Гончие Артаксеркса

Глава 13

Весть что о смерти старого Левкона быстро дошла до Кадингира. Никого не удивило, что старик умер зимой, во время эпидемии. Все знают, что дети и старики более чувствительны к болезни, чем люди в зрелом возрасте. Хотя, смерть не щадит никого, но любит она слабых. Так, что странного в смерти Левкона никто ничего странного не заметил, но багой знал кого посылал на Босфор…

Осталось дождаться вестей от Маржика, полного отчёта, и он будет в курсе событий на Эвксинском понте. На днях сын Левкона должен принять митру, или уже принял? Точно багой ещё не знал, ожидая вести от своей гончий с дня на день.

Зато весть. Что македонский басилевс Филипп разгромил Олинф пришла. Как не странно, это было багою на руку. Со своего берега было легче контролировать новый торговый союз. Радовало и то, что удалось выдрать из цепких пальцев Артабаза боспорский хлеб. Его господин остался доволен. Ради него, ради своего Арсика, багой и старается, общается с духами мёртвых, заставляя их предсказывать и вершить события. Ради своей любви, он приносит кровавые жертвы, содержит свою стаю.

Находясь где-то в радужных воспоминаниях прошедшей бурной ночи, мужчина сервировал стол, старательно заставляя позолоченные чаши на низком столике, наливая чистую, родниковую воду в серебряный сосуд.

Беседка, в которой он находился, была отделена от всего мира тканями шитыми золотыми нитями, из-за этого она больше напоминала походный шатёр великого правителя. Арсик любил в ней поговорить о проблемах в семейном кругу.

Отодвинулись пологи, и вошёл Ох. Сердце багоя готово было выпрыгнуть из груди от радости. Он уже успел соскучиться по своему повелителю, и с нетерпением ловил каждый его взгляд. Ради своего Арсика, молодой мужчина готов был вытрясти душу из любого покойника, да что там из покойника, из каждого, заставить их служить своему Владыке, лишь бы тому было хорошо, лишь бы господин оставался им доволен, как сегодня.

Ох опустился на низкую витиеватую скамью, услужливо подставленную багоем, опустил кончики пальцев в серебряный сосуд, дабы омыть руки. Жест скорее символический, чем действительно требующий очищения. Блеск от перстней отражался в зеркальной поверхности начищенной чаши, перебегал на золочёный обод, когда великий повелитель водил по чистейшей воде пальцами. Оху это доставляло удовольствие.

— Мальчик мой, убирай. Готовься, писать будешь.

Отставив ставшую ненужной чашу, багой приоткрыл крышки с блюд, и тонкий аромат яств вырвался наружу, призывно раздражая ноздри и вызывая аппетит. Сам мужчина опустился рядом, на колени, взял письменные принадлежности, готовясь записывать все великие мысли своего властелина. Артаксеркс сегодня собирался диктовать, это ему совсем не мешало вкушать трапезу.

Багой смиренно ждал, когда господин обратит внимание на него, только позволяя себе поглядывать из-за полуопущенных длинных разниц, весь в чёрном, с примой спиной и изящно опущенной головой, мужчина знал, что выглядит не просто хорошо, а очень притягательно. Не один год он оттачивал свой мастерство полу взгляда, полу намёка, полуповорота, чтобы притягивать к себе и заинтересовывать всесильного владыку. Ох с усмешкой поглядывал на верного египтянина, протирая лицо, бороду, ему нравилось любоваться им, как красивой и идеальной статуей, тонко сделанной, со вкусом и мастерством. Это зрелище ему нравилось гораздо больше, чем выставленные перед ним яства: зажаренные птичьи ноги, политые сочной подливой, дымящиеся куски молодой баранины, запечённые на прутьях, сладкие медовые лепёшки с маком и орехами… Во всё это великолепие Артаксеркс сунул свой нос, чтобы понюхать, посмотреть, оценить, и опять его взгляд вернулся к сидящему рядом багою, настороженно ловящему каждое движение своего господина.

Ох окинул молодого мужчину таким пылким, любовным взглядом, точно прям здесь раздел и обласкал… всего. Багой вспыхнул, пряча глаза, то ли от смущения, то ли подавляю возникшее желание.

— Мальчик мой, пора и поработать. Пиши Балесу. Сатрапу Эбер-Нари. Пусть разберётся, что творится в подвластных ему землях. Левкон ещё остыть не успел, все уже закопошились. Один Олинф с землёй сравнял, это слава Митре, ним на руку. Другие цены на хлебные поставки подымают. Сидон, Тир и Арвадом строят совместный город. Как бы они не показали свой гонор, торговых городов. Если эти птички запоют песнь свободы, а я лишусь денег со сделок, я ему, Балесу, клянусь Белом и Набу, собственноручно его же печать в глотку вставлю, коли проворонит всё. И этому, хитрецу из Македонии напиши, что Олинф взял. Пусть подтвердит договор. А то Атосса дома засиделась. Может и в Скудрию сходить.

Багой сидя на коленках быстро быстро наносил палочкой знаки на мокрую глину, потом Ох поверх нанесёт свою печать и послание отбудет к адресату.

Раздвинув пологи тяжёлых тканей, вошёл молодой, сильный воин.

— Рокшаш, садись, — Артаксеркс знаком показал убрать письмена на потом, предлагая племяннику отобедать с ним. Лицо правителя изменилось, при виде гостя сразу приобрело хитрое и лукавое выражение, мечтательность исчезла из глаз, вместо неё там зажёгся огонь азарта.

Рокшаш, прозванный в армии Бессом за свою неимоверную храбрость и безрассудство, был моложе багоя лет на пять, а то и на все семь, но заметить этого было не возможно. Он был по военному строг, даже полы кандиса были заправлены за кушак, для удобства при верховой езде. Тёмные усы молодого человека залихватски торчали в разные стороны, словно сами, отдельно от хозяина, готовы были мчаться куда-то вперёд, за горизонт к подвигам и приключениям. Удачливого молодого воина любили в армии. Да и сам Ох благоволил ему.

— Аджи, — окликнул он багоя по имени. Обычно Ох не позволял себе при посторонних ласково называть его мальчиком своим. — Убери со стола.

Любой, кто не знал истинного возраста любимца Властителя, мог бы посчитать, что Аджи слишком молод, для занятий политикой. На самом же деле египтянин не только от природы был моложав, но и тратил на свой вид массу сил. Используя не только медицину Мудраи, в виде золотых нитей, но и прибегал к магии.

— Рокшаш, пора бы тебе и остепениться, — Артоксеркс хмыкнул, над тем. Как вытянулось лицо племянника. — А то всё слышно Бесс туда помчался, Бесс там проскакал, Бесс уже у моря воюет. Пора жениться и по-взрослому относится к жизни.

Поймав ехидный взгляд багоя, Рокшаш насупился.

— У Левкона дочь осталась, бери ка её в жёны, пока молодая и чистая. Понтийская кровь сильная, детей здоровых нарожает. Хлеб нам принесёт…

Ох красноречиво, помогая себе жестами, объяснял племяннику как выгодно жениться на молодой сильной понтийке с хлебным мешком, в качестве приданного. Именно Рокшаша Властитель видел своим преемником, а, следовательно, он должен был позаботится что бы тот был сильным, и богатым. Не всё же Артабазу и Кодоману на торговых путях обогащаться.

Зацепившись рукавом за украшения стола, Ох даже не заметил. Как порвал его. Зато это не укрылось от цепкого взгляда багоя. Он тут де перехватил руку своего повелителя, и вооружившись иглой взялся за дело. Мужчина прекрасно знал, сколько можно на один стежок навернуть заклинаний и заговоров. К своему Арсику он никого не подпускал, боясь всевозможного влияния.

Бесс же между тем подсел к столу, вместо того, чтобы идти по своим делам. А может и нет у него никаких дел.

Быстро справившись с прорехой, мужчина зубами перекусил нитку, Ох даже поперхнулся, встретившись с египтянином взглядом: раскрытые глаза, трепещущие ресницы, влажные губы, словно не нитку перекусывает, а естество своего господина целует…

Как-то разговор с Рокшашем перестал интересовать правителя. Племянника будущая женитьба не интересовала, видите ли женщина у него своя была, которая плечом к плечу с ним рядом воевала. Но уговаривать и объяснять выгодность брака, Оху почему-то расхотелось. Видя, что он стал тут лишним, Бесс поднялся.

— Правильно, не возражай. Вот иди и подумай, — в след племяннику крикнул Ох. — Послали боги племянника…

Только к закату багой поднялся на крышу своего парадиса в Кадингире.

Крыша была оборудована для проведения ритуалов, багой здесь совмещал некромантию с вызовом астральных даэвов.

— Мне имя — Вопросимый. Второе имя — Стадный. А третье имя — Мощный. Четвёртое — я Истина. А, в-пятых, — Всё-Благое, что истинно от Мазды. Шестое имя — Разум. Седьмое — я Разумный. Восьмое — я Ученье. Девятое — Учёный, — шептал молодой мужчина сливаясь с потоками энергии призываемых стихий, — Десятое — я Святость. Одиннадцать — Святой я. Двенадцать — я Ахура. Тринадцать — я Сильнейший. Четырнадцать — Беззлобный. Пятнадцать — я Победный. Шестнадцать — Всесчитающий. Всевидящий — семнадцать. Целитель — восемнадцать. Создатель — девятнадцать. Двадцатое — я Мазда.

Почувствовав в себе силу багой преобразился, всё его тело затрепетало входя в божественные токи. Вокруг большого алтаря на крыше, алтаря неправильной формы, словно соединяющим в себе все святыни Амеша-Спент, мужчина ходил кругами, останавливаясь у места силы каждого из Святых. Изобильные и щедрые, Амеши являлись проявлением Ахуры, одной с ним Мыслью, Словом и Делом. Их призывал мужчина себе в помощники.

Простерев руки к небу, багой выпустил птицу, вестницу Ахуры. Вниз, к земле он выпустил ежа, тварь земную, живущую в корнях деревьев, в глубоких норах.

Расставив руки багой взмолился. Полы его тёмного кандиса развевались подхваченные порывами ветра, создавая ощущение стремительного полёта. Вознеся руки к небу мужчина возликовал:

Мы почитаем Митру, — сложив руки в молитвенном жесте богой поднёс их к лицу. А потом опустил руки на уровне груди… — И Матери земле, где Тьма разверзлась, и боги ушли ночевать до утра.

Его руки, пальцы постоянно переплетались в сакральных молитвенных жестах, то одному, то другому святому и силам их. Багой танцевал молитвенный танец один, высоко над городом, и зрителями этого танца были далеко не люди, он танцевал для богов, только они и Арсик были достойны лицезреть его икусство.

Поднеся ладонь к губам он сдунул с неё призрачную бабочку, душу покойника, что у него в ногах в мешке валялся. Прикрыв одну руку другой, словно поймав след незримой вестницы, багой одними губами наговорил на него, на дорогу. Теперь нужная весть дойдёт до его гончих.

Спарток оказался человеком свободной мысли. Даже узнав, что понравившаяся ягодка оказалась мужиком, не очень и расстроился, даже постарался оставить Барзика при себе. Теперь они вместе ходили по бабам, пили крепкое вино и развлекались в предвкушении предстоящем восхождении на власть.

С возвращением малыша они перебрались к Лешаю со Скусой. Втроём жили в одной комнате, на одной кровати. Но Барзан там только ночевал, а всё время проводил с новым другом, неустанно ведя его в нужном направлении. И когда настал знаменательный, освящённый богами день, фригиец был рядом с богатым паланкином.

Море в этот день было на удивление спокойным и умиротворённым. Паланкин донесли почти до самой вершины обрыва, на высоком берегу, нависавшем над морской гладью. Барзан с развевающимися пшеничного цвета волосами, гарцевал на коне рядом. Мужской скифский костюм на нём великолепно сидел. Сейчас фригиец командовал личной охраной Спартока состоящий из меотов, и это ему несказанно навилось. Посвистывая. Щёлкая кнутом, Барзан вьюном танцевал вокруг паланкина, а меоты беспрекословно его слушались. Такого повиновения он добился всего лишь перерезав глотки парочке особо свободолюбивых, паре или тройке, разве Барзан будет их считать…

Со священного утёса начался путь паланкина и сидящего в нём Спартока. Барзан с удовольствием распоряжалсявсей процессией. Он говорил как идти по дороге, как входить в город, кому где встать, куда перебежать… Будущий правитель сидел занавешенный молча. Барзик даже подумал, не помер ли он там, этого ещё не хватало, Маржик такого ему бы не спустил. Отодвинув шторы, наклонившись с коня, фригиец заглянул во внутрь.

Спарток был не жив ни мёртв.

— Барзик, мне страшно, ты только меня не бросай… — попросил старший сын Левкоя. Он совсем не напоминал отца, мягкотелый, слабовольный, именно такой и нужен был Великому Оху здесь, на Боспоре. Сосед должен уважать и бояться ахеменида, а не стремиться к мифической свободе и наращивать железные когти. Это Левкон попытался себя представить новым Ираклом, на старости лет на подвиги потянуло. Вот хвала Митре, молодого Спартока не тянет, и тем он удобен.

— Скоро всё закончиться, не бойся, потом к бабам пойдём. Я тебе сразу троих приведу, развеешься во славу богов.

Прикрыв паланкин, Барзан осмотрелся. Не зря Спарток боится, не зря. Не его старый архонт хотел видеть своим преемником, а среднего сына, Перисада, сильного и волевого. Сейчас он в Феодосии, заперт дружественными ахеменидам войсками фатеев. Зато здесь могли оказаться его сторонники, и боги ведают, что им на ум придти может. Выскочит какой-нибудь особо борзый, а то и группа, и все старания всмятку.

Вокруг дороги, по которой двигалась процессия находились верные Спартоку войска, верящие, что боги покровительствуют ему, а даже самые страшные даэвы бояться, так им поведал заклинатель даэвов, сильный маг. Лешай обошёл многие отряды, и те прониклись избранностью Спартока, пусть тот был и не сильным воином, и плохим торговцем, и никаким правителем, зато он был угоден богам, и это принесёт народу Боспора процветание. А разве нет? Если они не будут противостоять ахеменидам, будут делиться зерном и деньгами, так пусть процветает, никто их трогать не будет. А вот коли этого не будет, Атосса приведёт войска, и ни о каком процветании речи не будет, война будет. Выдержит ли её Баспор против персов? Вот поэтому Спарток и любим богами, и стабильность принесёт своему народу. Не было лжи в пророчестве мага.

Совершив положенный ритуальный круг по городу, паланкин вернулся на утёс. Там уже жрец украсил алтарь расположенный под открытым небом, что бы боги видели происходящее действие.

Наконец на солнечный свет показался и разодетый для церемонии Спарток. Его длинные, фиолетовые, одеяния струились по земле. Переливаясь под солнечными лучами. Он медленно идёт и опускается перед жрецом на колени, тот воздав молитву богу солнца одевает на голову Спартока митру.

Всё огласило криком чаек, резко взлетевших ввысь. Горы, море и солнце, перед их глазами власть принял сын покойного архонта, и они засвидетельствовали перед ахурой это действие.

Барзик, как паразит при правителе, помог ему подняться. По его приказанию развернули носилки, подготовили их для правителя. Личный отряд архонта перестроился. Фригиец не слезая со своего скифского коня с мохнатыми ногами, быстро промчался осмотреть дорогу, и довольный вернулся к правителю. Его волосы развевались по ветру так же как хвост и грива его солового коня. Они были под стать друг другу.

Спарток медленно залез в паланкин, оплывший живот не позволял ему действовать быстро, впрочем, никто его не торопил, теперь он стал архонтом Понтийских земель. И отряд, следом за Барзаном двинулся вперёд.

У поворота стоял Маржик, контролировал один из неблагоприятных участков дороги. Фригиец весело подмигнул ему, и проехал мимо. Там, впереди ждали Лешай и Скуса, на ненадёжных участках.

Барзик красовался на своём коне, молодой, сильный, смелый, быстрый, со своими развевающимися по ветру волосами он успевал проскакать вперёд и вернуться, и ещё объехать вокруг медленно передвигающегося паланкина. Они стремились завершить день за разгульным застольем. Спарток не обиделся, что Барзик оказался не тёткой, они даже подружились. Наконец то сын Левкона нашёл с кем пить, и баб тискать. К тому же, фригиец ещё умело играл на кифаре, что только добавляло красок к их дружбе.

Сегодня, за вином Барзик должен уговорить Спартока отдать свою сестру замуж за Бесса. За разговорами об оружие он сможет навязать нужные мысли, К тому же, самой девочки уже не будет. Сейчас её уже должны отправлять в Ифес, а оттуда в Кадингир.

После прохода процессии Маржик встретился с Лешаём прям в церемониальном здании, убранном согласно празднику.

Барзик пил с архонтом и его паразитами.

Маржик привалился плечом к закрытой двери.

— Как он там?

— Разговаривают…

— Дозу просчитал, какую давать? Что бы не было, как в прошлый раз. Этот боров Спарток проспал трое суток.

— Да кто же знал, что он такой слабый. Я же по внешнему облику смотрел. Думал, что он тяжелее. А у него одна вода в организме.

— Осторожнее… Барзик его сейчас спать уложит и всё за него подпишет. Невесту Ракшашу довезём. Перисад в Феодосии, вякнуть не успеет. Так, что пусть берёт девку и валит. Пригляди.

— Дня два-три у нас будет. Я ему коней на станциях оставлю, весть дам, всё готово будет. Ты только печать дай, что бы без вопросов.

— Да… сватовство оно такое, дело долгое. Задержимся, к переправе не успеем, потом жди три месяца. Так, что тянуть некогда. Начинайте.

Лешай кивнул и пошёл.

Калос сидел в гинекее вместе с девочкой, она вышивала, искоса поглядывая на смазливого юношу. Девочка не погодам была развитая. В свои десять лет она была крепкая, рослая, скорее напоминала насупленного медвежонка, чем будущую невесту. Её узкие глаза на круглом лице были наивно открыты всему миру, которого она не знала, и которому доверяла. Вышивая, она о чём-то рассказывала юноше, но он не слушал, отвечал односложно. Калос пытался думать. Предстояло серьёзное дело, а у него болела задница, возвращая все мысли к прошлой ночи. Возникал то образ Маржика то Барзика.

Они не спали всю ночь. Калос давно уже сидит здесь, а ощущение, словно Барзан так и забыл вытащить из него свой фалос. Вспоминались тёплые руки Маржика, его ласковые пальцы. Перед глазами всплывал его образ. То выражение на лице. С которым лугаль всматривался в лицо юного любовника, ловя малейшие изменения на нём, упиваясь всеми чувствами, которые на нём отражались.

Калосу нравилось, когда с ним общались ласково, его любили, целовали, восхищались… Пожалуй, ради этого восхищение, которое он читал в глазах Маржика, он мог бы остаться с ним. Но потом. Сейчас он не мог простить лугалю того, как его встретили. И не важно. Что потом сам лидиец с ним возился, втирал в тело охлаждающую мазь, рассасывающую кровоподтёки, делал компрессы на губы, кормил и поил сам, пытаясь загладить произошедшее. Так они наказали мальчишку за пропажу общака.

Лешай объяснил мальчишке, что за такое убивают, а его всего лишь учили, так, как это делали с щенком в любой стае. И простили ему только потому. Что щенок. Был бы взрослый, прикопали и всё, забыли как об ошибке в семье. Но на него у всех большие надежды, он их и они его любят. Вот теперь Калос сидел и думал, что же такое любовь и любит ли он кого-то?

— Если там тепло, то много одежды мне брать не нужно, — отвлёк его от размышлений голос девочки. Он даже забыл, что в комнате не один.

Девочка убрала свою вышивку, поправила длинную юбку, начинающуюся под грудью, и вопрошающе уставилась на юношу.

— Мы много брать и не будем, — юноша уловил почти убежавший от него вопрос. — Если тебе там что понадобится, там и купим. Бери только то, что тебе необходимо.

— А украшения? — девочка достала объёмную шкатулку, открыла её. Чего там только не было. Там лежали золотые вещи от диадем до серёжек, колечек, браслетов. В основном всё эллинское, с тонкой чеканкой, зернью и чернью. Калос тут же прикинул, что такую шкатулку прихватить необходимо целиком.

— Вот это мне подарил отец, когда меотов разбил, — девочка показала ему оплечье, — а это брат подарил… А это тоже отец. Это…

Калос поднялся, подошёл поближе посмотреть. Девочка копавшаяся в массивных золотых украшениях в этой части дома смотрелась очень странно, как-то не правильно. Всё вокруг было деревянное, прялка, утварь, посуда, стулья, лежанка, всё украшено яркими красками. Нигде не было ни золота ни серебра ни какого другого звонкого метала. И большая шкатулка полная золота.

Девочка продолжала перебирать свои украшения, рассказывая историю каждого.

— Если брат считает, что мне надо ехать, я поеду, — наконец решилась она, достав серьги. — Только я их одену.

Калос забрал тяжёлые золотые украшения из её рук и назад убрал их в шкатулку.

— Ты же хочешь быть хорошей девочкой, вот и должна слушаться, — даже не желая этого, юноша повторил слова и интонацию Маржика. Кажется, с ними он сжился, они стали частью его самого. И опять вспомнились глаза лугаля. Как он смотрел, ловя сладострастные стоны, как Маржик ловил их губами…

— Хорошо, как брат скажет, так и будет, — согласилась девочка.

Калос опять сел, закинув ногу на ногу и подперев голову кулаком. Девочка, с его точки зрения, была глупой, кони её не интересовали, оружие тоже. Разговаривать с ней было не о чем, ну не о вышивке же, а говорила она постоянно, писклявым голоском. Он, словно крючок, вытаскивал юношу из его, личных, переживаний, не давая погрузиться целиком в воспоминания ночи. Он от этой девочки просто устал за те дни, что готовит её к поездке. И насколько легко было общаться с Лонкой.

Жаль, что её отец не оставил в Македонии. Хотя басилевса тоже понять можно, кто он ему? Он и шпионом мог бы оказаться.

Калос вздохнул, слишком всё для него сложно. Жизнь каждый раз подкидывает новые сюрпризы. Боги за что-то ополчились на него, или проверяют на прочность. Калос думал, что если ему приходится проходить такие испытания. Что же боги хотят из него сделать?

Во время эпидемии, когда вокруг все болели, он, будучи сыном доктора, сидел с дочерью архонта, выхаживал ей. Теперь же девочка была на его попечении. Богобоязненная, верующая в богов, без пророчества и указания свыше, ехать она боялась. В храм, перед отъездом, они собирались пойти, что бы испросить разрешение.

Дверь открылась, на пороге возник Лешай.

— Собирайтесь, пора, — тихо проговорил он, и протянул мальчишке узелок с деньгами. — Это от нас со Скусой, трать не бойся.