ератофанцы бьются об стены, разменивая десяток своих солдат на одного вражеского. Гилия уже не раз побеждала в войнах с Ератофанией по такому сценарию, правда, тогда на помощь приходили ей, а теперь подмога шла с юга к ератофанцам. Оноишраст разбил небольшую армию гиликов и осадил пятый из шести крупных городов Гилии. Когда армии двух великих княжеств сойдутся к столице неверных, перевес станет уж слишком значительным. На сей раз Гилию не спасёт даже чудо.

— Говорят, что гилики считают нас примитивными, предсказуемыми, — продолжил Ерфу фан Гассан свой монолог. — Мол, мы действуем всегда так-то и сяк-то, не меняем стратегию. Но разве сами неверные ведут войну иначе? Это слишком ответственное мероприятие, чтобы просто так рисковать. Меняется расстановка сил, но методы ведения боевых действий на протяжении столетий всё те же. Накопить силы и разбить ударным кулаком оборону противника! Затем двигаться вглубь вражеской территории, покуда враг не очухается и вновь не соберёт свои силы. Атаки, контратаки и поиск союзников — вот на чём всё основано! Хвалёные манёвры и военные хитрости обычно играют вспомогательную, локальную роль, просто именно их любят описывать летописцы. Вся слава достаётся военачальникам, якобы придумавшим неожиданный ход, а не рядовым солдатам, на плечи которых ложится основная работа. Грязная работа, кровавая и жестокая. Но такая необходимая для правого дела…

Формально Ерфу фан Гассан считался руководителем живорезов, а не военачальником, но все знали: ни одно важное решение в этой военной кампании не может быть принято без его одобрения. Мясник пользовался покровительством самого архонта-полушакала, некоторые называли его даже правой рукой полубога. Ерфу фан Гассан обладал наиболее полной картиной происходящего из собравшихся полководцев, но всегда стремился казаться ближе к народу, причислить себя к рядовым исполнителям. Живорез не просто не боялся выпачкать руки, он покрывал себя кровью врагов с головы до пят целиком. Ибо сказано в Учении: «удобнее дракону втиснуться в бойницу, нежели занимающему высокое положение в обществе приблизиться Господу». Вадабаоф любит простоту нравов, а не хитрых подлецов и подлиз.

— Начинайте окапываться, наш лагерь должен быть полностью окружён рвами и частоколом. Штурм столицы не начнётся, покуда не соберутся все силы праведников, включая воинство Оноишраста. Так что обеспечение собственной безопасности сейчас превыше всего. Только когда укрепимся, мы начнём обстреливать город чумными телами, строить осадные башни, рыть подкопы, в общем, вести себя как обычно, — Мясник хищно улыбнулся. — По крайней мере, всё должно выглядеть привычным и предсказуемым. Ибо только в таком случае удастся сделать гиликам неприятный сюрприз.

Увидев заинтересованность на лицах собравшихся вокруг него полководцев, Ерфу фан Гассан заговорщицки подмигнул:

— Я понимаю, что каждый из вас хочет выделиться. Придумать нечто новенькое, особое, эффективное. Но на сей раз за вас уже всё придумано, вам нужно лишь строго следовать плану. Вы знаете, что я не большой любитель манёвров, но их есть у меня!

* * *

Машиар Йот чувствовал, как вокруг сгущается тьма. Нет, он не мог её видеть, но ощущал всем своим существом. Что-то недоброе повисло в воздухе над раскисшим трактом в паре недель пути от столицы. Ясновидец в таких вопросах не ошибался.

Но невзирая на дурные предчувствия, Машиар упрямо брёл вперёд, лишь изредка останавливаясь для сна, перекуса и пополненья запасов. Иногда он продолжал идти даже ночью, ведь для слепца темнота не являлась помехой.

Незрячий путник был привычен к неудобствам и неурядицам во время дороги. За годы странствий его не раз грабили, избивали. Он выглядел лёгкой добычей и в какой-то степени действительно ей являлся. Ведь что может противопоставить слепой зрячему? Ничего, если… Но вот это самое «если» Машиар старался держать под строгим контролем.

«Лучше быть обманутым, чем соврать. Лучше быть ограбленным, чем отнять. Лучше быть побитым, чем убить самому», — для Машиара это были не пустые слова из Учения, а руководство к действию. Свою силу он старался применять крайне редко.

И дело было не в какой-то абстрактной морали, просто Машиар Йот хорошо понимал источник своих дарований и знал, к каким разрушительным последствиям могут привести его действия. Ясновидение — это ведь не про предопределённый образ будущего, как думает большинство обывателей. Ясновидение — это видение тенденции, понимание того, что произойдёт, если всё останется как сейчас. Но когда начинаешь в эти видения погружаться, то перед тобой предстаёт почти бесконечное множество вероятностей, а затем приходит понимание, что любая мелочь может повлечь за собой неостановимую лавину событий. Поступил в какой-то ситуации так или этак, и всё, не только твоя судьба, но и судьбы целых народов могут кардинальным образом поменяться! Ответственность, ясновидение — это в первую очередь большая ответственность. И Машиар Йот старался не перекладывать её на чужие плечи, а нести сей груз, покуда возможно.

Если можно было перетерпеть, он покорно выносил любые, даже самые несправедливые лишения. В конце концов Машиар давно стал слепым, а это уже само по себе ежедневная пытка, которая за десятилетия научила его дух смирению. Вот только ясновидец знал, что близок час, когда все сдерживающие факторы будут отброшены. Грядёт буря, в которой сойдутся воистину могучие силы!

Машиар брёл по пустынной дороге, за весь день он встретил всего пару путников. Ератофанцы стягивали свои войска к столице Гилии, бежать туда уже было поздно. До Машиара дошли слухи, что на гиликов напал Оноишраст, следовательно, путь к Древу Незнания тоже становился с каждым днём всё опаснее.

Легендарное дерево росло на нейтральной территории почти в самой середине Плеромии. Оно находилось на границе сразу трёх великих княжеств: Оноишраста, Гилии и Рафаирафии. С западным княжеством у гиликов были добрососедские отношения, но оноишры уже наверняка заняли все приграничные земли Гилии на юге. Едва ли они проявят жалость к паломникам, южане недалеко ушли от фанатичных ератофанцев по части жестокости.

Ясновидца всегда удивляла нулевая терпимость верящих в одного и того же Бога людей друг к другу. За трактовку каждой строчки священного текста были пролиты реки крови, истреблены целые семьи, рода, города, нации, государства. Каждый стремился доказать, что только он достоин благословения свыше. Каждый считал себя правым, а всех остальных богохульниками. Каждый легко находил себе оправдание, убивая практически не отличающегося от себя человека. Как будто небесную благодать можно снискать лишь насилием… Один Господь, одно Учение, шесть разных трактовок и горы трупов — так было предначертано с давних времён, но неужели ничего нельзя с этим сделать? В самом ли деле обязательно должен остаться лишь кто-то один? Или это просто благовидный предлог для резни?

Даже не топот, а скорее чавканье по грязи копыт прервало тягостные измышления Машиара. Вспомни дерьмо, вот и оно. Ясновидец совершенно отчётливо ощущал запах чужеземцев. Значит, его время пришло. Слепой мужчина грустно вздохнул, сгорбился пуще прежнего и продолжил свой путь навстречу опасности. Убежать от конных воинов у незрячего всё равно не получится. Лучше не провоцировать захватчиков активными действиями. А если уж не получится…

— Тпру! — первый из всадников осадил лошадь в нескольких метрах от Машиара, перегораживая дорогу одинокому путнику. — Куды идёшь, дядя? Заблудился?

Ясновидец остановился, ощущая жар похрапывающей перед ним лошади. Вытянул вперёд дрожащую руку, аккуратно дотронувшись кончиком посоха до живой преграды.

— Ты чё, не только слепой, но ещё и глухой? Куды прёшь!

Рядом с первым оноишром остановился второй наездник на лошади. Это явно был конный разъезд. Захватчики разведывали новую территорию.

— О, какая встреча! А я тебя знаю! — решил поиздеваться над незрячим человеком второй воин. — Помнишь меня? Давно не виделись, дядя! Виделись, ха-ха-ха!

Рядом остановилось ещё двое конников, окружив Машиара со всех четырёх сторон:

— Пришёл поглазеть на новых правителей Гилии, дядя?

— Слепая курица вышла поприветствовать победителей!

Всадники принялись кружить вокруг слепого человека, соревнуясь в издёвках над его очевидным недугом. Все четверо говорили с ярко выраженным южным акцентом, странно растягивая слова и путая ударения. Тем не менее их речь была понятна для Машиара: несмотря на не самые тёплые отношения, между Оноишрастом и Гилией всегда шла торговля, представители двух народов могли без труда договориться друг с другом. Естественно, в тех ситуациях, когда необходимость в мирных переговорах присутствовала. В случае явного превосходства одной из сторон общение сводилось в основном к провокациям и угрозам.

— Вышел гилик погулять, хвать, стал глазки он терять!

— Кто-то украл мои глаза! Мои глаза! Кто-нибудь видел их?

— А может, он просто не может смотреть на позор Гилии, вот и ослеп?

— Эй, папаша, не видел тут в округе ничего интересного?

— Я понял, он уже встречался с нашими. Ребята ему глаз на жопу натянули!

Глаз, глаз, глаз, глаз… Какая же это остроумная насмешка над слепым человеком! Машиар спокойно стоял, облокотившись на посох. Пусть ребятишки развлекаются, ясновидцу случалось терпеть куда более серьёзные издевательства. Лишь бы только ему не пришлось применить свою силу…

— Ничего дома не забыл, дядя? Посох, котелок, голову… Ой, глазки не взял!

— И забрал Господь у гиликов их глаза! Потому что смотрят, но не видят ничего, кроме того, что хотят!

— Око за око по-другому трактуется, гилик. Если тебе выкололи глаз, надо выколоть второй глаз врагу, а не себе!

— О, кажется, я нашёл твои глаза, дядя! Смотри!

Один из воинов спешился, поднял с грязной раскисшей дороги два камня. Подойдя к Машиару, преувеличенно заботливо вставил камушки в пустые глазные впадины путника.

— Вот так гораздо лучше, ха-ха-ха!

Издёвки над Машиаром начинали приобретать всё более грубые формы:

— Ну-ка покажи язык, а то всё молчишь и молчишь, может, у тебя и языка нету?

— А не. Есть-есть! Почему не чистишь налёт на языке, нечестивый?!

— Попробуй ему в ухо крикнуть. Вдруг он глухой.

— А-а-а-а-а-у-у-у-у-у-у!!!

— Ишь как дёрнулся! Значит, слышит.

— Может, ему ещё что-нибудь выколоть или оторвать, чтобы разговорился?

— Давайте оторвём ему уши!

— Тогда он точно нас не услышит.

— Тогда давайте отрежем гилику нос?

— Он же совсем страшным будет без глаз и без носа.

— Ладно, предлагаю просто повесить его на том дереве, пусть висит на петле и следит за дорогой.

— Добро! Повешенные гилики — лучшие украшения вдоль дороги!

— Слезайте, доставайте верёвку.

— Давай мы тебя проводим, дядя. Во-о-он до того дерева.

Две пары крепких рук в толстых кожаных перчатках схватили Машиара и бесцеремонно поволокли его на обочину.

— Чё ты так в посох вцепился, дядя? Осторожнее, а то ещё заденешь кого. Придётся руки тебе тогда отрывать.

Поняв, что злые, но всего лишь шуточки кончились, Машиар забормотал молитву, моля Творца всего сущего дать ему снисхождение.

— Чё он там бормочет?

— Кажется, молится.

— А-а-а, сурьёзное дело. Ну пускай, пускай. Может, зачтётся в Пекле.

Ясновидец продолжал просить милость у своего Господа. У людей он не просил ничего. Знал, что словами лишь ещё более раззадорит горячих южных парней.

— Прости им, ибо не ведают, что творят…

— Давай, закидывай верёвку вон на тот сук.

— Отпусти им грехи, Господи…

— Крепко петлю затянул? Смотри, чтобы не порвался узел, как в прошлый раз.

— И меня прости, Всемогущий…

— Наклони чуть-чуть голову, дядя. О, петля в самый раз!

— Ибо я снова грешу, применяя дарования свои во вред роду людскому…

— Ну чё, тянем?

— Прости меня, Господи, ибо я прощать пытаюсь, но по-настоящему не умею!

— И раз…

Машиар почувствовал, как верёвка впивается ему в шею, а его ноги отрываются от земли. Что ж, чужеземные захватчики сами избрали свою судьбу. Выбрали, жить им или умереть. Это больше не ответственность Машиара.

Смех чужеземцев резко прервался. Тело ясновидца зависло над землёй, но повешенный не дрыгал ногами, не испытывал дискомфорт. Машиар Йот спокойно схватил двумя руками толстую петлю и разорвал её, словно та была тонкой ниточкой.

Сделал шаг по воздуху к ближайшему оноишру, опустил правую ладонь на изумлённое лицо воина. Крепко сжал пальцы, отчего череп чужеземца лопнул, выплёскивая из расколовшегося лба своё содержимое.

Машиар развернулся к двум всё ещё держащим верёвку бойцам. Поднял по направлению к ним ладони, развёл их широко в стороны и хлопнул в ладоши.

Два воина поднялись в воздух, отлетели на небольшое расстояние друг от друга, а затем врезались с такой силой, что их кости хрустнули, словно сухие веточки. Переломанные тела безвольно упали на землю.

Последний чужеземец бросился назад к лошадям — Машиар рассмеялся. На месте его пустых глазниц засиял яркий свет, испугавший лошадок, которые бросились врассыпную.

Убегающий оноишр упал, жалобно скуля, пополз по грязи прочь от слепого, но оказавшегося вовсе не таким уж беспомощным человека. Машиар легко шагал вслед за чужеземцем по воздуху, наблюдая светом на месте глаз за потугами ещё минуту назад такого бесстрашного воина. С негодяями так всегда: они необычайно смелы, пока чувствуют своё превосходство. И скулят как побитые собаки, когда встречают сопротивление.

Машиар опустился на землю прямо перед лицом воина. Перетрусивший человечек сразу же принялся целовать его грязные ступни. Льющийся из пустых глазниц свет наблюдал за унижающимся оноишром, словно за интересной букашкой.

— Хочешь жить? — роковым раскатом прогремел голос Машиара.

Воин заскулил ещё жалобней прежнего.

— Тогда поднимись, дай мне ощупать твоё лицо…

Дрожа всем телом, оноишр с четвёртой попытки всё-таки сумел встать на непослушные ноги. Ежесекундно сглатывая, подставил своё лицо под чуткие пальцы Машиара.

— Всему есть цена, оноишр. Ты столь много шутил про мой физический недостаток… Давай поменяемся местами? Я заберу себе твои глазки, а ты оценишь, какого это, всё время жить в темноте. Ты согласен? Впрочем, твоё мнение уже совершенно неважно. Будет больно, прости.

Над безлюдной дорогой разлетелся истошный визг.

Один человек навсегда потерял, а другой на время вновь обрёл зрение.

Такого было наказание захватчиков за жестокость. Такова была награда Машиара Йота за смирение.

Таково право сильного.