Глубокая охота: Империя наносит ответный удар.

Глава 6

Глава 6.

Подводник. Две пальмы.

«Пальцы его — девушка только сейчас заметила, что половины указательного не хватает — еле заметно дрожали, — А вот я, считай, каждую ночь закрываю глаза — и снова вижу ту морскую бойню посреди Изумрудного Залива. Пули свищут со всех сторон, падают в воду сплошь и рядом...»

Диланду Альбато цу Вайсс фон Широ, пасквиль «Водноопера».

— Тебя там не было, Ю-ю, — фрегат-капитан устало покачав головой и потянулся за кружкой с «кокосовой бодягой». — А вот я закрываю глаза — и снова вижу, как их палубник ложится на курс и начинает сверкать вспышками. Трассеры в ленте через два на третий, но, когда эта дрянь лупит на прогар ствола из всего бортового, да еще рикошеты от волн… разноцветная метель и ветер в лицо.

— Хуже, чем было в проливе Жёлтой рыбы? — Юсимура отложил, наконец, в сторону книгу — потрепанный пухлый томик в самодельной обертке из газет — и посмотрел в лицо Ярославу. — На грунте под бомбами?

— В чём-то хуже. Когда идёшь в глубинники, не умом, так хоть сердцем понимаешь, что когда-то уйдёшь на погружение и не вернёшься. Океан примет всех. А на базе, по возвращению из похода… хреново, в общем.

Даже сейчас, чуть прикрыть глаза — и в полумраке бара «Две одинокие пальмы», щели в стенах и огоньки сигарет посетителей упрямо сливались для Ярослава в силуэты конфедератских штурмовиков. Осознание, как близко прошла Смерть, накрыло его хоть и запоздало, но весьма основательно.

— С врачом говорить не пробовал?

— Врачом? — фон Хартман поперхнулся коктейлем, — Юрок, ау! У меня доктором гинеколог сидит. Что мне у неё спросить? Знаете, у меня тут головная боль, приступы тошноты, на соленое потянуло… да вы, капитан, беременны!

— Смётся он, — Ю-ю ловко выбил из пачки сигаретину и щелкнул зажигалкой, — а это, между прочим, кадровая проблема размером с мегалинкор. Угадай, какой средний период службы в здешних частях Имперского женского корпуса?

— Это который под крылышком принцессы Дианы? Ну-у… восемь месяцев?

— Уже шесть. С начала года тыщи полторы девок рожать отправились.

— Ну а что вы хотели? — Ярослав ткнул пальцем в газетную обложку, — когда из всех утюгов орут, что святая обязанность женщины рожать новых защитников Империи. Там же каждая вторая дура с промытыми мозгами готова при виде офицерских погон из юбки выпрыгнуть.

— Угу, — Ю-ю выпустил колечко дыма и «проткнул» его сигаретой, — а каждая первая ещё и мечтает об именных талонах категории снабжения «для семей офицерского состава». У тебя каких больше?

— У меня детский сад. Или забыл, кто мне его пристроил?

— Я по утрам, пока кофе не выпью, фамилию свою не всегда могу вспомнить, — Юсимура снова подтащил ближе к себе книгу, но раскрывать не стал.

— Что ты там читаешь такое крамольное? Дивова затрофеил?

— Обижаешь. «Водноопера» фон Широ, серия «Читальный зал имперского офицера». Библиографический раритет, между прочим. Кто-то то ли по глупости, то ли наоборот, просунул её министерству пропаганды. Вот, мол, текст в Конфедерации запрещён к распространению, изымают из библиотек, разлагает личный состав противника и вообще ужас-ужас. Тираж заявлен сорок тысяч, но большую часть отправили под нож, как только до кого-то в комиссариате реально дошло, что именно в этот раз напечатали.

— Удивительно. В смысле, удивительно, что кто-то вообще заметил, прежде чем три дополнительных тиража издали. В нашем-то бардаке, который твой фон Широ еще сильно преуменьшил.

— Он свой Широ, собственный, — Ю-ю бросил окурок в пепельницу. — Конфедераты от него в голос воют. Но ты прав, комиссариат в этот раз прямо блеснул. Им бы в иных делах треть этой расторопности, глядишь, мы бы к тому берегу вышли уже на дюжину островков ближе.

— Капитана, ещё коко? — остроухая официантка в «национальном костюме», — дырявой юбчонке из пальмовых листьев чуть шире капитанского пояса, соткалась из тени у столика ровно в тот миг, как фон Хартманн залпом допил остатки коктейля. — Ещё чё желай?

Она наклонилась, словно невзначай задев Ярослава татуированным плечиком и фрегат-капитан уловил смутно знакомый легкий терпко-пряный запах. Ну да, точно, Анга… и даже чем-то похожа. Хотя, тут же поправился фон Хартманн, какое, к демонам похожа?! Не больше, чем все прочие остроухие друг на дружку. А по сложению такая же пигалица, как две трети его экипажа. У Анги хоть было за что подержаться…

— Еще коктейль и пусть бармен рома плеснёт побольше.

— Холосё, капитана, сделаем!

Несмотря на общее полудетское сложение, «кормовой частью» официантка по пути к барной стойке умудрялась выписывать такие фигуры, что глаза фрегат-капитана самостоятельно перешли в режим «сопровождения цели». Островитянка, явно почувствовав чужой взгляд, еще и призывно улыбнулась через весь зал, сверкнув белой полоской на черном личике.

— Вот же она… жрица-демоница.

— Судя по возрасту, максимум, послушница, — возразил Ю-ю. — Я не специалист по ритуальным татуировкам, но даже у аколитов рисунок намного более замысловатый. Так что не волнуйся, голову она тебе не отгрызет. И даже головку. И да, она совершеннолетняя… по местным понятиям так уж точно.

— Местные их замуж выдают, начиная лет с восьми, — продолжая смотреть за официанткой, Ярослав наткнулся взглядом на подвешенный над баром трёхлопастный винт сбитого конфедератского палубника. — Хотя ты прав, жрицу бы в этот кабак не взяли. Скорее уж она в контрразведку стучит со всем прилежанием. Так что следи за языком, слух у местных отменный.

— Стучит наверняка, — Юкимура поправил очки, — только нас это не касается.

— Нас? Думаешь, Большой Папа прикроет?

— «Нас» в данном случае, это глубинников и лётчиков, — пояснил Ю-ю. — Папа, конечно, вступается, но тут больше специфика Архипелага. Есть негласное распоряжение, пусть и отдали его на самом верху: за вычетом самых вопиющих случаев, дел «за политику» на тех и других не заводить виду явной бессмысленности. «Чего на них бумагу переводить», — добавил он с кривой усмешкой, явно пародируя кого-то, — «они же каждый месяц новые!». А я еще и дополнительно подстраховался, — Юсимура мотнул головой в сторону дивана у стены, где взасос целовались два мичмана, — читать рапорты из «Двух пальм» комиссары особенно не любят. А уж чтобы сюда нашёлся кто-то, согласный по-настоящему работать...

— А-а, понятно. То-то девчушка на меня так запала. Нормального почуяла….

— Всё не настолько страшно. Это всё-таки бар, сюда приходят нализаться, а для полизаться у ребят другие места. Тот же грот у Пушечной набережной...

— Догадываюсь. А ты, я смотрю, у нас вольнодумцем заделался.

— У меня были хорошие учителя, командир.

— Да неужели…

— Я не только про тебя. Служба в штабах, она, знаешь ли, хорошо лишает некоторых иллюзий. Особенно если попал туда из-под воды и представляешь, чем их «мудрые и взвешенные» решения иной раз кончаются.

— Капитана, васа коко!

— На самом деле, — Юсимура дождался, пока официантка отойдет, и вполголоса продолжил, — мы, конечно, любили почесать языками насчет пресловутой «особой мудрости» командования. Но пока я в это дерьмо сам не влип, не представлял и десятой доли его мерзости.

Фон Хартманн осторожно попробовал свой новый коктейль. Кроме рома, кокоса и кубиков льда в нем явно присутствовал еще какой-то вкус. Корица… и кофе с сахаром? Затейники…

— Всё настолько плохо?

— Ещё хуже. Интриги, все против всех, своих не бросаем, а продаём с потрохами. Некомпетентность океанских размеров. Тотальное воровство. Кругом обвешанные орденами и эполетами самодовольные зажравшиеся рыла, которые в реальный бой ходили последний раз на колёсных паровых фрегатах с гибридным парусным вооружением, и то не в первую скрипку. Уровень знаний про тактику современного морского сражения у них застыл на эпохе галерного флота. Стаи прилипал, которые смотрят этим орденоносным мудакам в пасть и поддакивают каждой «гениальной идее» ты даже представить себе не можешь. Тупая, непрошибаемая даже главным калибром стена невежества и самомнения!

— Не представляю, да? Забыл, что-ли, как меня на берег списали? И знаешь, Ю-ю… конечно, я в тот раз набрался под горловину, но даже трезвым… ну, может, колебался бы на пару секунд дольше. И ногами пинать эту мразь, может и не стоило… хотя ощущения запомнились как невыразимо приятные.

— То, что ты был пьян, пошло как смягчающие обстоятельства. Хотя карьеру и жизнь ты себе поломал.

— В обмен на нос, два ребра и руку зажравшейся штабной гниды! Отличный был размен, я считаю.

— В Архипелаге с этим чуть получше, но…

— Кто-то из умных людей совершенно правильно заметил: качества, необходимые для продвижения по службе в мирное время, умению воевать совершенно перпендикулярны. Так что странного в этом лишь одно — почему нас ещё не раздавили?

— Да потому что с той стороны все примерно тоже самое, — скривился Ю-ю. — Люди-то одни и те же. Может, прямого воровства поменьше, у них там другие схемы в ходу. Зато боярской спеси и прочих родовитых штучек в полный рост. А уж как их флот с армией собачится…

— Это, в общем, был риторический вопрос, — признался фрегат-капитан. — Знаешь… я иногда думаю: когда встречу кого-то «с того берега», первый тост у нас будет: «за мудаков-командиров!»

— Если вас обоих раньше не угробят…

— Вроде того, — фрегат-капитан задумчиво уставился на дно своей кружки. — Только что же принесли… Ладно, Юрок, давай считать, что я уже достаточно пьян, чтобы ты мог попытаться меня уговорить на очередную хрень.

— Вообще-то я… — начал Юсимура, но фон Хартманн оборвал его ударом ладони по столу. Получилось на удивление звонко. Какой-то флотский офицер за соседним столиком стряхнул на пол с колен собутыльника, попытался заорать «Тревога» и броситься к двери, но запутался в собственных подтяжках и растянулся на земляном полу.

— Только не надо грузить мне сказки про вашу инспекционную комиссию и случайную встречу. Я хоть и не штабной, но примерно знаю, как это всё делается. Давай, выкладывай…

— Берсень подал рапорт в «Пять крыш». Хочет по итогам конвойного погрома на флотилию тебя поставить.

— Да ладно. Хотеть-то он хочет, а кто ж ему даст, с моим-то диагнозом!

— Вполне могут и дать, — возразил Юсимура. — На висюльку тебя представлять смысла нет, боевых у тебя и так полный набор, а что-то из флотоводческих, которые не у каждого адмирала есть — это в чем-то даже похуже, чем командный пост. С флотилии как поставили, так и убрать можно, а того же «Черного Петуха» даже второй степени отобрать, это у-у-у… а к нему, между прочим, куча всяких бонусов и привилегий идёт прицепом. За них отчаянно сражаться полезут даже те, кто тебя искренне ненавидит — потому что это не лишь твои, а ваши с ними бонусы и привилегии, отобрали у одного, а следующий тогда кто?

— Бесплатный проезд в некоммерческом общественном транспорте и сдача анализов без очереди? — скептически уточнил Ярослав. — Действительно, как же мы все без них! Давай, Юрок, не тяни акулу за хвост.

— Такая фамилия как фон Браун тебе что-нибудь говорит?

— Блядь! — после долгой паузы выдохнул фрегат-капитан. — Ещё как говорит!

Интерлюдия: звёздные штурмовики

«Каждый раз, когда всплывает дикий миф про «малозаметность в небе», вдохновенный до полупрозрачности автор очередной межконтинентальной вундервафли старательно игнорирует, что наблюдать его химмельраумтарнкаппенракеттенгерат будут в любых диапазонах, включая те, про которые в полемическом задоре старательно умалчивается».

Маморо Рублёв-Успенский, редакторский подвал «Историй несбывшегося», в футурологическом послесловии к «Межконтинентальной войне 2100 года».

Хмурым пасмурным днём с палубы ВАС-69 «Нисимура бэй» поднялись очень странные на вид самолёты. Вспомогательное авианесущее судно находилось в океане, на приличном удалении от архипелага. Эсминцы сопровождения выполняли чисто символическую задачу. Главным прикрытием судна стала полная бесполезность — а значит и безлюдность — океанского квадрата для любого военного, логистического, торгового или какого-либо иного применения... кроме одного.

Должным образом подготовленные и облегчённые двухмоторные бомбардировщики Конфедерации, самые тяжёлые из всех, что ещё могли хотя бы в теории подняться с палубы авианосца таких размеров, при взлёте из этого квадрата оказывались на одном из самых безопасных курсов по направлению к берегам Империи.

Разумеется, до имперского берега даже после многих часов полёта оставалось ещё очень и очень далеко. Разумеется, многомоторным имперским межконтинентальным бомбардировщикам «дальнего прыжка» даже с подвесными баками конфедераты и в подмётки не годились.

Но ставка конструкторов была на другое.

Двухмоторники облегчили полностью. Убрали трёхдюймовку, снарядную укладку, пулемёты и боекомплект. Срезали часть внутренних переборок. Демонтировали турели. Вылизали заглушки на их месте до идеального аэродинамического качества. Убрали всё оборудование бортстрелков, малые кислородные системы и электрический обогрев. Выкинули кухню и газовые баллоны. Напрочь срезали унитаз. Смыли краску и отполировали до первозданного блеска металл корпуса — и только за счёт неё выиграли несколько сотен фунтов паразитного веса.

После чего на горб серебряного, будто с экранов сошёл, «звёздного штурмовика» водрузили рельсы с огромной рыбообразной тушей крылатой ракеты конструкции Редда Саттона.

Непризнанный гений и визионер до войны побирался на страницах научно-популярных и фантастических журналов. Комиссии Сейма по вопросам межконтинентальных бомбардировок он попался на глаза случайно. Письмоводитель одного из высокопоставленных лиц забыл журнал на рабочем месте.

Иллюстрация к «Межконтинентальной войне 2100 года» какого-то Боба Риверсайда на первой странице обложки сразила высокопоставленное лицо в самое кокоро видом на ракетный снаряд размером с приличный лимузин, курсом на столкновение прямо в «пагоду» до боли знакомого ему по бесчисленным пропагандистским роликам предвоенного имперского линкора.

На глазок в снаряде взрывчатки было тысячи с три фунтов. Взрыв систершипа на заднем плане художник отрисовал на все десять.

Это судьбу вопроса и решило.

Будучи человеком сугубо гражданским, на военных должностях не состоя ни дня за все пятьдесят три года своей жизни, но отличаясь редкостной импульсивностью натуры, указанное лицо с журналом наперевес отправилось на штурм Сейма.

В истории фантастики Конфедерации речь «Влада Бешеного» однозначно стала первым случаем, когда журналом за десять сентаво на жёлтой бумаге вторичной переработки трясли на микрофон и камеру с настолько высокой трибуны.

Торопливое недолгое расследование показало, что в миру «сраный ракетный ковбой Боб Риверсайд» куда больше известен как артиллерийского главного поста товарищ набольшего вычислителя Лайл Энсон Хунта. В своих выкладках элитный технический специалист команды суперлинкора Конфедерации опирался на реальное положение дел в отрасли, пусть и представленной до поры несколькими чрезмерно дорогими игрушками. После нескольких прямых вопросов офицер и фантаст прямо с места исполнения военного долга назвал все контакты и адрес Редда Саттона. В переписке они состояли ещё с первого курса флотской академии.

После чего, к своему глубочайшему разочарованию, вычислитель Хунта возможность любого общения с наиболее ценным из всех своих консультантов утратил. Предоставление к награде и повышению, впрочем, приобрёл.

Благодарная офицеру и патриоту Конфедерация в свою очередь получила «Ракетные лаборатории Редда Саттона» — и теперь, несколько лет спустя, первому их детищу предстоял исторический боевой вылет.

Оркестр не играл, фанфары не гремели. Впрочем, камеры на борту самолётов работали. Настолько масштабный эксперимент требовал любой фиксации, на которую только были способны его участники.

Единый строй и выверенное по меткам на стекле положение всех самолётов гарантировали, что круговое вероятное отклонение не превысит размера цели. Сам Редд Саттон утверждал, что при достаточной точности управляющих приборов реально говорить о попадании в отдельное здание, или, гулять так гулять, в желаемую область имперского линкора в противозенитном манёвре на полном ходу. Последнее, разумеется, с телеуправлением и прямым визуальным сопровождением цели.

Увы, спарка из двухместной лёгкой машины управления и тяжёлой воздушной пусковой во-первых имела огромное количество детских болезней, а во-вторых, совершенно точно не долетела бы своим ходом к берегам Империи.

Так что, говорить пришлось о цели размером с город... и круговом вероятном отклонении, чей порядок оптимистично измерялся фразой «ну, в город-то, наверное, попадём».

В другой обстановке ракеты не запустили бы никогда. Редд Саттон, вопреки своему визионерству, отлично понимал, что настолько экспериментальное оружие должно показать себя на публику сразу. В прошлой технической истории военной мысли Конфедерации под ударом медных лбов орденоносных патентованных дубов адмиральских рангов тонули и куда более готовые к массовому внедрению проекты.

Но публика требовала крови за имперскую бомбардировку Нагасаки. Фотография гриба взрыва над мирным портовым городом обошла все газетные передовицы страны. Когда встал вопрос хотя бы символического ответа на имперское оскорбление, именно проект Редда Саттона оказался достаточно готов, чтобы попробовать запустить ответный удар по направлению континента противника.

За пятнадцать минут до выхода на рубеж пуска оружейники физически удалили чеки пусковых механизмов и подали электрическое питание на раскрутку гироскопов ракетных снарядов.

За десять — навигаторы спустили многократно уточнённые пакеты курсовых поправок.

За пять — экипажи провели контроль цепей и откликов автопилотов ракетных снарядов в холостом режиме.

За три — экипажи нарушили радиомолчание и подтвердили точность нахождения бортов в едином строю.

Последнюю минуту отсчёт до пуска шёл с помощью электромеханических хронометров высокой точности, ближайшей родни дорогущих «мемо-максов» из аналитических бюро Конфедерации.

Запуск оказался куда скучнее. Пороховые запалы получили короткий разряд с бортовой сети и привели в действие пульсирующие ракетные двигатели снарядов. Одновременно с этим гидравлика расстыковала замки — и снаряды поднялись над отполированными до зеркального блеска металлическими корпусами самолётов.

Первыми стартовали ракетные снаряды в конце плотного строя. Самолёты шли в три эшелона, с шагом по высоте около трёхсот ярдов. В теории это гарантировало примерно одновременное прибытие залпа. Чем оно могло закончиться на практике — не знал никто.

Тонкий дымный след за крылатыми снарядами тоже не очень-то походил на так любимые киношниками дымные искристые фейерверки за ракетами агрессоров с третьей планеты. Снаряды летели почти незаметными и уж совершенно точно с такой высоты неслышимыми.

Лишь два из них выдали отказ и так и не покинули рельсы на борту самолётов. Третий через единичные секунды после взлёта свалился на крыло и протаранил соседнюю машину в строю настолько точно, будто управлялся какой-то злой волей. К счастью, снаряд на борту жертвы на тот момент покинул направляющие — и потеря борта не повлекла дополнительных потерь в удельном весе залпа.

Возможно, знай экипажи, чем закончится эта первая в истории планеты межконтинентальная стратегическая ракетная бомбардировка, они сами бы таранили свои ракетные снаряды не считаясь ни с какими потерями.

Но дар истинного предвидения считался не более чем фантастикой, а любые аналитические таланты магов-ментатов слишком зависели от точности достоверных вводных.

Предсказать дальнейшее развитие событий войны за архипелаг в этот момент не мог никто.

А зря.

Глава 6. Торжественные похороны с повышением.

— Но вы же имперский офицер, Лорд-Коммандер! Что вы себе позволяете! Как имперский комиссар, я требую, чтобы вы использовали гендерно-нейтральные обращения!

— Это какие же, например... комиссар Соболёва?

— Пушечное мясо. Расходный материал. Трупы, наконец!

Диланду Альбато цу Вайсс фон Широ, пасквиль «Водноопера».

— Шокунъ! Сегодня мы отдаём последний долг памяти наших друзей и боевых товарищей, мужчин и женщин, которые погибли в небе архипелага! — под ярким тропическим солнцем ровные прямоугольники людей в разноцветной форменной одежде на палубе авианосца выглядели особенно торжественно.

— Небо было мечтой и жизнью для них всех, но эту мечту они решительно возложили на алтарь вечного огня Свободы и Демократии, огня в мирных очагах бесчисленных семей и народов Конфедерации, — стандартные флотские гробы Mk.IIIc равняли без разбору все чины и звания. Компромисс между подобающим видом и ценником тыловым снабженцам удалось найти далеко не сразу, но именно так удалось покончить с бесконечными ссорами и кляузами о недостаточных почестях и уважении к покойным за подписями их безутешных родственников.

— Скиппи Апсон. Таппи Кондо. Джон Миэм. Галина Рената Заби. Ярослава Пщола. Все они пожертвовали своими бесценными жизнями. Они больше не вернутся к своим родителям, братьям и сёстрам, любимым. У некоторых из них остались дети, — Такэда повысил голос. — Мы провожаем их под выстрелы почётного караула, накрытых флагами Конфедерации. Все они были храбры. Все они сражались доблестно. Хвала и честь!

— Хвала и честь! — рявкнули несколько сотен глоток. Все, кто считали долгом присоединиться к последней дани памяти своим боевым товарищам. В любых других условиях экипаж и элиту судна разделяла непреодолимая дистанция. В любых других... но только не здесь и не сейчас.

Хлёстко жахнули винтовки почётного караула. Гробы покачнулись и один за другим пошли за борт, на дно моря. В ногах каждого по старой традиции, чтобы тонули не булькнув дважды, лежал пушечный снаряд.

— Что оплачено этой жертвой? Стоило ли оно того? — Такэда на мгновение запнулся. — Признайтесь, не лгите себе, вы тоже видите, что война замерла в равновесии. Но даже не думайте оправдывать своё личное бездействие этим общим равновесием!

При этих словах командира по рядам прошло некоторое шевеление. Марыся Пшешешенко, даже через предательский влажный туман в глазах заметила, как одновременно вскинулись и бортовые секретчики и Кривицкая. Описать выражение их лиц девушка не взялась бы и под страхом расстрела.

Такэда продолжал.

— Империя долго губила нашу планету ради своей жадности. И сейчас у нас всех, у каждого из вас, есть возможность ответить Империи — но сделать это не словами! Другие люди потратили слишком много времени и сил на слова. Нам по силам действия, — Такэда поднял над головой руку и демонстративно сжал кулак. — Мы не имеем права забывать, что Империя сделала против каждого из нас. Против наших отцов, братьев и сестёр, павших в боях с безжалостной гидрой имперского колониализма!

— Мы собрали нашу печаль и гнев воедино, и сейчас на шаг ближе к победе. Конфедерация Отцов будет процветать и дальше! Победа, каждого из вас и одна на всех — самая большая жертва, которая нам всем по силам! За каждого павшего в боях — от сердца к Солнцу! — руки командира словно обхватили весь экипаж на палубе, но тут же вернулись к исходному жесту с кулаком над головой.

— Ренпо... банзай! Ренпо... Банзай! РЕНПО.... БАНЗАЙ! — первый крик прозвучал в тишине. Второй подхватила уже добрая сотня глоток. От слитного рёва третьего заложило уши.

— Всем спасибо, минна, — уже совсем другим голосом произнёс Такэда. — Благодарю за участие. Экипаж может вернуться к штатному распорядку дня.

Марыся Пшешешенко не удержалась и шумно потянула носом. Пустота на палубе окончательно свидетельствовала — всё. Нет у неё больше подруги детства. И не будет.

— Ууу, — коротко провыла она и заткнулась.

— Одзё-сама, — зачем этот матрос решился с ней заговорить, он и сам вряд ли понимал. — Вы бы ушли с палубы. Вам бы сейчас в кубрике лучше бы где наебен... поспать немного.

Рысь подняла голову.

Прямо ей в лицо взглядом молодого телка смотрел карамельный голубоглазый блондин, словно только что с обложки фудзёси-новеллы. Что добило её окончательно, хотя на лице у него было написано совершенно искреннее сочувствие, морячок продолжал машинально жевать резинку.

— Jebane bydlo! Он ещё и жвачку тут жуёт! На похоронах, курва! Совесть у тебя есть, dupek? — взорвалась Рысь.

— Извини, — телок растерялся и неловко полез куда-то под форму. — На.

Рысь утробно зарычала, сгребла неловко протянутую ей мятую тёплую упаковку с тремя пластинками апельсиновой жвачки и неловкой механической походкой отправилась прочь с палубы. В глазах опять стоял предательский туман.

— Звеньевой голове Марысе Пшешенко явиться к командиру судна, — догнал её уже на подходе к знакомым до боли каютам жестяной голос из сети вещания. — Повторяю, звеньевой голове Марысе Пшешешенко явиться к командиру судна...

— To wszystko, kurwa! — мрачно пробормотала она, закинула в рот пластинку жвачки и чеканя шаг направилась по вызову.

— Марыся, — командир встретил её за рабочим столом. — Проходи, садись.

— Командир, — опасливо произнесла Рысь. От встречи она не ждала уже ничего хорошего.

— По итогам операции я принял решение, — начал Такэда. — Мы начинаем принудительную ротацию бортовых и временно сухопутных экипажей.

— Айвен Ива... — начала было Рысь, но Такэда оборвал её одним движением руки перед собой в хорошо знакомом жесте посадочного сигнальщика.

— Никакие аргументы экипажей не принимаются, — отрезал командир судна. — Ни от кого. Хоть сама Газель придёт папой грозиться! Наша ситуация ненормальна, и её надо исправлять.

— Да, командир, — вздохнула Рысь. — Когда мне собирать вещи?

— А ты что дела не просмотришь даже? — удивился Такэда. — Я тебя позвал вообще-то потому, что их штатно из сейфа за пределы отсека выносить нельзя. Рано ещё вылет планировать, давай сначала хотя бы два состава начерно согласуем и утвердим.

— Командир? — растерянно переспросила Марыся.

— Так, — Айвен Иванович Такэда вышел из-за стола. — Видимо тут какое-то недопонимание. Мне нужно, чтобы ты сформировала мне два рабочих состава для скользящей замены экипажей на палубе. Теперь мы гарантировано можем встречать и сопровождать эти самые экипажи в любых условиях. Решить задачу нужно так, чтобы в любой точке нашего штатного снабжения мы в пределах шести часов могли заменить людей согласно предварительному запросу. Поскольку встречать их тебе.

— Мне? — голос Рыси предательски сорвался.

— Ты единственная, кому я могу поручить такую работу с людьми. Ну, Газель ещё, — уточнил Такэда. — На возвращении прикрытием от имперцев занимались из всех, кому это было на планировании штатно поручено, ты и она. Но Газели бортовые экипажи на вылетах нужно будет гонять, а вот для суши у меня до последней операции попросту не было никого. Теперь есть. Ты. Остальным я живых людей поручить не могу и не имею права.

— Командир, — Рысь запнулась. — Я...

— Ты, — вздохнул Такэда. — Что ж вы так хреново взрослеете, принцессы...

— Я согласна, — решительно подтвердила Рысь. — Давайте сюда личные дела. Выберу... не совсем безнадёжных. А остальных на пролётах натаскаем. Об коллектив. Годится?

— Годится. Один только вопрос. Последний. — Такэда вздохнул. — Я не понял, ты что, правда весь наш разговор со жвачкой во рту провела?

— Ах, да. Командир? — звеньевая голова протянула Такэде дешёвую бумажную обёртку, уже окончательно лишённую какого бы то ни было товарного вида.

— Серьёзно? — удивился Такэда. — Рысь, тебе сейчас бы не резинками баловаться, а где в кубриках с девчонками по-тихому накидаться...

— Да вы тут сговорились все, что ли? — взвыла она. — Не беру я в рот! Ни капли, ни дюйма, курва! Мы как с Яськой на тот Новый год в седьмом классе проблевались дальше, чем видели, так и пообещали друг-дру... уууу....

Рысь уткнулась командиру в мундир и совершенно не сдерживаясь завыла в голос.

Такэда, надо отдать ему должное, заткнулся, старательно забыл про идеальную чистоту мундира и обнял девушку обеими руками за содрогающиеся плечи.