Холодный город

XI. Монтаж холодильного оборудования

Бесконечной вереницей над Колтоном проносились вагонетки подвесной дороги, которые особыми щупальцами крепко держали огромные пучки труб. Эти трубы служили для испарения в них холодильного агента и производства этим охлаждения.

Целые батальоны монтеров разбирали их, гнули, соединяли и в оставленных для этого пространствах круговой стены образовали прихотливо извивающиеся змеевики для воздухоохладителей.

Как только заканчивался монтаж змеевиков одного из воздухоохладителей, Комов испытывал всю систему на громадное давление воздухом, чтобы убедиться в прочности соединения труб. Все подозрительные места покрывались особой жидкостью, которая ясно обнаруживала малейшие неплотности.

Одновременно с змеевиками прибыли в Колтон лопасти громадных вентиляторов, за сборкой которых Комову очень помогал еще крепкий старик Томсон.

Комов при совместной работе с ним быстро оценил и полюбил его. Он узнал, что старик Томсон одинок, и что единственным утешением его была внучка, славная десятилетняя девочка Элли.

— Элли хорошо учится, — рассказывал он Комову, — она радует мое сердце. Право, вам покажется смешно, она смотрит на меня как на маленького и рассказывает мне сказки о прошлом человечества. А я, не скрою, очень люблю их слушать.

Через месяц энергичной работы был уже вполне закончен монтаж двадцати семи воздухоохладителей и произведено тщательное испытание на неплотности в трубах и на количество прогоняемого вентиляторами воздуха. Исполненное составляло только незначительную часть всей необходимой работы.

Комов довольно часто заглядывал па центральную холодильную станцию, где инженер Руддик устанавливал первый турбокомпрессор.

«Всеобщая Компания Электричества» доставила уже ряд мелких моторов для вентиляторов, а также последнее детище Леру — электродвигатель-колосс в 50 000 киловатт.

При установке моторов для воздухоохладителей Комов познакомился с Леру, который поразил его каким-то инженерным экстазом и видом «приговоренности».

Комов так говорил о нем Чарской, с которой старался видеться при всяком случае:

— Мне кажется, у Леру бывают минуты невыразимого счастья, какое может дать творчество влюбленного в свое дело инженера, но зато он испытывает и великие душевные муки. Он живет такой обостренной жизнью, что часто в его переживаниях соприкасаются грани восторга и муки. Он чувствует какое-то «сладострастие страдания». Около него притаилась как будто смерть, овеявшая его своим крылом. Мне кажется, что он обреченный, и хотел бы, чтобы мои предчувствия не оправдались.

— Да, — произнесла задумчиво Чарская, — мир напоен страданьем и тайнами его; кто сумеет постичь эти законы и скажет, что они ему ясны и понятны? А внезапное возвращение Мод, — как бы вспомнив что-то, продолжала она, — разве это не тайна и не своего рода чудо? Впрочем, вы наверно не знаете о личной драме Хэда?

И Чарская рассказала Комову загадочную историю исчезновения Мод и ее внезапное появление, которое возродило Хэда.

— Знаете, — говорила она, — Том Хэд — замечательная личность. Он так не похож на этих бездушных «наживателей долларов». В нем есть особенно ценное качество — это детская наивность его; он, несмотря на свои огромные познания и большой жизненный опыт, все-таки во многом — большой ребенок, с простой и ясной душой. Вы заметили, как он по-детски наивно вытягивает вперед губы, когда что-нибудь соображает? Нет, право, он мне так нравится.

Комов и Чарская очень жалели, что по условиям новой работы они были разлучены расстоянием в 700 километров, и свидание их было сопряжено с известными трудностями.

Они встречались иногда в Райтоне, который как раз был по середине пути между Бостоном и Колтоном.

Случалось, что Комов начинал тосковать о России и ему хотелось вернуться, но стоило ему только заглянуть в глаза Чарской, как он чувствовал обаяние их глубины и был счастлив ее близостью и тихими задушевными беседами.

— Надо принимать жизнь радостно, без упреков, и быть бесконечно благодарным за счастье жить, — говорил он. — Я благословляю судьбу за нашу встречу, потому что присутствие родственной души является щитом от неизбежных ударов судьбы, но когда любишь и любим, то горе — пол-горя, а счастье — счастье вдвойне. Но почему, скажите мне, все-таки человек всегда одинок? И чем выше поднимается он на вершины духа, тем дальше от него душа женщины.

— Да, — сказала Чарская, — душа человека-мужчины часто похожа на средневековый замок, одиноко стоящий в заоблачных высях. Глубокий ров делает его неприступным для посторонних. Но разве иногда не опускается подъемный мост, чтобы принять друга? Я думаю, владельцу замка приятно порой встречать гостя-друга. Пусть это будет скромная роль любящей женщины, если она не может быть постоянным оруженосцем своему возлюбленному рыцарю.

Комов в порыве благодарности целовал тонкие руки Чарской и шептал ей на ухо, касаясь ее хорошенькой головки:

— Разве можно вас не любить?..

Когда они расставались, чтобы успеть отдохнуть и вовремя прибыть на работы, у обоих было какое-то хорошее чувство душевной теплоты и веры в себя и друг в друга.

Чарская по-прежнему занималась испытанием в своей лаборатории образцов материалов. Она отлично понимала важность этого дела и, несмотря на некоторое однообразие работы, относилась к ней добросовестно и с любовью.

Комов продолжал испытывать собранные воздухоохладители, следя с интересом за ходом монтажа на центральной станции.

Инженер Хорн, который строил насосные станции для Компании «Океан-Суша», уже заканчивал свои работы для подачи в Колтон воды из глубин океана.

Большие резервуары-аккумуляторы воды и кольцо мощных насосов с несколькими магистралями, уходившими к океану, достаточно свидетельствовали об его умении быстро работать, обеспечивая полную надежность действия. За насосами стоял целый ряд электрохимических опреснителей последней конструкции, сложенных Эдиссоновской Компанией.

Эта Компания возникла двести лет тому назад для эксплоатации всех изобретений гениального Эдиссона.

Получая огромные доходы и оценив выгодность эксплоатации изобретений, «Эдиссоновская Компания» выстроила свой город, который назывался Эдиссон или «Город Ученых».

В этом городе давалась возможность работать всем талантливым изобретателям. Особый комитет из прославленных ученых определял важность предлагаемого изобретения, проверяя правильность теоретических оснований, и отпускал неограниченные суммы на производство опытов и осуществление изобретения; если результаты исследований соответствовали возлагавшимся на них надеждам, то «Эдиссоновская Компания» уплачивала крупное вознаграждение изобретателю и делала его участником в прибыли по эксплоатации.

Таким образом при поддержке этой «Компании», коммерческой по своему характеру, человечество получило ряд крупных открытий и приобретений в различных областях жизни.

Понятно, что особенное внимание ученых Эдиссона было обращено на технику. Все сильнее и сильнее распространялся какой-то культ техники и веры, что благодаря ее завоеваниям возможно осуществление для человечества лучшего будущего.

К этому побуждала еще смертельная тревога Америки относительно борьбы с Востоком, с народами Азии, которые могли снести все, достигнутое ею, повторить еще в более ужасном виде кровавый кошмар великой войны, если только народам Азии не противопоставить технику во всем ее вооружении.

Америка хорошо знала преимущества более совершенной техники по опытам.

«Одно усовершенствованное орудие, обладающее большой дальнобойностью и разрушающей силой, — говорил в начале XXII столетия популярный в Америке начальник Национальной обороны Биней, — может заменить целый корпус доблестных солдат, доблесть которых теперь почти бесцельна. В технике и золоте — 2/3 победы».

Все уверовали в силу техники в сфере военной; но еще более безраздельно царил механизм во всех областях труда. Постройка Колтона, долженствовавшая спасти человечество, или показать, по крайней мере, путь к спасению, была детищем могучей механики.

Около воздухоохладителей и в различных местах Южного сектора устанавливали огромные озонаторы, конструкции той же Эдиссоновской Компании.

Оправившись от болезни, Том часто бывал в Колтоне, вникал иногда даже в мелочи монтажа и давал инженерам свои ценные указания.

Мод не раз упрашивала его взять ее с собой, чтобы осмотреть вблизи все работы, но Том отвечал:

— Милая Мод, я не в силах исполнить это твое желание. Во-первых, запрещение допускать зрителей — это постановление Общего Собрания Акционеров, во-вторых, там действительно угрожает опасность быть раздавленным и изувеченным. Поэтому мы лучше будем наблюдать работы сверху, с аэро. Я покажу тебе все и дам самые подробные объяснения.

— Хорошо, Том, я покорюсь, — сказала Мод с грустью в голосе, слегка надув свои губки. — Но ты береги себя там, я беру с тебя слово быть осторожным при посещениях Колтона.

Действительно, при монтаже нередко происходили несчастные случаи или по собственной неосторожности или по-обстоятельствам, которых нельзя было предусмотреть, отчасти это было следствием необходимости быстрой работы.

К концу седьмого месяца после начала монтажа холодильного оборудования, «старик Томсон», как его добродушно называли монтеры, зашел в центральную станцию, чтобы, по поручению Комова, спросить у Руддика о некоторых деталях. В это время там был и инженер Леру, который в рабочем костюме лично присоединял к электродвигательному гиганту шины опасно высокого напряжения. По пространству огромного зала то и дело проносились с легким электрическим пением моторов подъемные краны, которые цепко держали в своих лапах части переносных машин. Некоторые краны действовали автоматически, последовательно поднимая своими электромашинами ряд однообразных частей и опуская их в предуказанном месте.

Старик Томсон, поговорив с Руддиком, направился к выходу. Усталость от работы в течение жаркого душного дня и ослабевшее зрение его спутали в нем представление, куда следовало идти, тем более, что весь машинный зал южного сектора, составлявший часть общей круговой центральной станции, был заставлен частями машин и собранными аппаратами, среди которых легко было заблудиться.

Когда Леру обернулся, чтобы посмотреть на электрические часы, он заметил, что навстречу Томсону мчится автоматический кран с диском турбокомпрессора.

— Эй, прими в сторону, — крикнул он каким-то сдавленным нечеловеческим голосом, который затерялся среди шума и гуденья моторов.

Тогда Леру бросился догонять Томсона, чтобы успеть оттолкнуть его от надвигавшейся опасности.

Тогда Леру бросился догонять Томсона, чтобы успеть оттолкнуть его от надвигавшейся опасности.

Слабые легкие Леру заставили его вскоре задохнуться; от непривычного бега он уже смутно различал фигуру старика и стремящийся к нему диск, который в своем безостановочном движении как бы символизировал непрочность жизни и предопределенную человеку судьбу.

Леру уже ухватил Томсона за руку, но в то же время совершилось неизбежное: тяжелый диск турбокомпрессора сшиб их обоих и поволок за собой, оставляя кровавый след.

Один из помощников Руддика, видевший благородный поступок Леру, поспешил остановить автоматический подъемный кран. Из-под диска извлекли каких-то два мешка человеческих костей, — то, что всего две минуты тому назад представляло собой Томсона и Леру.

Трупы их перенесли в сторону, чтобы они не мешали работам, которые продолжались безостановочно, как будто ничего не произошло.

Руддик сейчас же сообщил Хэду о печальном случае и благородном порыве Леру, который так трагически закончил его жизнь.

— Ах, старина Томсон, мой первый учитель в области техники, как я сожалею о твоей участи, — говорил Том, — но будь спокоен за свою внучку: ради светлой памяти твоей она отныне будет моей любимой дочерью.

— Мод, — сказал он, — я хочу непременно взять к себе сиротку Элли, внучку бедняги Томсона. Пожалуйста, сообщи ей осторожно о гибели деда и утешь ее.

— Том, ты добрый, хороший, — воскликнула Мод, растроганная решением мужа. — Я сегодня же привезу ее к нам. Знаешь, милый, мне так не достает присутствия ребенка. Каждая женщина, в глубине души, хочет быть матерью, хотя бы даже чужого ребенка.

Мод сейчас же приказала приготовить себе аэро, а Том продолжал ходить по кабинету и думать о печальном происшествии.

— Какой талантливый инженер был Леру, — говорил он о другой жертве. — Как много страдания и увлечения было в его глазах; я вспоминаю так живо нашу беседу, когда он сообщал мне о новооткрытом металле «Джек». Я так хорошо помню и его частое дыхание и дергающуюся походку. Бесспорно, это большая потеря для техники.

Смерть инженера Леру была отмечена всеми техническими журналами, но, благодаря настоянию банкира Фульда, газеты поместили только краткую заметку, ничего не добавляя, чтобы не тревожить лишним несчастным случаем спокойствие господ акционеров.

Постройка и монтаж Колтона продолжались с прежней энергией. Через десять месяцев, с опозданием только на двенадцать дней, была закончена установка шести турбокомпрессоров с электродвигателями и аппаратами. Это незначительное опоздание вызвала отчасти смерть Леру, когда произошла невольная задержка в монтаже и испытании электродвигателей, отчасти вследствие некоторого неудобства одновременного ведения строительных и технических работ.

Для того, чтобы предохранить машины и аппараты от действия пыли, приходилось снабжать все помещения плотными, непроницаемыми дверями и очищать пылесосами. Во всяком случае Фред так умело и успешно вел строительные работы, что они не вызывали остановки монтажа холодильного оборудования.

Когда самые тщательные исследования собранных машин и аппаратов убедили в правильности произведенного монтажа, тогда начался весьма важный и ответственный процесс наполнения холодильных систем южного сектора химическим агентом. Сжиженный холодильный газ доставлялся в стальных цистернах, емкостью по 1000 галлонов и общим весом каждый до двенадцати тонн.

Хэд, Руддик и другие инженеры, при наполнении установки газом, надели предохранительные маски-респираторы. Том все время находился у регулирующей манометровой станции и следил за показанием регистрирующих измерительных приборов.

Весь процесс наполнения прошел быстро и благополучно. Анализ воздуха не дал показаний относительно утечки газа через возможные неплотности. В шесть часов вечера все турбокомпрессоры были пущены в ход и начали охлаждать подвалы, которые вполне были приготовлены для приема запасов пищевых продуктов и сданы в аренду Компании Армура.

Охлаждение подвалов «Холодного города» было первым торжеством Компании «Колтон» и инженера Хэда. Все газеты были полны описаниями этого события и указывали, что через пять месяцев часть города будет готова для заселения. Кинофоны демонстрировали картины: «Инженер Хэд в маске-респираторе регулирует пополнение установки холодильным газом».

Кроме того, показывали термограммы, на которых ясно был виден ход понижения температуры воздуха и быстроты охлаждения его.

Около месяца Компания Армура доставляла в «Утробу Колтона» бесчисленное количество мясных консервов, замороженных туш и других скоропортящихся пищевых продуктов.

Успешное окончание первой части программы работ придало всей рабочей армии бодрости и желания поскорее создать южный сектор во вполне законченном виде.

Банкир Фульд устроил заседание Правления, на котором, после долгого обсуждения было решено выдать всем рабочим и инженерам, находившимся на постройке более года, денежную награду в размере двадцатикратного суточного вознаграждения, если Южный сектор будет закончен через сорок дней.

— Бесспорно, — говорил Фульд, — Компания «Колтон» уплатит громадную сумму, но не надо забывать, что каждый день жизни населенного Колтона, при окончании его ранее срока, даст нам еще большие выгоды.

— Далее, — продолжал он, — мне кажется теперь своевременным отпечатать планы всех квартир в Колтоне и распределить их среди держателей акций нашей Компании, выработав предварительно правила пребывания в Колтоне и, по соглашению с правительством, проект Городского самоуправления.

Понятно, сколько шуму и волнений наделало это заседание. Все хотели обитать в городе с температурой +15°, несмотря на условия, выгодные только для Компании «Колтон».

Опять все «Авеню Дворцов» было запружено народом, вернее, богачами, которые толкались, шумели, кричали, стонали, желая одними из первых проникнуть в здание Правления и обеспечить себе место.

Мистер Фульд правильно понимал психологию толпы миллионеров и не назначил поэтому определенных цен на квартиры. Указывалась только площадь квартиры и начальная цена ее, но квартира оставалась за предложившим наиболее высокую сумму.

Опять бесстрастные газетные хроники отметили, что погибло при подписке на квартиры в Колтоне столько-то человек.

«Вот счастливцы, — писал о задавленных и задохнувшихся известный, почему-то враждебно настроенный юморист Старр, под псевдонимом Пини. — Они получили уже место в раю и бесплатно, а обещанный нам земной рай — Колтон пока является адом и, в лучшем случае, чистилищем для желающих туда попасть. Боюсь я, однако, что золотой поток, который льется сейчас туда, снесет и размоет Колтон. Впрочем, за достопочтенного Фульда я спокоен: он вынырнет и осушит его. В этом у него была некоторая практика в Штате Никарагуа».

Такая шумиха не оказывала особенного влияния на ход работ в Колтоне. Все по-прежнему продолжали добросовестно делать свое дело, не радуясь чрезмерно даже обещанной награде.

Что касается специально холодильного оборудования, включая сюда озонаторные телетермометрические устройства, то все было готово к предположенному сроку.

Фред также старался не отстать от Хэда. Строительной части, чтобы вполне закончить железобетонные сооружения Южного сектора, осталось только возвести пять этажей стен и перекрыть свободные пространства стеклянными сводами из «атермита».

Последняя работа на высоте 100 метров над землей представляла по местным условиям много опасностей, и находилось мало смельчаков, чтобы из-за нескольких лишних долларов рисковать своей жизнью.

Обычно при перекрытиях системы Рибо устраивается прочная опалубка и удобный доступ к ней для рабочих. Эта система получила особое распространение для полуцилиндрических сводов и заключалась в том, что в одной стороне стены, примерно через каждый метр, прочно заделывались стальные тросы, на которые последовательно в шахматном порядке, чтобы усилить связь, нанизывались, как бусы на нитку, заранее приготовленные части перекрытия из стекла или бетона. Каждый элемент перекрытия притягивался к предыдущим особыми нажимными гайками. Швы между элементами для лучшего сцепления представляли волнистую линию и заделывались особым водо- и воздухонепроницаемым составом. После затвердевания его снималась осторожно опалубка.

В данном случае на перекрытиях Колтопа были пролеты, превосходившие в несколько раз обычные. Кроме того, устройство опалубки, не говоря о затратах, задержало бы работу на двадцать дней. Фред Пайк, полагаясь на опыт своего товарища Жаксона, перекрывшего Дворец Науки без опалубки, решил применить его способ здесь.

Для этого между радиальными стенами Колтона были натянуты в горизонтальной плоскости мощные, невытягивающиеся канаты, по которым положили деревянные мостки. Так как своды имели подъем посредине около 10–20 метров, то на этих мостках устраивали легкие добавочные леса для таких своеобразных «кровельщиков».

Несмотря на усилия придать твердость и устойчивость всей системе подмостков, они раскачивались при проходе рабочих, как корабль на мертвой зыби и таили в себе большие опасности.

К этому времени стали прибывать от Компании «Атермит» в бесконечном количестве элементы покрытия с плавными зубцами и отверстиями в толще их для пропуска стальных тросов.

На совещании инженеров Строительного Отдела Фред Пайк указывал на необходимость во что бы то ни стало успеть закончить перекрытия Южного сектора к обусловленному сроку.

— Это для всех будет выгодно, господа, Компания «Колтон» умеет держать свое слово, — закончил Фред, намекая на награду, обещанную мистером Фульдом за своевременное окончание.

Один из инженеров предложил для этого использовать китайцев.

— Все они ловкие и славные гимнасты. К возможной смерти они относятся как-то спокойно, и если слетит вниз сотня, другая этих раскосых, то, право, это беда не столь большой руки.

Инженер Нельсон, который достаточно работал с китайцами, посмотрел на говорившего своими жесткими колючими глазами и заметил:

— Пожалуй, вы правы. Я берусь перекрыть Южный сектор, если мне разрешат увеличить вознаграждение вдвое и принудить китайцев для этого своим способом.

В складках губ Нельсона змеилась жестокая улыбка.

Несколько дней уже трудились китайцы над тем, чтобы нанизывать и закреплять на стальных тросах «элементы перекрытия».

Работа требовала напряженного внимания, осторожности и ловкости. В первый же день сорвалось вниз несколько человек, которые, достигнув основной плиты, представляли собой бесформенную массу, обрызгав пол своими мозгами и внутренностями.

Перекрытие только тогда представляло прочное целое, когда части цилиндрической поверхности достигали противоположной стены, концы тросов прочно заделывались, и швы соединений уничтожались под действием электрического тока, создавая один сплошной монолит.

Работу нельзя было остановить на середине, так как тяжесть покрытия, не получившего достаточного натяжения и распора на другой стене, разрушала бы поддерживающую систему лесов, увлекая за собой рабочих и грозя при своем падении гибелью подвалов.

Понимая это, Нельсон запретил китайцам спускаться вниз, доставляя им на высоту 100 метров пищу и заставляя здесь же под начатым сводом отдыхать сменившихся.

Проволочные сетки с током высокого напряжения отрезывали китайцев от земли и делали пленниками, пока они не окончат перекрытия.

Глухое брожение пошло среди китайцев, и они прекратили было работу.

Тогда Нельсон по мегафону пригрозил им, что он их уморит голодом.

Нельсон стал уже приводить свою угрозу в исполнение. Китайцы как будто смирились и возобновили работы, затаив в душе озлобление и проклятия.

И каждый день при работах «сыпались» вниз китайцы, как выражался о них Нельсон.

Каждый день при работах китайцы «сыпались» вниз, как выражался о них Нельсон.

Наконец через десять дней перекрытие было благополучно закончено. Нельсон выпустил своих пленников, зло подсмеиваясь над ними и приговаривая:

— Это была репетиция, а завтра китайцы дадут представление.

Но китайцы, коснувшись земли и встретившись с огромной новоприбывшей партией своих соотечественников, рассказали им о своих пытках, заволновались, зашумели и направились обратно в город, в контору постройки, чтобы взять расчет и отказаться от дальнейшей работы. Одно неосторожное обидное слово вышедшего к ним Нельсона переполнило чашу и вызвало огромные гибельные последствия. В один миг от Нельсона ничего не осталось, так как каждый китаец, задыхаясь от ненависти, считал счастьем оторвать от него кусок мяса и омочить свои пальцы в его крови. Отомстив ему таким ужасным образом, обезумевшая китайская волна разлилась по всему городу, стараясь испортить машины и сооружения.

О китайском бунте сейчас же сообщили в Правление Компании, откуда было дано приказание подавить бунт во что бы то ни стало, не останавливаясь ни перед какими средствами.

И тогда началось злое дело, невиданное побоище — истребление «китайской саранчи».

Рабочие белой расы, озлобленные тем, что китайцы, вызвав задержку в работе, лишали их обещанного вознаграждения, приняли тоже участие в «усмирении», вместе с вызванным «химическим полком». Солдаты этого полка были в масках-респираторах и вооружены вместо ружей легкими стальными конусами, наполненными удушающим газом под большим давлением. Вылетая из аппарата, газ клубами стремился к цели. Встретив твердое тело, он разливался, обволакивал жертву, и через несколько секунд растворялся в атмосфере, не заражая вокруг пространство.

Несчастных китайцев уничтожали словно тараканов.

Несчастных китайцев уничтожали словно тараканов. К вечеру в китайском городе с юго-западной стороны Колтона и на всей площади холодного города возвышались кучи безобразных трупов.

Бунт был подавлен совершенно. Как будто из желтой расы никто не уцелел; целый день очищали «злое место» от трупов, увозя их по подвесной дороге к океану и сбрасывая на корм прожорливым акулам.

Несмотря на огромные размеры побоища, в газетах было только краткое сообщение:

А Комов, бывший невольным свидетелем этого массового убийства, мучился сознанием ужаса происшедшего и, вследствие краткого перерыва в работах, отправился в Бостон к Чарской, чтобы прийти в себя и успокоиться.

— Какой ужас, какой ужас, — повторял он. — Чем же отличается наш XXII век с пресловутой свободой личности от темного XII века? Только в прибавлении впереди цифры X!

Чарская разделяла негодование Комова, но старалась успокоить его и перейти к другой теме разговора.

Однако вид вошедшего Чао воскресил в ней описанные Комовым ужасы. Она приняла скорее успокаивающих капель «Кинь грусть», чтобы не разрыдаться.

Старик Чао, поддерживавший тайную связь со своими соотечественниками, уже знал о страшном случае в Колтоне и тихо всхлипывал, а слезящиеся глаза его смотрели невыразимо грустно и как-то покорно.

— Госпожа, в Колтоне — злые, они убили моих, много, много, — сказал Чао. Все тело его подергивалось судорогами от подавленных рыданий, и он поспешил выйти.

Чарская с Комовым прошли наверх, и увидели, что бедный Чао лежит в каком-то оцепенении и неслышно бормочет на родном языке слова молитвы за погибших или проклятия их убийцам.

Они оба принялись утешать его, дали капель, старались убедить его, что все это преувеличено, отлично понимая его душевную драму.

— Господин — хороший, — произнес Чао, — я слышал, как он говорил, что в Колтоне злые.

Видно было, что участие к его горю растрогало сердце Чао. Когда Чарская и Комов спустились вниз, бедный старик опять стал шептать что-то и лежал без движения, подавленный страшной судьбой своего народа.

— Знаете, — говорил Комов Чарской, — мне страшно теперь возвращаться на работу в Колтон. Перед глазами я так живо представляю себе это ужасное зрелище, которое навсегда, останется в моей памяти. С каким бы удовольствием я вернулся в Россию теперь. Все больше и больше я начинаю тосковать по своей родине. Но я не могу перенести разлуки с вами. Милая, милая, разве вы позабыли Польшу? Неужели вам не хотелось бы еще раз испытать счастье дышать воздухом своей родины, в которой все овеяно такими дорогими воспоминаниями.

Чарская поддалась нахлынувшим воспоминаниям. Ее расстроенные нервы не выдержали, и она разрыдалась.

Комов не пробовал утешать ее. Он знал, что эти рыдания принесут облегчение, как после гроз жизни благодатный дождь дает земле новые силы.

Долго сидели они так, не сказав друг другу ни слова.

Прощаясь, Комов сказал ей:

— А все-таки надо жить и надо верить.