Вороненое сердце. Граф

17. Заслуженный отдых

Нечаев оказался абсолютно прав: притягивать неприятности — мой конек. Вишенкой на торте стал десяток отчетов и докладов, которые глава Тайной канцелярии велел мне написать. Пришлось потратить два дня, чтобы разобраться со всеми бумагами и, наконец, вдохнуть полной грудью.

Нечаев с Дарьей уехали в столицу отчитываться перед высшим начальством и решать сопутствующие вопросы. Петр взял с собой и выжившую горничную, и ставшего сиротой Гришку. Сказал, что пристроит их к себе, а мне позволил отдохнуть. Именно такой вежливой формулировкой мой работодатель дал понять, что мне лучше остаться в поместье.

Я спорить не стал и полдня валялся на диване, потягивал коньяк, поглаживал медведя и по очереди смотрел то на камин, то в потолок. За окном накрапывал ненавязчивый летний дождь, располагая вздремнуть. Но мне не давало покоя одно обстоятельство: и на словах, и в отчетах все случившееся выглядело складно — именно это меня и смущало. Слишком просто.

Почему Уланова с дочерьми не затаились? Графиня вполне могла сбежать, но предпочла остаться и принять заведомо проигрышный бой. Солдаты на позициях проявляют подобный героизм, но у них иная мотивация. Изверги не сражаются за Родину или за своих близких. Тогда почему Уланова пренебрегла инстинктом самосохранения?

Она могла защищать гнездо, которое люди Нечаева нашли под особняком: десятки личинок и только формирующихся полозов. Причина понятна и ясна. Если бы не одно «но»: Уланова сама позвала меня в гости. Пригласить управителя драгуна в свое логово — слишком недальновидное решение.

Графиня прекрасно знала, на что я способен, но все равно подвергла гнездо опасности. Зачем? У меня была лишь одна догадка: чтобы успокоить меня, и внушить мысль о полной победе над врагом. Вынудить расслабиться.

Или я себя просто накручиваю?

— Барин, — мягкий голос Деи прервал мои раздумья, — желаете отобедать?

— Да. Скажи Евдокии, пусть сварит макароны, — мне вдруг захотелось чего-то знакомого. — Но непременно аль денте. К ним пусть пожарит цыпленка и достанет соленья.

Горничная кивнула и бесшумно удалилась, чтобы вернуться спустя несколько минут.

— Евдокия не знает, что значит «аль денте», — сообщила она.

— Немного недоваренные, — пояснил я, продолжая рассеянно чесать сопящего мирно медвежонка за ухом.

Дея снова ушла. Я же встал, потянулся и принялся мерить гостиную шагами. Мне все сильнее казалось, что мы упустили из виду нечто важное. Нечаев, конечно, отправил своих людей прочесать окрестности, но мне это казалось недостаточным. Ощущение фантомной опасности отчего-то становилось тем сильнее, чем дольше я думал о происходящем.

— Уж не паранойя ли? — мой адресованный самому себе вопрос ожидаемо остался без ответа.

Чтобы отвлечься, я сходил в комнату и взял папку, которую в Москве дал мне Нечаев. Топтыжка моего возвращения не дождался и куда-то ушел, позволив мне сосредоточиться на чтении.

В документах была изложена история появления драгунов от первых моделей до современности. Прародителями гигантских боевых созданий послужили обычные доспехи, которые ковали из абсолюта. Такая броня не только отличалась прочностью, но и помогала своему владельцу в бою, усиливая его и обостряя рефлексы.

Доспехи передавались из поколение в поколения и ценились тем выше, чем больше прошлых обладателей погибли в них в бою. Считалось, что память прошлого владельца улучшает навыки нового. Автор документов даже прилагал несколько мифов о мистическом переселении душ погибших воинов в их доспехи. Впрочем, никаких доказательств у этой теории не имелось. Но, несмотря на это, старые образцы драгунов перековывали именно из доспехов, постепенно наращивая массу при помощи свежего абсолюта.

Раньше такие драгуны стоили целое состояние, и каждый являлся индивидуальным. О серийном производстве не шло и речи. Но сейчас конструкция изменилась, и старые модели потеряли свою актуальность. Они во многом уступали новым разработкам и постепенно выводились из эксплуатации. Неизменным во всех моделях оставалось лишь то, что доспехи приводились в движение за счет резонирования абсолюта, из которого они созданы, с сознанием управителя. Эта связь была тем прочнее, чем древнее драгун, и чем дольше он находится на службе у одного и того же рода. Возраст самого рода тоже имел значение, так как из поколения в поколение связь управителей с абсолютом только крепла.

Если верить написанному, то Чернобога вполне можно сдать в музей, так как он считался древностью даже среди старых драгунов. Но мне даже не пришло в голову рассмотреть подобную мысль всерьез. Каким бы ни был этот доспех, я обязан ему вторым шансом на жизнь. Хотя испытать новую модель, конечно, хотелось бы…

Нашел я записи и о получении вороненого металла. Как и говорил Нечаев, его закаляли в крови порченых. Бесчеловечные поступки обуславливались выживанием человечества. Но были и те, кто придавал жертвам и мифическое значение. В современности, к счастью, от столь варварских обычаев отошли. Но это не помогло порченым прижиться в обществе обычных людей. Бедолаги считались практически рабами и права имели схожие с дворовыми псами, разве что ошейники не носили.

Это мне не понравилось. Как ни искал, я так и не нашел ничего плохого и опасного в тех, кого называли порчеными. Красные глаза и возможность «слышать» абсолют, скорее всего, вызваны некими мутациями, которые сочли проклятьем. Вот так ценные специалисты превратились в отбросов общества, без которых это самое общество не могло бы существовать в комфортных условиях.

Парадокс.

Я так увлекся чтением, что не заметил Дею. Не знаю, сколько она изображала статую, стоя в дальнем углу гостиной, но заметил я ее совершенно случайно.

— Ты бы хоть дышала иногда…

— А я и дышу, — с улыбкой отозвалась цыганка. — Хотите послушать? — она чуть выпятила грудь. — Или сначала пообедаете?

Искушать меня при каждом удобном случае у смуглой красотки уже вошло в привычку. Если бы не напасти, сыплющиеся на мою голову одна за другой, я бы непременно воспользовался случаем. Ну или хотя бы попытался, так как не был до конца уверен, ограничится ли Дея только словами и заигрываниями или же пойдет дальше: близко знакомиться с ее ножами в случае отказа мне вовсе не хотелось.

— Пообедаю, — я сунул папку с документами подмышку и пошел за горничной.

— Вот, барин, — Евдокия уже накрыла на стол и теперь стояла рядом с ним. — Как вы и просили — лапша в просырь.

— Что, прости? — с замер, так и не опустившись на стул.

— Лапша, — уже не так радостно и уверенно повторила кухарка. Мой вопрос ее сильно смутил, отчего женщина начала теребить край белого фартука явно опасаясь, что взбалмошный барин придет в ярость, если она сделала что-то не так. — Ну, макароны ваши…

— Это я услышал. А как они приготовлены?

— В просырь. — Начала бледнеть Евдокия. — Вы же сами велели не доварить, барин. Я и…

Перепуганную женщину прервал мой смех. Я представил, как в прошлом мире в каком-нибудь столичном ресторане потребовал бы подать мне лапшу непременно в просырь. Наверное, у шеф-повара было бы такое же лицо, как сейчас у моей кухарки.

— Чего-то не так? — осторожно поинтересовалась Евдокия, все еще не понимая, как ей себя вести.

— Все хорошо, — отсмеявшись, ответил я. — Спасибо.

— Рада стараться, барин, — Евдокия облегченно выдохнула и даже выдавила из себя улыбку.

Обедать в одиночестве мне не хотелось. Мне нравилось делить трапезу с людьми и общаться. Сейчас гостей в доме не было, поэтому я чуть было не предложил прислуге сесть за стол и разделить со мной трапезу. Благо, вовремя опомнился. Домашние и так едва отошли от того, что барин собственноручно приготовил им яичницу. Как ни крути, а мы воспитаны в разных традициях и даже в разных временах. Нужно тщательнее следить за поведением, чтобы окружающие не сочли меня сумасшедшим. А то предпосылки уже имеются…

Продолжив читать о драгунах, я принялся за еду. Несмотря на знакомые названия, продукты и манера готовки отличались настолько, что передо мной будто было абсолютно другое блюдо. Безумно вкусное, но все же другое. Видимо, я настолько привык к глутамату и прочим добавкам, что разучился ценить настоящий вкус еды. Макароны там и тогда, и макароны здесь и сейчас — абсолютно разные макароны, хотя казалось бы…

— Барин, — Евдокия почти ушла, но остановилась на пороге. — А ржаной водки не желаете? Холодненькой, прямо из погребка.

От такого предложения я отказаться не смог даже несмотря на то, что совсем недавно пил коньяк. Сейчас у меня, можно сказать, отпуск, так что имею полное право себя побаловать. Уже после первой стопки вкусовые рецепторы активировались, и обед пошел куда веселее.

— Чем барин желает заняться после? — поинтересовалась Дея.

— Давай подумаем, — я отложил бумаги в сторону. — После водки в обед, можно побороться с медведем, но Топтыжка еще маленький… Слушай, а балалайка в доме имеется?

— Шутить изволите? — улыбнулась цыганка.

— Что ты, я абсолютно серьезен, — заверил я ее и на всякий случай предупредил. — Но балалайку искать не надо. Скажи лучше Демидке, чтобы подготовил коня. Проедусь по владениям и немного проветрюсь.

— На улице непогода разгулялась, — предупредила меня Дея, посмотрев за окно, где из-за леса на соседнем холме чинно и неспешно выплывала черная грозовая туча.

— Тогда прогулка будет быстрой, — я проследил взгляд цыганки. — Да и не сахарный я, не растаю. Приеду и приму горячую ванну.

— Все будет готово к вашему возвращению, — в темных глазах Деи читался недвусмысленный намек, да и слово «все» она выделила так, что и дурак бы понял.

— В таком случае, я вернусь даже быстрее, чем рассчитывал. — Соблазн отложить прогулку был велик, как никогда, но все же после плотного обеда хотелось немного растрястись.

Демидка подготовил Демона в кратчайшие сроки — когда я вышел на крыльцо, конь уже нетерпеливо рыл землю тяжелым копытом. Мне осталось только запрыгнуть в седло и дать сильному животному выплеснуть скопившуюся в стойлах энергию.

Мы понеслись вперед так, что ветер запел в ушах. Капли дождя закололи лицо, а выплывающие из-за леса тучи стали приближаться куда стремительнее. Поначалу я собирался доехать до поместья Улановых и осмотреться, но сейчас понял, что ливень будет сильный и вернуться до его начала мне едва ли удастся. Пережидать непогоду в особняке сектантов тоже не хотелось, так что я решил объехать округу и вернуться домой, где меня ждало то самое многозначительное «всё».

Первым делом мы с Демоном направились к уничтоженной полозами деревне. Тут, несмотря на непогоду, вовсю кипела работа: мужики ровняли землю и отстраивали дома. Всем процессом руководил Прохор. Он стоял на аккуратно сложенных бревнах и, подбоченившись, сурово кричал работникам на ближайшей крыше:

— Широкую на широкую, екарные волки!

— Не говори под руку! — рыкнули в ответ.

— А ты мне не указывай! — не остался в долгу мой дворский. — Если бы не щедрость барина, сидел бы под кустом с голой жопой!

— Так это барин щедрый, а не ты! — донеслось с крыши. Из-за ее края высунулось заросшее густой бородой лицо. Мужик сразу же увидел меня и разом проглотил все те слова, который собирался сказать Прохору. — Здрасьте, Ваша светлость! — расплылся он в улыбке.

— Ваша светлость! — Прохор едва не подпрыгнул. Он стянул с головы фуражку и поклонился.

— Как идет работа? — поинтересовался я, окидывая взглядом несколько почти отстроенных домов.

— Дело спорится, — доложил дворский. — Я мужикам загулять не даю. У меня не забалуют! Сегодня вот утром сам всех собрал, а то они, дурные, уши развесили да старика полоумного слушали.

— Мы и сейчас одного такого слушаем, — буркнул мужик на крыше, но, увидев кулак Прохора, живо спрятался обратно.

— Какой еще старик? — спросил я.

— Да повадился тут один, — Прохор нахмурился. — По деревням бродит, людям головы морочит. Говорит, что грядущее зреть может, и вещает о скором конце для всех. Обычный скудоумный. Как лето кончается, они со всех щелей лезут: одни голышом по дворам бегают, другие помои жрать начинают. В прошлом году Семен с Нижних Камышей решил, что он собака. На цепь себя посадил, кости грыз и на людей брехал, ну точно, как шавка подзаборная. Бабу свою, когда та его вразумить вздумала, и вовсе покусал!

— И что вы с ним сделали?

— Ну, сначала вестимо поколотили, как следует, и связали, — осклабился Прохор. — А опосля в монастырь снесли, чтоб из него старцы всех бесов выгнали.

— Помогло?

— А то ж! Его там быстро вразумили. Больше не чудит.

— Интересная у вас методика. — Я покачал головой. — А что с этим провидцем?

— Да не берите в голову, Ваша светлость. Как люду его слушать надоест, так и прогонят взашей.

— Где его видели в последний раз? — все же персона ясновидящего меня заинтересовала.

— Утром у кумы моей в Березках был, — сообщил все тот же мужик с крыши.

— Далеко отсюда?

— Недалече, — покачал бородатой головой работник. — Сразу за тем лесом будет. Вы на своей зверюге враз домчите.

Я кивнул и развернул коня, после чего поскакал в указанном направлении. Дождь уже усилился, и грязь летела из-под копыт Демона во все стороны. До леса мы домчались быстро, миновали его и оказались на распутье. О таком меня не предупреждали, так что ситуация осложнилась.

К счастью для меня и к несчастью для сухонького старичка, его груженая бревнами телега увязла в мокрой земле почти у самой развилки. Седой мужик суетился, причитал и материл дождь на чем свет стоит. Он был так увлечен придумыванием новых бранных фразочек, что не замечал меня до последнего.

— Застрял, добрый человек? — я легко спрыгнул с коня, запоздало сообразив, что грязь из-под сапог брызнула во все стороны, в том числе и на одежду старичка.

— Барин, — тот не придал случившемуся значения и склонил лысеющую голову. — Я дерево мужикам везу, деревню отстраивать, а тут вот… напасть, — он вздохнул и указал на телегу. — Хотели крышу покрыть, пока сильно не полило, да не успеем теперича. Придется пешком идти, да просить работников подсобить.

— Не придется, — я обошел телегу, уперся в нее плечом и без труда вытолкал из грязи — дарованная драгуном сила пришлась очень кстати.

У мужика чуть челюсть прямо в грязь не упала. Вытаращившись на меня, как на чудо-богатыря, он даже дышать забыл.

— Деревню нужно отстроить в срок, — наказал я ему. — Так всем и передай. Скажи, пусть Прохора слушают и не перечат ему.

— Скажу-скажу, Ваше сиятельство, — с готовностью закивал мужичок. Он проворно забрался на телегу и уже собирался подстегнуть лошадь, но увидел, что я стою неподвижно, спохватился и полюбопытствовал. — Вы чего-то желаете?

— В какой стороне Березки?

— Тама, — крестьянин указал рукой себе за спину.

— Спасибо, — я сел на Демона и поскакал по дороге.

Деревня пряталась от меня за небольшой березовой рощицей, благодаря которой, видимо, и получила свое название. Домов тут было совсем немного, а единственная улица пустовала: непогода разогнала селян по домам. Разве что одна единственная псина выбралась из дыры в покосившемся заборе и залаяла на меня.

— Да что ты брешешь опять⁈ — на крыльце показалась дородная женщина средних лет и, увидев меня, застыла на месте.

— Твоя собака не часто видит графов, — улыбнулся я, — как и ты.

— Барин! — женщина быстро поклонилась. — А вы чего к нам приехали?

— Слышал, что тут был старик, который в завтрашний день смотреть может, — невзирая на надрывающегося пса, я подъехал ближе и остановил коня у забора.

Демон зло зыркнул на собаку и ударил копытом землю так сильно, что та мигом заткнулась и скрылась в той самой дыре в заборе, из которой и вылезла.

— Утром приходил, да, — закивала женщина. — Снова сказки свои рассказывал, дескать, помрем мы все, коли его слушать не станем. Соловьем заливался, да только никто его не послушал, окромя Глашки. Мы ее вразумить хотели, но она уперлась, что корова безрогая, и за ним следом в лес ушла.

— А что именно говорил этот старик?

— Да талдычил одно и тоже: примите, говорит, дар земли нашей, и познайте блаженство неземное. Да когда нам блаженство это познавать-то? Мужики все деревню отстраивают, а нам коров доить надо, скотину кормить, еду готовить, стирать, да за детьми приглядывать…

Услышанное мне совсем не понравилось — уж больно речи старика походили на то, что говорила мне графиня Уланова.

— А у Глашки дел, как у вас, не было?

— Да она без царя в голове, — вздохнула крестьянка, — блаженная. Родни нет, а у нас своих забот хватает, чтобы еще и за ней приглядывать.

— Ясно. В какую сторону они ушли?

— Туда, — женщина показала на лес на холме. Как раз из-за него и выплывали черные, как ночь, тучи. — А вы что, барин, старика того найти хотите? — из-за подола крестьянки выглянули два веснушчатых мальчугана и уставились на меня.

— Есть такое желание, — задумчиво протянул я, разглядывая густой лес: искать там кого-то — гиблое дело.

— Вы уж не серчайте, барин, но пустая это затея, — озвучила женщина мои собственные мысли. Она заметила любопытных детишек и парой подзатыльников загнала их обратно в дом.

— Пожалуй. — Я отбросил идею скакать к лесу. В конце-концов, не графское это дело, крестьянок искать. Пора начать пользоваться положением. — Ты своим всем передай — пусть старика не слушают, — сказал я женщине. — А если он снова сунется, пусть мужики его скрутят и ко мне приведут. Но живым. Кто это сделает — получит награду.

— Я скажу, барин, обязательно скажу, — закивала крестьянка. — А речи его мы и так не слушаем. Отец Иоанн наказал, что блаженство неземное только праведников ждет, а добиться его, окромя как благими поступками и молитвой, никак нельзя.

Я кивнул и развернул коня, показывая, что разговор окончен. Дождь уже переходил в ливень, так что мне пора было возвращаться обратно, если не хочу простудиться. Уже и так весь промок. Горе пророка обсужу с Нечаевым, но сначала приму ванну.

Приободренный мыслями об уюте и тепле, я быстро добрался до поместья, где меня ждал неприятный сюрприз. Отец Иоанн сидел в гостиной и играл в гляделки с Деей. Мужчина был хмур, цыганка же улыбалась уголками губ.

— Граф, — стоило мне войти, как настоятель монастыря поднялся с кресла.

— Чем обязан? — я постарался скрыть недовольство от визита незваного гостя, который никак не вписывался в мои планы.

— Нам поговорить надобно, — признался мужчина, по лицу которого было понятно, что прибыть его заставила крайняя нужда.

Это меня насторожило и заинтриговало.

— В чем дело?

— В окрестных деревнях пропадают люди, — Иоанн сразу перешел к делу. — Думается мне, что это происки сектантские. Неделю назад началось все. У кого сосед в лес ушел и сгинул, у кого близкий человек, а у кого дитятко неразумное. И с каждым днем все больше народу в лесу теряется. — Настоятель монастыря посмотрел на меня исподлобья: тяжело и печально. — На земле этой один вы у нас заступник. Не откажете?

Пока я пытался связать мои догадки относительно Улановых и Бобринских, Иоанн трактовал мое молчание по-своему.

— Бог дает вам возможность грехи искупить.

— Я бы предпочел способ, где не страдают невинные.

— Никто не безгрешен. — Тяжело вздохнул настоятель и коснулся пальцами груди в том месте, где под одеждой носил крест. — За всякой душой грехи имеются. Каждому есть, за что ответить, когда время придет. Пути же Господни неисповедимы. Не нам решать, какие испытания он каждому по своему разумению выдаст. Так что, поможете али нет?

Теперь вздохнул и я. Сегодня планам касательно ванны и обещанного Деей «всего» не суждено сбыться. Есть дела поважнее.

— Рассказывайте, что вам известно, — я жестом попросил гостя присесть.