Граничный Орден. Стрела или Молот

Дело о посохе и пепле. Часть 1

Все три дня Карницкий гулял. Вернее сказать, днем отсыпался, приходил в чувство, а вечером снова в загул. К прежним собутыльникам присоединялись и другие орденцы, с кем Адриан прежде не разговаривал: Молоты, чернильники, кое-кто из обслуги. И все они радостно приветствовали перемены в юноше, мол, перестал зазнаваться, понял, как надо с людьми общаться, и убрал этот надменный аристократический хвост.

Была гульба, вёдра хлебного вина с дурной закусью, не менее дурные шутки, десятки историй о чужаках, была даже драка, в которой Адриану разбили губу. Разве что к девкам он больше не ходил. После неудачи с той, грудастенькой, юноша больше не хотел позориться.

И непонятно, что стало тому виной. То ли его непривычка к крепкой выпивке, то ли убогая обстановка в ее комнате, то ли мерзкие запахи. Слишком сильно воняло прелой соломой, крепким потом и немытой женщиной. За тонкой стеной слышалась брань соседей: бубнил мужик, визжала женщина, звуки ударов, несколько раз что-то тяжелое ударилось в переборку, от чего затрещали доски, оклеенные обрывками газет. Да еще и девка вместо того, чтоб прильнуть к нему всем телом, поцеловать, провести ладонью по шее и щеке, просто задрала юбки и оперлась руками о стену. Карницкий смотрел на ее широченный белый зад и не находил в себе ни капли желания, будто перед ним не баба, а таз с опарой.

Девка нетерпеливо спросила:

— Ну? Чего?

Будто лошадь понукала.

Через щели потянуло каким-то варевом, Карницкого замутило, и он сбежал оттуда, дав девке гривенник за беспокойство.

Словом, в колчанную вошёл не прежний подтянутый щеголеватый дворянин, а помятый парень с разбитой губой и опухшим после трех дней возлияния лицом, немытыми волосами и картузом набекрень, в засаленной рубахе и потертом сюртуке. Еще и щетина прибавляла ему разом семь лет.

— Всем здрасте! — небрежно сказал он и плюхнулся на лавку.

Посмотрел на горячий самовар, на нарезанные ломти лимона, взял одну дольку, закинул в рот и прожевал, кривясь от кислоты.

Аверий уже был там, снова занимался записями. На другом конце дремал Болиголова по прозвищу Хромой.

Марчук посмотрел на Карницкого без удивления, кивнул в знак приветствия и снова уставился в бумаги.

— Аверий Батькович! — небрежно завёл разговор Адриан. — Я намедни услышал, что другие Стрелы учат своих подопечных, рассказывают им случаи интересные, опытом делятся. А ты что-то не спешишь меня наставлять. Куда это годится?

— Можешь перейти к другому Стреле, — не поднимая головы, ответил Марчук. — Вон Хромой без питомца.

На такой ответ Карницкий не рассчитывал. Значит, можно было просто сменить наставителя? Тогда зачем он мучился? Разве переход не сделает все его страдания бессмысленными? Вряд ли Хромой так бы настаивал на смерти той попаданки именно от рук Адриана!

Так и не придумав, что ответить, юноша схватил «Ведомости», которые только сегодня привезли в Старополье утренним поездом. Именины у двоюродной племянницы царя — «скромно, с огненными цветами повечеру», открытие ателье какой-то портнихи с иностранным именем — «всё в стеклах да в блеске», приезд братинского дворянина — «Белоцарск — красивейший город», восхваления поездов — «быстро, без лишней тряски, можно всласть поспать, покуда едешь»…

Адриану в глаза бросился сомнительный заголовок одной из заметок: «Победа Граничного Ордена или поражение?» Несмотря на то, что автор не назвал ни деревню, ни губернию, по описанию было ясно, что речь о Хлюстовке. В заметке говорилось, что выжила едва ли треть сельчан, пал весь скот и сама земля вокруг была отравлена, так что неизвестно, когда можно будет там сеять. Убытков владельцу той деревни причинено на сотни рублей. Но всего этого можно было избежать, если бы орденцы позволили сельчанам уйти из отравленной деревни! Тогда выжили бы все, да и скот бы остался. И лишь благодаря усердию некоего мага спасли оставшихся. Хотя автор ни в чем не обвинял Орден, но из-за заголовка любой, кто прочтет заметку, задумается, а так ли нужны орденцы, если от них сплошные убытки? И почему там ни слова не сказано, что маг тоже орденский, а помимо него был еще Марчук и сам Карницкий? Без Марчука маг бы так и продолжал бегать вокруг солдат и хныкать.

Раздраженно отбросив «Ведомости», Адриан сложил руки на груди и задумался, чем же ему теперь заняться. Забавно выходит. Во время отдыха у Карницкого не было ни единой свободной минуты для размышлений: он то спал, то пил. А как наступил день службы, так его настигли тяжкие думы, что он гнал всё это время.

И, как назло, все попаданцы внезапно пропали. Сморкало вон три дня попусту просидел в колчанной, даже всякие умалишённые вроде Глузды притихли, бабам больше не чудится иномирец в каждом, кто шейный платок чуть иначе завяжет. Неужто так и придется торчать в колчанной день-деньской наедине со своими мыслями? Адриану отчаянно захотелось выпить.

— Я читал ваши записи, — неожиданно сказал Карницкий, вновь вернувшись к уважительному обращению.

— Знаю, — ответил Марчук. — Листы сложил не так.

И снова замолчал. Хоть бы выбранил как следует, тогда не так скучно было б. Адриан подумал, а не начать ли ему тоже что-то писать? Вот только что? «Указания детям всех сословий о манерах» написаны лет пятьдесят назад.

Дверь колчанной открылась, и Карницкий искренне ожидал увидеть за ней командора отделения с особенным поручением для Марчука, но там стоял всего лишь чернильник Микола, с которым Адриан вчера выпивал.

— Марчук, Карницкий! Вызов.

Хвала Спасу!

Адриан сразу же вскочил, подхватил сумку с пистолем и бросился к двери, не дожидаясь Марчука. В присутственной стояло трое мужиков, двое из простых, а один — в форменной одежде, наверное, лакей. Мужики стояли сконфуженно, переминались с ноги на ногу, сжимали в руках шапки, а лакей уверенно требовал командора Ордена и каких-то наград.

— Ну, чего тут? — буркнул Марчук, добравшись наконец до присутственной.

— Да вот, Аверий Деянович, сразу из двух мест прибыли.

— Это ты командор? — влез в разговор лакей. — Его благородие Богучар Валдаевич Васюков выполнил работу заместо Граничного Ордена и требует положенную награду.

— Какую работу? — уточнил Аверий.

— Как какую? Ту самую! Поймал двух пришлых, посадил в жарник и сжёг. Всё как полагается.

— А твой Васюков грамотен? Уклад читал? Где сказано, чтоб без Ордена пришлых можно жечь? Этот Васюков так хорошо умеет различать иномирцев от обычных людей? Какая ему награда? Тут за самоуправство и убийство людей в Сыскной приказ надо жалобу писать!

— Так ведь… всё равно сожгли б. Чего зря людей гонять?

Лакей явно не ожидал такого отношения. Неужто и вправду рассчитывал на похвалу и награду?

— Надо съездить, узнать, кого он там сжёг, — проворчал Марчук и посмотрел на двоих мужиков. — А эти чего?

— У них всё по укладу. Поймали двоих пришлых, посадили в жарник, теперь вот пришли в Орден, — ответил за них чернильник. — Наверное, надо Болиголову звать. Вы какое дело возьмёте? Васюкова или этих?

— Кто откуда?

Чернильник глянул в записи.

— Так… Васюков в своем поместье близ деревни Васюковка, а жарник в Елшанке. Так они рядом совсем, несколько часов езды. Да и вообще недалече от города, в дне пути всего. Может, сразу и туда и туда заглянете?

Марчук почему-то взглянул на Карницкого, чуть подумал и кивнул.

— Тогда на орденской карете поедете, без почтовых станций и перекладных, — обрадовался чернильник.

— Эти пусть за нами едут, — Аверий махнул в сторону просителя и жалобщиков.

Лакей тут же вскинулся:

— Никак нельзя! Его благородие Васюков дал строжайшие указания, куда заехать в городе, что привезти, да и лошади уставшие!

— Как бы твой Васюков нас самих не спалил с перепугу. Нет уж, поедешь с нами. Поверь, о тебе он и не вспомнит.

Несчастный холоп опустил голову и забормотал:

— Ага, как же, не вспомнит. Сразу не выпорет, так потом, когда уедете.

Аверий снова посмотрел на Карницкого.

— Ты пока с мужиками поговори, узнай, кого они в жарник засунули. Всё равно дорожные ждать.

Нехотя Адриан отозвал сельчан из Елшанки подальше от бурчащего лакея и спросил:

— Ну, кого в жарник засунули? Двоих? Как выглядели? С чего решили, что пришлые?

— Тебе бы, паря, чуток поласковее быть, — сказал мужик, что богаче летами. — Сам на побегушках тут, а корчишь из себя невесть что. Это старшо́й тебе губу раскровянил? Кажись, за дело влепил.

Карницкий едва не отвесил ему затрещину за грубость, но вспомнил, что сам отказался от дворянства. Да, пока по бумагам он дворянин, но разве в этом суть?

— Прости меня, отец, тороплюсь. А то старшой еще добавит, коли не справлюсь.

— То-то же. Торопиться торопись, а разумение надо иметь. Вчерась они пришли, двое. Один как есть наш, и говор наш, ну, как наш, у нас-то в Елшанке иначе гутарят, а у того говор вроде чухейский, но говорил по-бередски. А второй всё молчал. Да сам весь чудной. Платье длинное, чуть не в пол, рукава широкие, хоть порося засовывай, и на голову вроде плат закинут, а вроде и не он, как сказать… длинный ворот, который на макушку можно натянуть. В руках посох с него ростом, а не простая палка, с камнем в верхах. Сразу ж видно, чужой это. Мы за вилы похватались, сказали в жарник идти. Тот, который будто наш, испужался, сказал, будто из Пикшиков он, тоже недалече от нас. Как недалече… Если в Поборг ехать, никак их не обойти. Имя назвал, мол, грамотей он тамошний. И вроде как спешит он с барином своим, но и на жарник они согласные, только пусть поскорее в Орден пошлют, ибо некогда им просто так тут сидеть. Наш грамотей сказал, мол, по укладу положено Орден звать, так что пусть Пикшик молчит и идет, куда велено. Еда в жарнике годная, вода есть, подождут чуток. Тот, что с посохом, тогда заговорил, да не по-нашему и не по-чухейски, а грамотей ему отвечает. Тут уж и мы испужались, а Пикшик и скажи, что они согласные на жарник. А мы уж сюда подались. Токма у нас конь-то устал, не поспеем мы вслед.

Карницкий кивнул, попросил, чтоб сменили лошадь у елшанцев. Потом, при оказии, обратно вернут. А лакей приехал верхом, и Марчук сказал, чтоб его коня привязали к карете, а сам он сел к ним. Мол, поговорить надобно.

Стоило только эдакому поезду тронуться в путь, Карницкий стал думать, кто же этот неведомый иномирец из Елшанки? Языка он нашего не знает. Или знает? Ведь как-то понял, о чем толкуют ему мужики с вилами. Или не понял и спросил у чухейского грамотея? Так откуда тот ведает столько речей всяких? Бередскому его обучили, иначе какой он грамотей, чухейский его родной, а какой третий язык? Морданский или евсейский? Посох с камнем вроде похож на амулет, но зачем такой здоровый? Чтоб им как палкой дубасить? Или чужак хром? Может, он маг? Тогда лучше Паника позвать или другого мага из Белоцарска. Эх, надо было спросить, не видели ли у чужака ножа на поясе или иного оружия! Может, напроситься к ним в телегу? Марчук ведь не просто так отправил его поговорить с елшанцами, видать, думает отдать это дело ему, Карницкому, а самого Аверия больше Васюков волнует с его сгоревшими иномирцами.

Вообще в Старополье много разных народов: и чухеи, и талмуки, и мордане, и евсеи… Говорят, прежде они жили скученно, свои со своими, и бередский язык не знали вовсе, но когда начали приходить иномирцы, всё переменилось. Люди деревнями бежали от мора, от войн, от пугающих слухов, бежали, пока были силы, со скотом и невеликим скарбом, а потом оседали там, где им казалось спокойнее. Потому во всем Бередарском царстве нередко можно было увидеть деревни трех разных народностей, стоящих недалеко друг от друга, особенно вдоль рек. И зачастую сельчане не знали ни бередского, ни другого языка, кроме родного. Поэтому и нужны были грамотеи, чтоб хоть кто-то в деревне мог говорить с проезжими, читать уклады своим же, отчитываться перед барином или наместником.

— Ну, сказывай, с чего решили, что это чужаки? — внезапно спросил Марчук у лакея.

— Они по-нашему не говорили, — ответил тот. — Только и верещали, что чужаки да чужаки.

— Так они не говорили по-нашему или всё же говорили? Как поняли про чужаков?

— Дак ведь это… Я сам-то не видал их, уж потом мне пересказали.

— Говори, что знаешь.

Лакей, невысокий худой мужичонка лет под сорок, съежился под пристальным взглядом орденца. Адриан невольно подумал, что барин отправил именно этого холопа из-за его роста и веса, чтоб лошадь не утруждать, а может, он и вовсе посыльным служил. Таких обычно и берут в гонцы.

— Одежа на них обычная вроде, с виду сельчане. Да и говор напоминал чухейский, а по-нашему они знали лишь одно слово — «чужак». Люд васюковский не хотел их жечь, запихали в жарник и пошли к его благородию, чтоб тот отправил кого в Старополье, за вами. А барин был ну совсем не в духе, разбудили его. Потап уж говорил им, чтоб обождали, пока проснется сам. Да и не рано уже было, к полудню ближе. Разбудили всё ж, сказали о пришлых, а он возьми да и скажи, мол, сжечь надобно, а то мор пойдет. Ну и сожгли.

— Живьём? — ахнул Адриан.

Холоп отвёл-таки взгляд и кивнул.

— Долго кричали, — с неохотой сказал он. — Я сам слышал. Потом барину доложили, что сожгли, а он уже поел, размяк, говорит, мол, вот как я деревню спас и без всяких Орденов, и теперь они должны ему награду дать. Вот и послал меня. А что теперь будет? Ну, васюковским?

— А какая кара ждёт за убийство?

— Либо смерть, либо каторга, — лакей побледнел. — Да неужто? За чужаков-то? Вы и сами их жгёте и ничего.

— Мёртвыми жжём, — пояснил Марчук. — И лишь когда наверняка знаем, что чужаки.

Дальше ехали молча. Аверий просил останавливаться возле каждой почтовой станции, говорил со смотрителем, с конюшими, и лишь потом отправлялся дальше. А когда к вечеру доехали до развилки, сказал, чтоб повернули сначала в Пикшики.

Карницкий удивился, как и лакей, впрочем, быстро сообразил, о чём думал Марчук.

Едва они въехали в чухейскую деревню, как их окружили сельчане с вилами, косами и топорами, но выглядели они не столько злобно, сколько испуганно.

— Орден! — Марчук приоткрыл дверку и сразу показал знак. — Граничный орден! Где грамотей? Кто говорит по-бередски?

— Моя малясь, — подал голос мальчишка лет десяти-двенадцати. — Орден?

— Да, из Старополья. Отец где?

— Ушёл! Чужой взял! — ответил мальчишка, а потом быстро залопотал на своём языке.

Мужики опустили оружие, но всё ещё не успокоились. Марчук кое-как расспросил мальчишку, тот плохо говорил на бередском, и узнал, что грамотей и впрямь ушёл с чужаком. А потом пикшики послали двоих в соседнюю деревню, в Васюковку. Мальчишка научил их, как говорить «чужой».

— Карницкий! — вдруг сказал Марчук. — Возьми лошадь вот этого и скачи до станции. Пусть срочно шлют гонца в Старополье! Напиши запрос на мага в Белоцарск, да чтоб посильнее прислали. Или пусть Куликова шлют, тот хотя бы не дурак и не трус. И заодно доклад в Сыскной приказ об убийстве Васюковым чужих людей. Потом езжай в Васюковку, я там буду.

— Меня же барин убьёт… — простонал лакей.

Адриан кивнул, отвязал лошадь, сел верхом и поскакал до станции, благо та недалеко была, как раз на той самой развилке. Там он повторил слова Марчука, и пока готовили свежего коня для гонца, споро написал необходимые запросы с короткой запиской для командора отделения, ведь именно он будет выбивать для них мага.

В Васюковку прибыл, когда уже стемнело. Едва проехал первые дома, на всякий случай спешился и повёл лошадь в поводу. Деревня была невеликой, в одну улицу и два десятка дворов, а имение стояло поодаль, за высокой оградой. Хорошо хоть перед воротами кто-то торчал и держал свечной фонарь. Только так Карницкий и отыскал дом барина.

Его ждали, спросили лишь прозвание, потом встречающий крикнул, чтоб взяли лошадь, и повел его сразу в дом. Во дворе Адриан увидел телегу елшанцев и орденскую карету без коней. Значит, Марчук думает остаться здесь на ночь. Ну, оно и правильно. В такую темень ехать да по незнакомой дороге… Карницкий несколько раз останавливался по пути и вглядывался в развилки, чтоб не заплутать. Хоть бы писали где-то, какая дорога куда! А впрочем, много ли грамотных тут ездит? Только Орден да купцы.

В передней у барина было темновато, всего две лампы на всю комнату. Сам Васюков сидел на софе, обитой дорогой тканью, привезенной из Братины. Карницкий знал, что такие узоры делают только там, и она явно была не по карману помещику с одной деревней в двадцать дворов. Конечно, таких деревень у него могло быть несколько, да вот только вряд ли те были крупнее. Обычно родовое имение ставят в самом большем селении из имеющихся.

Сражение между Марчуком и Васюковым явно близилось к концу. Барин, красный от недавнего гнева и криков, уже присмирел, поубавил голос и начал оправдываться.

— Откуда же мне было знать, кого эти дурни в жарник засунули?

— Вот для того и есть Граничный Орден, — спокойно отвечал Марчук, ничуть не стесняясь того, что выговаривает дворянину. Пусть стоя и без шапки, как должно простолюдину, но ведь выговаривает. — Любой грамотей в глухой деревне знает, что нужно звать нас. А вы, ваше благородие, не знаете?

— Да ну и сжёг. Как теперь узнать, чужаки они или нет? Если чужаки, так я прав.

— Нет, вы не правы. Эти люди были из деревни Пикшики, что совсем недалеко от вас, и они пришли предупредить о сильном чужаке, подлинном чужаке, который пришел к ним и силой забрал их грамотея. И если б вы вызвали Орден, то они остались бы живы.

— Ну, добро. Я ошибся. Моя вина, — признал наконец барин. — Значит, не видать мне награды. Ладно, пусть, обойдусь как-нибудь.

— Вы убили двух людей, что вам не принадлежали. Пикшики — царская деревня, и люди в ней принадлежат царю. Я передал весть в Сыскной приказ, пусть они решают, как с вами поступить. Но, помимо наказания за убийство, с вас взыщут штраф за незнание уклада, за нарушение царского указа о чужаках и за попытку очернения Ордена. Если ваши холопы по дурости сожгли бы их, плата была б не так велика, но раз вы признали, что они это сделали по вашему приказу…

Васюков слушал Марчука с налитыми кровью глазами. Было видно, как он еле сдерживается, чтоб не влепить зарвавшемуся простолюдину плетей. Но нельзя. За нападение на орденца во время службы карали весьма жестоко. Некоторые деревни так и переходили под руку царя.

А потом барину пришлось выделить место для ночевки орденцев и сказать, чтоб накормили и их самих, и елшанцев, и всех коней. При этом главные неприятности у Васюкова были ещё впереди.