Холодный город

Эпилог

На следующий день Комов вернулся в Колтон. В городе не было уже никаких признаков ужасного происшествия. Работы шли своим порядком.

Для перекрытий оставшихся свободных пространств между радиальными стенами спешно устраивали сложную систему лесов и опалубок.

Так как окончание Южного сектора приближалось к концу, то кое-где замечались уже признаки предстоящего заселения его. В готовых этажах после предварительной работы пылесосов и дезинфекции производилась окончательная отделка и меблировка.

Все стены комнат были покрыты особой эмалевой краской; большое применение получили стенные ниши со складными кроватями, столами и умывальниками. В потолке в небольших плафонах находились источники холодного света. Почти в каждой комнате был установлен радиофон.

В семнадцатом этаже круговой стены производилось оборудование роскошного театра Компании «Кинофон». Отель «Эквитебль» устроил из мелких электрических лампионов огромный плакат по рисунку художника Ли.

В типографии «Вестника Колтона» устанавливалось несколько ротационных машин. Одним словом, по всему чувствовалось, что после периода творческой созидательной работы в Колтоне готовились к тому счастливому периоду, когда изнуряющий зной не будет в силах оказывать на человека свое влияние.

Чтобы придать Колтону больше подобия свободного города, а не огромного футляра из стекла и железобетона, Хэд, по совету Мод и с ее участием, разбил на некоторых участках его цветники и устроил аллеи из тропических деревьев.

— Видишь, Том, — говорила Мод, — и я тоже могу быть на что-нибудь полезна. В создании Колтона есть и моя доля работы.

Комов удивлялся, как могут все так спокойно работать и забыть так скоро ужасы истребления «китайской саранчи». Он считал себя обязанным, продолжать свои поверочные испытания произведенного холодильного оборудования, пока не заявит Тому о своем уходе и его не заменят. К сожалению, Хэд несколько дней не был в Колтоне, так как его присутствие требовалось в Правлении на заседаниях и на заводе Арктической Компании.

Как только Комов увидел Хэда, он, не объясняя истинных причин, просил освободить его от работы и найти нового инженера.

— Что это вы надумали оставить нас, мистер Комов? — сказал ему Том. — Мы очень ценим вас и вы нам очень нужны сейчас. Если же вы твердо решили вернуться в Россию, то, может быть, вам не мешало бы до конца использовать опыт постройки Колтона, чтобы и там создать холодный город. Право, останьтесь еще на два месяца, когда Южный сектор будет функционировать вполне нормально.

После некоторых колебаний Комов согласился. Действительно, было бы жалко оставить Америку, не дождавшись результата того дела, в котором он принимал в течение двух лет такое значительное участие.

Печальный инцидент с китайцами и необходимость устройства опалубки для «атермитовых» сводов вызывали задержку в открытии Колтона на целый месяц.

Постепенно рабочие переходили на соседний сектор, а в южном секторе шла живая работа по окончательной отделке организации гигантского человеческого улья с населением свыше миллиона человек.

Наконец газеты и автоматические фонографы известили:

Мод каждый час спрашивала по радиофону, какая температура воздуха Колтона.

— Уже 35°, — кратко отвечал Том.

Хэд опять стал нервничать последние дни и не спал уже несколько ночей. Он не вернулся к себе ночью, а только немного вздремнул в кабинете на центральной холодильной станции, поминутно просыпаясь и всматриваясь в показания термометров.

— Доброе утро, Том, — говорила ему Мод на следующий день, — ты наверно опять не спал? Скорее бы кончилось это томительное время, я уже тревожусь за твое здоровье. Ну, как температура?

— Отлично, милая Мод, — отвечал ей по-прежнему кратко Том, — уже 22°.

Том для первоначального охлаждения законченного сектора заставил работать все десять установленных турбокомпрессоров, сократив даже отдачу холода на подвалы.

Поздно ночью, накануне открытия Колтона, Том радостно сообщил Мод:

— Победа, победа, уже 15°.

Радиограф моментально поведал миру весть о торжестве идеи Хэда. Газеты пели ему и Компании «Колтон» хвалебные гимны, не сомневаясь, что к намеченному сроку будет закончен и весь холодный город.

Страницы журналов и экраны театров были полны видами Колтона. Приводились подробные описания сооружения его и фамилии инженеров, которые работали на постройке.

Комову было лестно найти и себя в этом длинном списке.

С раннего утра переполненные поезда и тучи аэро выбрасывали в бесконечном количестве к стенам Колтона его новых обитателей. Магистрат Южного сектора производил строгий контроль при входе в первом же «воздушном шлюзе». Специальные указатели и путеводители, выпущенные Компанией, позволяли легко ориентироваться и находить свои квартиры.

Через несколько дней прошла лихорадка новизны, и жизнь в этой части холодного города потекла своим обычным порядком. Было уже несколько случаев рождения и смерти, рестораны и кафе шумели от посетителей, театры показывали «жуткие драмы», работали конторы, мчались авто, звенели вагоны электрической дороги.

Компания Колтон сдержала свое слово: температура воздуха была ровно — +15° Цельсия. Об этом, конечно, трубили на всех углах.

Интерес к Колтону был у всех необычайный. Как будто все другие дела отошли на задний план.

Горячим желанием многих являлось хотя бы раз побывать в этом «раю», как кричали о нем газеты.

Понятно, что ловкий мистер Фульд сумел выгодным образом использовать это стремление. Каждый день за очень высокую плату он впускал для осмотра тысячи посетителей, которые то ахали и поражались, то пожимали плечами и бросали:

— Что же тут особенного? Обыкновенный город, только вместо неба какая-то мутно-голубая вуаль.

— Важно то, — замечали некоторые, — что вся эта история с охлажденным городом набила туго золотом карманы господ акционеров.

Когда публика покидала Колтон, в душе у всех оставалось чувство зависти к «счастливчикам», и росло какое-то бессознательное озлобление.

А стены «Холодного города» отделяли его от всего мира, который задыхался от жары, дразнили и манили.

Понятно, что предприимчивый прозаик Фульд заставил и поверхность стен приносить доход. Он сдавал квадратные метры их под плакаты для рекламы. На ослепительно белой поверхности уже появились красноречивые рисунки и слова в роде:

Чтобы питать этих «райских жителей», как называл их не без ехидства юморист Старр, в шлюзованный туннель основной плиты с подвалами входили длинные поезда, которые выбрасывали беспрерывно такое количество мясных туш и различных консервов, что из мяса можно было бы образовать большой холм, а жестянки консервов, уложенные одна за другой, соединили бы Колтон с Нью-Йорком.

При выгрузке вагонов опять работали китайцы, правда, в небольшом числе, какие-то сосредоточенные, мрачные. Чувствовалось, что они не забыли «злого дела» при окончании Южного сектора и затаили в душе тайную мысль, может быть, приготовляя ужасную месть, на которую способна бессознательная жестокость азиатов.

В огромных подвалах, под потолками которых висели заиндевевшие холодильные змеевики, молчаливые разгрузчики складывали в порядке герметические запасные резервуары с различными продуктами и наваливали замороженные туши до самого верха.

Слабое освещение подвалов давало возможность китайцам доставлять туда, под видом резервуаров с пищевыми продуктами, и кое-что другое.

А на соседних участках с Южным сектором продолжались с прежней быстротой строительные работы и параллельно подвигалось холодильное оборудование законченных этажей.

Комов, вследствие некоторого недостатка в обслуживающем техническом персонале, по распоряжению Хэда, временно исполнял теперь обязанности помощника машиниста при турбокомпрессорах № 3 и № 4. Помещался он в небольшой комнате при центральной холодильной станции.

Часто, проснувшись ночью, Комов прислушивался к работе холодильных машин и улавливал низкий тон своеобразного пения дисков и гудение электродвигателей.

Каждый турбокомпрессор работал только 20 часов в сутки.

После 10 часов работы его был перерыв на 2 часа для остывания движущихся частей и самого тщательного осмотра. Так приказал Хэд, который принимал все меры предосторожности и предусмотрительности, чтобы обеспечить безопасность и надежность действия.

Так как Тому необходимо было постоянно находиться при работах и на центральной станции, то понятно, что он переселился из своего особняка в Колтон. Он занимал с Мод небольшую квартиру в радиальной стене, против большого цветника, который получил название «Цветника Мод», так как Мод отдавала уходу за ним много свободного времени.

Том Хэд имел бесспорно первое право быть даже почетным гражданином Колтона, и присутствие его там было необходимо, чтобы у всех царила уверенность в правильном действии охлаждения.

Изредка он, по настоянию Мод, прогуливался с ней по «аллее пальм», заходил в кафе и кино. Взоры всех обращались к ним. Том испытывал тогда чувство неловкости и смущения, а Мод гордилась им, слыша, как, трогательно говорили про него: «Наш Том».

Наступал уже тринадцатый день существования Холодного города или вернее части его — Южного сектора. Улицы и площади были полны оживленной толпы, которая вдыхала прохладный озонированный воздух и спешила заняться наживой, позабыв о миллионах, томившихся за стенами Колтона жарой, и тех тысячах трупах, на которых они обитали сейчас.

Комов уже условился с Чарской о дне отъезда на родину. Она должна была ждать его дома, вполне приготовившись к далекому путешествию. Сегодня, наконец, он сдал свои обязанности новому инженеру и сердечно простился с Руддиком, который многому его научил.

Инженер Хэд сказал ему при прощании несколько приветливых слов и благодарил его, высказав мысль, что приобретенный опыт в холодильном деле он, конечно, не замедлит применить в России.

— Я, — сказал Том, — уже сделал распоряжение в конторе Правления, чтобы с вами произвели полный расчет и выдали добавочное вознаграждение, равное стократной суточной плате. Значит завтра вы покидаете Колтон? Ну-с, мистер Комов, счастливый путь!

Комов к пяти часам вполне закончил свои дела в центральной холодильной станции; он простился со своими турбокомпрессорами, которые он обслуживал с такой заботой и любовью.

— Смотрите, не нагревайтесь слишком, — сказал он громадным подшипникам, потрепав их по крышке, которая превосходила размерами спину слона в три раза.

Вернувшись в свою комнату, он задумался; ему сделалось как-то грустно и хорошо. Значит, завтра он оставит это место, где у него запечатлелось столько воспоминаний.

Может быть, думал он, через месяц мы будем счастливы, вдыхая родной воздух, любуясь родными полями. Наша любовь, родившаяся здесь, должна расцвести на любимой родине прекрасными цветами. Милая, милая, шептал он живо представляя себе образ Чарской.

Его думы прервал радиофон. Комов сначала не мог понять, кто говорит с ним.

— Это Чао, слуга госпожи, — услышал он. — Надо скорее, скорее! Госпожа нездорова.

— Что случилось? — встревоженно спросил Комов, но услышал опять только:

— Надо скорее, скорее.

Комов немедленно вышел на «авеню Хэда», взял авто и помчался к станции электрической дороги, проехав несколько температурных шлюзов.

Через 20 минут он был уже далеко, но стены Колтона еще виднелись, все заполненные рекламами и напоминавшие издали забор провинциального города XX века.

Вот уже промелькнул город Райтон. Комов сидел неподвижный, теряясь в догадках о причинах такого спешного вызова, и представлял себе ужасные картины на заре наступившего счастья.

От жары в высоте все разговоры притихли и слышалось только в стуке колес какой-то ненасытный голод к пожиранию пространства. Вдруг все пассажиры вздрогнули и переглянулись.

— Мне послышался как будто отдаленный взрыв в стороне Колтона, — заметил своему соседу худощавый господин с усталым выражением лица.

— Уж не предполагаете ли вы, что это взорвали счастливчиков, «райских жителей», — бросил ему в ответ желчный и раздражительный редактор «Герольда Мира».

Однако он сейчас же встрепенулся и прошел в конец вагона к радиофону, предчувствуя какую-то сенсационную новость.

— Странно, — сказал он, — я не могу вызвать своего корреспондента Муро. Что бы это значило?

Комов не обратил внимания на эти разговоры, так как был чересчур занят мыслью о возможном несчастье с Чарской.

Когда поезд электрической дороги на минуту остановился, все были как громом поражены страшной новостью: «Колтон взорван, погибло около 2 миллионов человек».

Но прибывшие только что из Колтона люди пожимали плечами и говорили:

— Злостная выдумка; началась борьба с Компанией «Колтон», но все это не достигнет цели. Машины Хэда работали великолепно, температура воздуха действительно была +15º Цельсия.

Комов не знал, как объяснить себе это неожиданное сообщение о гибели Колтона, но мозг его заработал напряженно, стараясь найти какую-то связь между его вызовом, гибелью Колтона и Чарской.

Он вспомнил испуганные слова китайца Чао: «Надо скорее, скорее», и живо представил себе его в воображении в тот день, когда старик узнал о жестоком побоище его соотечественников.

«Если действительно Колтон взорван, то этот неожиданный вызов Чао спас меня, — думал Комов. — Но как же это могло случиться, ведь Колтон кишит сейчас как муравейник; чтобы взорвать город, надо огромное количество взрывчатого вещества. Его можно было только доставить в охлажденные подвалы под видом резервуаров с консервами.

А это могли сделать, — пронеслось яркой молнией в мозгу его, — только китайцы, чтобы отомстить за жертвы, принесенные ими для создания Колтона.»

И Комов припомнил, что в последнее время в подвалах для разгрузки «белых поездов» почти исключительно работали китайские кули.

«Значит, — продолжал он свои выводы, — Чао вовремя для меня узнал о задуманном и спас этим мою жизнь. Он это сделал из преданности к своей госпоже, так как чувствовал, что я для нее уже не чужой.»

Поздно ночью с замирающим от волнения сердцем Комов достиг скромного домика Чарской, в окнах которого горел еще свет.

Крик восторженной радости вырвался у встретившей его Чарской; лицо ее было мертвенно-бледно, а бездонные глаза горели. В порыве охватившего их чувства они бросились друг к другу на шею и замерли без слов.

В углу стоял Чао с низко опущенной головой.

— Госпожа рада, господин хороший, Чао доволен, — говорил он сам с собой.

— Как я мучилась, — рассказывала Чарская, когда улеглось немного их волнение, — когда Чао сообщил мне уже перед сном, что сегодня хотят взорвать Колтон. Я сначала не поверила, — думала, что старик от всего пережитого стал заговариваться. Но он твердил только: «Они были злые, теперь конец злым». Наконец мне удалось заставить его рассказать в чем дело: я узнала жуткую правду, услышанную Чао от своих. Я сейчас же вызвала вас по радиофону, но мне никто не ответил. Я тогда вызвала инженера Хэда, но Мод ответила мне грустно: «Он ушел, и я не могу сказать, когда он вернется». Что я испытала, сама еще не зная, верить или не верить ужасной участи, постигшей Колтон. Я вызывала вас после этого несколько раз. В глубине души росла уверенность в неизбежном и непредотвратимом.

Чао, видя мои терзания, только недавно догадался сказать мне, что он вызвал вас, выдумав, что я больна. Я за это готова была обнять и расцеловать его.

Ко мне прокралась тогда робкая надежда на ваше спасение. Я вызвала все-таки контору «Последние Новости» и просила включить мой радиофон с автоматическим фонографом. В 11.23 ночи раздался бесстрастный голос: «Колтон взорван, погибло около 2 миллионов человек».

Итак, свершилось, — думала я. — Но успели ли вы оставить город? Я стала рассчитывать время, каким поездом вы могли отправиться. Все время тревога боролась с надеждой. Я представляла себе ужасную картину «там». Знаете, мне бесконечно жаль нашего Тома и его прелестную Мод: но большинство этих «счастливчиков» были мне безразличны и совершенно чужды. Мне грустно скорее от разрушения такого грандиозного создания творческого гения человека. Какое это было бы великое торжество техники. На Колтон затратили столько труда, энергии и мысли! Нет, мне больно говорить, — закончила Чарская.

Комов сидел перед ней, смотрел на нее и не верил: Как? Колтон погиб? Нет, это только кошмар больного воображения.

Но жуткая правда потрясла весь мир. От взрывов вещества «аут», как определили потом эксперты, была разрушена прежде всего центральная холодильная станция. Лопатки от компрессорных дисков находили впоследствии на расстоянии 20 километров от Колтона. За этими взрывами последовал ряд многочисленных новых взрывов. Это газы холодильного агента, которые прорвались наружу, отравили воздух и содействовали общей гибели и разрушению.

Стеклянные своды системы Рибо, бывшие гордостью Фреда Пайка, при своем падении превратили все в бесформенную массу, подобно библейскому каменному дождю.

Газеты целый месяц описывали гибель Колтона, указывая на причину этой гибели — месть китайцев-фанатиков.

Разорено было в Америке несколько миллионов человек, акционеров Компании «Колтон», вложивших все свое достояние в создание Холодного города.

Озлобленные, видя крушение своей мечты — найти спасение от жары и нажиться на заказах при постройке, ослепленные яростью, люди-звери обрушились на обреченных китайцев, устраивая погромы, воскрешая ужасы далекого прошлого.

Бедный Чао также погиб жертвой ненависти, затопившей всю Америку, к раскосым народам Азии.

Чарская и Комов, может быть, обязанные ему своим будущим счастьем, искренно оплакивали его участь и вспоминали, готовясь к отъезду, с любовью и тайной грустью его смешную манеру говорить, его походку и те случаи из его жизни, какими он доказал свою безграничную верность, честность и преданность.

Через десять дней после такого неожиданного и ужасного конца Холодного города Комов и Чарская уезжали на турбоходе «Вперед» к берегам Европы на свою далекую любимую родину.

Оба они были взволнованы как последними событиями, так и тем, что им сулило ближайшее будущее.

Турбоход мчался как гигантская играющая рыба, как бы выскакивая из воды, перелетая через волны и скользя по их изумрудной стеклянной поверхности.

Наступили уже сумерки. Комов и Чарская сидели молча на террасе кафе и засмотрелись на безбрежный простор океана, слушая всплески волн и их вечный ропот.

Невольно взоры их обращались с запада, который олицетворял собой то, что «было», к востоку, где их ждало то, что «будет».

«С востока — свет», — прервал Комов молчание, когда заря потухла и зажглись первые мерцания звездочек.

Эти слова таили обещания новой зари занимавшейся для них новой жизни на родине.