Жмурки

Глава 21

— Прости, что спрашиваю, — мыш Терентий сделал нетерпеливый кружок над головой пса. — Но ты не можешь бежать быстрее?

Рамзес тяжело вздохнул, переводя дух.

— Прости, что отвечаю: нет. Не могу.

Нюхая асфальт, пёс поджимал то одну переднюю лапу, то вторую — давал отдых скрипящим суставам.

Больше всего он хотел вернуться в свой домик, рухнуть на подстилку и забыть обо всём на свете.

Но нельзя: долг зовёт.

Да, он изрядно отяжелел за годы бездействия, его мучает одышка и лапы уже не те, что прежде…

Но дух, неукротимый дух пограничника и спасателя горит всё так же ярко, как в молодости, когда он только пришел служить на погранзаставу.

— Мы идём почти всю ночь, — пожаловался мыш. — Рассвет скоро, а я даже не знаю, верное ли у нас направление. Вдруг мы давно заблудились?

Пёс одышливо фыркнул.

— Я не ошибаюсь, — рыкнул он, не отрывая носа от асфальта. — Никогда.

— Но сколько нам ещё идти?

— Сколько надо, столько и пойдём.

Нет, Рамзес не будет злиться. Нельзя злиться на комок меха с крыльями, это недостойно высокого звания пограничника.

Да. На пенсии.

Но как говорил прапорщик Наливайко: можно вывести себя с границы. Но границу из себя вывести невозможно.

Мыш поднялся повыше, над домами, над деревьями — он уже чувствовал рассвет. И понимал: при свете дня двигаться станет проблематично…

Увидев вдалеке яркие огоньки, он прянул вниз, зависнув над головой пса.

— Опять мигалки, — сказал он, устраиваясь на ошейнике.

Пробурчав нечто недовольно-невразумительное, Рамзес поспешил к обочине, и когда полицейская машина приблизилась, независимо задрал лапу на дерево.

Ясно-понятно: пса вывели на утреннюю прогулку, а значит, хозяин с поводком где-то рядом, ведь не может такая псина разгуливать самостоятельно?..

Люди любят давать простые объяснения сложным вещам. И никогда не видят того, что не укладывается в их картину мира.

— Можно, — скомандовал мыш Терентий, зависнув над дорогой и наблюдая, как удаляются огни.

— Щас, щас… — пёс смущенно дёрнул задней лапой, встряхнулся и вновь поспешил на дорогу.

Машин всё ещё было немного. И те, что были — не рисковали остановиться и полюбопытствовать, что делает собака посреди проспекта.

Внушительный вид.

Рамзес знал, что выглядит очень презентабельно: это значительно облегчало задачу. Всегда.

Когда за дальними крышами разгорелась белёсая, как рыбье брюхо, полоска зари, друзья вышли к парку.

След покрышек вёл в его глубину, к высокому забору, и упирался в железные ворота.

— Кажись, пришли.

Рамзес тщательно обнюхал землю под воротами — след уводил туда, где пахло сохлой полынью, бензином, машинным маслом, и… да. Детьми.

Запах был слабым — детей явно держали в доме, запах которого тоже присутствовал: сырая штукатурка, металлические прутья решеток и канализация.

Пёс втянул носом морозный утренний воздух, но тут же фыркнул и потряс головой. Ошейник тихонько звякнул, мыш торопливо взлетел.

— Слишком много запахов, — пожаловался Рамзес. — И не все они хорошие. Как бы нашей девочке не причинили вреда…

— Слетаю на разведку, — объявил мыш Терентий, поднимаясь выше забора и колючей проволоки.

— Я буду здесь, — сев на плотный ковёр из палых листьев, Рамзес почесался.

От ошейника он тоже отвык. Шкура под ним чесалась, а шерсть свалялась в неопрятные колтуны.

На службе приходилось носить не только ошейник, а ещё и специальный жилет для переноски тяжестей — пёс гордился, что мог нести более двадцати килограмм…

Шумно вздохнув, он привалился спиной к стволу дуба и бросил голову на лапы. Смежил тяжелые, с красной каёмкой веки и моментально задремал.

Солдат спит — служба идёт, — говорил прапорщик Наливайко, его бессменный напарник на протяжении десяти лет службы.

Сейчас прапорщика уже нет в живых. Пал смертью храбрых, выполняя опасную миссию.

Рамзесу тогда тоже досталось, одна пуля раздробила бедро, вторая чуть не оторвала переднюю лапу…

Два месяца провалялся в военном госпитале, и о том, что Наливайко погиб, узнал, только когда поправился.

С тех пор Рамзес на пенсии. И что греха таить, такая жизнь ему по душе.

Но вот сейчас, несмотря на почти нестерпимую ломоту в суставах, на то, что передняя правая подворачивается всё чаще, он чувствует себя живым. Более живым, чем все последние годы.

Солнце было уже высоко, когда вернулся Терентий. Мыш запыхался, крошечное сердечко его грозило выскочить из покрытой мягким мехом груди. Устроившись на ошейнике, он перевёл дух, и доложил:

— Видел Машу. Жива.

Рамзес на секунду прикрыл глаза, а потом набрал полную грудь воздуху и шумно выдохнул.

— Добре, — сказал он и отключился.

Огромное чувство вины, невыразимое напряжение, не отпускавшие пса вот уже почти сутки, наконец отступили.

Пёс провалился в целебный, восстанавливающий силы сон — ведь впереди ждёт невообразимо трудная работа: спасение девочки.

Мыш устроился на холке пса, зарывшись в мягкую тёплую шерсть по самые ушки. Он тоже понимал: перед тем, как предпринять следующий шаг, нужно хорошенько отдохнуть.

Оставив Сашхена одного, Маша почувствовала себя жутко виноватой.

Не по-товарищески это, бросать друга в беде. Да ещё и связанным… Но как девочка ни старалась, расцепить серебряные путы не смогла.

Она даже пыталась применить телекинез — ведь сработало же с защелками от ящика!

Но то ли сеть оказалась куда крепче защелок, то ли ещё что, но ничего не вышло.

На самом деле, Маша не учла двух элементарных вещей: серебро не поддаётся никакой магии. Ведь телекинез — это ментальное воздействие, а значит, магия — верно?..

Второй аргумент, а именно то, что Сашхен давно уже покинул ряды живых, Маша отмела бы, как несостоятельный. Дышит, шевелится, разговаривает — для неё этого достаточно.

Мёртвыми она скорее сочла бы тех дяденек в серых халатах, молчаливых, с пустыми глазами и без малейших признаков биоволн.

От Сашхена биоволны исходили.

И ещё какие! Даже подойдя к лестнице, что вела вниз, она чувствовала его боль и отчаяние.

Маше до слёз хотелось помочь Сашхену, а ещё ей хотелось спасти Мишку — беспокойство за друга грызло девочку изнутри, как злобный червяк — серединку яблока. И потом: оставалась Розочка, которой она клятвенно пообещала вернуться!

В какой-то момент напряжение достигло такого накала, что из глаз сами собой брызнули слёзы.

Спрятавшись за тяжелой бархатной портьерой, сев на корточки и в буквальном смысле свернувшись в клубочек, Маша самозабвенно плакала, выплёскивая накопившиеся усталость, тревогу за друзей, и тайный неосознанный страх за себя…

А вдруг ничего не получится? А вдруг я не справлюсь? А вдруг… Я забуду то, что просил передать Сашхен?

От этой неожиданной мысли Маша перестала плакать. И начала лихорадочно, вслух, припоминать каждое слово, которое должна пересказать.

Она так увлеклась, что громко ойкнула, когда портьера неожиданно отдёрнулась.

— А кто это у нас тут?

Очкастый!.. — испугалась Маша.

Но это был не он.

Тот, второй, которого Маша видела совсем недавно…

Он был похож на старших мальчиков из новой школы: кепка с большим козырьком, майка с какой-то переливающейся голограммой, которую как ни старайся, невозможно рассмотреть. Широкие штаны с белыми строчками ниток, белые кроссовки…

Он был совсем не страшный.

А самое главное: он был НОРМАЛЬНЫЙ. Никаких закидонов в виде пустых глаз, или неприятного запаха — как у Очкастого… Но Очкастый его боялся, — напомнила себе девочка. А значит, и я должна. Только чтобы он не догадался.

Она вытерла слёзы и через силу улыбнулась.

А потом спросила:

— Ты тоже пленник?

— Я?.. — парень задумчиво сдвинул кепку на затылок и почесал вихор. — Можно сказать и так. Если разобраться, все мы, люди, пленники. В своих головах, в оковах своего разума.

Маше стало не по себе. То, как он это сказал…

Но отступать некуда, это ведь как на уроке: даже если не сделал домашку, держи хвост пистолетом и делай вид, что так и надо.

— Меня зовут Шаман, — парень протянул руку, помогая Маше встать и легонько, ненавязчиво, вытаскивая девочку из-за портьеры.

— А я Маша.

Она тут же прикусила язык. Но было поздно, Шаман уже всё понял.

Глаза его прищурились, сделались добрыми-добрыми. Но девочка им не поверила: на дне этих глаз плескалось злое веселье — как у мальчишек, которые любят надувать лягушек и отрывать крылышки у мух.

— Значит, ты и есть Маша Кукушкина? — уточнил парень.

— Я, — Маша тяжело вздохнула.

— А мы тебя везде ищем, — доверительно поделился Шаман. — Пришлось даже директора наказать, честно-честно.

— А я вот здесь, — Маша смущенно шаркнула тапкой по полу. — Тоже ищу…

— Что?

— Не что, а кого, — частично, к девочке вернулось самообладание. И привычка говорить с незнакомыми взрослыми уверенно, свысока.

Не давать им спуску — вот первое правило самостоятельного ребёнка, который хочет, чтобы его оставили в покое.

Чем строже говоришь со взрослыми, тем меньше они сюсюкают. А согласитесь: нет ничего противней, чем сюсюкающий взрослый. Ведь ей уже почти девять!

— И кого же ты ищешь?

— Вы забрали моего друга Мишку, — сказала Маша. — А я за него в ответе, вот и пришлось тоже… — она сделала движение рукой, как бы обводя всё, что было вокруг.

В глазах Шамана прорезалось новое чувство: интерес.

Он даже присел перед Машей на корточки, а потом сдавил её запястья своими длинными крепкими пальцами, и заглянул в лицо.

— Ты хочешь сказать, что проникла сюда… СПЕЦИАЛЬНО?

— Не проникла, — Маша начала испытывать раздражение: этот Шаман такой же, как все. Ни капли понятливости. — Меня сюда привезли на машине. Между прочим, без сознания. Думаю, это был формалин — я нюхала его в анатомическом музее. А между прочим, такие штуки для детей очень вредны, да-да-да, я читала.

— Не формалин, а хлороформ, — с превосходством поправил её Шаман. — Но всё равно, ты — очень умная девочка, — с осуждением добавил он. — Не знал, что такие бывают, — Маша независимо пожала плечом: это, мол, ещё не предел… — И ЗАЧЕМ ты это сделала?

Маша закатила глаза. Этот взрослый мальчик начинал её бесить — ну совсем ничего не соображает, честное слово. Тётка и то понятливее. Почти всегда.

— Я же тебе сказала: Очкастый увёз Мишку, за то, что он угадал, где надо поставить флажок. А я за него беспокоюсь, потому что он мой друг, а ещё у него такая специальная болезнь: всё время надо есть шоколад.

— Нет такой болезни, — перебил противный Шаман.

Маша тяжело вздохнула. Как же трудно разговаривать с этими взрослыми… Такое чувство, что когда растёшь, мозги постепенно усыхают.

Вот и Розочка тоже говорит, что такой болезни нет.

Здесь Маша опять прикусила язык. Не стоит Шаману знать про Розочку. Не стоит, и всё.

— А вот и есть, — чтобы отвлечься от мыслей о Розочке, заспорила Маша. — Да-да-да, я сама видела: без шоколада ему плохо делается. А здесь ничем таким не кормят, с голоду можно помереть. И сладкого вообще нет.

— Непорядок, — наклонил широкий козырёк кепки Шаман. — Надо будет заняться… Ведь детишки любят сладкое, да? Вот ты, Маша, что бы сделала за конфету?

— Мне почти девять, — с достоинством ответила девочка. — Так что за ОДНУ конфету — ничего.

— А за пять?

— Килограмм, — всем своим видом Маша дала понять: цена окончательная, и обжалованию не подлежит. — И только «Мишка на севере». Никаких «Сникерсов», тётя Глаша говорит, в них стопроцентные пищевые добавки и никакой питательности.

— Замётано, — Шаман протянул руку.

Маша посмотрела на неё с подозрением.

— Так что делать-то? — спросила она, не спеша протягивать руку в ответ.

— Пройти парочку тестов, — ответил Шаман. — Больно не будет, — поспешно добавил он. — Просто посидишь перед телевизором, посмотришь картинки…

А, — чуть не брякнула Маша. — Видала я ваши картинки.

Но кто-то, кто присматривает за хорошими девочками с высокого неба, удержал её от опрометчивого ответа.

Ведь Маша и вправду была хорошей девочкой — да-да-да, она даже шею помыла. Ну, во всяком случае, намочила.

Это тоже считается.

— Ладно, — сказала она. — Я согласна на тесты. Но с одним условием. Точнее, с двумя.

— Ух ты, — Шаман поднялся с корточек и усмехнулся, сунув руки в карманы широких штанов. — Ну говори…

По глазам было видно, что никаких условий он выполнять не собирается.

Да честно говоря, Маша на это и не рассчитывала.

Взрослые не держат обещаний перед детьми — широко известный факт. Все эти «посмотрим», и «если будешь хорошо себя вести» — только отмазка.

— Я хочу увидеть Мишку, — сказала девочка. — И… Получить свой килограмм конфет прямо сейчас.

— Идёт.

Слишком быстро согласился, даже секундочки не подумал. ТОЧНО обманет, — горько, но вместе с тем — удовлетворённо, подумала Маша. Приятно всё-таки, когда ты права.

Взяв Машу за руку, Шаман повёл девочку по коридору.

Они почти дошли до двери, за которой был Сашхен.

Машино сердце начало стучать громко и быстро: а вдруг он заведёт её сюда, а Сашхен не успеет сориентироваться и что-нибудь вякнет, и тогда Шаман поймёт, что они знакомы, и это всё очень-очень осложнит…

Но они прошли мимо.

Шаман открыл совсем другую дверь — дальше по коридору, в красиво обставленную комнату.

Одну из стен полностью занимал телевизор. Он был таким большим, что нельзя было охватить экран одним взглядом.

Невольно Маша замерла в восхищении.

— Ух ты! Как в кинотеатре.

— Рад, что тебе нравится, — Шаман польщенно улыбнулся. — А теперь… Садись вот сюда, — и он указал на неудобный стул, с металлической спинкой и твёрдым сиденьем.

Но Маша послушно села.

— Будем смотреть кино? — спросила она.

— Ты будешь смотреть кино, — поправил Шаман. А потом присел рядом и принялся пристёгивать Машины ноги к ножкам стула. — Пойми меня правильно, — он ласково улыбнулся. — Мне бы не хотелось, чтобы ты опять сбежала.

— Когда мне только что пообещали килограмм конфет? — скептически спросила девочка. — Я что, «того»? — она покрутила пальцем у виска.

— Вот и молодец, — Шаман поймал её за руку и тоже привязал — точнее, пристегнул, толстым ремнём к ручке стула.

Ощутив кожей холодный металл, Маша вздрогнула. Но сдержалась.

Больше всего ей хотелось вырваться и убежать. Но далеко убежать не получится — она не сомневалась, что Шаман её поймает. И тогда уже не будет прикидываться таким добреньким…

Честно говоря, добрым он и сейчас не был — хорошие люди не привязывают детей к стулу ремнями — да-да-да, она это ТОЧНО знает. Но ведь у неё есть шанс избавиться от него, а потом сбежать.

Таков ПЛАН.

— Пока я смотрю кино, ты поищешь Мишку? — спросила она. — И приведёшь его ко мне?

— Обязательно, — фальшиво пообещал Шаман и проверил: крепко ли держит ремень Машино запястье…

— И конфеты. Килограмм, понял?

— Понял. Килограмм Косолапого мишки.

— Мишки на севере, — укоризненно поправила Маша.

Как только он ушел, девочка попыталась освободиться.

Честно говоря, связывание в её ПЛАН не входило. Она думала: в крайнем случае запрут. Оставят одну, без обеда и ужина — так бывало раньше, в детдоме, когда она шалила слишком уж сильно.

Защелки, — напомнила себе Маша.

Если не получилось с серебряной сетью, это ещё ничего не значит. Сейчас на её руках и ногах — обычные ремни с металлическими пряжками. Изнутри они были влажными, как будто до неё тут кто-то уже сидел, и при этом сильно потел.

От ремней кисло пахло страхом, но зато они были мягкими, и почти не натирали кожу.

Дёргать бесполезно — в этом Маша убедилась моментально. И принялась расстёгивать ремень с помощью телекинеза.

Тот поддавался плохо — ей не хватало практики.

А потом ожил экран телевизора, и по нему поплыли круги и спирали.

Невольно они привлекали взгляд, а экран был таким большим, что Маше казалось, она падает, падает в громадную чёрную воронку…

— Ну что?.. — Рамзес нетерпеливо переминался с лапы на лапу, ожидая ответа Терентия.

— Весь дом облетел, — бедный мыш запыхался так, что уже не мог держаться в воздухе, и присел на ветку дуба. — Нигде её нет.

— Утром ты сказал, что видел Машу, — укоризненно прорычал пёс.

— Так то утром, — Терентий перевернулся вниз головой — так ему лучше отдыхалось. — А сейчас опять ночь.

Рамзес вздохнул.

Весь день они не отходили от забора. Спали, совершали обход — надо было проверить, что на территории нет других ворот, и Машу не увезут в противоположную сторону.

План был такой: дождаться темноты, затем мыш полетит к Маше и скажет, что на улице ждёт Рамзес. Девочка выберется в окно, затем перелезет через забор, и все они дружно пойдут домой…

Ни один план ещё не выдержал проверки боем, — вздохнул Рамзес и сев на задние лапы, посмотрел на Терентия.

— Послушай, — внушительно сказал он. — Маша точно там, клык даю. Ворот больше нет, а через эти девочка не выходила. Сегодня их вообще не открывали! А это значит…

— Да знаю я, — мыш покрепче перехватил лапками сучок. — Я вот чего боюсь: там были и другие дети. Ну знаешь, в подвале… В мешках.

— Господи помилуй, — до пса дошло, о чём изо всех сил не хочет говорить мыш.

Он встряхнулся — так, что во все стороны полетели брызги слюны, а потом сказал:

— Слушай мою команду, боец! Лети внутрь и ищи. Обшарь каждую комнату, Маша должна быть там.

— Есть искать, пока не найду, — мыш сорвался с сучка и затрепыхал крылышками. Через секунду крошечный силуэт скрылся на той стороне.

А Рамзес вновь принялся ждать.

Надейся на лучшее, — сказал сам себе мудрый пёс.

Прапорщик Наливайко всегда так говорил: рассчитывай на худшее, но надейся на лучшее.

Иначе просто нет смысла.