Хронопилот

1

На залитой полуденным солнцем лесной прогалине, поросшей папоротниками и земляникой, чуть покосившись набок, стоял «Ли-2». Под крылом, прямо на земле лежал Алекс Химмель, вдыхая ароматы хвои и трав и слушая пересвисты и трели невидимых птиц. От солнечного света и свежести соснового бора приятно кружилась голова. Так вот каким воздухом дышали предки двести лет назад!

ОТТО, мнемокристалл с памятью которого Алекс поместил в Кибермозг гравилета, металлическим шепотом проповедовал недопустимость временных парадоксов и ратовал за скорейшее возвращение в будущее.

— Не понимаю, что вас удерживает здесь, сэр? — вежливо вопрошал он.

Алекс не отвечал, он думал о своем. Было бы неплохо наведаться в город. Но это крайне рискованно. Оккупационные власти, вероятно, контролируют окрестности и держат мирное население в постоянном страхе за свое будущее. Возможно, проводятся карательные операции против партизан и сил городского подполья — если существуют те и другие. Нельзя исключать вероятность облав. И если все это принять во внимание, то трижды прав ОТТО: надо поскорее уносить ноги, пока они еще целы. Тем более что программа полета почти выполнена.

Хельга, легко порхая среди зелени и цветов, собирала редкие последние ягоды этого лета. Окружающий мир не восхищал ее. Она лишь определяла процентное содержание канцерогенных веществ в почве и воздухе и сопоставляла эти данные с исходной информацией из третьего тысячелетия. Вывод напрашивался сам собой: в будущем было куда опаснее дышать свежим воздухом и лежать на земле. Хельга была прекрасным наблюдателем и аналитиком, оценивала действительность по степени безопасности для человека.

ОТТО выгрузил из контейнера, замаскированного под бомболюк, четыре почти одинаковых пятидесятикилограммовых валуна. Это и были начиненные биокомпьютерами хрономаяки, которые должны были поведать руководству Хроноразведки о том, что беспримерный эксперимент оправдал их надежды.

Неслышной поступью Хельга подошла к Алексу, опустилась возле него на колени и протянула сложенную лодочкой ладонь, полную земляники:

— Попробуй, любимый!

ОТТО опять не упустил случая напомнить о своем существовании:

— Сэр, я рекомендовал бы вам поторопиться. Нас обнаружили. Вы знаете, что собой представляет немецкая служба безопасности? Они поднимут на ноги гарнизон, дислоцированный в Брянске, и прочешут лес. Что тогда прикажете делать, открывать беглый огонь, или удирать сломя голову?

— Не обязательно сразу бежать в будущее. В любое время можно сменить место стоянки. К тому же я подумываю о вылазке в город.

— Это безрассудство, сэр! Я категорически против! — твердо заявил ОТТО. — Я не поручусь за вашу безопасность. К тому же в этом случае велика вероятность временных парадоксов.

Алекс попробовал убедить биотронного друга в обратном.

— Пойми же, ОТТО, мы попали в тупиковое ответвление хронополя, где законы причинности не действуют, и твои парадоксы — теоретический абсурд.

— Это не доказано! — ответил ОТТО.

— Да здесь, если хочешь знать, можно делать все что угодно, и это никак не отразится на нашем будущем, поскольку у этого мира будущего может не быть вовсе.

— Однако эта реальность существует как минимум четыре года, — парировал ОТТО. — То есть этот мир проявил себя как достаточно стабильный.

— Но не станешь же ты утверждать, что эта реальность — единственно верная, та, что нас породила?!

— Не стану. Это иная реальность, но она также имеет право на эволюцию. Если уж на то пошло, то еще неизвестно, какая из реальностей является истинной.

— Ну, ты даешь! — не выдержал Алекс. — Твои рассуждения — сущий бред!

ОТТО обиделся и замолчал.

— Ладно, старина, не дуйся! — понял свой промах Химмель. Нельзя было забывать, что Кибермозг обладает весьма болезненным самолюбием, а потому очень раним. — Я не хотел тебя обидеть!

Пока ОТТО и пилот спорили, Хельга определилась на местности и обозначила хрономаяками вершины идеального квадрата со стороной длиною в сто метров. В центре квадрата стоял гравилет. Чуть позже Алекс включил все четыре маяка, а ОТТО выстрелил в воздух фоторакетой, с которой через полминуты был получен качественный снимок лесной вырубки, сделанный в инфракрасных лучах. В центре снимка симметричной кляксой чернело пятно гравилета, и изумрудной зеленью невидимых глазом лучей горел периметр хроноквадрата. Аппаратура функционировала нормально.

— Генерал Бартон будет доволен, — насмешливо сказала Хельга и позвала: — Алекс, пора загружать информацию.

— Сейчас, — кивнул хронопилот, возясь в гравилете с выносной клавиатурой первого маяка. — ОТТО, я буду лаконичен. Напишу одно слово — «ТУПИК» и поставлю дату. Хорн умный, он поймет.

— Сэр, я сейчас вот о чем подумал. Если параллельная реальность в скором будущем не сливается с истинной реальностью, то куда, собственно, мы будем возвращаться?

Хронопилот остановился как вкопанный. Слова Кибермозга явно ему не понравились. Подошедшая Хельга тронула его за рукав комбинезона:

— Алекс, мне показалось, что вон из той чащобы кто-то следит за нами!

2

Шеф Брянского гестапо оберштурмбаннфюрер СС Ренке мерил шагами диагональ своего кабинета. За окном ярко светило солнце, неумолчно ворковали голуби. «Голуби везде голуби. И в Берлине, и в Риме, и в Брянске», — отвлеченно думал Ренке, и его интеллигентное ухоженное лицо посещала редкая теплая улыбка.

Ренке был плотен, широк в плечах, коренаст. Лицо широкое, властное; лоб изрезан морщинами. Глаза — под нависшими бровями — выцветшие, неопределенного цвета.

Два года провел Ренке в русской провинции и давно привык к тому, что сидит в глубоком тылу. Он вел размеренную жизнь холостяка, насколько это было возможно в военное время. Но к службе своей относился с особым рвением, требуя того же и от других. По вечерам Ренке посещал офицерское казино, но никогда не играл. Пил мало, женщинами почти не интересовался.

Начальство его не жаловало. Он был упрям, заносчив и дерзок. Зато быстро навел порядок на Брянщине. Не так давно лес кишел партизанами, теперь же о них осталась только жалкая память. Один Бог знает, сколько декалитров «Циклона Б» пошло на очистку леса от «красной заразы». Зато теперь беспокоиться не о чем. В дальних лесах уничтожено все живое: люди, звери, птицы, а в ближних прятаться негде.

Год назад вдруг появились новые заботы. В Брянск прибыла группа военных инженеров. Шли разговоры о строительстве какого-то сверхсекретного объекта. Инженеры колесили по лесу, и Ренке с ног сбился, обеспечивая их безопасность. Наконец оптимальное место для объекта было найдено, все документы оформлены. В лесу поставили бараки концлагеря для будущих строителей. Привезли и разместили свыше десяти тысяч трудоспособных мужчин. Именно эти заключенные проложили дороги и линии связи, провели железнодорожную ветку, построили аэродром, многочисленные подземные коммуникации и главное — секретный объект, который в официальных документах называли лаконично: «ПОЛИГОН». Когда основные сооружения были построены, заключенные отрыли могилы для себя. Они слишком много знали.

Бараки опустели. Лагерь, лагерное начальство и обслуга стали ненужными в Брянске. Им на смену для обеспечения охраны объекта прибыло спецподразделение СД под командованием штандартенфюрера Моллера. Включало оно и роту саперов СС оберштурмфюрера Ринка. Саперы протянули по периметру ПОЛИГОНА колючую проволоку и пустили по ней ток, а подступы к ПОЛИГОНУ и пространство вдоль железнодорожной ветки заминировали.

Чуть позже в двух километрах северо-восточнее объекта был развернут авиаполк люфтваффе, по периметру встали зенитные батареи. Внутреннюю охрану через цепь дотов осуществляли эсэсовцы. В распоряжении Моллера имелась даже танковая рота дивизии СС «Мертвая голова».

Теперь ПОЛИГОН представлял собою неприступную цитадель, о назначении которой в Брянске знал разве что сам Моллер. Секретные работы внутри объекта продолжались. Из Германии стали приходить эшелоны с оборудованием и комплектующими. Монтажом занялись высококвалифицированные рабочие и инженеры, все поголовно члены нацистской партии.

Ренке не стремился узнать о ПОЛИГОНЕ больше, чем полагалось знать шефу гестапо. Он мог только догадываться о его назначении, и его самые скромные предположения заставляли Ренке неустанно заботиться о своевременном пресечении вражеской агентурной деятельности.

Поэтому когда шеф гестапо узнал, что на вверенной ему территории начал работать русский радист, он лично возглавил операцию «Пеленг». В распоряжении оберштурмбаннфюрера было две машины — пеленгатора и группа дешифровки.

Но радист был неуловим. Он произвольно менял время выхода в эфир, пользовался каждый раз новым шифром, был мобилен и хорошо знал окрестные леса. Его отчеты были предельно лаконичны. Ответов он не получал, а может быть, и не ждал их.

— Самым талантливым и преданным, как правило, не доверяют, — говорил по этому поводу штурмфюрер Фогель, подавая Ренке расшифровку очередной радиограммы. — Сегодня русский продублировал сообщение от семнадцатого числа.

— В Омске, видимо, не спешат верить своему шпиону, — сказал Ренке, просматривая колонки цифр и короткий текст под ними.

— Этот «Курт» очень торопится: открыто сообщает дату, — комментировал Фогель, пока Ренке, подперев рукой щеку, дотошно всматривался в текст. — Как вы думаете, герр оберштурмбаннфюрер, что именно произойдет двадцать пятого?

— Противник неплохо информирован, вот что я думаю, — ответил Ренке. — Готовится диверсия. На днях надо ждать парашютистов.

— Но поверит ли «Курту» Омск? Берия повсюду видит провокаторов и предателей.

— Берия не жалеет агентов. Десятком больше, десятком меньше, для него это роли не играет. А у большинства его агентов выбор небольшой: либо лагерь, либо могила.

С этими словами Ренке потянулся к телефону, резкими движениями крючковатого пальца набрал номер телефона Моллера и замер в ожидании. На том конце провода долго не снимали трубку. Наконец надменный голос прошелестел тусклое «Слушаю».

— Штандартенфюрер, — Ренке напрягся, говорил явно через силу. Моллер был выскочкой, быстро карабкавшимся по служебной лестнице. И хотя к нему благоволил сам Гиммлер, таких Ренке терпеть не мог. — Говорит Ренке из гестапо, у меня для вас важное сообщение.

— Говорите, я слушаю.

— Штандартенфюрер, я уже докладывал вам о русском радисте…

— Вы его до сих пор не поймали?!

Ренке проигнорировал вопрос.

— Мои люди перехватили и расшифровали его донесение, — сказал он. — Радист сообщает своему руководству дату…. Двадцать пятое. Вам это ни о чем не говорит?

Моллер долго молчал, недоумевая, как могла эта сверхсекретная информация дойти до советского агента.

— Нет, это мне ни о чем не говорит! — солгал он.

— Может быть, на двадцать пятое намечены какие-то работы, опыты? — стал допытываться Ренке.

— Во всяком случае, вас, Ренке, это не касается, — довольно резко ответил Моллер и уже мягче добавил. — Если вас не затруднит, прочтите текст радиограммы целиком.

Ренке прочел. Опять наступило тягостное молчание. Моллер обдумывал свой ответ.

— Благодарю вас, оберштурмбаннфюрер, я приму к сведению вашу информацию, — сказал Моллер и повесил трубку. Ему необходимо было срочно переговорить с Берлином.

Ренке хладнокровно бросил трубку на рычаг телефона и нравоучительно произнес:

— Вот так, Фогель. Пусть теперь Моллер сам позаботится о своей безопасности.

3

Закинув винтовку за спину, сквозь чащу пробирался мужчина в ватнике и кирзовых сапогах. Под ногами трещал валежник. С волос и бороды человека клочьями свисала паутина. Звали этого человека Сил Силыч, хотя по паспорту был он вовсе Кузьма Фомич. Еще с молодости приклеилось к нему такое уважительное прозвище, как бы указывающее на его силу-силушку. И неспроста, ибо силы он был недюжинной: двумя пальцами подковы ломал. Ходил на медведя с ножом. И шла о нем молва, что душегуб он: человека ему убить, что плюнуть.

Прежде он был лесником, имел пасеку, плотничал, но по глупости угодил в тюрьму и отсидел там восемь лет. Вышел перед войной, скрывался от мобилизации, попал в штрафбат, дезертировал и, наконец, оказавшись на родной Брянщине, добровольно пошел в полицию. Трубил усердно, продвинулся по службе. Однако больше всего хотелось Сил Силычу влезть в эсэсовский мундир, чтобы не бояться за свое будущее. Он всячески старался выказать свою преданность, проявлял особую жестокость по отношению к землякам, дважды участвовал в массовых расстрелах.

Ренке, искавший таких людей, пригрел и обласкал Сил Силыча, сделав его своим тайным осведомителем. Фамилия у Сил Силыча была смешная — Барсук, и Ренке решил не ломать голову, подыскивая кличку новому агенту, а сделать ею саму фамилию.

— Барсук С. С., - острил он. — Где тебе, скотина, служить, как не в СС.

Прошлой ночью ездил Барсук в родную деревню к бывшей жене. Заночевал, изрядно накачался самогоном, а утром с больной головой, вздыхая и охая, побрел через лес в город, да заплутал. Дивился, что сыграл лукавый с ним такую шутку, ведь вырос почти что в лесу, знал здесь каждое дерево. Ан нет, угораздило. Вот теперь и лез через бурелом, сам не зная куда.

Когда впереди послышались голоса, Барсук остановился и прислушался. «Не дай Бог, на секретный объект вышел, — тоскливо подумал он. — Тут либо на минах подорвешься, либо собаками затравят, но живым уйти не дадут».

Говорили совсем близко, вроде, по-немецки, но Сил Силыч почел за благо не высовываться, а понаблюдать из кустов. А то ведь немцы сначала стреляют, а уж потом разбираются, кто да что. Недавно сослуживцу его — Грищенко — ни за что влепили пулю между глаз: покуражились. А труп для обозрения на столбе повесили. Да еще — смеха ради — табличку на грудь нацепили. Якобы партизан.

Партизан-то почти всех в лесу повывели — газом травили. Те, кто выжил, по болотам сидят да осоку едят. «Большой земли» теперь нет: из Омска сюда не очень-то налетаешься. Ни жратвы, ни медикаментов. Вот и сидят народные мстители по норам голодные да больные. А пуще того, злые, как собаки бешеные. Боятся их немцы, потому как смертники они, на все готовые.

Барсук пошел осторожнее, ступал мягко, пружинисто, каждой ветке кланялся. Подошел к знакомой вырубке и обомлел. Стоял посреди прогалины краснозвездный самолет, а около него туда-сюда сновала девушка. Странная какая-то. Вся в черном обтягивающем трико, как акробаты в цирке. А до чего смазливая, таких в жизни и не бывает! С кем-то по-немецки разговаривает, с каким-то мужиком, но того не видать. Стало быть, в самолете сидит. Сколько же их всего тут? Не может быть, чтобы двое.

Вдруг Сил Силыч увидел, как девица рванула с земли трехпудовый камень, взвалила его себе на плечо и с такой ношей спокойно пошла к краю вырубки.

— Ни хрена себе! — подивился Барсук. — Ай да дивчина! Пожалуй, не слабее меня будет. Однако, не немка она.

Он перевел взгляд на самолет, и тут до него дошло, что самолет — не птица, не мог он зависнуть над вырубкой и опуститься на траву, даже не примяв ее колесами. Все было так, будто некий великан пронес «Ли-2» над соснами, держа двумя пальцами за фюзеляж, и нежно, не задев и травинки, опустил его в узкое окошко прогалины.

Барсук попятился. Шкурой он дорожил, лезть не в свое дело не собирался. Однако доложить — надо. А в гестапо, разберутся, что к чему. От знакомой вырубки Сил Силыч двинулся на восток, отыскал тропу и уже уверенно зашагал в сторону города.

4

В ставке Берии в Омске царила нервозная обстановка. Истинного положения дел до главнокомандующего старались не доводить. Лучшие военачальники либо погибли, либо были репрессированы. Шесть фронтов — Северо-Западный, Уральский, Центральный, Южный, Забайкальский и Амурский — трещали по всем швам. На востоке едва сдерживали Квантунскую армию. На западе немцы явно готовились к новому наступлению. СССР практически больше не существовал, его впору было называть ССР — Сибирской Советской Республикой.

Берия метался по ставке, как загнанный волк. Всем было ясно, что он не способен контролировать ситуацию. В некоторых горячих молодых головах рождалась мысль о смене лидера.

Воскресное выступление Геббельса по радио произвело в ставке эффект разорвавшейся бомбы. Берия запаниковал, потом разъярился и срочно потребовал к себе Королева и Курчатова, с некоторых пор работавших в одном КБ.

— Вы знаете, что Геббельс откровенно угрожает нам атомной ракетой?! Я вас спрашиваю, почему СССР до сих пор не располагает таким оружием, как «Фау-4»?

— Товарищ Берия, — ответил Курчатов, — в нашем КБ год назад создана атомная бомба. В качестве средства доставки мы могли бы использовать новейшие бомбардировщики. Сейчас ведутся работы по созданию более мощной, водородной бомбы.

— Все это я знаю, — отмахнулся главком. — Но армии необходима современная баллистическая ракета, а товарищ Королев искусственно затягивает испытания!

— Товарищ Берия, — как можно тверже проговорил Королев. — Определенно могу сказать одно: межконтинентальная ракета будет готова не раньше, чем через полгода.

— А вы подумали, кому ваши ракеты будут нужны через полгода?! Я требую форсировать испытания и в двухнедельный срок доложить о готовности первой партии ракет с атомными зарядами! Где они будут развернуты, под Салехардом?

— Да, товарищ Берия.

— Не слишком близко от линии фронта?

— Зато ближе к Берлину, — сказал Курчатов.

— Северо-Западный фронт достаточно крепок, — добавил Королев.

— Выполняйте, — нервно махнув рукой, Берия вышел из кабинета. Королев с Курчатовым недоуменно переглянулись и пошли к дверям.

В соседнем кабинете Берия метался из угла в угол. Давая волю своему гневу, опрокидывал стулья, столкнул со стола чернильный прибор и батарею телефонов, бросил в воздух стопку писчей бумаги. Затем мгновенно притих, съежился в кожаном кресле и беззвучно затрясся, не то плача, не то смеясь.

— Коба, Коба! — еле слышно прошептал он и рукой отер жирно блестевший лоб.

Через минуту Берия был снова самим собой — безжалостным, коварным и неумолимым. Выпив рюмку коньяку, Главком вызвал к себе недавнего выдвиженца, генерала Дягилева. Скоро в кабинет вошел коренастый, подвижный мужчина, являвший полную противоположность своему покровителю. Начальник разведуправления Дягилев был, наверное, первым умным и честным фаворитом, с которым Главком всегда разговаривал как равный с равным.

— Здравия желаю, Лаврентий Палыч. Вы звали — я пришел.

— Здравствуй, Николай, — заулыбался Главком. Он был откровенно рад приходу своего любимца, которому ни в чем не отказывал и многое прощал. — Коньяку хочешь?

Дягилев покусал губы и вежливо отказался.

— Николай, я тебя хотел спросить относительно нашей Брянской агентуры. Как обстоят дела? Доложи.

— Агентурная сеть в Брянске уничтожена год назад, — спокойно сказал Дягилев. Он привык, что его по нескольку раз на дню спрашивают об одном и том же. — Уцелел только «Курт», но мы считали его раскрытым и работающим под контролем, потому и перестали ему отвечать.

— Как я помню, это было еще до тебя, Николай. Так считал твой предшественник, оказавшийся врагом народа.

— Совершенно верно, Лаврентий Палыч. А я так не считаю. «Курт» до сих пор информирует нас о строительстве в районе Брянска подземного сборочного цеха «Фау-4». Весной он доложил, что сданы четыре пусковые шахты и две ракеты в любую секунду готовы подняться в воздух. Продолжается монтаж двух других ракет.

— Какова их дальность?

— Порядка одиннадцати-двенадцати тысяч километров. Свободно долетают до Америки.

Берия сглотнул слюну. Он еще раз подумал о том, что нечего надеяться на личную безопасность, отсиживаясь в прифронтовом Омске.

— Какова точность попадания?

— Системы ориентации пока несовершенны, как, впрочем, и у наших ракет. Траектория полета вследствие атмосферных возмущений может значительно отличаться от расчетной.

— Значит, ты считаешь, что «Курту» можно верить?

— Да, Лаврентий Палыч, считаю, верить надо. Особенно в свете последних сообщений. К тому же… — Дягилев замялся.

— Что «к тому же»? — сразу оживился Берия.

— «Курт» — мой бывший школьный товарищ.

— В самом деле? — Берия неподдельно удивился. — Почему же бывший товарищ?

— Мы не виделись с двадцать шестого года. А теперь не знаю, придется ли когда-нибудь встретиться… Так вот, в свете его последних сообщений становится ясно, что он не только не раскрыт, но продолжает активно работать. Уже в одиночку.

— Что же он сообщает?

— Товарищ Берия, — Дягилев почему-то перешел на полуофициальный тон. — Я очень хорошо знаю этого человека и верю ему… Он сообщает о проведении двадцать пятого июля демонстрационного пуска «Фау-4». Фашисты хотят всему миру доказать свои приоритеты в ракетостроении.

— Когда получена шифровка?

— Только сегодня утром, товарищ Берия.

— Ракета оснащена атомным зарядом?

— «Курт» этого не знает.

— Цель, или цели находятся на территории СССР?

— По-видимому, да, товарищ Берия.

— И что вы намерены предпринять?

— Я думаю, следует послать диверсионную группу. Я набросал список оперативников — выпускников разведшколы, хорошо знающих немецкий. У них уже есть боевой опыт. Старшим группы я наметил майора Грома. Задача группы — не допустить пуска ракет и уничтожить коммуникации пусковой площадки.

— Почему же мне не доложили о столь важных событиях? — Берия, медленно наливаясь кровью, поднялся из кресла. — Почему Главком обо всем узнает последним?

— Я шел к вам для доклада, товарищ Берия. Эти полтора часа потребовались для оценки ситуации.

Главком, медленно остывая, опустился в кресло и уже спокойнее заявил:

— Я хочу знать детали операции.

— «Курт» будет ждать группу в районе заброшенного концлагеря. Зная «Курта» как энергичного и инициативного разведчика, я могу поручиться, что у него имеется детально разработанный план операции. Интуитивно чувствую, что у него все продумано.

— Опять придется положиться на вашу интуицию, если больше не на что, — буркнул Главком. — Количественный состав группы?

— Вместе с майором одиннадцать человек.

Берия кивнул уже одобрительно, затем предложил:

— Возможно, десантникам понадобится помощь ученого-ракетчика. Возьмите у Курчатова, у него в КБ много талантливых физиков.

— Так точно, товарищ Берия.

— Но этого мало, Николай. Подготовь к двадцать пятому три новых дальних бомбардировщика, чтобы прямо с заводских испытаний — на аэродром. Договорись с Курчатовым об одновременной доставке трех бомб…. Ты понимаешь, о чем я говорю?

— Товарищ Берия! Вы хотите…

— Если твоя группа не справится с поставленной задачей до двадцати трех тридцати среды, то в ноль часов четверга я отдам приказ нанести упреждающий удар по Брянску.

— Но ведь там наши, советские люди! Каковы будут последствия бомбардировки?

Берия прищурился и, не сдерживаясь, все сильнее раздражаясь с каждым словом, выкрикнул:

— И здесь советские люди. Каких вам больше жалко, Дягилев?