Гончие Артаксеркса

Глава 14

Девочка перекладывала в торбу собранные с собой. Её разноцветная юбка задралась, представляя взгляду юноше лёгкие широкие штанишки.

Калос не обратил на это внимание. Он перевёл взгляд на разбитые костяшки пальцев. Тренировки, драки дают о себе знать. Но его не это интересовало, а то, что руки обветрились, и по суставам пошли трещины. Последнее время Калосу приходилось постоянно тренироваться, Барзан взялся за него по серьёзному, восстанавливая лаконское военное воспитание. Ко всему положенному, фригиец выделил ему одного из понтийских коней, на котором он смог заниматься выездкой. Юноша много дрался на палестре, сидел с заболевшей девочкой, и, с удовольствием, занимался конём. Всё это благодаря дружбе Барзана со Спартоком. А вот руки, холод, влага сделали своё дело, кожа плохо заживала на костяшках, пошла трещинами. Надо было сказать Маржию, что бы мазь дал.

Уже не лугаль, уже Маржий. Что-то поменялось в душе юноши, только он ещё не понял что. Он поёрзал, сидеть было не удобно, тело помнило прошлую ночь, ощущение что сидит на фалосе, так и не проходило.

Честолюбие юноши требовало исправить ошибки и стать лучшим. Калос хотел, что бы в семье его ценили как воина, а не кинайдос, он старался приложить все силы, что бы его старания оценили.

Ошибка с общаком его многому научила, и теперь юноша боялся брать семейные деньги, а своих почти что не было. Лешай со Скусой его необыкновенно выручили. Калос всегда чувствовал поддержку от них, не раз они спасали его от разбушевавшегося Маржа.

Лешай учил юношу таким премудростям, о которых ни один воин не знает, как правильно косметикой пользоваться, как менять свой облик, не только лицо, но и фигуру, походку. Скуса показывал городскому мальчику природу окружающего их мира. Фракиец знал всех птиц, мог подражать их пению, он знал всех животных, и как на них охотиться. В Калосе мужчина встретил усердного ученика, старавшегося постичь всё, чего был лишён в Книдах.

Юноша чувствовал от мужчин любовь, исходящую на него, отеческую, тёплую, словно они воспринимали его своим сыном. Особенно Лешай привязался к нему.

Но, не смотря на отцовские чувства, мужчины никогда не нарушили законы стаи, и для них для всех он был тем маленьким щенком, которого надо было учить. Калосу было обидно и всё его существо отвергало военную семью Митры, но он принял эту религию, и обратного пути уже не было.

Уже больше полу года лаконец странствовал вместе с отрядом Маржика, каждый, за это время, стал ему близок, не только в сексуальном плане, но и в психическом. В своих снах он часто видел как пять бабочек вились над цветами в танце навеянном Зефиром. Почему именно Зефир вёл пятёрку, юноша не знал, просто воспринимал сон как данность. А потом бабочки летели высоко вверх, и падали со сломанными крыльями. Когда снился этот сон у Калоса в страшных предчувствиях сжимало грудь, он метался во сне, и просыпался с влажными глазами. Тогда Маржик прижимал юношу к себе, стараясь утешить, убрать губами слезинки из его глаз. Единственное во что верил их лугаль, это во сны и в предсказание Лешая.

Калос знал, что Лешая Маржик знал много лет, и на практике убедился, что гадания того сбывались. Так же как знал о силе вещих снов, их трактовке обучали его в Асклепионе.

— Я готова, можем идти к оракулу, — наконец девочка капуша собралась. Калос рывком поднялся. Он больше любил действовать, чем рассуждать. Охнув от резкой боли в заднице, юноша закинул на спину собранные вещи понтийки, и взяв её за руку поспешил в путь, по дороге вспоминая не добрым словом похотливого как сатир Барзана. Лаконец бы с удовольствием миновал храм перед дорогой, но мелкая зануда могла устроить истерику, чем привлечь ненужное внимание стражи. Пришлось идти у неё на поводу и посетить оракул.

Маленькое подземное святилище совсем не впечатляло. Хорошо, что оно было близко от городской стены, куда они и направлялись. Пока богомольная девчонка делала жертвоприношения богам, Калос перебрал её вещи, выкинув половину, золото и всё ценное он оставил в условленном месте, куда по договорённости должен был придти Скуса и забрать тяжёлую ношу. С одной стороны. Юноше лишний вес в походе был не нужен, а с другой, он побаивался связываться с ценностями, не желая за них отвечать.

Как только девчушка с забавными косичками и откормленным лицом вышла из храма, Калос схватил её за руку, и, не давая опомниться поволок её через городскую стену. Подсадив её под попу, он руками почти закинул её наверх, ворча и сквернословя в адрес Барзика, юноша подтянулся и оказался рядом с ней. Через несколько мгновений, они были уже вне города.

Весеннее тёплое солнце заливало весь склон возвышенности, на которой стоит город. Разогретая трава источала опьяняющий аромат терпкой зелени, она ещё не приобрела сочного летнего цвета, и в лучах казалась салатовой. Калос вниз вёл девочку за руку. Малышка сама несла свою торбу, будучи упорной и упрямой она готова была преодолеть все препятствия, чтобы выполнить переданное ей решение брата, и выйти замуж в Великой стране, и жить в Кадингире. Внизу. Почти у дороги стояла выбеленная временем ерма.

Девочка хотела подойти к ней, чтобы сделать подношение на удачу в дороге, но Калос рывком потащил её за собой, не объясняя, не уговаривая. У них не было времени на все эти богомолья. Понтийка плелась за ним, держась за руку, что-то бормоча своим высоким детским голосом, но юноша даже не прислушивался, по теням от деревьев он просчитывал время, оказалось что у них его предостаточно, но терять тоже не стоило. Чем дальше они сразу уйдут от города, тем безопаснее будет.

Именно его обвинят в краже сестры архонта. Все будут говорить, что девочка ушла с ним от великой любви, поланой им Эротом. Якобы юный сын врача и дочь и сестра правителя полюбили друг друга во время эпидемии. Когда он заботился о девочке. Теперь они бежали. Когда Спарток узнает, что сестра выходит за муж вовсе не за какого-то сына лекаря, а за племянника самого Оха, обрадуется. Это сейчас сыновья Левкона противятся этому браку. Даже пьяный Спарток пытается продолжить линию отца на самоопределение. Ан не выйдет, всё равно под Оха лягут, хлеб в клювике как приданное принесут.

Вот и оговорённое дерево.

— Жди меня здесь, вот сядь и седи, жди… — Оставив девочку на траве, юноша скинув мешок, находившийся у него за спиной, быстро взобрался по веткам в крону, где для него был оставлен короб со всем необходимым. Заглянув во внутрь он увидел сапоги, какие-то тряпки, небольшой мешок с косметикой, всё что ему нужно. Прихватив короб, Калос спрыгнул на траву, разбиться он не боялся, тренированное тело прекрасно умело приземлятся с высоты.

Тренировки, тренировки и ещё раз тренировки, юноша даже в Пантикапее не не оставлял занятия, Маржик поощрял рвения, учитывая то, что так смазливый Калос привлекал к себе больше внимание, а это было необходимо для их целей. Искать его будут именно таким, молодым, красивым, сильным юношей, внешность которого хорошо запоминалась, слишком он был яркий.

Девочка совсем не может сидеть спокойно, не сидится ей на мягкой траве. Сам бы Калос не против был бы поваляться, да кто же ему даст, сам себе он такую вольность разрешить не мог. Пока его спутница не переставая о чём-то рассказывать ходила вокруг, юноша переодевался.

В грубые разбитые сапоги он заправил широкие штаны, специально для него сшитые Лешаём. Сверху они казались обычными фракийскими, но это если не приглядываться. На самом же деле они были простеганы, как для театра, что бы увеличить объём ног. Тёмный хитон, одетый поверх его, модного и яркого, не должен был привлекать внимания.

Волосы Калос зачесал на одну сторону, и по верх одел колпак, тёмный, застиранный, уже не держащий формы. Откуда эти вещи взял Лешай, юноша старался не думать.

Дальше он занялся своим лицом, прикрепил бородавку. Не любят люди видеть такое уродство, глаза будут отводить, рассматривать никто не станет. Зато сразу запомнят. Завершающим штрихом образа стала борода, тёмная, всклокоченная.

Собрав грязь из под травы, Калос намазал ей руки, скрывая молодость. В рот вставил пластину, для изменения прикуса. Теперь он совсем не выгладил как смазливый худой и жилистый подросток, на дороге вместе с богато одетой девочкой был сутулый мужчина то ли простолюдин, но ли раб, в меру страшный, с толстыми, опухшими ногами, гнилыми зубами и неухоженными волосами.

Калос воспринимал этот образ как древнего старика, хотя в волосах серебра не было, Лешай запретил. Юному лаконцу все, после тридцати, казались стариками, слишком сам он был ещё молод, и на мир смотрел со своего опыта, которого было не так много.

В опустошённый короб залезла девочка, и человек, закинув его себе за спину, не спеша пошёл по дороге. Даже сейчас понтийка не умолкала, и из короба раздавался её звонкий голосок озвучивающий все мысли приходящие в детскую голову.

Калос по дороге выслушал как жилось его говорливой ноше, как общалась она с братьями, как строго относился к дочери Левкой. Долга она держалась, долго крепилась, развлекая своего носильщика историями из своей короткой, но насыщенной, боспорским колоритом, жизни, но тряска дала своё, ближе к станции девочка уснула. И вовремя. Тут лаконец собирался взять лошадь, которая ему должна была быть заказана и ждать его. Хорошо бы он выглядел с говорящим коробом.

Кряхтя пристроив свою молчаливую ношу в угол, Калос узнал о своём коне, который его ждал. На ездовое животное были и другие претенденты, путешественники. Не добро они оглядели мужика с большой ношей берущего себе коня, сутулый, на ватных раздутых слабых ногах, он не выглядел не то что воином, просто человеком умеющим постоять за себя. Подождав, пока счастливчик забирающий последнего на сегодня коня, в конюшне останется один, трое наиболее нетерпеливых и лихих набросились на него в темноте коновязи.

Калос видел как трое подходили к нему сзади. Он ждал, прикинувшись добродушным деревенским рохлей. Даже дозволил им прижать его лицом к стене. Вот в этот момент, он локтём ударил ближайшего. Те от старика такого не ожидали. А дальше в руках Калоса мелькнули ножи. С разворота он одному вспорол живот, другому молниеносно перерезал горло. Заоравший, было оставшийся получил ногой в живот, а когда тот как рыба ртом ловил воздух, лаконец одновременно вонзил оба кинжала в безвольное тело, один в печень, другой в селезёнку.

Наклонившись над незадачливыми грабителями, лаконец снял с них всё, сколь нибудь ценное, даже грубыми крестьянскими ножами не побрезговал, всё это убрал это себе на дорогу.

Прикрепив короб к упряже юноша вскочил на коня и тронулся в путь, оставив на сене мёртвые тела.

Теперь, расслабившись на коне, Калос достал припрятанное письмо от Лонки. Он не знал как к их дружбе отнесётся семья, и рисковать своей задницей не хотел. Одно дело, как наказание привычная порка, а вот так, когда все наглядно объясняют ему его место в стае. А вот для этой, македонской девчонки, он был умным и интересным человеком.

Подруга писала, что опять участвовала в скачках на колесницах, но в этот раз ей не повезло. Теперь будет больше заниматься. Советовалась, каких лошадей лучше взять. Калосу было это внимание приятно. С одной стороны он жалел. Что не остался в Македонии, в то же время, перед его внутренним взором всё чаще стали вставать глаза Маржика, а то восхищение, которое в них было, юноша бы не променял на свободу в Македонии. Вот и сейчас он видел эти глаза с трепещущими ресницами, пытающимися скрыть горящий внутри огонь. Калос часто ловил на себе взгляды лугаля, когда тот считал, что юноша не видит, полные какого-то подкупающего тепла и нежности.

Даже брал Маржик его всегда ласково, стараясь предварительно довести тело лаконца до пика наслаждения. Калосу всегда было хорошо с этим опытным любовником, он таял от нежных рук, он цепенел от требовательных губ… и глаза. Эти глаза заставляли трепетать сердце юноши.

— Что ты там делаешь, — из открывшегося кузовка показалась светлая голова девочки. Спутница проснулась.

— Ничего, — Калос спрятал письмо, и поспешно поправил свою одежду. Вспоминая о Маржике он начал себя ласкать, и теперь ему было неудобно.

Они остановились под деревом, поели из взятых с собой припасов. Скоро должно было начинать темнеть, и юноша решил заночевать в лесу, отойдя от дороги. Двигались они быстро, бес происшествий, так, что время на сон было. Они поспевали к оговорённому сроку дойти до пещер в горах, где он должен был воссоединиться с семьёй.

Костёр разжигать не стали. Калос наломал веток, и они с девочкой, в обнимку, для тепла, улеглись на них.

Багой проснулся от того, что ему привиделось, что его сакский пёс захлёбывается в крови. Молодой мужчина аккуратно поднялся, вытащил свою руку из под головы Арсика, мирно похрапывающего во сне. Иногда Великий Владыка оказывал ему милость, посещая его дом, немногим уступавшем парадис правителя.

Укрыв великого правителя потеплее, багой спустился с помоста, где располагалась кровать, оделся в свои длинные чёрные одеяния, и поспешил в комнату вызова.

Спустившись вниз по узкой лестнице, мужчина оказался в помещении древнего храма Амаруту, построенным здесь задолго до появления аккадцев.

Грубо обтёсанная комната напоминала чрево самой земли. Посередине стояло не широкое ложе, а рядом небольшой алтар. Рядом с ним находился алебастровый сосуд. Багой открыл его и приложился к горлышку, сделав несколько глотков настоя амаранта. Потом достал птицу, огромную, чёрную, редкую, привезённую из земли иссидонов. Багой внимательно рассмотрел её: голова и шея самца черноватые, задняя сторона шеи пепельно-серая с чёрными пятнами, передняя чёрная с серым, спина черноватая с бурыми и серыми пятнышками, а зоб чёрный с зелёным металлическим блеском, грудь зеленовато-стального цвета, нижняя сторона покрыта чёрными и белыми пятнами. Голая кожа около глаз ярко-красного цвета, клюв красивый бело-розовый. Не найдя ни какого изъяна, багой придерживая жертву подземным богам коленом, отрубил ей голову. Та дёргалась в агонии, мужчина выпустил содрогающееся тело и лёг на ложе. Чем больше будет биться жертва, тем лучше у него получится задуманное.

Прикрыв глаза, он представил себя вознёсшимся над всем Кадингиром. Он взлетел высоко, внизу начинал оживать город. В такой ранний час на улицы только начинали выползать чистильщики каналов и мелкие торговцы, спешащие в ещё закрытые лавки.

Аджи почувствовал направление, куда его тянет, куда ему надо. Он дал ветру возможность захватить его, и понести в нужную сторону.

Далеко пришлось лететь, за горы, к самому Боспору Киммерийскому. Привлёк его мальчишка, которого Маржик себе взял в стаю, гордо именуемую семьёй.

Мальчишка спал прижимая к себе ещё один живой комок. Багой догадался, что это девчонка, предназначаемая Бессу в жёны. Спали безмятежно, сладко, пригревшись, как пара цыплят. Похоже, Маржик так и не научил своего щенка осторожности. К заснувшим детям тянулись лики. Волки окружили их кольцом, которое постепенно сужалось.

Багой брезгливо сморщился бы на этого глупого щенка, но это был его щенок, а своё он просто так никому не отдавал, да и его Господин имел виды на девчонку.

По велению воли египтянина, дух убитой птицы облетев местность по кругу, набросился на обнаглевших волков. Мальчишка встрепенулся, проснулся, вскочил, выхватил оружие.

Багой улыбнулся, не такой уж и пропащий этот щенок, задатки есть, только развить надо.

Калос проснулся резко, словно его окотили ледяной водой. Схватив короткий лаконский меч он вскочил. Над головой будто пронеслась невидимая птица, внушая страх. Он присел, осмотрелся. Страх только усилился, холодным мерзкий пот заструился по телу.

Лаконец неоднократно видел. Как Маржий, при необходимости, мог вызвать у себя чувства сродни собачим. Калос в те моменты даже видел, как у командира голова становилась не человеческой, а принадлежащей гончей, белая с красноватыми пятками. В эти моменты Маржик казался таким обаятельным, что лаконцу всегда хотелось почесать псину за ушком, или подуть в нос. Это было как завораживающее волшебство. Сам юноша никогда не побывал, но сейчас захотелось.

Он представил себя большим псом со стоячими ушами. Как не странно, получилось с первого раза, он это понял, когда мир вокруг изменился. Усилились запахи и звуки.

Лики… Запах волков резанул по ноздрям. Он был со всех сторон.

— Окружают, — сам себе отметил он, что бы только услышать человеческую речь. Юноша рукой толкнул спутницу. — Прячься.

Видимо, девочек воспитывали правильно и она доверяла юноше, потому что сразу, без разговоров и расспросов юркнула в свой короб.

Калос схватив меч обратным хватом, замер, выжидая. Страх ушёл уступая место животному азарту. Это была игра молодого пса со стаей ликов. Мир был совсем иным, не привычным, и ощущения были странными, весёлыми и беззаботными. Как будто происходило всё не с ним, и это были не волки…

Когда на него прыгнул вожак, юноша встретил его резким ударом в живот и пах, вспарывая мохнатое брюхо, и тут же Калос отпрыгнул, уступая место двум паразитам вождя. Одного он схватил за холку, и стал использовать его вместо щита. Другому, перехватив меч, вонзил клинок под левую лопатку. Бросившегося было на него очередного лика, он отмахнул от себя мохнатым щитом. Тот даже не скулил, слишком сильно его сжимал юноша в своей руке, натянув кожу так, что наружи были видны все зубы с дёснами, а глаза натянулись до узких щелей.

Не ожидая такого отпора и потеряв вожака, стая смутилась, о чём-то ворча стали переговариваться, топчась в стороне не решаясь приблизится.

Калос перерезал волку-щиту горло и бросил его в гущу ликов, и рассмеялся. Был бы у него реально хвост, все бы увидели как он победоносно поднят, после выигранного боя. На душе было легко и беззаботно. Серые хищники взвизгнув отбежали от мёртвого тела. Всю ночь лики ходили вокруг, так и не решившись напасть и слабо огрызаясь в ответ на насмешки лаконца. Даже коня не тронули.

Утром, убедившись, что девочка выспалась в коробе, и позавидовав её здоровой психике, Калос продолжил путь, тело вожака он прихватил с собой, а то ведь Маржик не поверит, и вместо того, что бы похвалить его как воина снова к заднице полезет. Хотя… сейчас юноша уже не возражал. Как-то не заметив, он понял, что соскучился, ему не хватало рядом недовольного пыхтения и бурчания, не хватало ласковых рук. Главное, Калосу нравилось как Маржик рассказывает, а знал их лугаль превеликое множество разных чудес, попутешествовав по Ойкумене, лидиец рассказывал всё так, что у юноши дух захватывало, и хотелось всё увидеть и потрогать самому. В книгах всё не так ярко описывают, как это умел делать Маржик.

Утром они решили отдохнуть у ближайшего храма, принимавшего паломников.

Ели они за длинным столом для странников под под деревянным навесом. Смотрели на них странно, как на самоубийц, с жалостью прикрытой тенью брезгливости. Калос краем уха дослышал, что говорили о нём и его спутнице:

— Отец безумный дочь свою тянет, в лес, который боги волкам отдали.

— Девочку смотрите как откормил, наверно в жертву волкам отдать собрался.

— Волки с начало зимы у нас в лесу объявились, сколько народу порезали. Слышал уже в селения наведываться стали. Ближайшие в город подались. А эти вон, сами идут. Видать в жизни что-то плохое случилось.

Юноше было приятно слышать, что его театр удался, и вокруг все принимают его за взрослого, наверное за ровесника Маржика. И это грело душу.

К пещерам, по дороге, где они должны были встретится со своим малышом двигалось всё семейство.

Маржик и Лешай ехали в телеге. Лешай правил конями, Маржик развалясь отдыхал на сене. Рядом трусцой бежал Барзан, перегаром от него разило на стадию, если не больше. Пил он со Спартоком до последнего момента, в телегу его, столь ароматного, не впустили, да и коня, на котором он догонял своих, отобрали. Теперь на этом жеребце гарцевал Скуса.

Они обсуждали проданную каталогию. Фракийцу было её жалко, им там было хорошо и спокойно, Лешай же подшучивал над своей парой. Он, так же как и Маржик, не мог долго находится на одном месте. Что-то звало его вперёд, не давало обжиться, их устраивал общий дом под Кадингиром, хозяйство приносящее доход, и управляющий, занимавшийся всем.

Вот и приходилось Скусе следовать за неугомонными лидийцами. Каждый раз срываясь с места, которое он почти считал своим, он ворчал, грозился обидеться, но всё равно, следовал за Лешаём. Тот это прекрасно знал, потому и подшучивал над любовником.

— Дома пристройку поставим, каталогию создадим, а ты там кеном будешь, кормить, поить и спать страждущих укладывать. Маржик их врачевать будет. Барзика зазывалой поставим. А что бы побольше больных и увеченных было, мы Калоса на дороге посадим. Он мальчик старательный…. и не иссякнет к нам поток сирых и побитых.

Маржик только успевал слезящиеся от смеха глаза.

— Малыш то наш где? — поинтересовался Барзан, попытавшись пристроиться на телеге, но Маржик очередной раз спихнул его ногой. — Опять храм какой-нибудь осаждает?

— Впереди он, с девочкой, в пещерах нас ждать должен, — отмахнулся лугаль.

— Может правда в храм его пристроить, хочет мальчишка учиться, денег у нас хватит, — тут же предложил Лешай, который сам не доучился, и теперь считал, что раз их ребёнок хочет, то они должны дать ему лучшее образование.

— Ну, не в храм же Артемиды, — фыркнул лугаль. — туда только евнухов и кастратов берут.

Тут уж в голос заржал Барзан.

— Нашёл же Ласик куда пойти, кастратом стать. А Маржик то, у нас, за бубенчики подержаться любит… — тут уже смеялись все.

— Аполлона Сминфейского храм у нас по пути, через Хрису проезжать будем… — отсмеявшись решил командир.

— Как же ты его на три года от себя отпустишь, — Скуса хитро перемигнулся с Лешаём. — Без Малыша ты нам всем такого Эроса покажешь, что мы в раскорячку ходить будем.

Маржик понимал, что мужики были правы, слишком большим наваждением для него стал Калос, хотелось защитить его, сделать что-то доброе, хорошее. Первый раз в жизни Маржику кто-то стал дорог, но это его и пугало. Не для себя он в семью брал этого смазливого лаконца. Воин, конечно он хороший, но нужен был именно кинайдос, которого можно было бы подложить под любого. Он и делал из мальчишки эллинскую шлюшку. Теперь же за Малыша сердце болит, он каким-то особенным для него стал, а это вредит семье. Так считал Маржик.

— Ничего, за три года не вымру, да и храмов Аполлона много, в каждом городе, можно в любом учиться, можно и переезжать с нами, и учиться в ближайшем к заданию, — сам себе предположил лугаль. Выслушав его тираду, семья язвительно захихикала. Всем было понятно, что от себя мальчишку он не отпустит. Что делать, если это любовь.

Маржик же решил изжить из себя это чувство, он нормальный взрослый человек, и зависеть от какого-то смазливого мальчишки, с его точки зрения, было глупо.

Через несколько дней они подъезжали к оговорённому месту, вход в пещеру освещало солнце, на пороге подставив личико под тёплые лучи сидел Калос, отмытый, чистый. Девочка рядом собирала первые цветочки.

— Совсем глупенький, — себе под нос шепнул Маржик, разглядывая мальчишку, его правильный профиль с ровным, чуть длинноватым носом, розовые, узкие губы небольшого рта, влажные и трепетные… В пушистых волосах солнце играло своими лучами, как опытный любовник пальцами.

Лидиец даже сглотнул от вожделения.

— Подъём, — радостно закричал, подъезжая Скуса, подымая на ноги мальчишку.

Тот захлопал длинными ресницами, прогоняя сон, его взгляд встретился с глазами Маржика, и он рванулся на встречу, радостно, порывисто, ещё не контролируя себя после сна.

— Маленький глупыш, я тебя разочарую, не для себя тебя воспитываю, не для себя, — тихо шепнул лидиец, за шумом встречи его никто не слышал.

Калос подбежал к нему, обнял, словно и вправду соскучился. Маржик в это не верил, с чего бы красивому юному мальчику, которому стоит только поманить пальцем, и за ним пойдёт любой, скучать по нему, старому врачу? Так, что юноше он не верил.

Тёплое дыхание лаконца жгло волосы. Мальчик у него был высокий, почти на голову выше командира, и ещё рос.

— Твоя дырочка соскучилась по моему фалосу? — ехидно поинтересовался он ощупывая задницу юноши. Тот, как стыдливая девица, залился краской.

— Меня тоже папа любил, и обнимал, — влезла в их встречу маленькая понтийка. Шмыгнув носом она добавила — Только его теперь нет, и меня никто не обнимает.

Юноша поспешно отстранился, словно его застали за чем-то постыдным. Маржик отметил это про себя, лаконское воспитание слишком сильно было в его воспитаннике.

Калос метнулся к пещере, вытащил оттуда короб, а из него огромного лика.

— О, Ласик, тебе точно в храме Аполлона быть, — восхитился Барзан, перехватывая из рук мальчишки его трофей. — Я тебе шкуру выделаю, а Лешай шапку сошьёт, будешь ходить в шапке Аида.