2

Чем дольше Натиоле скакал, тем сильнее этот путь напоминал ему мучительное восхождение на эшафот. Здания угрожающе нависали, крики людей звучали в его ушах как-то искаженно.

Внутренний голос шептал ему, что нужно повернуть назад, и на мгновение Натиоле даже хотел поддаться этому импульсу. Но его конь медленно шел вперед, и юноша покорился судьбе.

Город был занят подготовкой: повсюду сновали люди, кто-то нагружал корзины и ящики, кто-то тащил за спиной огромные тюки. Все услужливо уступали Нати дорогу, не только потому, что меч на боку юноши невозможно было не заметить, но и — в первую очередь — при виде его герба. Даже в такой суматохе титул расчищал перед ним дорогу.

Город был полон людей. Он буквально лопался по швам. Внутри крепости не было ни одного свободного места, а здания все больше росли вверх, чтобы вместить в себя постоянно увеличивающееся количество жителей. К тому же скопление хижин медленно, но верно превращалось в настоящий городской квартал, улицы которого удлинялись и получали названия. Образовалась целая община граждан. Мастерские ремесленников, таверны, храмы и кладбища… все обустраивалось.

Сейчас Теремия мало напоминала опустошенный город из детских воспоминаний Натиоле. Тогда нескончаемые войны унесли много жизней. Три крупные битвы обескровили страну, целое поколение отдало жизнь за своих властителей. В те уже далекие дни многие масриды бежали на восток, где их народ правит до сих пор, а навстречу им двигались повозки переселенцев-влахаков, на которых среди нехитрой домашней утвари сидела худющая ребятня. Это были тяжелые времена, полные лишений. Голод царил повсюду, ведь во время войны поля не знали плуга и серпа, землю никто не обрабатывал. Натиоле хорошо помнил, что такое голод, так как Стен всегда отказывался от причитающихся ему привилегий. Когда влахаки бедствовали, семья воеводы довольствовалась скромными трапезами и помогала соотечественникам. И люди в Теремии никогда не забывали об этом. «Еще больше блеска для имени Стена сал Дабрана».

Натиоле медленно приближался к крепости Ремис, в массивные ворота которой вливались целые толпы людей. С башен крепости свисали знамена, трепеща на ветру. Упрямый ветер остудил ясный день, в воздуке тянуло холодом, несмотря на чистое голубое небо. На знаменах Нати увидел изображение ворона, древний символ семьи матери, который отец охотно принял и для себя.

Даже в тесноте и давке перед воротами юношу почти сразу узнали, и толпа почтительно расступилась перед конем столь именитого всадника.

Горожане тащили корзины со всякой снедью, некоторые катили бочки по неровной брусчатке, что было довольно тяжело, учитывая тот факт, что крепость была построена на искусственно (и не очень-то аккуратно) созданном холме. «В то время король Раду больше думал о распрях племен и защите крепости, чем о спинах своих подданных». Охранникам снова и снова приходилось кричать, призывая людей к порядку, и Натиоле не удержался от язвительной усмешки. Всеобщая суета и громкие радостные голоса коробили душу юноши.

Крепостной двор был украшен в соответствии с поводом. Со стены ниспадали разноцветные полотнища, расшитые гербами дворян страны Влахкис в обрамлении пестрого орнамента. Среди дворян и богатых горожан считалось особой честью сделать подобное украшение для большого праздника. Многим ремесленникам и торговцам стоило немалых денег презентовать роскошно украшенные полотнища, на которых были изображены символы их гильдий или сцены из истории их многострадальной страны. Последние сюжеты были особенно популярны, Натиоле рассмотрел около полудюжины изображений Раду, великого первого краля влахаков, в различные периоды жизни. Но среди всех этих многочисленных Раду можно было заметить также Тиреа, Ионну Освободительницу и, конечно, Стена и Висинию.

Отец глядел с полотен серьезно и благосклонно, и Нати опустил взгляд. Сегодня у него будет еще достаточно времени, чтобы смотреть на отца и наблюдать, как воеводу встречает ликующая толпа.

Юноша, погруженный в собственные мысли, что-то невнятно буркнул конюху, который увел его коня в стойло. В защищенном от ветра дворе солнцу удавалось прогреть камни и землю, поэтому было немного теплее. «По крайней мере, мы празднуем восхождение на трон не Ионны, а моей матери, — подумалось Натиоле. — Хотя бесконечные процессии зимой были бы поменьше». Праздновали не освобождение влахаков воеводой Ионной, его теткой, а восшествие на княжеский престол его матери, и это казалось юноше злой гримасой судьбы. Ионна привела влахаков в союзе с троллями к победе над масридами, вернула народу землю и достоинство, но сегодня все говорили только о Висинии и Стене.

На пути в свои комнаты Нати не обращал внимания на слуг, которые были охвачены такой суетой, как и все в городе. Крепость была битком набита гостями, которых нужно было обслужить. Вечерняя праздничная трапеза требовала трудоемких приготовлений, но никто не отменял и повседневные обязанности. Многое из того, что происходило за кулисами праздника, ускользало от внимания Натиоле, он и в обычные дни не слишком часто вникал в подробности быта своих подданных. Единственным исключением, конечно, был Оанес, которого Натиоле едва ли смог бы проигнорировать и который уже, нервничая, ожидал его в комнате.

— Немес! Добро пожаловать домой! Должен ли я помочь вам переодеться? — встретил юношу пожилой мужчина с редеющими темными с проседью волосами.

— Я тебе, наверное, уже дюжину раз говорил, что не хочу слышать этого «немес». Это масридское слово, — полушутя отчитал его Натиоле.

Слуга опустил взгляд и пробормотал извинения.

— Думаю, мне не нужно менять одежду, — продолжил молодой человек, откровенно забавляясь выражением ужаса в глазах собеседника.

— Не нужно менять?

Оанес многозначительно посмотрел на грязные сапоги Натиоле и не менее пыльную дорожную одежду.

— Ну… Я поужинаю здесь, в своих комнатах. И я вовсе не намерен при этом ослеплять красотой костюма какую-нибудь молодую даму. Так что нет нужды наряжать меня, словно петуха.

— Но… праздник? Годовщина вступления на трон ваших отца и матери?

— О! Об этом я как-то не подумал…

Несколько мгновений Натиоле выдержал паузу, откровенно веселясь, но затем, вздохнув, махнул рукой.

— Ну, ладно. Как я понимаю, ты уже все подготовил?

— Конечно, нем…

— Хорошо. Только принеси мне, пожалуйста, до переодеваний немного разбавленного вина. Пыль осела не только на мой камзол, но и на мой язык.

Слуга сразу же поспешил из комнаты выполнять поручение, в то время как Натиоле опустился на мягкий стул и задумчиво взглянул в окно.

Оанес открыл ставни и убрал рамы с натянутым пергаментом.

— Тебе не следовало так издеваться над несчастным, — донесся от двери тихий голос, и Натиоле удивленно повернул голову в ту сторону.

— Ионнис! Как здорово видеть тебя, братец. Неужели ты подслушивал?

— Дверь осталась открытой, и я подумал, что будет невежливо врываться посреди вашего разговора.

Натиоле резко отвернулся.

— Ты пришел, чтобы научить меня правильному обращению со слугами?

— Нет. Я здесь, чтобы напомнить о твоих обязанностях. Сегодня важный день, и было бы хорошо, если бы ты…

— Ладно, — грубо оборвал его Натиоле. — Знаю я о своих обязанностях и без твоих мудрых наставлений. Я сейчас же запрыгну в свой костюм и буду играть любезного наследного принца.

Юноша гневно посмотрел на младшего брата, надеясь услышать в ответ очередную порцию занудства, но тот молчал, при этом его темные глаза смотрели прямо на Натиоле. Все говорили братьям, что они похожи, но Натиоле слишком хорошо знал об отличиях: худощавое лицо Ионниса напоминало мамино, то время как Нати неоднократно слышал о том, что сам — точная копия отца в молодые годы. Но от этого он мог легко отказаться. «Как по мне, так он может и выглядеть, как Стен, — промелькнуло у Натиоле в голове, — ведь он во всем настоящий сын нашего идеального отца».

Ионнис был очевидно прав, но это еще сильнее будило в Натиоле желание упрямиться и увиливать от исполнения обязанностей. Юноша не спешил домой и потерял слишком много времени. Собственно, он уже должен был находиться в большом зале и приветствовать вельмож. Но мысль о дне, полном ложной вежливости, проведенном в слишком обширной тени правителя страны, не придавала лицу Нати радости, а его движениям скорости.

Естественно, Ионнис был одет подобающим образом, благородно и при этом скромно, как достойный влахакский принц. Но Натиоле с раздражением отметил, что в дополнение к своему серому камзолу с вороном на груди брат нацепил бронзовые спиральные браслеты. Кивнув на украшения, Нати спросил:

— Неужели не достаточно облачения нашей страны?

— На мне национальное облачение нашей страны, как ты точно заметил. А это всего лишь подарок.

Браслеты были изготовлены в Дирийской империи и символизировали все то, что за это время разделило Натиоле и Ионниса. Много лет назад дети Стена были неразлучны, он и его маленький брат, но время развело их в разные стороны. Ионнис был отправлен отцом в империю учиться, в то время как Натиоле остался во Влахкисе. Тогда Ионнис, которого увозила прочь карета, рыдал навзрыд, а Натиоле тоже всю ночь после этого проливал слезы в подушку.

Но когда младший брат вернулся, они оба уже превратились в юношей, абсолютно разных, и их разговоры часто заканчивались ссорой. На чужбине Ионнис стал точь-в-точь дириец, с коротко подстриженными волосами, женскими украшениями и способностью опутать словами кого угодно. Слегка язвительная улыбка, которая, казалось, все время играла на губах брата, лишь сильнее разжигала гнев Натиоле.

— Ты должен помнить о своем происхождении, Ионнис. Ты — влахак, а не дириец.

— Я очень хорошо знаю, кто я, — спокойно ответил брат. — И это не я позорю наш дом.

— Позор?

Натиоле подскочил со стула и с угрожающим видом подошел к брату. В этот момент вернулся Оанес, который даже побледнел от страха при виде такой сцены. Дрожащей рукой он поставил кубок с вином на стол и потихоньку скрылся в соседней комнате.

— Сегодня весь Влахкис чествует нашу семью и благодарит наших родителей за то, что они дали стране. Мы вспоминаем деяния наших предков и кровь, которую они пролили. Сегодня влахаки чествуют сами себя, так как они много настрадались, до того как получили возможность праздновать. А ты? Ты сидишь в своей комнате, словно капризный ребенок, и отказываешься переодеваться!

Теперь и Ионнис, обычно такой уравновешенный, не удержался, чтобы не повысить тон. Натиоле сердито поднял палец к лицу брата.

— Не смей так разговаривать со мной! Я чту героев освобождения! Гораздо больше, чем другие!

— Я смею, и я тоже чту, — уже спокойнее ответил Ионнис. — Если ты не выносишь правду, то это не моя вина.

Огромным усилием воли Натиоле заставил себя успокоиться и улыбнуться.

— Ты любишь дирийцев больше, чем свой собственный народ, так что нечего устраивать мне выволочку насчет моих обязанностей или нашего дома. Если бы ты мог, то уже давно был бы по ту сторону гор!

— Я уважаю империю за ее достижения. И да, для Влахкиса было бы полезно, если бы мы посмотрели в ту сторону и научились чему-нибудь у дирийцев. Но я знаю свои корни и свою семью. Я почитаю их, — возразил Ионнис.

Затем он недолго помолчал, прежде чем продолжить:

— Если ты не можешь взять себя в руки ради меня или отца, то хотя бы сделай это в память нашей мамы.

Несколько мгновений кровь шумела в ушах Натиоле, словно водопад.

— Исчезни отсюда, — после этого холодно прошипел он. — Мне нужно сменить одежду.

С манерным поклоном Ионнис развернулся, но затем еще раз оглянулся.

— Кстати, на твоем месте я бы лучше обращался со своими слугами. Кто знает, кому еще они служат?

— Что?

— Ну… кому-то может быть очень полезно следить за наследным принцем и будущим воеводой страны. А кто знает о тебе больше, чем личный слуга? На твоем месте я был бы осторожнее в его присутствии.

И, не говоря больше ни слова, Ионнис исчез, оставив ошарашенного Натиоле одного. Вначале в юноше кипел гнев, он пытался придумать ловкий меткий ответ, который, однако, уже запоздал. Но потом он неуверенно посмотрел на дверь в соседнюю комнату, где, скорее всего, его ждал Оанес. «Может ли он за плату шпионить за мной? Вздор! Ионнис хотел всего лишь позлить меня».

Тем не менее неприятный осадок в душе у Натиоле остался, и юноша с каким-то странным чувством направился в комнату своего слуги, чтобы тот помог ему надеть высокие кожаные сапоги.

Загрузка...