Гончие Артаксеркса

Глава 11

Злость и отчаянье переплетались и душили своими холодными пальцами, сдавливая шею так, что ком невыплаканной обиды мешал дышать. Калос сидел на камне, вытирая жгучие слезинки, вытекавшие из уголков глаз. Глаз, которые начинали затекать от образующегося яркого фингала. На душе было мерзко, словно в канализации поплескался. Он же был лучший из всех претендентов, подавших документы в храм. Лучший.

Юноша знал, что он выложился как мог, он прекрасно оценивал свои силы и возможности других участников испытаний, но… Его не взяли. Их не устроило, что юноша был лаконец, им не понравились его документы, его родословная. Мало того, что что над ним посмеялись, денег не вернули, так ещё и не отдали документы. Когда Калос начал доказывать, что он лучше других, его просто выгнали. Юноше было стыдно таким побитым возвращаться домой, к своему лугалю, он-то себя уже видел в собачьей шапке.

И ведь сделать он ничего не мог. Не понравилась им его родословная, и всё, а вся причина в том, что в во время Олинфской войны Спарта поддержала интересы Македонии. А Калос-то, лаконец.

Это он сейчас понимает, когда остался сидеть на камне, без документов и денег. Почему же эта здравая мысль его не посетила раньше. Хорошо, что боги надоумили деньги на дорогу в Олинфе в представительстве оставить. Калос шмыгнул носом.

— Что, и тебя обманули? — рядом с ним лихо остановил своего коня мальчишка лет двенадцати. Цокотом языка он отдал коню команды и, легко соскочив с него, подошёл к понуро сидящему лаконцу. Худощавый, высокий, почти ростом с Калоса, он смотрелся голенастым в обтягивающих фракийских штанишках, заправленных в кожаные добротные сапоги. Лицо было приятным с детскими пухлыми щеками здорового розового цвета. Из-под насупленных бровей воинственно горели глаза. — У меня они документы и деньги забрали.

Калос поднялся, он всегда имел слабость к коням, а тут был такой красавец скаковой. Он погладил благородное животное по морде. Тот легко хватанул его губами, предупреждая, что от чужака фамильярности не позволит.

— Не буду, успокоил коня лаконец, но ты такой красавец… — Калос сам бы не отказался от такого, но вместо того, чтобы купить коня, он потратил все деньги на этот воронами проклятый храм. Он вздохнул, — у меня тоже.

— Отец сейчас приедет, разберётся, он это так не оставит, — на юном лице мальчишки проскользнула такая мстительность, что лаконец не мог не улыбнуться.

Он-то тоже думал, что справится. Обидно будет увидеть, как меркнет вера мальчишки во всемогущество своего отца. Калос в своего верил до конца, пока его не распяли восставшие. Хотя нет, теперь у него другая семья… он подчиняется лугалю, и тому теперь решать его жизнь. И опять навернулись мысли о Маржике, как он посмотрит в глаза, потеряв деньги, документы. Может, не возвращаться? Но у него то, что нужно его лугалю, контракты торговой гильдии, которые он подписал в Олинфе. Юноша окончательно запутался в себе.

— Не переживай, отец что-нибудь придумает, я попрошу, он и тебе поможет, — сочувственно ободрил его мальчишка. — На, поешь. Когда ешь, не так обидно.

Всадник, не задумываясь, достал из своего мешка лепёшку и отдал лаконцу. Калос поблагодарил, по мальчишке сразу видно было, что не эллин — добрый, отзывчивый, а эти из храма эллины: чванливые, злопамятные, трусливые, громко орут, а как до дела доходит, тут же переговоры устраивают, выжидают, когда другие за них воевать будут. Или как сейчас на него вчетвером набросились… И Спартанский Леонид погиб в Фермопилах, пока эллины переговоры устраивали. А теперь все говорят, мы были с Леонидом… мы были в Фермопилах… А сами бежали.

Калос взял лепёшку, она оказалась с сыром внутри, вкусная. Вполне возможно потому, что ещё с утра он не ел.

— Благослови тебя боги, — поблагодарил он мальчишку, лепёшка действительно прибавила настроения и вселила какую-то надежду на будущее. Его друг по несчастью оказался вполне нормальным парнем.

Калос вцепился в лепёшку зубами, забывая об окружающем мире. Вкусный сыр толстым слоем располагался внутри лепёшки, свежий, белый… Он сидел, как-то скукожившись, поджав одну ногу под себя и обняв согнутую в колени другую, постукивая ей в такт пережёвыванию. Юноша отвлёкся только на хмыканье, прозвучавшее рядом. Мальчишка хихикал, наблюдая, как голодный лаконец уплетал пищу, а смотрел как-то так мягко, сочувственно… Калосу даже стало неудобно.

— Тебе боты есть не мешают? — поинтересовался наблюдатель с нескрываемой ехидцей.

Вскоре послышался стук копыт и из березняка, окружающего храм, выехали всадники, одетые в зелёные цвета. Предводительствовал ими интересный мужчина с окладистой ухоженной бородой и развевающимися длинными волосами, в его взгляде через бесшабашную хитринку просвечивали и удаль, и самодурство, и ещё что-то, что Калоса притягивало к себе, жаль, что во взгляде Маржика он такого никогда не видел…

Весь его импозантный вид подчёркивал белый скаковой жеребец, гарцующий под своим всадником. Жеребец великолепной стати. Рассматривая его, Калос даже забыл о мелком вреднюге, стоящем рядом. Очень захотелось погладить, приласкать длинную льняную гриву, провести рукой по развевающемуся хвосту. Вот бы на таком проехаться, у юноши от красоты такой даже дух захватило.

Мальчишка подскочил к нему и, тут же подхваченный отцом, оказался сидящим на белом красавце.

Калос смотрел снизу, продолжая сидеть на камне, всадники не спешивались, и он не отрывал задницу от нагретого места. Это же не его командир, высказывать своё почтение. Они на равных.

Мальчишка что-то зашептал отцу, что именно отец, было понятно сразу, Калоса теперь не проведёшь. Мужчина с интересом окинул его взглядом.

Отец с сыном спустились с коня, юноша тоже поднялся с насиженного места.

— Здрав будешь, товарищ по несчастью, — как-то архаично поприветствовал его мужчина. Он протянул ему руку, — Я Филипп, басилевс Македонии. Дочь вот в храм поступать решилась, да обманули её, документы и деньги забрали… и ты поведай, какое горе у тебя приключилось, зачем в наши земли завернул.

— Калипп из Книд, сын гармоста, — представился Калос, пожав протянутую руку. — В Олинф договора заключать приехал, решил в храм поступить, учится, и вот…

— Аристократ? — брови Филиппа удивлённо взметнулись вверх, — так даже лучше. Дай слово, что доставишь мою дочь живой и здоровой до дома, а я обязуюсь вернуть твои документы. Вот насчёт денег обещать не могу…

— Даю, — тихо произнёс Калос, с интересом рассматривая дочь басилевса, которую ранее принял за мальчишку, дерзкая, воинственная, спортивная, с короткой стрижкой эфеба, она совсем не была похожа на тех девчонок, которых он видел в Книде. Теперь эта егоза стояла, уперев руки в боки, стояла, контролируя заключаемое отцом соглашение. Хозяйка.

Вскоре Калос уже сидел на коне, одетый в меховые одеяния выданные друзьями македонского басилевса. Жеребец под ним был невысокий, коренастый, видимо, скифский, юноше уже приходилось такие видеть. Он бы, конечно, предпочёл восседать на быстром скаковом красавце. Вот трёх таких легконогих коней им предстояло с дочерью басилевса доставить к ним домой.

Лешай отдался во власть сильных, мускулистых мужских рук, даже то, что они были чересчур волосаты, только сильнее находило отклик во всём его теле. Он считал своего мужчину, Скусу, похожим на дикого, неудержимого зверя, ради него спустившегося с лесистых гор, чуть ли не с самого края Ойкумены. Это его бизон.

Вздохнув, Лешай подул на кучерявые жёсткие волосы, украшавшие руки, и услышал ответное рычание у себя за спиной… Его зверь… мужчина счастливо потёрся щекой об эти мохнатые и такие надёжные руки…

— Хорошо время проводите, а меня там одного бросили, — в дверях образовался недовольный Барзан, не так давно вернувшийся из Кадингира. Несмотря на то, что ему хотелось перебраться к съехавшей парочке, Маржик оставил молодого мужчину при себе, а сейчас это было очень не весело. — Пока вы тут веселитесь, старик жёлчью исходит. Мелкий засранец так ещё и не вернулся, а ведь ему было гораздо ближе, чем мне…

— Ты бы хоть предупреждал о своём приходе, — недовольно буркнул Скуса, расстроившись, что их прервали.

— Вот ещё, — лицо Барзана растянулось в довольной ухмылочке, — я к вам, пожалуй, присоединюсь. А малыш появится, я сам ему вставлю!

— Иди к Маржику, — начал заводится фригиец, захихикавший Лешай уткнулся ему в плечо, тёплые сильные руки сжали его посильнее, прижимая к себе, прикрывая от взглядов Барзика.

Ласику наказания не избежать, когда вернётся. То, что Калос может не вернуться, Лешай даже предположить не мог.

Лаконец тем временем восседал на тёплом потнике наброшенном на вороного коня, на нём самом было почти зимнее одеяние, выданное заботливыми македонами.

Рядом на таком же невзрачном, но выносливом коне, ехала его спутница. Забавная девчонка оказалась, и о лошадях знает столько, что не каждый конюх. Видеть уже доводилось таких знатоков, о скаковых судят, ставки на играх советуют, а нессенского жеребца от иллирийского отличить не могут. А эта девчонка прям ходячая библия по коневодству.

Имя у спутницы красивое оказалось Фессалоника.

— Калипп, а ты в скачках участвовал? — с каким-то хитрым интересом, спросила у юноши девчонка, и Калосу сразу стало понятно, она-то участвовала, а возможно, и выигрывала.

— Не приходилось, у нас в Книде скачек не устраивали, но всегда хотел, — честно признался юноша. Он действительно когда-то бредил этими скачками, видел себя на стадионе, несущемся на скаковой. И отец обещал, что так и будет, но всё рухнуло с его смертью. Теперь о таком юноша думать себе не позволял. В своей новой жизни были другие ценности, и на прекрасных коней он мог любоваться только издалека, пользуясь для переходов теми, которых брал Маржик на станциях.

Так под лёгкие разговоры о лошадях, о своей жизни, Калос, естественно, рассказывал, как он жил в дома, не упоминая банду Маржика. Они много смеялись над детскими шутками. Непосредственность и чистота девочки как-то притягивали к себе, и Калос не мог объяснить чем. Просто ему понравилось с ней общаться, слушать её смех, ее восторженные рассказы о лошадях, вся её детская наивность и восторженность всем окружающим миром цепляли, словно маленькими крючками за что-то внутри юноши, старое, забытое, доброе. Ему просто было внутренне светло ехать по залитому солнцем березняку, пронизанному золотыми лучами, вдыхать запах грибов и прошедшего дождя, слышать пение птиц и увлечённые рассказы о конской сбруе, денниках и правильных конюшнях.

Калос даже пересел спиной вперёд, чтобы было удобнее разговаривать ну и покрасоваться перед девочкой, как он умело держится на коне. Нет, он не делал это обдуманно или осознано, просто тут он прочувствовал какую-то внутреннюю свободу, которую не испытывал очень давно.

В Книде уже перед восстанием против ахеменидов его охватило предчувствие какой-то беды, и его захлестнуло беспокойство, которое полностью сожрало то блаженное состояние, в котором он пребывал в детстве. И вот теперь здесь, в лесу, когда он встретил этих простодушных македонцев, это детское состояние счастья вернулось, чистое, наполненное запахом дождя и девичьей улыбкой его спутницы. Хорошо и спокойно живут они в этом поросшим лесом медвежьем углу, и лаконец почувствовал себя таким же, как эти провинциальные люди, простые и отзывчивые. Здесь в березняке он словно вернулся в своё прошлое.

Они вместе осмотрели пещеру, покрытую пожухлой зеленью и голыми ветвями, встреченную по дороге. Внутрь забираться не стали, опасаясь непредвиденных знакомств. Когда Калос пошутил, что из пещеры вылезут злые дядьки, и он даже знает, что они могут сделать с маленькими девочками, задиристая девчонка только хмыкнула, пообещав собственноручно вставить этим злым дядькам каждому по еловой шишке, дабы отбить любые желания.

От такого заявления, выданного девочкой будничным тоном, как само собой разумеющееся, Калос поперхнулся. Он почему-то сразу представил эти пожелания на себе: как легко входит еловая шишка и как потом она под воздействием человеческого тепла раскрывается, как врезаются в плоть острые чешуйки шишки, и то ощущение паники, охватывающее человека при невозможности её вытащить… Ему стало страшно от спокойствия этой маленькой воительницы, такой дорогу переходить для здоровья опасно.

Переходя овраг по стволам деревьев, Калос восхитился, как девушка по-деловому, умеючи перевела коней, даже ему помогла. Такой спутницей можно было только восторгаться.

Дойдя до священного места, они не стали возносить молитв и класть подношения, просто постояли немного в отдалении, наслаждаясь тишиной, в которую время от времени впадает природа, ожидая прихода зимы. Скоро уже запах осени с грибами и дождями сменится на холодную зимнюю свежесть, пропитанную чистым морозцем, от которого щипало лицо. Скоро зима придёт в эти леса, а там где остался Марж и его семья, она уже вошла в свои права.

Калос, увлечённый новой жизнью вокруг, даже забыл думать об ожидавших его на Понте, настолько события и переживания вокруг его захватили.

Так же за разговорами они в Фессалоникой вели данных им на попечение скаковых дальше, в глубь леса. Заболтавшись, они пропустили момент нападения, когда из леса выбежали люди и набросились на них.

Как ни странно, но леса почему-то всегда наполнены лихими людьми, не брезгующими напасть на одинокого путника. То ли считая, что лес скроет лиходейство, то ли наоборот, именно деревья развязывали им руки, убеждая в полной безнаказанности. Вот и тут мужикам, затерявшимся в лесу, показалось, что юноша и девочка с пятью конями являются лёгкой добычей.

Лаконец на врага прыгнул прям со спины коня, вызывая весь бой на себя, не подпуская их к юной воительнице. Фессалоника, конечно, шустрая и агрессивная, но он же мужчина и обязан её защищать, раз слово её отцу дал. А дальше тело уже работало само, сказывались многолетние тренировки на палестре, не зря юноша готовился войти в священный отряд спартанцев, стать одним из шестисот.

Без оружия юноша танцевал танец смертоносный, неудержимый. Его руки и ноги были молниеносны. Юноша не сдерживал противника, не ставил блоки, он уходил от ударов, перераспределял силу и возвращал врагу его намерения. Он бил по коленным чашечкам. Уворачивался. Бил под дых.

Девчонка, откидав дротики точно и результативно, занялась успокоением коней. Лошади её слушались беспрекословно, словно и не было боевой пляски у их копыт.

— Давай быстрее, что возишься! — кричит ему Фессалоника, — Отлови их, свяжем и на муравейник посадим! Вяжи их! Между деревьями распнём!

Калос вздохнул. Одного, который ещё вначале боя отключился, он связал, остальные юной воительнице не достались, ушли к праотцам. Оставшегося лаконец привязал тут же к дереву, оставляя его на милость богов.

Юноша, взмокший от пляски, связал лезущие в глаза мокрые волосы в хвост, чтобы не мешали, и обернулся к македонской эрении.

— У вас тут не скучно, — хмыкнул он, потирая отбитую филейную часть. Видимо, удар всё же пропустил.

— Да разные попадаются, — отмахнулась девчонка. Проворно соскочив с коня, она решила осмотреть повреждения на своём воине. Стянув с юноши порты и задрав хитон, Фессалоника со сознанием дела, очинила начинающий разрастаться кровоподтёк. Тут же достала сосуд с мазью и приступила к лечению. — Вчера на нас тоже нападали. Отец их вздёрнул. А это мелкая сошка. Видишь, как мы с ними быстро разобрались.

На ночлег они отъехали подальше, чтобы крики обречённого на божественную милость спать не мешали.

— А ты приставать не будешь? Папе скажу! — пробурчала засыпая Фессалоника, прижимаясь к юноше. Не дожидаясь ответа, она сладко засопела. Калос улыбнулся, прижимая девочку к себе. Когда их сердца уже бились в унисон на грани яви и сна, лаконец не думал о Маржике, о юной дриаде, лежавшей рядом, он наслаждался той чистой и неудержимой свободой, которую почувствовал здесь, на задворках могучего государства ахеменидов. Всей этой простоте и бесхитростности. Только здесь они, юноша и девушка, могли по-простому спать, обнявшись в дупле векового дерева, между корней, зная, что их никто не осудит. Все поверят на слово, что между ними ничего не было, потому что он, аристократ, дал слово, потому что девочка, которой доверяет отец, басилевс этой земли. Всё так просто и хорошо… Там, на территории ближе ко дворцам и властедержащим такого уже нет, да и он сам давно уже не тот мальчик, каким вышел с Маржиком из Книда.

А утром они нашли ручей, широкий чистый, но ещё не доросший до речки, в нём умылись, плескаясь в воде, её набрали с собой и наполненные чувством звенящей чистоты двинулись дальше, в сердце лесных земель, в Эги.

Лешай только вернулся из расположения войска, Великого заклинателя и бойца с демонами там хорошо принимали, но всё равно он устал, даже ноги с трудом передвигались. Несмотря на то, что тело не утратило ни силы, ни гибкости, все эти скачки с демонами напоказ давались уже с трудом. Сказывался даже не возраст, а какое-то внутреннее недовольство. Чем больше Лешай занимался магией, чем больше вникал в таинства мидийских магов, тем больше его душа отторгала демонстративные выходы для толпы.

Сколько раз он пытался отказаться, объяснить Маржику, что такие игры с духами чреваты, но тот же упрётся, не веря в богов, он не уважает взгляды других… Но семья есть семья, и для них Лешай готов был наступить на свои желания. В демонов он верил, он их видел, живых, настоящих, часто потешающихся над его трюками для толпы… И оттого мужчина больше уставал.

Только тут, дома, где его ждал дорогой сердцу ксен, он мог расслабиться. Он поднялся на второй этаж, в каталоги.

Скуса как раз шёл вниз. Лешай, проходя, толкнул его плечом. Одного этого жеста ему хватило, чтобы почувствовать силу своего возлюбленного и принять её. Сразу стало легче, и тёплые клубки зашевелились внутри, ободряя и согревая.

— Я рисовать, — бросил он через плечо. Посещая боспорские гарнизоны, Лешай их тут же зарисовывал и, передавая Маржику, тот уже со своими пояснениями пересылал их Атоссе. Если у них не получится и ей придётся вести сюда войска, эти зарисовки будут хорошим аргументом для ведения военных действий.

Скуса только кивнул. Он знал, что его «женщина» не любит, когда мешают работать, и уважал эту привычку. Ему же предстояло принять гостей, обслужить их уже не самому, а проследить, как это сделают наёмные работники. Мужчина стал вполне уважаемым здесь ксеном, с ним охотно делились новостями, да и к его мнению прислушивались.