Граничный Орден. Стрела или Молот

Дело о посохе и пепле. Часть 2

От Васюкова выехали с утренней зорькой. Беспокойство снедало не только елшанцев, которые слышали беседу Марчука с пикшинским мальчишкой, но и самих орденцев. Его благородие Васюков не встал проводить дорогих гостей, впрочем, никто того и не ждал.

Отдохнувшие за ночь кони шли бодро, так что до Елшанки добрались быстро. А там… Юноша наивно полагал, что после Хлюстовки с иссохшими сельчанами его уже ничто не удивит, но огромное серое пятно, отожравшее край деревни, заставило передумать. Особенно наполовину истлевший забор, чудом устоявшая часть сарая с рухнувшей крышей, треть хлева и передняя стена дома, за которой не было ничего, кроме пыли.

Елшанцы, что приехали с орденцами, и сами были поражены не меньше. Один спрыгнул с телеги, побежал к останкам подворья, стал выкрикивать имена, но к нему вышли лишь соседи, сказали что-то. Мужик, что выговаривал недавно Карницкому за грубость, вдруг завыл, вытирая рукавом неумелые слёзы.

К орденской карете стягивались люди со всей деревни, кричали, требовали, спрашивали. Карницкому захотелось занырнуть обратно, чтобы не видеть перепуганных взглядов и не слышать гневных окриков. К счастью, с ним был Марчук.

Аверий прошел сквозь толпу, осмотрел пятно, указал на сердцевину круга и спросил:

— Там был жарник? Когда это случилось?

Выходило так, что две ночи назад. Когда чужака засунули в жарник, сразу отправили гонцов в Старополье, те добирались остаток дня до темноты, потом переночевали прямо в телеге, и уж на другой день приехали в город. Потом обратный путь, ночь у Васюкова. Хотя сельчане так и не смогли ответить, ушёл ли чужак вечером или уже под утро.

Как далеко за это время он мог уйти?

Марчук несколькими словами успокоил толпу и начал расспрашивать о чужаке и мужчине, что был с ним. На него тут же вывалили целый ушат разнообразных сведений: и что из-под плата сверкали огнем глазищи, и что изо рта чужака валил дым, а какая-то баба углядела змеиный хвост под подолом.

Подивившись выдумкам сельчан, Карницкий отошёл, чтобы посмотреть на ту пыль, и приметил мальчишек, слоняющихся неподалеку от него. Может, хотели на карету ближе поглядеть?

— Ты давай!

— Нет, ты. Сам придумал, сам и…

— А чего я? Пусть Векша идёт.

Наконец они выбрали посланца, мальца лет семи-восьми с плутоватым лицом. Тот сделал вид, будто ему вовсе и не интересен орденец, вразвалочку пошел мимо Карницкого, но когда поравнялся с ним, как бы невзначай окликнул:

— Дядь, я кой-чего слыхивал о том чужаке. Что дашь, если расскажу?

На мальчишку тут же зашикали его приятели, но он и ухом не повёл.

— Смотря что слышал, — невольно улыбнулся Адриан.

— Только, дядь, я тебе по секрету скажу. А ты больше никому. А то меня тятя выпорет.

— Скажу только орденцам. Больше никому, Спасом клянусь.

Такая клятва мальчишку устроила, он подошел совсем близко, дернул Карницкого за рукав, чтоб тот нагнулся, и зашептал ему на ухо:

— Только ты никому! Сам поклялся! У тя глаза вылезут и уши отвалятся, коли соврал. Мне тятя к жарнику ходить не велел, иначе выпорет до крови.

— Но ты всё равно пошёл, — так же шёпотом промолвил Адриан.

— Дык я ж не один. С парнями. На спор — кто дойдет до жарника и стукнет три раза. Я и стукнул, хотел бежать, а оттуда меня позвали.

— Да ну? И что хотели? Чтоб дверь им отпер?

— Не, дед сказал, что будто сам из Пикшиков, а второй — страшенный колдун, коли дотронется — умрёшь! И хочет тот колдун в Белоцарск, к царю! И коли Орден не успеет приехать сюды и сжечь их в жарнике, тогда я сказать им должен, что мужик из Пикшиков поведет колдуна вкруг, сперва через Бологое. А еще что колдун нашей речи не разумеет.

— Это всё?

— Ага.

Адриан чуть посомневался, но всё же вытащил из кармана пятак и отдал мальчишке. Тот с довольной рожей засунул монетку за щеку и с полным восторгом вернулся к остальным приятелям. А Карницкий проверил, сколько монет у него еще осталось. Выходило, что совсем немного. Он ведь решил жить, как обычный орденец, только на жалование, потому за три дня отдыху растратил все лишние средства, что были дадены отцом, и теперь у него остались сущие гроши.

Собственно, орденцы уже знали, что иномирец заставил мужика из Пикшиков служить ему. Внук чухейского грамотея кое-как сумел поведать, как чужак поубивал мужиков в деревне, потом чуть не всю его семью, и только дед выжил. Марчук посоветовал сжечь трупы, а пепел похоронить, ведь вослед чужакам часто идет мор.

Судя по всему, чухей хитростью заставил иномирца зайти в жарник, но тому быстро надоело там сидеть, либо он разгадал уловку грамотея. Непонятно только, выжил ли в том пепельном круге сам чухей. Если да, тогда нужно ехать в Бологое, если нет, тогда неизвестно, где ловить чужака. И самое главное — как. Может, издалека бить?

— Далече ли Бологое отсюда? — спросил Карницкий у первого попавшегося мужика.

— Коли с утреца выйдешь, так к вечерней зорьке и дойдешь, — ответил тот.

Марчук к тому времени уже вызнал всё, что ему нужно. И Адриан пересказал ему слова мальчишки.

— Надо сейчас ехать, и так уж не успели. Но, может, чухей там тоже весточку оставит? — добавил Карницкий.

Старший орденец кивнул, но едва они вернулись к карете, как возчик спрыгнул с козел, стащил с головы шапку и бухнулся на колени:

— Аверий Деянович, не губи! Не поеду я за колдуном, хоть убей. Вишь, он как могёт! Жёнка у меня, детей трое, не губи!

Марчук наклонился к нему и тихо сказал:

— Ты чего, межеумок, народ пугаешь? Не едешь, так и вали пехом в Старополье. Сам Молчану повинишься, пусть он решает, что с тобой, лободырным, делать.

— Благодарствую, Аверий Деянович! Благослови тя Спас! А лошадок как? Я ж за них в ответе…

— Прочь пошёл! — рявкнул Марчук.

— Ага, ну, я тогда… — и возчик поспешил убраться с глаз орденцев.

Такой поступок с его стороны был понятен и вполне ожидаем, всё ж недаром возчика не взяли ни в Стрелы, ни в Молоты, значит, и туповат, и трусоват.

Карницкий с сомнением посмотрел на карету. Верхом он ездить умел, да и легкой бричкой в одного коня тоже правил, но тут пара лошадей и еще громоздкая карета, да и дороги он толком не знал. Были бы седла, так можно было б и без кареты поскакать.

— Разрешите с вами пойти, — неожиданно к орденцам подошел елшанец, тот самый мужик, что рыдал, глядя на пепелище. — Живота не пожалею, чтоб того убивца поймать. Хоть возчиком, хоть конюшим, хоть слугой…

— Василь, куды тебе с колдуном сладить? Останься! Место тебе сыщем, на улице не оставим же, — разрыдалась какая-то баба.

— Сеструха моя, — пояснил он орденцам и обратился к ней: — Как же я останусь, дура? Что меня тут нонеча держит? Ни дома, ни семьи… Хоть руки на себя накладывай. Коли помру, так хоть не впустую.

Марчук смерил мужика взглядом и лишь спросил:

— Бологое знаешь где? Гони туда, да поскорее.

Карницкий в карету не полез, остался на козлах вместе с Василем. И они помчались в Бологое.

Дорога была совсем плохонькой, не сравнить с той, что ведёт в Поборг. Поборгский тракт широкий, наезженный, ровный, кое-где даже ямки камнем присыпаны, а всё потому, что там часто ездят, почтовые станции стоят, даже дилижанс ходит из Старополья. Тут же только две колеи от телег и проложены, а посередке копытами утоптано, вот и мотало орденскую карету из стороны в сторону.

Карницкий вцепился руками в скамью, жалея, что не сел внутрь. Зато он вдруг осознал, что ни разу с момента выхода из приходного дома не вспоминал о Любаве. А потом осознал, что вот как раз сейчас и вспомнил. Но чего стоили его жалкие терзания по сравнению с Василём, что потерял в одночасье семью, скот, дом? Адриан покосился на елшанца, тот крепко держал вожжи и не сводил глаз с дороги, лица же его толком было не разглядеть за низко надвинутой шапкой и густой бородой с проседью. Наверное, он ухватился за орденцев еще и для того, чтоб не оставаться в деревне и не смотреть на прах, в который превратилась его жизнь.

— А что, велико ли Бологое? — спросил Карницкий и тут же закашлялся, нечаянно вдохнув придорожную пыль, что вздымалась от лошадиных копыт.

— Бологое-то? Не, совсем не велико. Три двора — одна корова. У них и грамотея своего нет. Наш к ним ездил, уклад читал.

— А жарник у них есть?

— Куды ж там жарник? Не, сказали, что в лес уйдут, коли чужак придёт. У них и лошади нет, чтоб в город послать.

— А есть тут деревни побольше?

— Ну, так Пикшики те же, Васюковка, еще Тюрька тут недалече. А в Старых Турдаках даж железный путь проложен, и станция есть. Глянь! Чего это там?

Адриан прищурился и велел остановиться. Из кареты тут же выглянул Марчук.

— Что встали?

— Так вон, в кустах чего-то торчит!

Орденцы подошли глянуть поближе и увидели босую ногу, торчащую из травы. А дальше углядели и всё тело целиком без единой нитки на нем. Сам умерший был еще молод и, по-видимому, благородных кровей, ибо лицо брито, а волосы длинны, да и кожа слишком бела для простого мужика.

— Ограбили, что ль? — подивился Василь. — Сроду тут татей не водилось. Дорога-то неезжая.

— Колдун это, — глухо ответил Марчук. — Всё, как чухейский мальчишка говорил: кровь из ушей, глаз, носа. Значит, у него теперь либо лошадь, либо повозка с лошадью.

— Это почему ж?

— Вряд ли дворянин тут пешком прогуливался. Ладно, поехали. В деревне скажем, чтоб подобрали его да похоронили.

И на сей раз Карницкий остался с Василём снаружи. Подумал, лучше заранее увидеть чужака и попытаться что-то сделать, чем помереть внутри кареты, так и не узнав, что тебя убило.

В Бологое прибыли уже далеко за полдень. И, к своему облегчению, Карницкий увидел все три двора в целости.

— Были. Вчерась от и были. Барчук и холоп при ём, — говорила баба, кланяясь на каждом слове. Видать, так ее впечатлил орденский знак.

— На чём приехали?

— На повозке такой, — она изобразила руками что-то невнятно-круглое.

— Останавливались тут? Что-то просили? Холоп что-то просил передать?

— Да, стояли чуток, снедать просили, лошадку напоить.

— Кто говорил с ними? Ты ли? — нахмурил брови Марчук. — Ну, отвечай живо!

— Не я, муж мой говорил.

— Зови мужа!

— Дак нет его, ушёл.

Дурная баба и так юлила, и эдак, и лишь когда Василь пригрозил поколотить ее и даже замахнулся, она призналась, что барчук дал им целый рубль в оплату за скромный обед, и муж ее сразу же отправился в Старые Турдаки, чтоб прикупить кой-чего. Она боялась, что орденцы захотят отнять рубль, потому как понимала, что барчук был ненастоящий. Ведь незадолго до того мимо них проехал другой барчук в той же одеже. Знать, этот, который рубль дал, ограбил первого. Но они же не грабили, и рубль им даден был честно, за просяную кашу и ведро воды.

— А старик тот много чего говорил, но то всё мужу. А мне откуда ж знать, чего он тама наплёл?

У Карницкого аж руки зачесались выпороть глупую бабу вместе с мужем. Чухейский грамотей жизнью рисковал, ведя опасного иномирца через самые глухие места, а эти дурни из-за жадности даже не могут сказать, куда колдун дальше поехал.

— И что теперь? — безнадежно спросил Адриан.

Ответил ему не Марчук, а Василь:

— Дак дорога-то одна. На развилке вроде почтовая станция должна быть. Там и спросим.

Напоили немного коней и снова тронулись.

Внутри Карницкого вспыхнуло давно забытое чувство погони, какое бывало в детстве, когда отец брал Адриана с собой на охоту. Только там ты мчишься верхом по полю, вокруг носятся и лают собаки, и где-то впереди бежит со всех ног заяц, спасая свою жизнь. И не так важен тот заяц — у него и мясо жесткое, и летняя шкура плоха — но сама душа рвётся за ним, поторапливая коня. С губ срывается: «Ату его, ату!». В крови полыхает азарт, жажда быть первым, первым подстрелить косого, чтобы потом хвастать его тушкой и небрежно говорить: «Вон какой матёрый».

Прежние дела не требовали погони, все чужаки либо сидели по жарникам, либо оставались там, где очутились в этом мире. Лишь сейчас Адриан впервые ощутил себя Стрелой. Он не думал о том, что будет делать, когда настигнет этого попаданца, и как вообще можно остановить столь могучего колдуна, который убивает одним касанием. Сейчас важнее всего было выследить его и догнать.

Уже издалека стало понятно, что клятый иномирец не миновал сей почтовой станции. Ворот, которые вроде как должны замыкать высокую ограду, почему-то не было, во дворе ходило немало людей, больше мужики, но были и в лакейской форме.

Орденскую карету тоже приметили издалека. Потому, как только Марчук сошел наземь, на него тут же набросился важный господин в богатом камзоле. Карницкий никогда не надевал в дорогу парадное платье, чтоб не попортить, его ж стирать нельзя, а щёткой не всегда удается выбить дорожную пыль, не повредив тонкое шитье. А этот господин почему-то надел. Или это у него самый простой наряд из всех имеющихся?

— Где вас чужаки носят? Уж когда за вами послали? Гляньте, что эти ваши иномирцы вытворили? Как теперь дальше ехать? Кто в подорожной печать поставит? Я напишу на вас жалобу! Кто у вас там главный? Хотя нет, губернатору напишу. Или его величеству! Только зря казну разбазариваете, а толку нет! — кричал господин.

Марчук хотел было обойти гневливое благородие и узнать, что ж тут приключилось, но тот схватил невысокого орденца за шиворот и дёрнул к себе.

— Ишь, заносчивый какой! Слушай, когда с тобой барон Серебряков говорит! Зря его величество надавал вам столько привилегий. Где это видано, чтоб простой мужик перед благородным человеком шапку не ломал и спину не гнул?

— Ваше благородие, вы мешаете мне, полномочному представителю Граничного ордена, ловить иномирца, — спокойно сказал Марчук. — Я здесь по делу, потому, согласно укладу, могу не тратить время на поклоны и прочие церемонии.

И вырвался из хватки барона.

С козел спрыгнул Карницкий и перегородил дорогу Серебрякову, дав Марчуку возможность пройти дальше.

— А ты еще кто? Тоже из Ордена? — брызгал слюной благородие. — Понабрали босяков с улицы, а те сразу нос задирать! Пшёл вон!

— Я передам своему отцу, Ведиславу Радимовичу Карницкому, что барон Серебряков считает его сына не более, чем босяком с улицы. Будьте так любезны, сообщите мне, где стоит ваше имение, чтоб я знал, куда переслать ответ моего батюшки.

Барон отошел на шаг и пристальнее посмотрел на юношу. Картуз, обрезанные по уши волосы, разбитая губа с зеленоватыми отметинами вокруг, запылённая до неразборчивости цвета и ткани одежда, уродливая щетина. Но при этом осанка, умение держать себя, чистая речь, манеры и впрямь выдавали некое благородное воспитание.

— Чем кричать попусту, лучше расскажите, что тут такое.

Серебряков попыхтел-попыхтел, но всё же ответил:

— Толком и не разобрать. Я приехал вчера, думал лошадей поменять, а тут только вот гонцы переполошенные да мужики. Смотрителя нет, конюхов нет, коней тоже нет, только пустые повозки стоят.

— А что вы тогда об иномирцах говорили? Если никого нет, почему решили, что всему виной именно они?

— К утру двое из лесу вышли, сказали, что служат тут. И что чужак тут всех поубивал.

— Карницкий! — послышался крик Марчука.

— Благодарю за сведения, ваше благородие! — Адриан склонил голову в вежливом поклоне. — Возможно, мы еще раз вас опросим!

И побежал к старшему.

— Глянь! — сказал Аверий и указал внутри самой станции, где обычно проезжие пережидали, когда им сменят лошадей.

Карницкий огляделся, но ничего странного не увидел. В сенях стоял тяжелый стол, где смотритель обычно проверяет подорожные, вписывает в них свою станцию, берет плату. Далее — обычная комната, лавки вдоль стен, в углу стол с двумя мягкими стульями для благородных.

— Не туда. На пол гляди.

Плоховато тут убирались. Пылищи-то сколько! Причем лежит чудно — пятнами, и на скамьях кое-где.

Адриан вскинул глаза на Марчука, не в силах поверить в случайную мысль, что пришла к нему в голову.

— Неужто? Но ведь…

— Он либо слабеет, и его магия теперь не выжигает всё вокруг, либо, наоборот, сильнеет и может уничтожать ровно то, что захочет, — пояснил Марчук.

— Зачем ему убивать? В Бологом же он не убивал, даже денег дал.

— Кто знает? Может, ему не понравилось, как его тут приняли? Или узнали повозку с платьем и попытались напасть? Или чухей ляпнул что-то.

— Барон сказал, что двое из здешних служек выжили, только в лес удрали и недавно вернулись.

— Пойдем, поговорим с ними.

Карницкий развернулся, чтоб выйти в дверь, и услышал за спиной.

— Ты молодец, Адриан. Хорошо держишься.

И хотя Карницкий всё ещё злился на Марчука за дело с Любавой, считал, что тот поступил с ним бесчестно и даже подло, но от этих простых слов вдруг расчувствовался. Может, Стрела похвалил его за то, что за всё время пребывания в Ордене Адриан впервые не думал о себе, а лишь о деле.

Двое уцелевших были совсем еще мальцами, лет по тринадцать-четырнадцать, не более. Их привели сюда отцы, что служили гонцами при станции, чтоб, значит, сыновья и деньгу зарабатывали, и при деле были, и хоть какой-то пригляд за ними шёл. Они открывали ворота, помогали заводить коней во двор, расседлывали и распрягали их, чистили, убирали навоз, еще подметали, раскидывали снег зимой, подносили дрова, словом, выполняли всю ту незамысловатую работу, которую легко можно было доверить подросткам.

Они же и встретили странного барчука, который в жару страдника(1) носил черный плотный плащ поверх рубахи и камзола, помогли въехать его бричке во двор, позвали смотрителя. Чудной барчук не умел говорить по-бередарски, и за него говорил его слуга. Но когда смотритель заглянул в подорожную, тот почему-то перепугался и закричал: «Чужак! Чужак!»

А потом барчуковский слуга сказал мальчишкам, чтоб они бежали в лес, иначе их убьют. Ну они и удрали. Только один из них оглянулся и увидел, как смотритель валится наземь.

— Кто был на станции в то время? Откуда?

Белобрысый неуверенно почесал макушку.

— К нам обычно из Старых Турдаков приезжают, меняют коней и дальше кто куда. Возчики с железной станции только сюда везут, дальше не хотят. Вчерась какой день был? Сегодня тритейник, значится, вчера был вторник. Во вторник поезд с Поборга едет, который через Старополье в Белоцарск.

Второй пацан, чуть помладше, перебил его:

— Сам смотритель, один конюший, трое гонцов, двое наших, один проезжий, стряпуха тутошняя. Еще баре проезжали, там в книге смотрителя имена записаны, с виду семья: старик, двое помоложе, вроде сыновья, и баба. Или, может, она дочь старикова, а с ней муж. С ними еще повозка со скарбом была, а при ней служанка да возчик. Еще на карете ихней возчик да еще один в лакейской форме верхами.

— Одного конюшего не мало на такую станцию?

— Так мы же еще есть!

Карницкому было любопытно, отдавал ли мальцам смотритель всю положенную за еще двоих служек плату или часть себе оставлял. Впрочем, не его это дело.

— Повозки все тут остались или какой не хватает?

Мальчишки осмотрели двор.

— Барской кареты нет. Она тяжелая, закрытая, на дверцах окошки завешены были. С четверкой лошадей. И знак такой на дверках, желтый, с полосой наискось.

— Они тоже с поезда ехали?

— Не, вроде наоборот, к станции. Старик ещё ругался, что опоздали, и теперь придется ждать до седьмицы, пока новый придёт.

Марчук сказал, чтоб Карницкий пошёл, пересчитал пыльные пятна в доме. Но там их всего-то было три. Скорее всего, услыхав крики смотрителя, мужчины повыскакивали наружу, а во дворе уже давно всё затоптано.

Тогда Аверий залез на подножку кареты и крикнул всем, кто собрался на станции.

— От имени Граничного Ордена официально заявляю, что всему виной чужак, что пробрался в наш мир тайком и с недобрыми намерениями. Он уже учинил немало бед и сделает ничуть не меньше. Потому мы за ним и гонимся уже не первый день. Скажите, кто-нибудь из вас видел по пути сюда большую карету, вроде дилижанса, с желтым гербом и полосой наискось? Может, кто-то знает, какому роду она принадлежит?

— А полоса синяя? — подал голос барон Серебряков.

Марчук посмотрел на мальчишек, и те кивнули.

— Да, синяя.

— Неужто это Медянские? Они в двадцати верстах отсюда живут, имение у них там…

Один из гонцов, что приехал на станцию позже происшествия, сказал, что разминулся вчера с такой каретой по дороге, которая как раз проходит мимо Медянского посёлка.

Аверий поблагодарил всех собравшихся, потом наскоро набросал еще одно письмо и попросил гонца доставить его в Старополье, командору Ордена, сказал, что за труд его вознаградят в городе.

— Я поеду с вами! — заявил барон Серебряков. — Я знаю дорогу, бывал у Медянских не раз. К тому же у меня есть с собой пистоль, и я умею им пользоваться.

Марчук ничего не ответил, глянул на Карницкого, едва заметно качнул головой и сел в карету.

— Благодарю вас сердечно за столь любезное предложение, — сказал Адриан. — Но Орден не осмелится рисковать жизнью благородного господина. Если бы для победы над этим иномирцем достаточно было лишь отважного сердца и твердой руки, мы бы не смели желать лучшего соратника, чем вы. Но, увы, этот иномирец использует низкие и мерзкие приемы, вроде магии и проклятий, и мы никак не сможем защитить вас от столь неприглядной смерти.

Барон побледнел.

— Магия? Проклятия? Что ж, вижу, я на самом деле не смогу вам помочь. Желаю вам успешного завершения дела и надеюсь, что вы спасёте моих добрых друзей Медянских.

— Приложим для этого все наши силы.

И чёрная орденская карета вновь тронулась, спеша нагнать иномирца, прежде чем тот сумеет достичь своей цели.

1 Страдник — с 02.07 по 12.08