Горыныч 3.0. Тайны Рода

Глава 14 Авсень

— Вот мы и добрались, — сказала их сопровождающая, и Юля во все глаза начала разглядывать местные достопримечательности.

Небесный Город оказался очень необычным. Он располагался на нескольких соседних горных «пиках», точнее, этаких каменных островках — относительно плоских вершинах в несколько ярусов, которые соединялись друг с другом подвесными мостами и выдолбленными в камне лесенками. Иногда на одном таком «островке» жило всего несколько семей, а иногда стояла целая деревня на сорок домов. В центре этой необычайной постройки тоже на большом «каменном острове» находились торговая площадь с базаром, библиотека, фонтан, небольшой парк с качелями и та самая «церковь» с колоколом, которая отбивала время. На центральном острове располагалось и длинное здание местной администрации: в Небесном клане был Совет Родов, так что там, видимо, заседали для принятия решений. Ну и, пожалуй, это всё, что тут имелось, кроме мощёной камнями мостовой и огромной площади. Но местные дороги точно вели сюда.

Все дома и строения в Небесном городе оказались каменными. По дороге им рассказали, что как строительный материал дерево здесь наиболее ценное, так как его сложнее доставить наверх, поэтому чаще всего его пускали на внутреннюю отделку помещений, и то лишь тонкие брёвнышки — Юля видела что-то подобное в доме у Главы Рода Сирин. А почти все широкие деревянные доски шли на строительство и ремонт подвесных мостов, связанных из толстых канатов.

Конечно, большая часть жителей здесь была летающей, но дети, гости, работники или какая-то поклажа делали оборот не самым удобным выбором в передвижении по Небесному городу.

По крайней мере, Юля, Добрынка и ещё несколько девочек-подростков, которые их сопровождали, прошли именно по мосту. Точней, мостам. Город и правда парил в небесах, так как по высоте располагался выше облаков и внизу всё покрывал белый туман.

На площади оказалось очень много народу, там стояли столы с чем-то вроде выставки урожая: снопы со злаками, кажется, пшеницей или рожью, вроде бы овёс, тыквы, бочонки с мочёными яблоками, бочонки с солёными огурцами.

Прямо на мостовой на костре варили что-то похожее на кашу, которой угощали всех желающих. Правда, нужно прийти со своей тарелкой и ложкой.

Народ прогуливался, общался, угощался кашей.

— Пойдёмте на базар! — всплеснула широкими рукавами одна из сирин-подростков, которые были с ними. — Там купцы приехали, всякого товару навезли.

Базар представлял собой прилавки вкруговую по площади. Тоже каменные, но с крышей из соломы или, может, рогоза.

С краю столпилось большое количество народа. И, конечно же, их с Добрынкой потянули туда. Да и Юле стало любопытно, что там за «чудо-чудное, диво-дивное⁈ Волшебные облака из далёкой Бхаратаварши», которое громко объявляли.

Возле гигантского казана с крышкой столпилась ребятня, да и взрослые, и когда Юля подошла поближе на возгласы, уже по запаху поняла, что там жарят… попкорн. Только казан какой-то магический, с подогревом, так как не было у весьма загорелого торговца с хитрым прищуром никакого костра или печки. Открыв крышку под аханье толпы, торговец деловито полил раскрывшиеся зёрна кукурузы ярким сиропом или, может, мёдом с какой-то краской, всё смешал, а потом складывал попкорн в бумажные кульки, причём очень уж похожие на те, в которые складывали попкорн в автоматах, даже красные полоски на них имелись, — и продавал кулёк за медную монетку. Расхватали у него весь казан.

— Это так вкусно, — Добрынка купила себе кулёк и хрустела попкорном. — Сладко.

— Можно попробовать? — попросила Юля и, дождавшись кивка, взяла один вздувшийся шарик.

На вкус был как обычный сладкий попкорн.

— У вас что, кукурузы не растёт, что вы так попкорну удивляетесь? — спросила Юля провожатую, которая тоже купила кулёчек.

— Кто растёт? — полюбопытствовала Добрынка. — Кукуруза? А… Это же такие початки жёлтые и с мохнатками, да? Вроде её только на юге выращивают. Кашу с неё варят. Жёлтую такую.

— Да, привозят иногда кукурузу, — согласилась с Добрынкой их юная спутница. — Её мы варим початками и с маслом кушаем. Сирины кукурузу уважают. А бабушка ещё как яблоки её мочит, и вкусно потом зимой поесть.

— В общем, попкорн этот, чудо из Брахата-чего-то-там, это кукурузы семечки. Высушенные и нагретые, — сказала Юля. — Для того чтобы такой казан сделать, как у того торговца, наверное, двух початков хватит. Только надо крышкой закрывать на три-четыре минуты, там взрывается всё, оттого что семечки раскрываются в это ваше «облако».

— А что такое минуты? — громким шёпотом спросила у Добрынки мелкая сирина.

— Что-то мудрёное, кудесническое, — ответила Добрынка.

— Минута… это две части, — припомнила соотношение местного времени к человеческому Юля. — Примерно. Так что греть зёрна нужно семь-восемь частей. Понятно?

Сирина неуверенно кивнула, а Юля вздохнула, но не стала развивать тему. Они направились по остальным прилавкам, разглядывая товар.

Что сказать… Ярмарка и есть ярмарка. Штучные изделия за дорого. Сирины, как сороки, оккупировали лавки с украшениями. Но, кажется, больше толпились, чтобы посмотреть на себя в небольшое зеркало, которое как великую ценность держал молодой помощник торговца.

Юля выдохнула, когда увидела, что в ходу знакомые ей чеканные монетки из зачарованного золота, серебра и меди с трёхголовым Горынычем на обороте. Такими расплачивались подруги и немного наменяли и ей. В сумме у неё оказалось денег примерно на две с небольшим тысячи рублей, что равнялось одному малому золотому, размером как старые десять копеек, пятнадцати серебрушкам такого же размера и восьми медякам, которые были как рублёвые монетки. Девчонки говорили, что есть ещё большой золотой, но он не особо в ходу, тяжелее и стоит намного дороже — в районе пяти тысяч рублей монетка. На местном рынке больших золотых Юля тоже не заметила. Тогда она вообще не предполагала трат — магазинов возле Гнезда не имелось. Больше просто хотела оставить что-то ценное на память.

Девчонки также рассказывали, что в Беловодье монеты отличаются изображением удельного князя или Хранителя удела на обороте. Ещё форма у каждого своя, например в Восточном уделе мелкие монетки с дырочкой посерёдке, как у китайцев вроде бы, а где-то монетки не круглые, а прямоугольные. Но номинал во всём Беловодье примерно соответствовал, и расплатиться выйдет любыми деньгами. И получить на сдачу — тоже любыми, так что стоило проверять и знать, у кого что, чтобы не обманули. Получалось, что в Беловодье с «валютой» дела обстояли примерно как с монетами «евро», у которых своя оборотная — «национальная сторона», а в остальном вроде бы там тоже монетки одинаковые. У Греции, например, одна из монеток со сценой похищения Европы Зевсом. У Италии — Колизей. Даже у Ватикана есть свои монетки. Об этом как-то мама рассказывала, которая последние два с половиной года проработала у пограничников.

Ну а магическим методом можно было коснуться монеты магией, и она должна сверкнуть нужным цветом — в каждом уделе тоже своим. Их Северный, например, сверкал белым. Магии на это требовалось немного, и даже здесь Юля заметила у торговцев на шеях специальные заряженные магией амулеты для проверки денег.

— Что-то приглядела? — неожиданно спросил Юлю кто-то, и, обернувшись, она увидела Альдону — главу Рода Сирин.

— Нет… Ничего, — отступила от прилавка Юля. Она теперь даже не знала, стоит ли тратить единственные деньги, которые у неё есть. Хотя и собрала с собой всякие тетради, которые успела купить для лекций, но хватит ли их на целых семь лет? Что-то подсказывало, что нет.

И что вообще может понадобиться в Змейлоре? Шариковых ручек у неё на семь лет точно не хватит, там всего три штуки во всей комнате нашлось. А писать чернилами — то ещё удовольствие. Юля пару раз пробовала, и это был ужас. Даже с применением закрепляющей магии, которую она в тот самый раз учила, всё растекалось, и это не говоря о том, что у неё навыка каллиграфии с помощью пера вообще не имелось. Выходило до ужаса коряво, с кляксами и проколами бумаги. Конечно, в Беловодье уже маленько шагнул прогресс, и там писали хотя бы не гусиными, а металлическими перьями, но такими, кажется, писали ещё в Царской России. Даже девчонки притащили домой автоматические перьевые ручки типа «Паркеров», чтобы не макать писчий инструмент постоянно в чернильницу. Может, у них найдутся с собой запасные? Да и при всём желании на этом рынке она ничего подобного точно не купит.

В голову вдруг пришло и то, что и до этого её письмо прочесть могли только девчонки. Потому что письменный русский в Беловодье отличался ещё больше, чем устный. Букв там точно было больше. Гораздо больше. И правила странные. А как тогда учиться? Сдавать какие-то эссе или что там, курсовые?

У Юли даже голова закружилась от осознания того, во что она ввязалась.

А как насчёт запасной «аутентичной» одежды? У неё с собой была лишь обычная. Ну и наряд, который ей презентовали. А что, если в обычной человеческой одежде как-то совсем неприлично ходить среди местных диких оборотней? Или придётся постоянно какую-то иллюзию на себе держать, чтобы не стать там лох лохом?

— У меня… даже ниток нет, если вдруг надо будет одежду залатать, — вспомнилось Юле. — Я в спешке собиралась и как-то… — Она пожала плечами. Да у неё не только ниток не имелось… По сути, ни обуви толком, ни… прокладок. А за семь лет-то сколько их может понадобиться? Сотню пачек? А у неё и замены такой нужной вещи и нет. Хоть какие-нибудь вата и тряпки. Хотя от того, что с нормальных прокладок придётся перейти на вату и тряпки, по спине прокатилась мерзкая дрожь. Это и так-то не самый приятный период в жизни, а так…

— Род Сирин будет рад помочь собрать тебя, — кивнула Альдона, чем привела в себя хватающую ртом воздух Юлю, и, словно крейсер через льды, пошла сквозь толпу у прилавков.

Сирины купили Юле прилично, по крайней мере всякого необходимого на первое время, и пообещали ещё дать из дома всякого, так что от сердца малость отлегло. Она не станет в Академии «сироткой» или «странной», ну, может, и станет, но точно не из-за одежды или обуви. Узел с купленными вещами отправили в родовое гнездо, так что Юля продолжила гуляния с более лёгким сердцем.

Внезапно послышались звуки дудочки, гуслей и бубна.

— Идём-идём, на Красной площади скоморохи! — потащила их с Добрынкой юная сирин-провожатая.

— Красная площадь? — удивилась Юля. Ну… Потому что для неё была одна Красная площадь. Та, что в Москве.

— Так место называется, которое Солнцу лучше всего видно. И все вопросы там решаются. И гуляния там справляются, — пояснила ей Добрынка.

— Ого! Это что, факир? — удивилась Юля, увидев человека, точней, скорее всего, люда, который выпустил изо рта огненный шар. Хотя это мог быть какой-то маг или оборотень. Озара, кстати, тоже могла в людском обличии выдохнуть огонь, но не в таком количестве, скорее «огненный плевок» после долгой концентрации. Но могла. У Юли с огнём складывалось всё не столь хорошо, она, скорее, была магом воздуха и воды. Эти стихии поддавались влиянию лучше всех. Так что максимум, что она могла сделать с огнём, — это потушить свечку. Даже зажечь её не выходило. И то, уверенности в том, что это именно управление огнём, а не воздухом и созданием вокруг огня безвоздушного пространства, у неё не имелось.

— Огнетворец, — хихикнул кто-то рядом. — Пышет жаром, как Змей Горыныч и потомки его.

Юлю утянули к голосившему частушки парню, вокруг которого ухахатывался народ.

— Девки шустрые пошли,

Меня в капусту завели,

Ай-люли-люли…

Испекли мы пироги…

Ай-люли-люли…

Потерял я там портки!

Добрынка засмеялась и захлопала местному юмористу-стендаперу, хотя Юля вообще не поняла, что смешного.

— А при чём тут портки и капуста? — спросила она у Добрынки на ухо, и сестра удивлённо посмотрела на неё. — О… портки — это же штаны, да? Смешно, потому что штаны потерял?

Добрынка чуть покраснела, покосилась на народ и решительно вывела Юлю из толпы вокруг скомороха или Петрушки? Его как-то так звали, упрашивая ещё потешить.

— Есть капустные вечера, там… парни и девушки, у которых нет семей, капусту строгают. На засолку. Но часто там девушки парней совращают, чтобы мужа хорошего найти, проверяют, бывает, что там у него… в портках, — немного сбивчиво, пламенея щеками, пояснила сестра.

— Э-э… — протянула Юля, хихикнув. — А-а… Вон оно что. Тогда понятно. Частушки почти эротического содержания…

— Это что… — чуть расслабилась Добрынка. — Слышала бы ты, что на второй день свадьбы поют! Вот там вся срамота! — сделала большие глаза сестрёнка, и Юля засмеялась, вспомнив один случай позапрошлой весной. В первый год ещё, как она попала в Беловодье.

Она тогда вместе с сёстрами ездила по их верви, в ближайшие деревни, чтобы передать рассаду на посев. Бабушка насадила столько кабачков да тыкв, что у неё половина рассады осталась — целых два ящика. Юля про это обмолвилась, и Оляна предложила в ближайшей деревне высадить да попросить приглядывать. Мол, если понравится это их крестьянам, то и будут сами садить. К тому же хотелось им посмотреть, как магия повлияет на растение из Яви. Тогда даже наставница Алёна подключилась, посчитав, что это неплохой эксперимент или вроде того, так что пришла к бабушке, выкупила рассаду и переправила её в Беловодье. А они уже съездили в вервь. Тогда ещё Юля вспомнила, что на истории им про картошку рассказывали, как крестьяне ели «помидорки» с кустов да травились. В общем, кому отдали, инструкции выдали полные. Когда зреет, когда есть, как хранить, да что с ней делать надобно. Треть урожая в Гнездо, остальное себе оставить можно. Тыквы какие-то особо красивые уродились, яркие, оранжевые, с красивой толстой мякотью. Их потом чуть ли не как арбузы или дыни ели местные крестьяне. Прямо сырой. Хотя в дальнейшем и пекли, и варили, и что-то вроде цукатов делали, а то от сырого-то сока тыквенного кожа шелушиться. Так им вроде приспособились пятки мазать. В общем, тыква тогда в народ ушла, даже в Небесном городе Юля тыкву увидела. Впрочем, непонятно, была ли это тыква та самая или своя какая-то. Всё же сообщения между крестьянскими деревнями не такое и быстрое. А кабачками то ли скотину кормили, то ли что, но вроде тоже оценили. Главное, что тыква, что кабачки хранятся какое-то время. Да и можно их почти на чистый навоз посадить — только поможет ему перепреть.

Так вот, на обратном пути, как они с верви возвращались, уже темно стало. Долго объясняли, что да как, да на несколько деревень раздали рассаду. Одну штуку в одни руки буквально. И вот едут они, никого не трогают, как вдруг песню слышат, заунывную такую и странную. И в квакающей и стрекочущей ночи мужские голоса разносились далеко, отчётливо, перекликались и вторили друг другу, как лай дворовых собак или вой весенних котов. Они остановились и прислушались.

«Жарким я огнём пройду-у-усь, обласкаю все холмы твои и каждую впадинку-у…»

«Плуг свой загоню в борозду твою-у, и пройдусь ровнёхонько да гладенько-о…»

«В целину вобьюсь, да взобью как след тебя непахану-у…»

«Пропашу взад, да вперёд тебя родну-у-ую…»

«В пышном чреве твоём своё семя оставлю-у…»

— Это что за порнография? — шёпотом спросила Юля, разобрав слова.

— Крестьяне поля пашут, — ответила Озара. Тоже шёпотом.

— А чего так? — Юля даже слов подобрать не смогла под определение.

— Так весна же… — ответила Оляна.

— Я не о том. Знаю, что весной поля пашут. Но почему ночью и зачем… такое петь?

— Это часть обрядов на плодородие почвы и богатый урожай. Лучше не подходить и не мешать… — Озара тронула поводья, и они поехали дальше.

— Ага, они же там реально «семя сеют», землю удобряют. Так что дело серьёзное. В эту пору в поля к мужикам лучше не соваться, — хмыкнула Ожега.

И как раз они выехали к озеру и увидели на той стороне поля. С мужиками, которые пели. Реально голыми.

— Ой… — пискнула Юля.

— Так, ежели смутим их и у них ничего не получится, то земля не родит урожай, — сказала Озара, и они пошлёпали по воде совсем медленно, буквально покрались.

— И они там это…

— Угу, руками работают в поте лица, — прыснула Оляна.

Они смущённо похихикали.

— Смех-смехом. А Матери-Сыра-Земля по нраву эти обряды. Любит она, когда к ней с нежностью да лаской, с любовью да уважением.

— Да тут гарем мужиков в полях… ублажает.

— И чем лучше ублажают, тем щедрее Мать-Сыра-Земля. Считается, что самые большие урожаи у самых ласковых да нежных мужчин, мол те лучше других знают, как женщину уважить и уговорить.

— Уж мальчишек на такое ответственное дело не пошлют, только состоявшихся мужчин, глав семьи и отцов многодетных. Кто женщину вкушал. И знает, как начать дело и закончить. Чин по чину, честь по чести, — тогда было совсем непонятно, прикалываются над ней сёстры или там всё реально так и есть. Хотя… краем глаза Юля всё же подглядела, что там за «пахота» такая, и вспомнила, что вроде также и в постели это иногда называют. Наверное, не зря.

Авсень в Небесном городе праздновали до самой ночи. Ещё горели костры, плясали хороводы, пели песни. С ней знакомились, кивали, танцевали, разговаривали, правда, она снова почти никого не запомнила. Хотя с самого начала от этого путешествия она не ждала ничего хорошего, Юля была благодарна за то, что оно позволило повидаться со всеми своими дальними родственниками, лучше понять, откуда она родом и то, как жила и росла её прапрабабушка — Авдотья Лебедь Белая. Про неё Юля даже в Яви нашла упоминания и легенды. Это оказалось волнительно. К тому же глава Рода — Альдона — оказалась родной сестрой Авдотьи. Младшей. Но они были знакомы и вместе росли. Юля каждый раз забывала, что оборотни и вообще местные живут гораздо дольше.

Ранним утром следующего дня, ещё до восхода солнца, к «островку» сирин прилетели несколько парней-оборотней. Целых восемь. Среди них были и знакомые Юле Лучезар и Семибор.

Чемодан Юли, который она выкатила к парням, грохотал колёсиками по неровностям и камешкам.

Арина помогла ей с вещами и на всё наложила уменьшение, правда, местное уменьшение не как в «Гарри Поттере», что контейнер, становится как спичечный коробок, нет, уменьшение было ровно в два раза. Ни больше ни меньше. Немного, но лучше чем ничего. Вот только Юля начала переживать, что магия развеется и её «чумадан» просто лопнет. И каждый раз, как его чуть подкидывало на камешке брусчатки, внутри ёкало.

Кроме чумадана и рюкзака получился ещё и огромный узел с вещами от клана Сирин, у Добрынки, кстати, тоже вещей прибавилось. И это с учётом того, что Юля тоже наложила на них уменьшение. Но вот если по поводу уменьшения Арины у неё ещё была какая-никакая, но уверенность, что ещё сутки оно продержится, то насчёт своего имелись здравые опасения.

В общем, они с Добрынкой на сетке еле уместились между своих баулов, а парни с ухмылками начали переглядываться, когда Юля, немного нервничая, сказала, что это всё у неё точно — очень нужное.

— Перелёт будет долгим. Но мы успеем, — утешили их парни перед отправкой. Оказалось, что они в людском облике надевают на себя что-то вроде упряжи.

На этот раз при свете дня удалось разглядеть и огромную, в человеческий рост, хищную птицу вроде орла, в которую обернулся Семибор. И ту чудовищно-огромную крылатую… наверное всё же собаку, а не льва, в которую обратился Лучезар. Вместе с ними в «упряжке» сети взялся ещё один Финист, похожий на Семибора. А остальные, видимо, семарглы, превратились и улетели раньше. Добрынка сказала, что они по дороге точно поменяются, так как до Бармии лететь далеко.

Сети рывком вздёрнуло, и Юлю толкнуло к сестре. По мере того как они поднимались всё выше, стало прохладнее, а ветер начал задувать сверху, и Юля с Добрынкой укутались в одеяло плотнее и прижались друг к другу, согреваясь.

Вид гор, утопающих в нереально пушистых облаках, наполнял душу восторгом. Словно весь мир был как на ладони и у твоих ног. Зрелище, от красоты которого сердце пело и заходилось в груди тоскливой радостью.

С этими мыслями Юля уснула.