Грядущая буря

Глава 38. Новости из Тел’аран’риода

– Эгвейн, подумай, – сказала Суан, казавшаяся полупрозрачной из-за кольца-тер’ангриала, которое она использовала, чтобы попасть в Тел’аран’риод. – Какая польза оттого, что ты гниёшь в этой клетке? После того, что ты, по твоим же словам, сделала на том ужине, Элайда позаботится, чтобы тебя никогда не выпустили, – Суан покачала головой. – Мать, иногда просто необходимо взглянуть правде в глаза. Можно чинить сеть много раз, но однажды ее придётся выкинуть и сплести новую.

Эгвейн на трёхногом табурете расположилась в уголке торгового зала, находившегося в передней части лавки сапожника. Она выбрала это место наобум, просто чтобы не встречаться в Белой Башне. Отрекшиеся знали, что Эгвейн и другие посещают Мир Снов.

В присутствии Суан Эгвейн могла немного расслабиться и стать более похожей на саму себя. Они обе понимали, что сейчас Эгвейн – Амерлин, а Суан – ее подчиненная, но в то же время что-то их связывало. Чувство товарищества, возникшее из-за того положения, в котором они обе оказались. Это чувство странным образом превратилась в нечто похожее на дружбу.

Но сейчас Эгвейн была почти готова задушить подругу.

– Мы уже обсудили это, – твёрдо сказала девушка. – Я не могу бежать. Каждый день, который я провожу в заточении, не поддавшись – удар по правлению Элайды. Если я исчезну до суда над ней, это разрушит всё, над чем мы работали!

– Суд будет фикцией, Мать, – возразила Суан. – А даже если и нет, наказание будет лёгким. Судя по тому, что ты мне рассказала, она не переломала тебе кости, когда била, даже кожу не повредила.

Это было правдой. Эгвейн поранилась о битое стекло, удары Элайды были ни при чём.

– Даже формальное порицание Совета подорвёт её репутацию, – сказала Эгвейн. – Моё сопротивление, мой отказ от побега что-то значит. Восседающие лично приходят меня навестить! Если я сбегу, это будет выглядеть, как будто я уступила Элайде.

– Разве она не объявила, что ты – Приспешница Тёмного? – парировала Суан.

Эгвейн задумалась. Да, Элайда сделала это. Но у нее нет доказательств.

Закон Башни был запутан, и выбор подходящих наказаний и толкований мог оказаться сложным. Три Клятвы не позволили бы Элайде использовать Единую Силу как оружие, так что Элайда должна была считать, что не нарушает обетов своими действиями. Либо она зашла дальше, чем собиралась, либо считала Эгвейн Приспешницей Тёмного. В свою защиту Элайда могла привести доводы в пользу обеих точек зрения. Вторая сняла бы с неё большую часть обвинения, но первую было бы гораздо легче доказать.

– У неё может получиться, и тебя признают виновной, – сказала Суан, очевидно повторяя ход мыслей девушки. – Тебя приговорят к казни. Что тогда?

– У неё не получится. У нее нет доказательств, что я Приспешница Тёмного, и потому Совет никогда этого не допустит.

– А что если ты ошибаешься?

Эгвейн помедлила.

– Замечательно. Если Совет приговорит меня к казни, я позволю тебе меня вытащить. Но не раньше, Суан. Не раньше.

Суан фыркнула.

– Возможности может и не представиться, Мать. Если Элайда запугает их, то будет действовать быстро. Наказания этой женщины могут быть стремительны, как ветер в шторм, и обрушиться неожиданно. Это я знаю наверняка.

– Если это произойдёт, – резко ответила Эгвейн, – моя смерть будет победой. Сдавшейся стороной будет Элайда, не я.

Суан тряхнула головой, бормоча:

– Непоколебима, как причальная тумба.

– Закончим этот спор, Суан, – строго произнесла Эгвейн.

Суан вздохнула, но ничего не сказала. Похоже, она была слишком взволнована, чтобы сидеть, поэтому не обратила внимания на табуретку в другом конце комнаты, а вместо осталась стоять у окна лавки по правую руку от Эгвейн.

Судя по всему, лавку навещало много посетителей. Крепкий прилавок делил комнату пополам, в стене за ним было сделано несколько десятков ниш для ботинок. Порой большая их часть была забита прочными рабочими ботинками из кожи или парусины со свисавшими спереди шнурками или с пряжками, поблескивавшими в призрачном свете Тел’аран’риода. Но каждый раз, когда Эгвейн смотрела на стену, ботинки менялись: некоторые исчезали, другие появлялись. По-видимому, в реальном мире они не задерживались в своих нишах подолгу и поэтому оставляли после себя в Мире Снов только смутный образ.

В передней половине магазина было много табуреток, которыми могли воспользоваться клиенты. На задней стене находились ботинки различных фасонов и расцветок, а также специальные ботинки для определения размера. Покупатель приходил в лавку, надевал пробные ботинки, а потом выбирал подходящий фасон. Затем сапожник – или, скорее, его подмастерья – изготавливали пару, за которой клиент приходил позже. На широких стеклянных витринах на фасаде здания белой краской было выведено имя сапожника: «Наорман Машинта». Рядом с именем красовалась маленькая цифра «три». Род Машинта уже три поколения содержал эту лавку. Что для горожан было делом обычным. На самом деле, той части Эгвейн, которая всё ещё оставалась под влиянием Двуречья, казалось странным, что кто-то может решить не продолжать дело отца, а заняться чем-то другим, если, конечно, он не третий или четвёртый ребёнок в семье.

– Теперь, когда мы закончили с очевидным, – сказала Эгвейн, – какие у тебя новости?

– Ну, – сказала Суан, прислонившись к окну и уставившись на зловеще пустую улицу Тар Валона, – твой старый знакомый недавно прибыл в лагерь.

– Правда? – рассеянно спросила Эгвейн. – Кто?

– Гавин Траканд.

Эгвейн вздрогнула. Это невозможно! Во время мятежа Гавин был на стороне Элайды. Он бы не перешёл на мятежную сторону. Может быть, он захвачен? Но тогда Суан сообщила бы об этом иначе.

На миг Эгвейн превратилась в затрепетавшую девочку, которой завладели его произнесённые шёпотом обещания. Несмотря на это, ей удалось сохранить свой образ Амерлин и сконцентрироваться на разговоре, чтобы непринуждённо ответить:

– Гавин? Как странно. Не ожидала, что он там появится.

Суан улыбнулась.

– Неплохо сработано, – произнесла она. – Хотя пауза слишком затянулась, и когда ты, наконец, спросила о нём, то выглядела чересчур равнодушной. Благодаря этому тебя было нетрудно прочитать.

– Ослепи тебя свет, – не выдержала Эгвейн. – Ещё одна проверка? Он на самом деле там?

– Благодаря тебе я стараюсь придерживаться клятв, – обиженно сказала Суан. Эгвейн одна из немногих знала, что в результате Усмирения и последующего Исцеления Суан была свободна от Трёх Клятв. Но, как и Эгвейн, она, тем не менее, приняла решение не лгать.

– Так или иначе, – сказала Эгвейн. – Я думаю, время проверок для меня миновало.

– Каждый встречный всё время будет проверять тебя, Мать, – сказала Суан. – Ты должна быть готова к неожиданностям: в любой момент кто-нибудь может устроить тебе испытание, просто чтобы посмотреть, как ты отреагируешь.

– Благодарю, – холодно произнесла Эгвейн. – Но мне не нужно об этом напоминать.

– Правда? – ответила Суан. – Немного в стиле Элайды.

– Так нечестно!

– Докажи, – чопорно заявила Суан.

Эгвейн заставила себя успокоиться. Суан была права. Чем жаловаться, лучше принять совет, особенно если это хороший совет.

– Конечно ты права, – сказала Эгвейн, расправляя платье на коленях и стирая разочарование с лица. – Расскажи мне подробнее о приезде Гавина.

– Я почти ничего больше не знаю, – призналась Суан. – Я должна была упомянуть об этом вчера, но нашу встречу рано прервали.

С момента заточения Эгвейн они виделись гораздо чаще – каждую ночь, но накануне что-то разбудило Суан прежде, чем они закончили разговор. Как она объяснила, это был пузырь зла в лагере мятежниц. Палатки оживали и пытались задушить людей. Три человека погибло, среди них одна Айз Седай.

– Так или иначе, – продолжила Суан, – при мне Гавин говорил немного. Думаю, он здесь, потому что от кого-то услышал, что тебя захватили. Его появление вызвало впечатляющий переполох, но теперь он остается у Брина при штабе и регулярно наведывается к Айз Седай. Он что-то задумал и постоянно приходит поговорить с Романдой и Лилейн.

– Это настораживает.

– Ну, они обладают очевидной властью в лагере, – сказала Суан. – Хотя Шириам и остальным иногда удаётся урвать немного. Без тебя дела идут не слишком хорошо, лагерь нуждается в руководстве. На самом деле, мы жаждем его, как голодный рыбак жаждет улова. Айз Седай приверженцы порядка. Это…

Она остановила себя. Похоже, Суан намеревалась напугать Эгвейн в надежде, что та согласится на освобождение. Она взглянула на девушку и продолжила.

– Что ж, у нас все будет хорошо, когда ты вернёшься, Мать. Чем дольше ты находишься вне лагеря, тем сильнее становятся противоборствующие фракции. Сейчас можно практически увидеть проведённые поперёк лагеря линии противостояния. Романда с одной стороны, Лилейн с другой, и уменьшающаяся с каждым днём прослойка, которая не хочет принимать чью-либо сторону.

– Мы не можем допустить ещё один раскол, – сказала Эгвейн. – Особенно среди нас. Мы должны показать, что мы сильнее Элайды.

– По крайней мере, наш раскол происходит не по принципу Айя, – защищаясь, сказала Суан.

– Разделение на фракции, – произнесла, вставая, Эгвейн, – Пререкания и распри. Мы выше этого, Суан. Скажи Совету, что я хочу поговорить с ними. Возможно, через два дня. Завтра мы должны с тобой встретиться снова.

Суан нерешительно кивнула.

– Отлично.

Эгвейн пристально посмотрела на неё.

– Ты думаешь, это неблагоразумно?

– Нет, – сказала Суан, – я беспокоюсь о том, что ты себя не жалеешь. Амерлин должна научиться распределять свои силы. Часть тех, кто до тебя был на этом посту, потерпели поражение не потому, что им недоставало сил, но потому что быстро выдохлись, переходя на бег, когда следовало идти шагом.

Эгвейн удержалась от замечания, что сама Суан большую часть своего пребывания на посту Амерлин неслась сломя голову. Но на это легко можно было возразить, что как раз из-за того, что Суан работала на износ, она в результате и потерпела поражение. Кто лучше поведает о подобных вещах, как не тот, кто столь сильно от них пострадал?

– Я ценю твой совет, дочь, – сказала Эгвейн. – Но на самом деле, едва ли есть причина для беспокойства. Я провожу дни в одиночестве, с периодическими порками на закуску. Наши ночные встречи помогают мне выжить, – отвернувшись от Суан, она поежилась, глядя в окно на пустую грязную улицу.

– Тяжело выносить всё это? – тихо спросила Суан.

– Камера настолько узкая, что я могу одновременно коснуться противоположных стен, – сказала Эгвейн. – И не очень длинная. Чтобы лечь, мне приходится подгибать колени. Я не могу встать, поскольку потолок так низок, что я вынуждена наклоняться, и я не могу сидеть без боли, потому что они больше не Исцеляют меня между побоями. Солома старая и вызывает зуд. Дверь толстая, и сквозь щели проникает мало света. Я не знала, что в Башне есть камеры, подобные этой, – она оглянулась на Суан. – Как только меня утвердят полноправной Амерлин, эта камера и все подобные ей будут уничтожены, двери сняты, а сами камеры заложены кирпичом.

Суан кивнула:

– Мы позаботимся об этом.

Эгвейн снова отвернулась и, к своему стыду, заметила, что позволила платью смениться на кадин’сор айильских Дев, а за спиной возникли копья и лук. Глубоко вдохнув, она вернула своё платье.

– Никто не должен содержаться в подобных условиях, – сказала она, – даже…

Суан нахмурилась, когда Эгвейн замолкла.

– Что это было?

Эгвейн покачала головой.

– Да вот, пришло в голову… Наверное, Ранд чувствовал себя так же. Нет, хуже. По слухам, он был заперт в ящике меньшем, чем моя камера. И, по крайней мере, я могу проводить часть вечеров, болтая с тобой. У него не было никого. Не было веры, что эти избиения что-то значат.

Да ниспошлет Свет, чтобы ей не пришлось терпеть всё это так же долго, как ему. Её заключение длилось всего несколько дней.

Суан промолчала.

– В любом случае, – сказала Эгвейн, – у меня есть Тел’аран’риод. Днем моё тело томится в заключении, но по ночам моя душа свободна. И каждый прожитый день без уступок служит доказательством, что желание Элайды не закон. Она не может меня сломить. Остальные поддерживают её всё меньше. Доверься мне.

Суан кивнула.

– Отлично, – сказала она, поднимаясь. – Ты и вправду Амерлин.

– Конечно, – рассеянно произнесла Эгвейн.

– Нет, Эгвейн, – сказала Суан. – Я говорю это от чистого сердца.

Эгвейн с удивлением обернулась.

– Но ты всегда в меня верила!

Суан подняла бровь.

– По крайней мере, – сказала Эгвейн, – почти с самого начала.

– Я всегда верила в твой потенциал, – поправила её Суан. – Что ж, ты его реализовала. По крайней мере, часть. Приличную часть. Как бы ни свирепствовал этот шторм, ты доказала одну вещь. Ты заслужила место, которое занимаешь. Свет, девочка, ты можешь стать лучшей Амерлин со времён Артура Ястребиное Крыло! – Она поколебалась. – И, имей в виду, мне нелегко это признать.

Эгвейн с улыбкой взяла руки Суан в свои. Похоже, от гордости у Суан навернулись слёзы на глаза!

– Всё, что я сделала – оказалась запертой в клетке.

– И ты, Эгвейн, сделала это, как подобает Амерлин, – сказала Суан. – Мне пора возвращаться. Некоторые не могут отдыхать целыми днями, как ты. Нам нужен настоящий сон, иначе мы можем свалиться без чувств прямо в воду для умывания.

Она поморщилась, освобождаясь из рук Эгвейн.

– Ты могла бы просто сказать ему…

– И чтобы я больше ничего подобного не слышала, – перебила её Суан, погрозив пальцем. Неужели она забыла, что только что хвалила Эгвейн за превращение в Амерлин?

– Я дала слово и скорее стану рыбьими потрохами, чем нарушу его.

Эгвейн моргнула.

– Я бы никогда не стала заставлять тебя делать это, – сказала она, скрыв улыбку, когда заметила, что в волосах полупрозрачной Суан появилась ярко-красная лента. – Тогда закончим разговор.

Суан резко кивнула, села и закрыла глаза, а затем медленно растаяла, покинув Тел’аран’риод.

Эгвейн помедлила, глядя на то место, где только что была Суан. Возможно, пора возвращаться к нормальному сну, чтобы дать разуму отдохнуть. Но возвращение к нормальному сну будет шагом к пробуждению, а когда она проснётся, вокруг будет только тесный карцер и душная темнота. Девушка хотела побыть в Мире Снов ещё немного. Она подумала о том, не проникнуть ли в сон Илэйн, чтобы договориться о встрече… но нет, это займёт слишком много времени, даже если предположить, что Илэйн сумеет заставить свой тер’ангриал работать. Последнее время ей это редко удавалось.

Эгвейн обнаружила, что шагнула прочь из Тар Валона, лавка сапожника пропала.

Девушка оказалась в лагере мятежных Айз Седай. Возможно, глупо было здесь появляться. Если в Мире Снов находились друзья Тёмного или Отрекшиеся, они запросто могли изучать лагерь в поисках информации, так же как Эгвейн иногда появлялась в кабинете Амерлин в Тел’аран’риоде, чтобы выяснить что-нибудь о планах Элайды. Но Эгвейн нужно было сюда прийти. Она не задумывалась над причинами, просто чувствовала, что так надо.

Улицы лагеря были грязными, изборождёнными колеями от проезжавших фургонов. Когда-то бывшее просто полем, это место было обустроено Айз Седай и превратилось в… нечто. Отчасти в военный лагерь с солдатами Брина, расположившимися вокруг Айз Седай. Отчасти в город, хотя никакой город не мог бы похвастаться таким количеством Айз Седай, послушниц и Принятых. Отчасти в памятник слабости Белой Башни.

Эгвейн шла по главной улице лагеря. Трава здесь была втоптана в грязь, а та, в свою очередь, превратилась в дорогу. Вдоль неё были сделаны тротуары, а по сторонам ровные участки земли покрывали палатки. Здесь никого не было, за исключением мимолётных появлений спящих людей, которых случайно занесло в Тел’аран’риод. Тут ненадолго мелькнула женщина в изящном зелёном платье. Должно быть, спящая Айз Седай, хотя с той же степенью вероятности это могла быть и служанка, вообразившая себя королевой. Там женщина в белом – с тонкими светлыми волосами, слишком старая для послушницы. Это больше не имело значения. Книгу Послушниц следовало открыть для всех еще много лет назад. Белая Башня слишком слаба, чтобы отвергать какой бы то ни было источник силы.

Обе женщины исчезли так же быстро, как и появились. Немногие задерживались в Тел’аран’риоде надолго. Для того чтобы пробыть здесь дольше, необходимо либо особое умение – такое, как у Эгвейн, либо тер’ангриал вроде кольца, которым воспользовалась Суан. Был и третий путь. Оказаться пойманным в оживший кошмар. Поблизости не было ни одного, хвала Свету.

Странно было видеть лагерь таким пустынным. Эгвейн уже давно перестало беспокоить зловещее отсутствие людей в Тел’аран’риоде. Но этот лагерь был другим. Он выглядел так, как мог бы выглядеть военный лагерь после того, как всех солдат перебили в бою. Безлюдный, но с поднятым знаменем, напоминающем о бывших хозяевах. Эгвейн казалось, что она видит разделение, о котором говорила Суан: палатки стояли группами, как цветы в букетах.

Хотя людей и не было, она могла видеть узоры и проблемы, которые они создавали. Эгвейн могла бы обвинить Элайду в возникновении трещин между Айя в Белой Башне, но её собственные Айз Седай тоже начинали разобщение. Что ж, три Айз Седай едва ли могут собраться вместе без того, чтобы две из них не заключили союз. Нет ничего плохого в том, что эти женщины строят планы и готовятся. Проблема появляется тогда, когда они начинают считать других таких же как они врагами, а не просто соперниками.

К сожалению, Суан была права. Эгвейн не могла больше тратить время, уповая на примирение. Что если Белая Башня не лишит Элайду палантина? Что если, несмотря на успехи Эгвейн, трещины между Айя не исчезнут? Что тогда? Война?

Был ещё один вариант, который никто из них не предлагал: окончательно отказаться от мысли о примирении. Основать вторую Белую Башню. Это означало бы оставить Айз Седай расколотыми, возможно, навсегда. Эгвейн вздрогнула при мысли о такой перспективе, и её кожа начала зудеть, протестуя против такой возможности.

Но что если другого варианта не будет? Она должна была рассматривать и такие перспективы и находила их пугающими. Как убедить Родню или Хранительниц Мудрости объединиться с Айз Седай, если сами Айз Седай не были единым целым? Две Белые Башни стали бы противоборствующими силами, сбивающими с толка правителей, когда каждая из соперничающих Амерлин пыталась бы использовать народы в собственных целях. Благоговейный страх перед Айз Седай покинул бы врагов и союзников, и короли запросто могли бы основать собственные школы для способных направлять женщин.

Эгвейн заставила себя собраться с мыслями, шагая по грязной дороге. Палатки вокруг менялись, их клапаны были то открыты, то закрыты, то снова открыты в той странной недолговечной манере, свойственной Миру Снов. Эгвейн почувствовала, что палантин Амерлин, появившийся на её шее, очень тяжёл, как будто сделан из свинца.

Она сумеет заставить Айз Седай Белой Башни принять её сторону. Элайда будет низложена. А если нет… тогда Эгвейн сделает все необходимое, чтобы спасти мир и людей перед лицом грядущей Последней Битвы.

Эгвейн шагнула прочь из лагеря. Палатки, колеи и пустые улицы исчезли. Опять она была не уверена в том, куда попадёт. Такое путешествие по Миру Снов, когда позволяешь необходимости направлять себя, может быть опасным, но также может многое объяснить. Сейчас она искала не вещи, а знания. Что необходимо знать, что необходимо увидеть?

Окружающая местность расплылась и резко обрела новые очертания. Эгвейн оказалась в середине маленького лагеря, перед ней в яме для костра вяло горел огонь, испуская в небо тонкий язык дыма. Это было удивительно. Обычно огонь был слишком переменчив и не отражался в Тел’аран’риоде. Языков пламени не было, только дым и красные угли, нагревающие гладкие камни, которые окружали яму. Девушка взглянула наверх на слишком тёмное предвещающее бурю небо. Этот беззвучный шторм был ещё одной странностью Мира Снов, хотя для Эгвейн он в последнее время стал настолько привычным, что она практически его не замечала. Разве есть в этом месте хоть что-то нормальное?

С удивлением девушка обнаружила вокруг себя разноцветные фургоны: зелёные, красные, оранжевые и жёлтые. Были ли они здесь мгновение назад? Она находилась на большой поляне в лесу из призрачных белых осин. Подлесок был густой, высокая трава пробивалась неровными клочками. По правую руку между деревьями извивался широкий тракт. Яркие фургоны образовывали кольцо вокруг костра. Приземистые повозки, крышами и стенами напоминавшие небольшие дома, были раскрашены яркими красками. Волы не отражались в Мире Снов, но тарелки, чашки и ложки появлялись и исчезали около костра или на козлах фургонов.

Это был лагерь Странствующего Народа, Туата’ан. Почему именно это место? Разглядывая фургоны, Эгвейн лениво прошлась вокруг костра. Краска на фургонах была свежей, на ней не было ни трещин, ни пятен. Этот караван был значительно меньше, чем тот, в котором они с Перрином когда-то побывали, но производил очень похожее впечатление. Девушка почти услышала флейты и барабаны и могла представить, что это мерцание костра – тени танцующих мужчин и женщин. Танцевали ли Туата’ан по-прежнему теперь, когда небо затянуто мраком, а ветры разносят плохие новости? Где могли они найти своё место в мире, готовящемся к войне? Троллокам плевать на Путь Листа. Пыталась ли эта группа Туата’ан найти укрытие от Последней Битвы?

Эгвейн уселась на боковую лесенку фургона, которая была обращёна в сторону находившегося неподалёку кострища. На мгновение она позволила своему платью смениться на простой двуреченский наряд из зелёной шерсти – такой, в каком она была у Странствующего Народа. Погрузившись в воспоминания и размышления, девушка смотрела на это несуществующее пламя. Что произошло с Айрамом, Райном и Илой? Скорее всего, они в безопасности в таком же лагере, как этот, ожидают, что станет с миром после Тармон Гай’дон. Эгвейн улыбалась, размышляя о тех днях, когда она флиртовала и танцевала с Айрамом, несмотря на хмурые неодобрительные взгляды Перрина. В то время всё было проще, хотя, казалось, Лудильщики всегда жили просто и могли себе это позволить.

Да, этот караван так же будет танцевать. Они будут танцевать, пока не наступит день, когда весь Узор будет выжжен, неважно, найдут ли они свою песню, будут ли орды троллоков опустошать мир или его разрушит Возрождённый Дракон.

Неужели она позволила себе забыть о том, что дороже всего? Почему она так борется за сохранность Белой Башни? Ради власти? Из самолюбия? Или потому что чувствует, что это действительно нужно миру?

Готова ли она выжать себя до капли в этой битве? Она выбрала – или скорее выбрала бы – Зелёную Айя, а не Голубую. Дело было не только в том, что ей нравилось, как Зелёные сражались, она считала Голубых слишком целеустремлёнными. Жизнь больше, сложнее, чем единственная цель. Жизнь нужна для того, чтобы жить. Чтобы мечтать, смеяться и танцевать.

Гавин в лагере Айз Седай. Она говорила, что выбрала бы Зелёную за её воинственную направленность – это была Боевая Айя. Но более глубокая, более честная часть её признавала, что одной из причин ее решения был Гавин. Среди Зелёных браки со Стражами были обычным делом. Эгвейн сделает Гавина Стражем. И мужем.

Она любит его. Она свяжет его узами. Эти желания её сердца были не так важны, как судьба мира, но всё же они были важны.

Эгвейн встала со ступенек, и её одежда снова превратилась в бело-серебристое платье Амерлин. Она сделала шаг вперёд и позволила миру вокруг сдвинуться.

Девушка стояла перед Белой Башней. Она подняла глаза и пробежалась взглядом сверху вниз по мощному, но изысканному белому стержню башни. Несмотря на то, что небо было черным и беспорядочно бурлящим, Башня почему-то отбрасывала тень, и та падала прямо на Эгвейн. Было ли это каким-то своего рода знамением? Башня заставляла её ощущать себя ничтожной, Эгвейн чувствовала её вес, словно держала его на себе. Упиралась в эти стены, не давая им разрушиться и упасть.

Она долго простояла на этом месте, небо бурлило, великолепный шпиль Башни отбрасывал тень вниз на Эгвейн. Она смотрела на его вершину, пытаясь решить, не пришло ли время просто позволить Башне упасть.

«Нет, – подумала она вновь. – Не сейчас. Ещё несколько дней».

Эгвейн закрыла глаза – и открыла их в темноте. Её тело внезапно начала разрывать боль, её зад был исполосован ремнём, руки и ноги сводили судороги оттого, что приходилось лежать, скрючившись, в крохотной комнатке. Пахло прелой соломой и плесенью, и она знала, что если бы её нос не привык, то она бы почувствовала и вонь своего немытого тела. Девушка подавила стон – снаружи находились женщины, которые охраняли и поддерживали её щит. Она не позволит им услышать её жалоб – даже в виде стона.

Эгвейн села. На ней было то же платье послушницы, в котором она была на ужине у Элайды. Рукава платья заскорузли от засохшей крови, которая трескалась при движении и царапала кожу. Хотелось пить. Они никогда не давали ей достаточно воды. Но она не жаловалась. Никаких криков или плача, никаких просьб. Несмотря на боль, она заставила себя сесть, улыбаясь тому, что может отстраниться от болезненных ощущений. Эгвейн скрестила ноги, отклонилась назад и по одной выпрямила руки, потягиваясь. Потом она встала и наклонилась, разминая спину и плечи. Наконец она легла на спину и выпрямила ноги, подняв их вверх, непроизвольно морщась от их возражений. Она должна сохранять подвижность конечностей. Боль – ничто. Абсолютно ничто, по сравнению с опасностью, в которой находится Белая Башня.

Девушка снова села, поджав ноги, и сделала несколько глубоких вздохов, повторяя себе, что она хочет быть запертой в этой комнате. Если бы она пожелала, то могла бы сбежать, но она осталась. Оставшись, она подорвала авторитет Элайды. Оставшись, она доказала, что есть те, кто не согнутся и не станут спокойно смотреть на падение Белой Башни. Это заточение что-то значило.

Слова, повторявшиеся в её голове, помогали подавить страх от мысли, что ей предстоит провести новый день в этой клетке. Что бы она делала без снов, чтобы сохранить рассудок? И снова она подумала о бедном Ранде, запертом в сундуке. Теперь у них было что-то общее. Какое-то родство помимо совместно проведённого в Двуречье детства. Они оба пострадали от рук Элайды. И обоих это не сломило.

Оставалось только ждать. Около полудня они откроют дверь и вытащат её наружу, чтобы избить. Наказание приведёт в исполнение не Сильвиана. Возможность выпороть её, похоже, была наградой – компенсацией Красным сёстрам за то, что им приходилось целыми днями сидеть в подземельях и её охранять.

После порки Эгвейн отправится обратно в клетку и получит миску безвкусной каши. Изо дня в день происходило одно и то же. Но она не сломается, особенно пока может проводить ночи в Тел’аран’риоде. На самом деле, теперь ночи во многом походили на день – там она была свободна и деятельна, а дни становились ночами, проведёнными в темноте и бездействии. Так она себя успокаивала.

Утро тянулось медленно. В конце концов, щёлкнули железные ключи, поворачиваясь в старинном замке. Дверь открылась. За ней показалась пара стройных Красных сестёр – свет был так непривычен для Эгвейн, что она не могла разглядеть их лиц, только смутные силуэты. Красные грубо схватили её за руки, хотя она никогда не сопротивлялась. Они выволокли её наружу и бросили на землю. Эгвейн услышала, как одна из них шлёпнула ремнём по руке в предвкушении, и приготовилась к ударам. Они услышат её смех, как и в каждый из предыдущих дней.

– Подождите, – прозвучал чей-то голос.

Руки, удерживавшие Эгвейн, как будто одеревенели. Эгвейн нахмурилась, касаясь щекой холодных плиток пола. Этот голос… он принадлежал Кэтрин.

Сёстры, удерживавшие Эгвейн, медленно ослабили хватку и подняли девушку на ноги. От яркого света ламп она прищурилась, чтобы разглядеть Кэтрин, которая, сложив руки под грудью, стояла в коридоре неподалеку.

– Её приказано освободить, – сказала Красная; как ни странно, её голос прозвучал самодовольно.

– Что? – переспросила одна из тюремщиц Эгвейн. Глаза девушки привыкли к свету, и теперь она видела, что это долговязая Барасин.

– Амерлин поняла, что наказывает не того человека, – сообщила Кэтрин. – Вина лежит главным образом не на этой… ничтожной послушнице, а на той, кто должна была справиться с ней.

Эгвейн уставилась на Кэтрин. И вдруг головоломка встала на свои места.

– Сильвиана, – сказала она.

– Именно, – подтвердила Кэтрин. – Если послушницы выходят из-под контроля, разве вина не должна падать на того, кто был обязан их обучать?

Значит, Элайда всё-таки поняла, что не сможет доказать, что Эгвейн – Приспешница Тёмного. Привлечение внимания к Сильвиане – разумный шаг. Если бы Элайда была наказана за использование Силы для избиения Эгвейн, а Сильвиана наказана гораздо сильнее за то, что позволила Эгвейн выйти из-под контроля, это спасло бы лицо Амерлин.

– Думаю, Амерлин сделала мудрый выбор, – сказала Кэтрин. – Эгвейн, с настоящего момента тебя будет… обучать только Наставница Послушниц.

– Но, как ты сказала, Сильвиана не справилась, – в замешательстве сказала Эгвейн.

– Не Сильвиана, – ответила Кэтрин, было видно, что её самодовольство даже выросло. – Новая Наставница Послушниц.

Эгвейн встретила взгляд женщины.

– А, – сказала она, – и ты веришь, что добьёшься успеха там, где не справилась Сильвиана?

– Увидишь, – Кэтрин повернулась и пошла по выложенному плиткой коридору. – Отведите её в её комнату.

Эгвейн покачала головой. Элайда оказалась умнее, чем считала Эгвейн. Она поняла, что заточение не работает, и нашла козла отпущения, чтобы наказать его вместо Эгвейн. Но чтобы им стала смещённая с должности Наставницы Послушниц Сильвиана? Это будет ударом по моральному состоянию всей Башни, поскольку многие сёстры считали Сильвиану идеальной Наставницей Послушниц.

Красные неохотно повели Эгвейн в комнаты послушниц, которые теперь располагались на двадцать втором этаже. Кажется, они были раздосадованы тем, что не смогли её выпороть.

Девушка не обращала на них внимания. После такого длительного заключения было чудесно просто пройтись. Это еще не было свободой – под конвоем пары охранниц – но, несомненно, очень похоже! Свет! Она не была уверена в том, сколько ещё дней смогла бы продержаться в этой сырой дыре!

Но она победила. Осознание этого только начало ёй открываться. Она победила! Она противостояла худшему наказанию, которое только могла выдумать Элайда, и вышла победительницей! Амерлин будет наказана Советом, а Эгвейн – освобождена.

Каждый знакомый коридор, казалось, празднично сиял, и каждый ее шаг казался победным маршем тысячной армии по полю боя. Она победила! Война ещё не окончена, но эта битва осталась за Эгвейн. Они поднялись на несколько этажей, прежде чем вошли в более людную часть башни. Вскоре она заметила проходящую группу послушниц; завидев Эгвейн, те начали перешёптываться, а потом разбежались в стороны.

Через несколько минут небольшая процессия во главе с Эгвейн начала встречать всё больше и больше людей в коридорах. Сестры всех Айя, выглядевшие занятыми – однако, их шаги замедлялись, когда они замечали проходившую мимо Эгвейн. Принятые в платьях с семицветной каймой маскировались гораздо меньше: они стояли на пересечениях коридоров, таращась на проходившую мимо Эгвейн. В глазах каждой из них было удивление. Почему она на свободе? Они выглядели напряжёнными. Может быть, произошло нечто, о чём Эгвейн не была осведомлена?

– А, Эгвейн, – раздался голос, когда они шли по коридору. – Великолепно, ты уже свободна. Я хочу с тобой поговорить.

Эгвейн удивленно повернулась и увидела Саэрин, целеустремлённую Восседающую от Коричневой Айя.

Шрам на щеке женщины всегда делал её более… пугающей, чем прочих Айз Седай. Впечатление усиливалось седыми локонами, свидетельствовавшими о её внушительном возрасте. Немногих сестёр из Коричневой Айя можно было описать как устрашающих, но Саэрин несомненно относилась к этой группе.

– Мы ведём её в её комнаты, – сообщила Барасин.

– Хорошо, я поговорю с ней по дороге, – спокойно ответила Саэрин.

– Ей не позволено…

– Ты отказываешь мне, Красная? Восседающей? – спросила Саэрин.

Барасин покраснела.

– Амерлин не обрадуется, когда узнает об этом.

– Тогда беги и расскажи ей, – сказала Саэрин. – А пока я обсужу некоторые важные вопросы с юной ал’Вир, – она уставилась на Красных. – Дайте нам немного места, если не возражаете.

Не сумев смутить её взглядом, Красные немного отстали. Эгвейн с любопытством наблюдала. Оказалось, что авторитет Амерлин – даже в её собственной Айя – оказался очень слабым. Саэрин повернулась к Эгвейн, сделала ей знак, и они вместе пошли по коридору, в сопровождении отставших Красных.

– Ты рискуешь быть увиденной, разговаривая со мной вот так запросто, – сказала Эгвейн.

Саэрин фыркнула.

– В наши дни покинуть свои комнаты уже риск. Меня слишком расстраивает происходящее, чтобы беспокоиться о мелочах, – она помолчала и взглянула на Эгвейн. – Кроме того, быть увиденной в твоей компании сейчас может стоить этого риска. Я хотела кое-что выяснить.

– Что именно? – с любопытством спросила Эгвейн.

– Что ж, на самом деле я хотела проверить, получится ли их запугать. Большинство сестер из Красной Айя не одобряют твоё освобождение. Они считают это проявлением слабости со стороны Элайды.

– Ей следовало казнить меня, – кивнула Эгвейн. – много дней назад.

– Это было бы расценено как провал.

– Такой же провал, как вынужденное смещение Сильвианы? – спросила Эгвейн. – Внезапное решение свалить все на Наставницу Послушниц через неделю после случившегося?

– Это то, что они тебе сказали? – глядя вперёд и улыбаясь, спросила Саэрин на ходу. – Что Элайда «внезапно» пришла к такому решению самостоятельно?

Эгвейн подняла бровь.

– Сильвиана потребовала слова во время заседания Совета в полном составе, – объяснила Саэрин. – Она выступила перед нами, перед самой Элайдой и настояла на том, что обращение с тобой незаконно. Каким оно, скорее всего, и было.

– Пусть даже ты не Айз Седай, тебя нельзя было держать в таких отвратительных условиях, – Саэрин взглянула на Эгвейн. – Сильвиана потребовала твоего освобождения. Должна отметить, что, похоже, она тебя очень уважает. Она с гордостью рассказывала, как ты принимала свои наказания, как будто ты была студентом, который хорошо выучил её урок. Она обвиняла Элайду, призывая низложить её с поста Амерлин. Это было… довольно необычно.

– Во имя света… – выдохнула Эгвейн. – Что с ней сделала Элайда?

– Приказала ей надеть платье послушницы, – сказала Саэрин. – Практически вызвала волнение в самом Совете, – Саэрин помедлила. – Разумеется, Сильвиана отказалась. Элайда заявила, что тогда она должна быть подвергнута усмирению и казни. Совет не знает, что делать.

Эгвейн почувствовала укол паники.

– Свет! Она не должна понести наказание! Нужно это предотвратить.

– Предотвратить это? – переспросила Саэрин. – Дитя, Красная Айя рассыпается. Её члены обращаются друг против друга, как волки, атакующие собственную стаю. Если Элайде будет позволено убить женщину из собственной Айя – неважно, какую поддержку она получит от самой Айя, их порядки расстроятся. Что ж, я не удивлюсь, увидев, когда уляжется пыль, что Айя настолько подорвала себя, что ты сможешь просто расформировать её и покончить с ними.

– Я не хочу их расформировывать, – сказала Эгвейн. – Саэрин, это в первую очередь одна из проблем в логике Элайды! Чтобы встретить то, что грядёт, Белая Башня нуждается во всех Айя, даже в Красной. И, безусловно, мы не можем позволить себе потерять такую женщину, как Сильвиана, просто в назидание другим. Окажи ей всю поддержку, которую сможешь. Мы должны действовать быстро, чтобы остановить этот фарс.

Саэрин моргнула.

– Ты действительно думаешь, что командуешь здесь, дитя?

Эгвейн встретилась с ней взглядом.

– Хочешь взяться сама?

– Свет, нет!

– Что ж, тогда не мешай и приступай к работе! Элайду необходимо сместить, но мы не можем позволить развалиться всей Башне, когда это произойдёт. Ступай в Совет и выясни, что ты можешь сделать, чтобы это остановить!

Как ни странно, Саэрин кивнула в знак уважения, прежде чем исчезнуть в боковом коридоре. Эгвейн взглянула назад, на двух Красных конвоиров.

– Вы много услышали?

Они взглянули друг на друга. Конечно, они слушали.

– Вы хотели бы пойти выяснить для себя, что произошло, – сказала Эгвейн. – Почему бы вам именно так и не поступить?

Парочка взглянула на неё с раздражением.

– Щит, – сказала Барасин. – Нам дали указание всегда поддерживать его как минимум вдвоём.

– Ах, ради… – Эгвейн сделала глубокий вдох. – Если я дам клятву не обнимать Источник до тех пор, пока я не буду, как положено, под надзором другой Красной сестры, будет ли этого для вас достаточно?

Парочка одарила её подозрительным взглядом.

– Так я и думала, – сказала Эгвейн. Она повернулась к группе послушниц, которые стояли в боковом коридоре, притворяясь, что чистят плитку на стене, пока глазели на Эгвейн.

– Так, ты, – сказала Эгвейн, указывая на одну из них. – Марсиал, правильно?

– Да, Мать, – пропищала девочка.

– Ступай и достань нам немного чая из корня вилочника. У Кэтрин он должен быть в кабинете Наставницы Послушниц. Это недалеко. Скажи ей, что его просит Барасин, чтобы дать мне. Принеси в мою комнату.

Послушница убежала исполнять распоряжение.

– Я выпью отвар, и тогда, по крайней мере, одна из вас сможет идти, – сказала Эгвейн. – Ваша Айя разваливается. Похоже, им понадобятся все ясные головы, на которые они могут рассчитывать. Возможно, вам удастся убедить сестёр, что глупо позволять Элайде казнить Сильвиану.

Красные неуверенно переглянулись. Затем тощая сестра, чьего имени Эгвейн не знала, тихонько выругалась и поспешила прочь, всплеснув шелестящими юбками. Барасин окликнула её, но женщина не вернулась.

Барасин взглянула на Эгвейн, пробормотала что-то себе под нос, но осталась на месте.

– Мы ждём корень вилочника, – сказала она, глядя Эгвейн в глаза. – Иди к себе.

– Замечательно, – сказала Эгвейн. – Но каждая минута, которую ты потеряешь, может дорого тебе обойтись.

Они поднялись по лестнице в новые покои послушниц, которые были разделены остатками Коричневой секции Башни, и остановились перед дверью в комнату Эгвейн, ожидая корень вилочника. Пока они стояли, вокруг начали собираться послушницы. В дальних коридорах с озабоченным видом носились сёстры и их стражи. Может, Совет сможет что-то сделать, чтобы сдержать Элайду. Если она действительно зайдёт так далеко, чтобы казнить несогласных с ней сестёр…

Послушница с широко распахнутыми глазами, наконец, вернулась с чашкой и маленьким пакетом трав. Барасин изучила пакет и, по-видимому, его содержимое ее удовлетворило, поскольку она высыпала его в чашку с водой и нетерпеливо передала её Эгвейн. Девушка, вздохнув, приняла её и выпила залпом целую чашку тёплого чая. Этой дозы было достаточно, чтобы она не смогла направить и струйки силы, но девушка надеялась, что всё же недостаточно для того, чтобы лишить ее сознания.

Барасин повернулась и поспешила прочь, оставив Эгвейн в коридоре одну. Не просто одну, но одну и свободную делать всё, что она захочет. Правда, выбор был невелик.

Что ж, посмотрим, что можно предпринять. Но, прежде всего, нужно снять это грязное, измазанное кровью платье, да и помыться не помешает. Она толчком распахнула дверь в свою комнату.

И обнаружила, что внутри кто-то сидит.

– Здравствуй, Эгвейн, – сказала Верин, делая маленький глоток из чашки с чаем, над которой поднимался пар. – Надо же! А я уже было решила, что для того, чтобы с тобой поговорить, придётся вломиться в твою камеру.

Эгвейн оправилась от шока. Верин? Когда эта женщина вернулась в Белую Башню? Сколько времени прошло с их последней встречи?

– У меня сейчас нет времени, Верин, – сказала она, быстро открывая маленький шкафчик, в котором хранились сменные платья. – У меня много дел.

– Хмм, да, – ответила Верин, спокойно прихлебывая чай. – Догадываюсь, что так и есть. Кстати, платье, что сейчас на тебе – зелёное.

Посмотрев на свое платье, Эгвейн задумалась над прозвучавшей бессмыслицей. Конечно же, оно не было зелёным. О чём это Верин? Неужели она совсем…

Девушка застыла, уставившись на Верин.

Это была ложь. Верин может лгать.

– Ага, как я и думала, это смогло привлечь твоё внимание, – улыбаясь, произнесла Верин. – Тебе стоит присесть. Нам многое надо обсудить, а времени у нас мало.