Грязная Гарди (СИ)

Глава 10. Похищение

На следующий день Гарди покинула Голубой Ключ еще до рассвета. Такси, на котором она привыкла разъезжать в Старом Городе, в поселке, конечно, не было, но сынишка Тита, немного косой мальчуган со странным для такого места именем Флавий, согласился подбросить ее до вокзала. Он отвозил на станцию припасы, и им было по пути.

Трясясь в предрассветных сумерках среди мешков с почтой и хлебом, которые отправляли тем же утренним поездом в соседнюю деревню и дальше, Гарди впервые чувствовала себя на своем месте. Флавия она покорила одним из боевых ножиков, которые привезла из Города. Подарок привел мальчишку в восторг, а Гарди подумала, что не все селяне ходят под началом Аса. Ей показалось, что Тит придерживается нейтральной стороны, и это было хорошо.

А еще она думала о том, что сейчас делает Кир, невольно занявший столь много места в ее голове. Ночь прошла спокойно, никто не разбудил ее горячим поцелуем и жаркими объятиями, но и одеяло грели неплохо. Проснувшись от треска будильника, Гарди быстро собралась и заглянула к гостю, спавшему в первой гостевой комнате второго этажа. Она ожидала увидеть пустую кровать, но нет, Кир спал, завернувшись в одеяло с головой, и на душе у нее потеплело. Не став его будить, она оставила на тумбочке короткую записку.

«Дождись меня, вернусь вечером. Не отвергай мою помощь. Не делай глупостей. Просто жди».

Слова были сумбурными, однако ничего умнее в сонную голову Гарди тогда не пришло. Ей хотелось запереть не только входную дверь, но и дверь с комнатой Кира, но пришлось себе напомнить, что сила — метод Гарди Грязной, а она тут старательно превращалась в нового человека.

Утренний поезд был забит рабочим людом, добирающимся из провинций в Альбигштайн. Это те, кто предпочитают работу официанта и грузчика лопате и вилам, подумала Гарди, разглядывая дремавшего напротив ее места тучного мужчину, на комбинезоне которого красовался логотип незнакомой компании с грузовиком и краном. Интересно, в его деревне тоже не было электричества и связи? И как вообще люди из провинции справлялись с таким контрастом? Утром дома ты собираешься при свете ракушечной лампы и свечи, а днем печатаешь на клавиатуре и пьешь кофе из кофеварки? Рядом с работягой сидела такая же сонная дама, одетая в строгий пиджак и узкую юбку, мешающую ходить. Гарди видела, с каким трудом женщина забиралась в поезд. А подвезли ее к станции, кстати, на телеге. Да уж, вероятно, этот загадочный минерал, действительно, очень ценный ресурс, раз население терпит такие неудобства. Впрочем, может, оно и не терпит? Гарди совсем ничего не знала о местном правительстве и его политике. С виду все было также, как и в Старом Городе: кто-то работал от зари до зари, получая гроши, кто-то делал вид, что работает, прячась за официальными бумагами и покупая дорогие квартиры в Альбигштайне, кто-то барышничал, кто-то родился богатым или внезапно таковым стал — ее случай.

Гарди была богатой уже неделю, но безумно счастливой пока себя не чувствовала. Крылья радости от того, что удалось уехать из Старого Города и бросить работу, успели сложиться за спиной и раскрываться не желали. Куча денег и особняк тетки до сих пор казались чем-то таким, что исчезнет, если не завтра, то послезавтра. И от того решение, с которым она приехала в Альбигштайн, казалось ей единственно верным.

Утренний вокзал столичного города ничем не отличался от вокзала любого другого города. На архитектуру и поезда Гарди никогда не смотрела. Ее всегда интересовали люди. Они торопились, толкались, прощались, обнимались, плакали расставаниям и радовались встречам. Огромные часы над платформой показывали восемь утра, и Гарди невольно залюбовалась фонарями, освещавшими циферблат, людей и поезд, который уже спешил дальше в путь. Обратно она поедет только в три — согласно заранее купленным билетам, а значит, у нее был целый день, чтобы решить свой вопрос, а заодно убедиться, правильно ли она сделала, что выбрала Голубой Ключ с печным отоплением и ракушечными лампами вместо квартиры в центре города с телевидением, интернетом и батареями.

Сразу у вокзала начиналась оживленная магистраль, и Гарди немного постояла в сторонке, привыкая к контрасту и… запахам. За те несколько дней, что она провела в поселке, ее нос успел отвыкнуть от зловония выхлопных газов и сигарет. Выловив в шлейфе запахов аромат жареных пирожков, Гарди увидела толстую женщину в фартуке, ловко торгующую выпечкой, которую доставала из объемной сумки. Гарди вспомнила, что дама села на следующей после Голубого Ключа остановке, а значит, тоже была из деревни. Похоже, торговку обилие контрастов ничуть не смущало. На плакате, который та водрузила рядом, значилось: «Настоящие пирожки из деревни. Горячие, румяные, из печи». Недостатка в клиентах у нее не наблюдалось. Очередь за пирожками выстроилась аж до лестницы. Скорее всего, дама уедет домой уже на следующем поезде.

На другой платформе стоял мужчина с корзиной салата и укропа и похожим плакатом, где указывалось, что зелень выращена на огороде, рядом с которым никогда не проезжал автомобиль. Отбоя в покупателях у него тоже не было. Неподалеку ходили люди в форме, напоминающие полицейских, на торговцев они даже не смотрели. В Старом Городе за любое самовольное торгашество можно было угодить на пару суток в тюрьму. Возможно, местные заранее платили за право торговать на вокзале.

Купив пирожок, Гарди поднялась по виадуку с платформы и оказалась на площади, окруженной невысокими красивыми зданиями, раскрашенными в веселые цвета. По крайней мере, их попытались такими сделать: синий дом сменялся оранжевым, за ним следовал зеленый, а позади возвышался ярко-голубой. С другой стороны буйствовали все оттенки розового и желтого. В центре площади возвышался памятник из крапленого бело-черного камня, изображающий какую-то семью. Мужчина обнимал женщину, а рядом с ними толпились аж восемь детей. Заинтересовавшись, Гарди подошла ближе, спугнув стаю голубей, которые, оглушительно хлопая, вспорхнули в небо, оставив после себя кучи помета.

Только сейчас до нее дошло, что камень, из которого был изготовлен памятник, был на самом деле черным. Белым его сделали голубиные какашки, покрывающие культурный объект, словно глазурь торт. Рядом с памятником торчал человек с метлой. Он глазел на большой экран, занимающий половину стены здания напротив. Красивая женщина величиной с грузовик аппетитно уплетала кусок пиццы, в которой можно было бы завернуться. Дама звала всех в пиццерию с труднопроизносимым названием. Отвыкшая от рекламы Гарди тоже какое-то время поглазела на монитор, покосилась на человека с метлой, который продолжал стоять, игнорируя вернувшихся голубей, их дерьмо и окурки, оставленные школьниками, чего-то ждущие у памятника.

Любопытство, наконец, взяло свое, и Гарди приблизилась к позолоченной табличке, наполовину загаженной птицами. Прочитав, она присвистнула. Если надпись была верной, перед ней возвышалась королевская чета, правившая Альбигштайном уже двадцать лет. Еще раз подивившись количеству отпрысков, которых успела завести королевская семья, Гарди принялась внимательно разглядывать здания и вывески рядом с площадью. Согласно справочнику, интересующая ее контора была поблизости.

Но ничего нужного на глаза, как назло, не попадалось. Зато ее внимание сразу привлекла цветочная лавка, расположившаяся неподалеку от памятника. Вывеска гласила «Цветы от Сальвии», и Гарди приуныла. Работа везде давала о себе знать. То, что Кровавая Сальвия была родом из Альбигштайна, было неприятным сюрпризом. Возможно, оно и к лучшему, что Гарди выбрала Голубой Ключ. Рядом с лавкой Сальвии толпилось много народу, все галдели, изредка, сквозь гудение ветра, гуляющего по площади, доносились слова: «Розы завезли!».

Еще немного, и я розы возненавижу, подумала Гарди и принюхалась. Теперь уже розовый аромат мерещился ей повсюду.

— Этот салон удостоился чести поставлять цветы на королевскую свадьбу, — послушался рядом писклявый голос, и Гарди уставилась на мелкую девчонку лет пятнадцати, от которой и несло розами. Очевидно, девушка перестаралась с духами.

— Вы, наверное, не местная? — довольно бестактно поинтересовалась девица. — Извините, но по глазам видно. Старший сын короля женится, вы ведь знаете, да?

Выбросив остаток пирожка в урну — изделие оказалось пересоленым и переперченным, Гарди подумывала уже о том, как бы повежливее послать навязчивую собеседницу, как вдруг, сама не ожидая, сказала:

— Ну, раз ты у нас местная, выручай. Где здесь городская адвокатская контора?

К услугам Дерека Гарди решила пока не обращаться, а справочник Альбигштайна усиленно рекомендовал именно городских адвокатов — по всем вопросам.

— О, да неподалеку! — обрадовалась девица. — Хотите, я вам покажу?

— А тебе, что, делать нечего?

— Вообще-то нечего, — улыбнулась писклявая. — Я студентка, а последнюю лекцию нам отменили. Препод заболел. У меня танцы через час, а живу на краю города. Туда ехать — полдня займет. Вот и шляюсь тут, время убиваю. Пойдемте, нам в подземный переход.

Вообще-то Гарди не любила компании незнакомцев, но представив, как писклявая будет объяснять: «Свернете налево, потом под вывеску направо, и еще раз направо по центральной главной», решила воспользоваться ее предложением.

— А вы откуда? — спросила девица, едва они спустились в тусклый, с мерцающими лампами, переход, в котором воняло сыростью и плесенью. А еще центр города, называется, хмыкнула про себя Гарди и подумала, что платить за помощь все равно придется. Хотя бы информацией.

— Голубой Ключ, — нехотя сказала она и приготовилась к морю вопросов о том, как можно жить без света и цивилизации, но писклявая лишь покосилась и произнесла:

— Нам сюда, здесь короче будет.

Девушка остановилась у приоткрытой двери в стене перехода, которая, казалось бы, должна была привести прямо в скалу. Или в грунт — смотря где был выкопан тоннель.

Гарди осторожно заглянула в проем и прищурилась. После полумрака подземного перехода солнечный свет резал по глазам. Странно, они прошли совсем немного, но картинка, видневшаяся из двери, была совсем иной. Городской пейзаж сменился грунтовой дорогой, покосившейся будкой, похожей на остановку, и невзрачным микроавтобусом, припаркованным неподалеку.

Дальше все было неожиданным, но, если бы Гарди заранее хорошо подумала, вполне предсказуемым. Ее толкнули ногой в спину. Гарди было трудно заставить потерять равновесие, но появившиеся в проеме трое верзил накинули на нее мешок, сбив с ног умелой подсечкой. Она сгруппировалась, приготовившись отбиваться, однако тяжелый удар по голове, закончил игру не в ее пользу.

Гарди очнулась от тряски, которая отдавалась острой болью в ушибленном затылке. Она была внутри машины, и авто катилось явно не по асфальту. Водитель с приличной скоростью гнал по грунтовке, отчего транспорт бросало из стороны в сторону. Мешка на голове Гарди не было, но руки стянули сзади жесткой проволокой, которая наверняка оставит новые шрамы поверх тех, что уже украшали ее запястья. Рядом чувствовалось чье-то прижимающееся к ней тело. Помимо того, что оно также подпрыгивало в такт движения колес, соседка еще и всхлипывала в голос. Прислушивавшись, Гарди определила, что таких хныкающих тел в фургоне — а она уже догадалась, что стала пассажиркой того потрепанного микроавтобуса, что торчал у входа в тоннель, было не меньше десятка. Слегка приоткрыв глаза, она убедилась, что не ошиблась и немного успокоилась.

Все указывало на то, что прошлая работа Гарди к ее нынешней неприятной ситуации отношения не имела. И это радовало. Огорчало то, что Альбигштайн, похоже, был не лучше Старого Города, и человеческий траффик работал здесь по схожему принципу. Все девушки были связаны, зареваны и испуганы. Писклявая выискивала наивных дурочек из провинций, набивалась в компанию, оказывала какую-нибудь пустяковую услугу, а на самом деле, заманивала в ловушку. И было неважно, куда их сейчас везли — разобрать на органы или продать в дом терпимости, важно было то, что ее приняли за местную простушку, а такие трюки с Грязной Гарди никогда не проходили. Неужели она настолько изменилась за те несколько дней, что провела в Голубом Ключе? О том, хорошо это или плохо, Гарди думать не стала — не было времени. Обратный поезд уходил в три, а еще неизвестно, сколько она провела в отключке. Да и порешать вопрос с адвокатами тоже надо было. Ко всему — ее жутко тошнило, а во рту стоял кислый привкус фарша с капустой из недавнего пирожка.

— Я хочу на твое место, — сказала она девице, которая сидела рядом с перегородкой, отделяющей водителя от пассажиров. С виду стена была глухой, но опытный глаз Гарди подметил, что при необходимости водитель мог отодвинуть перегородку.

Пока девушка соображала, чего от нее хотят, Гарди сама пересела к стене, буквально вытолкнув девицу на свое место. Времени не было, тошнота и начинающиеся спазмы в животе играли не в ее пользу. Проклятый пирожок. Все в этом Альбигштайне было против нее.

За перегородкой слышались приглушенные голоса. Гарди определила, что в кабине сидели двое. Судя по расслабленному тону, сегодняшняя операция не была чем-то выдающимся — обычное, рутинное дело, а значит, компания проворачивала похищение не в первый раз.

— Зачем ты взяла стриженую? — пробасил мужской голос.

— У нее фигура хорошая, — ответила Писклявая. — Парик оденем, клиенты и не заметят. Лис просил потощее искать, спрос на них в последнее время хороший, а стриженая — в самый раз.

— Какая-то она странная, — продолжал мужчина. — Лицо будто бы знакомое. Я точно ее где-то видел. Как бы проблем не было. Уверена, что она не из города?

— Я ее специально спросила. Сказала, что из Голубого Ключа. Там все странные. А лиц таких — вся улица. Вот ты хоть что-нибудь из ее внешности запомнил? Волосы какого цвета? А глаза?

Молчание. Наверное, мужчина пожал плечами.

Оглядев девиц в фургоне, Гарди даже не стала сомневаться, что говорили про нее. Во-первых, все девушки были примечательными на вид: у одной роскошная копна светлых волос, у другой грудь вот-вот кофточку порвет, у третьей глаза синющие, хоть и в слезах. Дураку понятно, что похитители говорили про нее, Гарди. Про нее сперва всегда так говорили: ни рожи, ни кожи. Из всего, что сказал водитель, взволновало только одно: Гарди где-то видели, и это было нехорошо. Потому что она догадывалась где именно.

— Эй! — она изо всех сил забарабанила в перегородку. Получилось так громко, что затихли не только сидящие рядом девушки, но и говорившие в кабине.

— Здесь у одной горлом кровь идет, все забрызгала!

Сидящая рядом с Гарди блондинка шарахнулась в сторону, зато на водителя и Писклявую слова возымели правильный эффект. Они завозились, а через секунду перегородка отъехала в сторону, явив лицо Писклявый, у которой было уже совсем другое выражение — деловое и озабоченное. Далеко не студентка, но деляга с криминальным прошлым и, возможно, печальным будущем. Девушка прищурилась, пытаясь разглядеть, что происходило в фургоне. Наивная, она полагала, что какое-то стекло, разделяющее ее от пассажиров, реально могло спасти от Грязной Гарди, которая бушевала давно — с тех пор, как услышала слово «клиенты». В доме терпимости когда-то сгинула ее мать, и на свете осталось мало вещей, которых Гарди ненавидела сильнее, чем проституцию.

Будет больно, промелькнуло в ее голове, но осознать, кому именно будет больнее — ее кулаку или Писклявой, она не успела. Тело среагировало привычно быстро. Кулак с силой врезался в стекло, которое, к счастью, оказалось обычным. Гарди предполагала, что в таком задрипанном автобусе не может быть бронированных стекол, но всегда оставался риск. Стекло брызнуло осколками, на которых остались ее кровь и кусочки кожи с ободранных костяшек, но Писклявой досталось больше. Ее нос и рот мгновенно превратились в кровавую кашу, утыканную стеклянным крошевом, и девица в отключке откинулась назад, освободив Гарди место для дальнейших действий. Водитель уже тянулся за пистолетом, но сапог Грязной Гарди легко выбил остатки стекла вместе с перегородкой. Сначала в отверстие проскользнула ее рука, которая ткнула туда, где обычно у человека находятся глаза. Однако водила успел увернуться и попытался в ответ садануть ее локтем, но вести машину и убивать взбесившуюся девицу одновременно — дело трудное, тем более, что задерживаться в фургоне Гарди не стала и, проскользнув через выбитую перегородку в кабину, закончила то, что должно было занять куда меньше времени: ударом ног впечатала голову мужчины в дверцу, отчего дверь распахнулась и тут же с треском оторвалась, врезавшись в дерево.

Гарди поморщилась от внезапного спазма, скрутившего живот, но заставила себя перевести внимание на дорогу. Теперь было понятно, отчего водитель так напряженно держался за руль. Грунтовая дорога извилистой лентой вилась по лесу, заросшему гигантскими соснами. Такое дерево вряд ли почувствует столкновение, зато от машины останется много метала, годного разве что на переплавку.

Судорожно схватившись за руль, Гарди в последний момент вывернула фургон с опасной колеи. В голове шумело, а в животе вила гнездо огненная змея. Зря она ела тот пирожок. Будь проклята кухарка, не прожарившая мясо. И будь проклят Альбигштайн со всей его цивилизацией.

А вот Грязная Гарди, кажется, теряла квалификацию. Провозившись с водителем, грузное тело которого норовило выпасть на ходу из машины, она проворонила пулю, царапнувшую ее по руке. Знакомая боль огнестрельного ранения вызвала в душе бурю, которая заглушила ноющие спазмы желудка. Мельком оценив травму, которая оказалась, к счастью, поверхностной, Гарди улучила момент, когда рядом не было деревьев, и выбросила водителя на землю. Заняв его место, нашарила упавший между педалями пистолет, и только тогда обратила все внимание на пару мотоциклов класса эндуро, пытающихся объехать фургон спереди. Открывать огонь по машине они опасались — товар в виде девушек визжал и кричал на весь лес, даже заглушая звуки погони, а вот взбесившуюся Гарди снять с кресла водителя им нужно было во что бы то ни стало. Только теперь они были на равных, потому что у Гарди тоже была пушка.

Наивно было полагать, что похитители гнали без сопровождения. Рыкнув не девок в фургоне, чтобы затихли, Гарди принялась палить по мотоциклистам, не особо прицеливаясь, но и не упуская обоих эндуро из виду. Сначала те держались в стороне, но видя, как мажет новый водила, осмелели и стали подъезжать ближе, готовясь к атаке. Неосторожность одного закончилась столкновением с деревом, после того как Гарди, резко вильнув руль в сторону, слегка толкнула байк грязным боком автобуса. Наверное, ему хватило бы и этого, так как мотоцикл начал было уже заваливаться, когда на пути возникло дерево, ставшее его могильным памятником.

Заметив, что дорога куда-то исчезла, Гарди поняла, что пропустила поворот, и сейчас чешет по глухому пролеску, ломая днищем кусты. В животе было совсем нехорошо, в фургоне орали так, что заглушали грохот обоих двигателей, и Гарди впервые захотелось к ним присоединиться. Впереди мелькал просвет, и не нужно было быть опытным лесником, чтобы догадаться, что там либо овраг, либо яма. Иными словами — конец. Педаль тормоза уже давно реагировала не так, как положено, а тут и вовсе перестала отвечать на судорожные движения ее ноги. Гарди уже приготовилась к худшему сценарию, когда случайно заметила, что под педаль попала рука Писклявой, скатившейся с сидения вниз. Драгоценные секунды ушли на то, чтобы убрать препятствие, но затормозить она все-таки успела — как в кино. Помогло бревно, лежащее на краю оврага. Фургон врезался в него, сбросив деревяшку вниз, но сама машина сумела удержаться на краю, вкопавшись носом в прошлогоднюю листву.

Гарди едва успела перевести дух, как пришлось нырять под руль и прятаться от пуль мотоциклиста, который стрелял, уже не выбирая мишени. Понадеявшись, что девки тоже догадались растянуться на полу, Гарди заставила себя успокоиться и забыть обо всем, включая кубло змей, грызущее ей внутренности. Мотоциклиста она сняла последней пулей, когда он выскочил из оврага, вероятно, решив, что у нее кончился боеприпас. Паузу Гарди сделала специально, и, хотя уловка была старой, как мир, и давно не работала, ей снова повезло. В последнее время ей везло слишком часто, и Гарди это не нравилось. Она относилась к тем людям, которые после большого везения всегда готовились к большой беде.

Выбравшись из кабины, она некоторое время стояла, ловя ртом воздух и пытаясь не потерять сознание от нахлынувшей темноты, сдавившей грудь и голову. В следующий миг ее вырвало. Кроме пирожка она с утра ничего не ела, но позывы не оставляли ее еще долгие несколько минут, в течение которых в голову лезли совсем не подходящие для случая мысли. Например, не очнется ли в этот момент Писклявая, мертв ли последний мотоциклист, или она его только ранила, и насколько убийственным было столкновение с деревом первого байкера. И что надо бы найти водилу и тоже его прикончить. И вероятно, проделать подобное с Писклявой. И вообще, у бандитов могло быть подкрепление, ожидающее фургон где-то в лесу.

Едва желудок освободился от последних остатков пирожка, Гарди почувствовала себя лучше. Отравление еще давало о себе знать, но слабость в руках и ногах скорее всего была вызвана потерей крови, которая обильно залила ей руку и испачкала брюки.

Перетянув рану куском ткани, оторванной от рубашки, Гарди со стоном натянула куртку мотоциклиста и подумала, что ранение, возможно, серьезнее, чем она предположила. Рука болела адски, а пальцы постоянно немели. Парень, выскочивший навстречу ее пуле из оврага, не выжил. Кусочек метала проделал дырку в его черепе, влетев в левый глаз и покинув буйную голову в районе затылка. Писклявая была жива, но все еще без сознания. Мельком заглянув в фургон и убедившись, что никто из девиц не ранен, Гарди вытащила похитительницу из кабины и привязала к дереву проволокой — ее в машине оказалось немерено.

С трудом подняв мотоцикл и ругая себя за слабость, Гарди завела мотор и, последний раз окинув взглядом место побоища, направила ревущего зверя среди деревьев. Какое-то время она молча тряслась в седле, пытаясь ни во что не врезаться и найти дорогу, пока не догадалась, что нужно искать колею, оставшуюся от колес фургоне. Солнце стояло почти в зените, кроны были редкими и на летнюю траву падало обилие световых пятен. Разглядеть колею должно было быть не трудно, но Гарди никак не могла сосредоточиться. В глазах все мелькало, и ее сильно знобило, несмотря на то, что листья и трава поникли от жары.

Грязная Гарди нашептывала мерзкие мысли о том, что нужно найти водилу и первого мотоциклиста, свернуть им для надежности шеи, а потом вернуться и уничтожить то, что осталось от лица Писклявой, чтобы никакие хирурги не смогли вернуть ей человеческое обличие. Как только Гарди осознала, о чем думала, ей стало настолько плохо, что она остановила мотоцикл и, рухнув на колени в траву, еще долго пыталась что-то извергнуть из пустого желудка.

В одном Грязная Гарди была права — ей нужно вернуться. Ведь она хотела начать новую, человеческую жизнь, а люди друг друга в беде не бросают. Шума в лесу они наделали достаточно, его могли услышать и хорошие (например, следующие той же дорогой полицейские, в которых она, правда, не верила), и плохие (то есть, подкрепление, которое было таким же правдоподобным, как и тот факт, что к вечеру она сдохнет — либо от пирожка, либо от раны).

И хотя она надеялась, что девицы из деревни окажутся бравыми и здравомыслящими, картина у оврага осталась прежней. Писклявая пришла в себя и мычала в кляп, пытаясь развязать проволоку. Парень с пробитым глазом валялся рядом с бревном. Похищенные вылезли из фургона и бесцельно метались вокруг, к счастью, не разбегаясь слишком далеко.

Гарди не была уверена, что сумеет их всех собрать, но когда она подошла к автобусу и, открыв капот, принялась копаться в двигателе, девушки стали постепенно подтягиваться, а блондинка, раньше сидевшая с ней рядом, осмелела настолько, что открыла рот и спросила:

— Вы привели помощь?

Они, дуры, решили, что я поехала звать полицию или что-то в этом роде, с досадой подумала Гарди, почему-то злясь больше на себя, чем на них. Если бы нее ее плохое самочувствие, эти балбески торчали бы в лесу до тех пор, пока за ними, действительно, не приехали. И что-то ей подсказывало, что это были бы не светлые силы добра.

— Сами поедем, — буркнула она и забралась на место водителя. — Если не хотите здесь ночевать, будете толкать. Мотор в порядке, но мы застряли.

Может, потому что девицы были из деревни, а может, повлиял ее тон, а это был голос Грязной Гарди, которая не привыкла повторять дважды, но девушки потоптались и принялись за дело. Под колеса напихали веток, а те, кто повыше и сильнее, столпились у капота и уперлись руками в грязный фургон. Хоть он и был причиной их сегодняшнего несчастья, он же был и залогом их спасения.

Гарди не знала, почему никто не услышал их возню, но через час они не только сумели сдвинуть машину, но и найти колею, по которой вернулись на дорогу. Писклявую они взяли с собой, обмотав проволокой так, что та стала похожа на жертву маньяка. Тело водителя нашли по пути, мужчина был мертв, также как и мотоциклист, врезавшийся в дерево. Водилу они тоже сложили в фургон, а вот от мотоциклиста ничего не осталось. Оторванную руку, которую Гарди нашла в кустах, решили оставить лесу.

По дороге в город никто не разговаривал. Все понимали, что сегодняшнее приключение лучше забыть, а вместе с ним и всех, кто оказался рядом. На стоило только забывать извлеченный урок, правда, Гарди не до конца была уверена, что именно ей стоило запомнить. Испуганно-счастливые глаза девиц, которых она спасла, или изуродованное лицо Писклявой, которая глухо стонала на полу машины.

Они оставили фургон на краю города вместе с похитителями и разошлись, а вернее, разбежались. У блондинки оказались с собой деньги, которые она умудрилось где-то спрятать, и большинство девушек уехало с ней на такси. Другие отправились на автобусы, правда, все выбирали разные маршруты. Никто не подумал заявлять в полицию, и наверное, это было правильно. Они были не местными, и Альбигштайн, встретив их столь неласково, потерял последний кредит доверия.

Зачем-то дождавшись, когда автобус заберет последнюю из девиц, Гарди села на лавку в каком-то сквере и подумала, что отдала бы свою раненую руку за то, чтобы в миг оказаться в доме Алисии рядом с Киром. Но волшебства в жизни не бывает, и через пару минут, когда на странную девушку в тяжелой мотоциклетной куртке и с измазанным грязью лицом, стали оглядываться прохожие, она заставила себя подняться и поплелась к автобусной остановке. До центра через все полуденные пробки куда быстрее было бы добраться на машине, но такси она не доверяла. Пусть будет автобус. Часа три в запасе у нее еще имелось — чтобы, наконец, решить дело, которое привело в Альбигштайн, и при этом не умереть.