Вороненое сердце. Граф

4. Под монастырь

Проснулся я от чьих-то причитаний. Голова раскалывалась, во рту пересохло, а по телу растеклись неприятные ощущения — оно и немудрено, ведь я уснул прямо в кресле у камина. И сколько мы вчера выпили? Или уже сегодня?

За окном во всю светило солнце, и весело щебетали птички. Несмотря на тяжелое похмелье, денек обещал быть хорошим. Я встал, с хрустом потянулся и огляделся: гости куда-то подевались. Надеюсь, это не князь там воет за стенкой.

— Прохор! — позвал я и тут же скривился от звука собственного голоса: в больной голове будто бомба взорвалась.

Никто не отозвался. Зря орал, выходит. Снова повышать голос не хотелось, поэтому я отправился на поиски хоть одной живой души в видавшем и лучшие времена особняке. В просторных и некогда помпезных залах сейчас было пустовато. Ощущалось запустение и отсутствие некоторых вещей — их будто совсем недавно вынесли и куда-то дели. Памятуя о словах Прохора касательно плачевного финансового состояния рода Воронцовых, вещи, скорее всего, банально продали. Но это меня сейчас заботило меньше всего.

Ориентируясь на звук, я вскоре отыскал источник непрекращающихся стенаний и всхлипываний. Им оказалась уже немолодая полная женщина. Она сидела, судя по убранству, на кухне, резала лук и самозабвенно роняла в небольшой тазик не только мелко нашинкованное растение, но и собственные горючие слезы.

Меня она не заметила.

— А что, соль закончилась? — полюбопытствовал я.

Женщина вздрогнула и затравленно посмотрела в мою сторону.

— Барин, — она попыталась встать, но я жестом велел ей этого не делать. — Есть соль, барин. А вам зачем?

Шутку она, очевидно, не оценила. Ну да ладно. Судя по виду, женщине сейчас не до юмора — плакала она точно не от лука.

— Что стряслось?

— Обед готовлю, — женщина тщательно пыталась сдержать слезы, но это ей не удавалось.

— А ревешь чего? — я нашел в шкафу мытые стаканы и кувшин с водой — то, что надо.

— Барин, я сейчас налью…

— Да сиди ты, чай не безрукий, — я выпил, вытер губы пропахшим табаком рукавом и повторил свой вопрос. — А ты у нас…

— Евдокия я, кухарка.

— И почему ты плачешь?

— Не могу сказать, барин. Вы ругаться станете.

— Не стану, — пообещал я.

Женщина с сомнением посмотрела на меня, но все же решилась:

— Вам давеча плохо было, — шмыгнула она покрасневшим носом, — и Демидка, сынок мой, в монастырь ходил, чтобы батюшку к вам пригласить.

— А он не пришел, потому что гореть в аду мне и всей моей семье, — кинул я, вспомнив вчерашний рассказ Прохора.

— Точно так, да, — закивала Евдокия, но тут же спохватилась. — То есть это я не про вас, барин, и не про семью вашу. — Затараторила она, напрочь позабыв о луке. — Я про то, что батюшка не пришел. Вы не подумайте чего! Мне…

— Все нормально. Говори дальше, о своей проблеме, — прервал я словесный поток, направляя мысли женщины в былое русло.

— Простите, — виновато потупилась она и снова шмыгнула носом. — Вчера вам лучше стало, ну я Демидку снова в монастырь отправила, чтобы попросить старцев о здравии вашем помолиться, да и просто узнать, не надо ли им чего, а то давно от них вестей не слышала. Сыночек мой вчера днем уехал, а домой так и не вернулся.

Руки и плечи Евдокии затряслись. Секунда, и она снова разрыдалась.

— Найдем мы твоего сына, не переживай, — успокоил я кухарку. — Скажи лучше, где Прохор? Я его в монастырь пошлю.

— Прохор пошел мужиков по деревням собирать, чтобы тушу полоза разделать, да кровь сцедить. Вы вчера с князем сговорились и продали ему червяка дохлого, намедни приедут за ним, подготовить надобно.

— Так, ладно, — я почесал затылок, — а кто еще тут есть?

— Только мы с вами, да порченые в подвале, — ответила женщина. — Еще Демидка мой…

Мда уж, дефицит кадров налицо.

— А гости где? — быстро сменил я тему. — Князь и его спутники?

— Рано утром уехали. Тот, который в очках, Его сиятельство в машину погрузил и увез. Вас велел не будить, но передал, что скоро с вами свяжется.

— Ага, — неопределенно буркнул я, вспомнив хитрый взгляд Нечаева. Ведь так и не сказал, кто он таков. Но человек непростой, это точно.

— Барин, — отвлекла меня от размышлений кухарка, — можно я Прохора попрошу в монастырь сходить? Вечером он вернется и…

— А до вечера ты будешь в еду слезы лить? Я Олежку пошлю.

Покрасневшие глаза женщины широко раскрылись, а румяные щеки побледнели.

— Вы что же, хотите порченого на святую землю отправить? Не можно так поступать, барин!

— И что мне, самому теперь идти? — возмутился я, на что кухарка испуганно опустила голову и снова тихонько заплакала.

Я коснулся ее плеча, чтобы успокоить, но сделал только хуже: Евдокия испуганно вздрогнула и отстранилась, будто ожидала удара. Она сжалась и мелко задрожала. Неужто прежний Воронцов и на нее руку поднимал? Вот же гнида…

— Спокойнее, найду я твоего сына. Долго до монастыря идти? — мне в голову пришла шальная мысль воспользоваться драгуном. Но едва ли древний доспех обрадуется, если его разбудят не ради битвы. Чего доброго, убьет меня, как старого хозяина.

— С-с-сами? — Евдокия, кажется, не поверила своим ушам.

Я утвердительно кивнул, налил в чистый стакан воды и подал ей.

— Прохор говорил, что вы изменились, барин, но я не верила, — пролепетала кухарка. — До монастыря быстрее будет на лошадке добраться. Демидка вашего коня в чистоте содержит, скорее сам не поест, но его завсегда накормит.

— Еще бы знать, как на нем скакать, — пробормотал я.

— Что вы сказали? — не расслышала кухарка.

— Веди, говорю, меня на конюшню. Запамятовал я, где она.

— Сейчас-сейчас! — засуетилась Евдокия.

Она отложила готовку, вытерла полные руки о фартук и вышла из кухни. Я зашагал за ней, по пути запоминая дорогу. Мы вышли из особняка, свернули направо, потом еще раз и, миновав узкую тропинку вдоль неухоженной живой изгороди, оказались в конюшнях. Все стойла кроме одних пустовали.

— Вот тут обычно Зорька стоит, лошадка Демидкина. Он на ней вчера уехал. А вот тут ваш Демон…

— Подходящее имечко, — я встретился взглядом с темными глазами огромного вороного жеребца с пышной гривой. Красивое и сильное животное смотрело на людей грозно и раздувало ноздри. Особенно недобро конь таращился на женщину.

— Если от ворот прямо идти, то там тропинка будет, у леса, — Евдокия начала медленно пятиться назад. — Там еще путевой столб рядом стоит. Вот с той тропы не сворачивайте и до монастыря доберетесь.

— Понял, — я кивнул и осмотрел коня. Ездить верхом мне прежде не приходилось, а на этой зверюге даже седла нет. — А как мне… его подготовить?

— Тоже запамятовали? — Евдокия остановилась, но по ее лицу было видно, что она предпочла бы вернуться на кухню.

— Вроде того.

— Я подскажу. Много раз видела, как Демидка Зорьку седлает. Все запомнила и вас научу.

— А может ты сама? — предложил я, на что кухарка замотала головой так, что ее румяные щеки затряслись.

— Ни в жизнь, барин! Демон только вас да Демидку к себе подпускает. Я к нему даже близко не подойду, хоть что делайте!

Мне оставалось только вздохнуть. Впрочем, Евдокия оказалась хорошим учителем, а конь, действительно, не проявлял ко мне никакой враждебности, правда продолжал темным глазом коситься на стоявшую в стороне кухарку. У меня даже сложилось впечатление, что, несмотря на травоядную природу, Демон хотел ее сожрать.

Едва приготовления были закончены, как Евдокия поспешила прочь.

— С Богом, барин, — пожелала она и едва ли не выбежала из конюшен.

Я же подошел к коню и погладил благородное животное по мощной спине и шее.

— Ты уж не обессудь. Ездок из меня никакой, — поведал я Демону, выводя того наружу.

Но, несмотря на скептический настрой, стоило мне поставить ногу в стремя, как тело само подалось вперед, подтянулось, и я легко опустился в седло, словно лет десять занимался конным спортом.

— Мышечная память, что ли? — пробормотал я, уверенно управляя конем, который рысцой поскакал вперед.

Евдокия стояла на крыльце и смотрела мне вслед. На ее круглом лице тревога смешалась с надеждой. Хорошо бы найти ее сына целым и невредимым. А еще неплохо управиться с этим делом побыстрее и съесть хотя бы ужин.

Я подстегнул коня, и он перешел в галоп. Свежий ветер бил в лицо, мимо проносились живописные пейзажи, а на душе становилось особенно хорошо. Но все это закончилось, когда впереди, за лесом, начали маячить серые стены монастыря.

Скакал я довольно долго, но внутреннее чувство тревоги омрачило радость от достижения цели. Слишком уж тихо было вокруг. Даже лесные птички притихли, а конь подо мной занервничал. Он продолжал идти вперед, но то и дело тревожно косился на седока.

Наплевав на предрассудки, я подъехал к воротам и, спрыгнув с коня, потянул на себя ручку. Створка не поддалась. Пришлось постучать. Потом еще раз, и еще. Ничего.

— Эй, есть кто⁈

Вопрос остался без ответа.

Я сел на коня и объехал вокруг монастыря. Глухая стена и никаких признаков жизни. Следов Демида тоже найти не удалось. Сквозь землю что ли они провалились вместе с кобылой?

Вернувшись к воротам, я встретил незнакомого мужчину. Он как раз выходил из леса, но шел не по дороге, а выбрался из чащи. Носил он простую крестьянскую одежду, да и виду был неприметного. На поясе висел простой нож, на плечо взвален мешок, с виду тяжелый.

— Эй, мил человек, здесь всегда так тихо? — окликнул я мужика.

Тот вздрогнул, сделал пару шагов спиной вперед, но в последний миг передумал возвращаться в лес. Он внимательно осмотрел меня и поправил свой мешок.

— Монахи тишину любят, — нервно улыбнулся он и запоздало добавил, — барин.

— У меня к ним дело. Я человека ищу. Звать Демидом. Прискакал сюда на лошади.

— Не видал, — сразу же ответил мужик и покачал головой.

Он старался держаться непринужденно, а вот я наоборот напрягся. Даже если мужик не местный, часто ли тут графы ищут обычных людей? Почему мой вопрос не смутил незнакомца?

— А ты сам откуда? — я подъехал чуть ближе.

— Не местный я, а иду из деревни, — мужик указал рукой себе за спину. — К куме погостить приехал. Она сказала, что старцам работники потребны, вот я и решил подсобить им.

— Похвально, — оценил я. — Вот только они не открывают.

— Так потому и не открывают, что вы не знаете, как стучать, — улыбнулся мужик и побрел к воротам. — Я покажу сейчас.

Стоило ему повернуться ко мне спиной, как я заметил, что низ его мешка потемнел. На траву с него срывались густые красные капли. С каждой секундой вся эта история нравилась мне все меньше.

Мужик выбил костяшками несложную последовательность звуков и обернулся.

— Сейчас откроют.

— А ты откуда знаешь? — я слез с коня, присел и коснулся пальцами одной из травинок — на ней была кровь. Свежая.

— Кума научила.

— А в мешке что? — выпрямившись, я решительно шагнул к незнакомцу.

— Кума свинью забила. — Если этот тип и врал, то делал это очень складно. — Просила старцам мяса свежего передать. Как раз пост закончился.

— Ну-ка покажи. — Строго потребовал я.

— Зачем вам это, барин? — мужик попятился к воротам.

— Я перед тобой что, отчитываться должен⁈ — я повысил голос. — Живо открой мешок.

— Ладно-ладно, не серчайте только, — скинув свою ношу на притоптанную землю, мужик развязал веревку и показал мне содержимое мешка: свиная голова и несколько кусков мяса.

За воротами раздался металлический лязг, после чего одна из створок приоткрылась и в нее высунулось сморщенное бородатое лицо.

— Это еще кто? — грубо поинтересовался старик.

— Барин товарища своего ищет, — ответил мужик с мешком. — Узнать хочет, не у вас ли.

— Ба-а-арин, — закутанный в черную рясу старик окинул меня оценивающим взглядом, после чего вдруг расплылся в улыбке. — У нас ваш друг. Входите. Будем рады вас принять.

Он открыл одну створку и сделал приглашающий жест. Мужик с мешком сместился и склонил голову, пропуская меня вперед.

Но я не двинулся с места. В голове пронеслись несколько вопросов. Почему Демид не знал этот секретный стук, если живет не так далеко, да и в монастыре раньше бывал? Почему старик не узнал только меня, а того, кто недавно прибыл в деревню, удостоил только мимолетного взгляда? С каких пор графа Воронцова с его-то репутацией рады принять в монастыре?

Краем глаза заметив движение, я среагировал мгновенно. Брошенный мужиком мешок пролетел совсем рядом, а его руку с ножом я перехватил и сломал в локтевом суставе, завладев оружием. Не успел незнакомец заорать, как тяжелое копыто Демона ударило его точно в висок, убив на месте.

Старик попытался закрыть ворота, но я бросил в него нож. Со влажным шлепком оружие по рукоять вошло под бороду, точно в горло. Закряхтев, старик вырвал нож и удивленно уставился на окровавленное лезвие. Он силился что-то сказать, но не мог. Пытаясь зажать руками страшную рану и разбрызгивая сочащуюся сквозь пальцы кровь, пожилой мужчина осел на землю.

Я быстро подошел и склонился над ним.

Мертв.

Проведя беглый обыск, я достал из-под черной рясы кинжал с рукоятью в форме червя и черным лезвием из неизвестного металла. С каких это пор монахи носят оружие вместо крестов, да еще и такое? Дело тут явно нечисто. В монастыре явно хозяйничают разбойники.

Самым мудрым решением было бы вернуться в имение. Но любители легкой наживы наверняка хватятся двух подельников, да и я тут наследил достаточно. Если простой люд держат в заложниках, то от них, скорее всего, сразу избавятся.

Действовать нужно сейчас.

Я заглянул во внутренний двор — никого. Отлично. Быстро преодолев расстояние до ближайшей приземистой постройки, я заглянул внутрь сквозь мутное окошко — пусто. В следующем домике тоже никого не обнаружилось, зато нашлись следы крови. Всего несколько капель на старом крыльце и еще несколько чуть дальше. Их едва уловимый алый след вел к небольшой часовне в центре монастырской территории.

Внутри стояла гробовая тишина, в которой звук открываемой двери прозвучал грохотом пушки. Выругав себя за неосмотрительность, я прижался спиной к холодной стене и подождал, когда глаза привыкнут к полумраку — сквозь сокрытые тканью окна почти не пробивались солнечные лучи, а других источников света поблизости не было.

Стараясь ступать как можно тише, я прошел среди давно выгоревших свечей. За ними темнели оскверненные образа. Кому-то пришло в голову осквернить иконы: часть разбили и изрезали ножом, другие залили, кажется, кровью — в полутьме не разобрать.

Распятье сломали и бросили на пол. Прокравшись мимо, я прошел за алтарь, где обнаружил пробитый пол и ведущий вниз спуск. Вырытые земляные ступени уводили во тьму. Оттуда пахло сыростью и кровью. Спускаться совершенно не хотелось, но вернуться назад я уже не мог — если Демидка жив, то нельзя бросать его в этом кошмаре.

Сжав в руках трофейный кинжал, я ступил во тьму. Ступени уходили далеко под землю, так что идти приходилось почти наощупь. Но стоило мне спуститься ниже, как мрак сменился серостью, будто кто-то вытянул из окружающего мира все краски.

Оказавшись в земляном тоннеле, я услышал неразборчивое бормотание и двинулся на звук. Впереди тоннель расходился в две стороны. Голоса разносились слева, поэтому, вначале я решил проверить правую сторону. Ход привел в довольно просторную пещеру.

Здесь точно жили люди. В косых нишах были выдолблены спальные места, на полу валялись остатки еды и тряпья. Воняло нечистотами. В дальней стене выделялась ниша, в которой за деревянной решеткой, словно скот в загоне, жались друг к другу люди.

Монахи!

Старики непрерывно шевелили разбитыми губами в беззвучной молитве. На лицах многих виднелись синяки и кровоподтеки. Одежда была грязной и изодранной. Несколько тел лежали на земле без движения.

Перед пленниками мерно раскачивались две фигуры в черных балахонах. Они будто находились в трансе или чем-то подобном. Первый умер так, и не поняв, что произошло. Второй же успел открыть рот, который я тут же заткнул рукой. Черное лезвие безошибочно нашло под рясой сердце, и еще один мертвец свалился на холодную землю.

Монахи заметили меня и взволнованно зашептались. Я жестом велел им замолчать, обыскал мертвецов и нашел ключ, которым отпер простой навесной замок.

— Демидка, ты тут? — тихо позвал я.

— Граф? — так тихо ответил мне пораженный скрипучий голос, и из толпы монахов вышел седой сухенький мужичок.

— Староват ты для сына Евдокии, — криво усмехнулся я.

— А вы все также остры на язык и жестоки, — старик печально посмотрел на мертвецов в рясах. — Я помолюсь, чтобы всемилостивый Господь сжалился над их заблудшими душами.

— А за меня, значит, молиться не стал? — судя по всему, передо мной был тот самый поп, о котором говорил Прохор.

Старик ничего не ответил, лишь поджал тонкие губы.

— Где Демидка? — я еще раз оглядел освобожденных людей — все преклонных лет, едва ли тот, кого я ищу, один из них.

— Его увели, — сообщил мне один из монахов и указал рукой на проход, из которого я пришел. — Туда.

— Понял. Пойду поищу его, а вы выбирайтесь отсюда. Только тихо.

Но не успел я и шагу ступить, как услышал голос священника:

— Одним добрым поступком сотворенного прежде зла не искупишь, Михаил. Даже спасая, ты все равно проливаешь кровь. Черна твоя душа. Оттого Господь и не спешит звать ее к себе.

— Тогда при случае скажи ему «спасибо». — Через плечо бросил я. — Если бы я умер, вас бы никто не спас.

— На все воля Божья, — склонил плешивую голову старик.

Ясно, благодарности я тут не дождусь. Ну и ладно, не за ней пришел. Священник хотел сказать мне что-то еще, но его прервал крик:

— Фу! Не хочу! Не буду я дрянь эту вашу глотать!

Я сорвался с места и побежал по коридору. Сразу за развилкой оказался еще один зал, на дальней стороне которого столпились люди в черных рясах. Они пытались удержать здоровенного детину. Даже в полумраке одного взгляда на него мне хватило, чтобы понять: передо мной тот самый Демидка. Лицом он очень походил на мать, которая, как выяснилось, не зря беспокоилась за своего сына.

Мой конюх дергался и вырывался, пока лысый тощий мужик с черными, как смоль, глазами пытался засунуть ему в рот извивающегося червяка. Молодой толстый парень со стрижкой под горшок отчаянно брыкался, но даже его богатырских сил не хватало, чтобы сбросить с себя шестерых человек.

— Прими дар Великого Полоза! — орал лысый мужик, пытаясь втиснуть червя между плотно сомкнутых губ детины.

— М-м-м! — выпучив глаза, мычал тот, не прекращая дергаться всем телом.

Я уже собирался броситься на помощь, но меня смутило наличие на теле Демидки черной рясы. Такой же, как и на схвативших его людях.

— Ты еще кто? — заметил меня лысый и резко развернулся.

— Барин! — заорал во всю глотку Демид. — Барин! Беги!

— Взять его! — взвизгнул лысый.

Часть его людей тут же метнулись в мою сторону. Сами того не осознавая, они совершили большую ошибку. Почувствовавший, что хватка его пленителей ослабла, Демидка врезал одному из них в ухо так, что тот рухнул, как подкошенный. Второго конюх боднул головой, третьего поднял в воздух, стукнул о земляной потолок, а потом впечатал в пол. Дрался сын кухарки неумело, но его медвежьей силы хватало, чтобы без труда расправиться с тремя взрослыми мужчинами.

Я тоже на месте не стоял: первого противника встретил ударом ноги в грудь, второму сломал нос, а третьему перебил кадык. Выжившие стали упрямо подниматься и взялись за кинжалы, так что я с ними не церемонился.

— Великий Полоз! — завопил лысый. — Дай мне свою силу! — он попытался сам проглотить червяка, которого пытался скормить Демидке, но не успел — медвежья лапа конюха сдавила ему горло.

Один из лежавших рядом с Демидкой мужиков вскочил на ноги. Он бросился на парня с ножом. Я не успевал помочь, но все равно инстинктивно вскинул руку. Перед пальцами в тот же миг вспыхнула печать, после чего луч черного пламени прожег тело врага насквозь. Безжизненное тело рухнуло на пол.

Демидка продолжал бороться с лысым.

— Этого живым… — договаривать я не стал, так как отчетливо услышал хруст шейных позвонков.

— Ой, — виновато протянул Демидка, убирая руки со сломанной шеи лысого, — сломал… — Он поднял на меня испуганный взгляд и вскинул руки. — Только не бейте, барин! Я случайно!

— Я тебя не затем спасал, чтобы бить. Тебя мать обыскалась, а ты тут… — я запнулся, вновь обратив внимание на черную мантию, которая была мала Демидке. — А что тут вообще делал?

— Я пришел монахов проведать, — загудел парень. — Прошлый раз они не открыли, а в этот открыли. Мне мужик незнакомый показал, как стучать надо. Но стучал сам. Я еще подумал, а зачем показывал тогда? — судя по манере речи, умственное развитее Демидки сильно уступало физическому. — Меня спросили кто я и откуда, ну я и рассказал, что конюх у графа. Они про вас спрашивали, едой угощали, а я ел и отвечал. А потом они червяка предложили… его есть не стал. Мерзко. Фу!

— А тряпки черные на тебя зачем нацепили?

— Это я сам нацепил, — засопел Демидка. — Чтобы как они стать.

— Зачем⁈ — как ни пытался, я никак не мог понять происходящего.

— Мне силу обещали, — большая голова парня упала на грудь.

— Тебе своей мало?

— Мало, — Демидка поднял на меня хмурый взгляд. — Мало у меня силы. Больше надо, чтобы матушку защитить.

— От кого?

— Дык вестимо от кого, от вас же, — ответил он, а потом спросил так, словно ничего не произошло. — А вы чего тут, гуляете?

— Воздухом свежим дышу, — буркнул я и вернулся к словам нерадивого конюха. — Если от меня так избавиться хотел, то зачем сейчас помог?

На одутловатом лице Демидки отразилось нечто похожее на задумчивость. Он прикоснулся указательным пальцем к губам, посмотрел на потолок, потом снова на меня.

— Я опять набедокурил, да? Вы меня теперь точно бранить станете, а потом поколотите, да?

— Ну ты… — мне так и не удалось подобраться слов, поэтому я просто махнул на происходящее рукой. — Пошли уже домой, пока твоя мать мне всю еду слезами не залила.