Жизненная сила

Глава тридцать четвертая

Гранд-Холл был большим полусферическим залом с потолком высотой в километр и радиусом в два километра. Потолок поддерживался арками гиперфибры почти оливкового цвета, когда-то освещавшей зал мерцающим светом и отражавшей звучным эхом каждое слово. Первоначально пол был простым, каменным, но потом его покрыли специальным составом из компоста и измельченной почвы, и теперь он представлял собой цветущий ковер густой зеленой травы, известной под названием «Кентукки», а также декоративными деревьями из различных миров. Большую часть времени помещение служило общественным парком, являясь тихим уединенным местом. Здесь находили отдых издерганные нервы, сюда приходили отчаявшиеся самоубийцы. Но с приближением праздника в парке в особом порядке расставлялись кресла и столы, последние накрывались полотняными скатертями, созданными специально для этого случая, и таким образом устраивались десятки тысяч мест в полном соответствии со старинным обычаем. Белейшие тарелки обрамлялись золотыми приборами, а на креслах лежали надушенные полотенца, предназначенные для вытирания грязных лиц и рук. Хрустальные кубки незаметно наполнялись через искусно спрятанные краны, идущие откуда-то изнутри Корабля, из никому не видимого резервуара, в котором создавались все возможные напитки и жидкие наркотики. Вода же подавалась прямо из артезианской скважины, находящейся неподалеку от моря Альфа. Эту воду пили еще на первом пиру капитанов, происшедшем более ста тысяч лет тому назад.

Каждый капитан имел свое место, отмеченное написанными от руки карточками. Место Премьера находилось всегда на некотором отдалении от остальных. Расположение каждого кресла имело огромное значение, свидетельствовавшее и о ранге, и о качестве деятельности капитана за минувший год. Высшей честью считалось сидеть прямо за столом Премьера. Капитанов же, которых хотели унизить, сажали гораздо дальше, чем они предполагали, самые же никудышные сидели за рядом кадок с дикими растениями. Сама пища должна была вызывать удивление, и в качестве знака уважения к своим пассажирам непременно включала в себя ряд блюд чужих, которые большей частью оставались нетронутыми, поскольку многие желудки не выдерживали их кислотных пирожных и прочих стереохимических изысков.

Сегодня подавали холодную сырую рыбу, добытую в бессолнечных глубинах Моря Бесшабашных. Ее мертвые пустые глаза смотрели на проголодавшихся капитанов совершенно невыразительно. Набитые рты молча жевали, а не набитые беспрерывно болтали. Внутри каждой рыбы находился салат из пурпурных овощей, фруктов, заправленных маслом, напоминавшим по запаху и текстуре неочищенную нефть. Еще где-то глубоко в телах рыб обещанием праздничного сюрприза прятались золотые черви, размером меньше пальца. Они почитались Бесшабашными как самый лучший деликатес и подавались лишь раз в году.

Даже отсутствующих капитанов ожидали приготовленные тарелки, рыба и соответствующие места. Хотя циники и жаловались, что такая честь лишь подчеркивает их отсутствие, позволяя их соперникам лишний раз пройтись насчет тех, кто теперь не имеет возможности защитить себя сам.

Целые столетия, несмотря на то, что часть капитанов исчезла, их места все сохранялись, как и карточки с их именами, написанными собственной механической рукой Премьера. И еда на них готовилась, как и прежде, и так же разносилась рядовыми членами команды, будучи просто оставляема на тарелках. Потом ее скармливали всяким насекомым.

И вот уже многие столетия Премьер поднималась, начиная пир неясным, но цветистым тостом за пропавших, желая им успеха в исполнении таинственных обязанностей в каком-то неведомом, но важном деле.

Потом следовал неизбежный обед, потом громогласно и печально объявлялось, что судно капитанов столкнулось с огромной кометой, и что никто их больше не увидит. Тост этот сопровождался питием винного уксуса - стандартного напитка для печальных случаев, и обед превращался в какие-то поминки - обряд, заимствованный у неких очень древних чужих. Капитаны разрушали свои зубы жеванием ритуального куска замороженных метаном фруктов. И так было всегда, и зияли пустотой кресла Миоцен, Хазза, Уошен, а также многих других, погибших с честью.

С момента Исчезновения прошло больше сорока восьми веков.

И уже сто двадцать один пир отгремел со дня, когда неожиданно появились два призрака, говорящих что-то о несуществующем мире по имени Медулла оссиум.

Но все это прошло и представлялось теперь не чем иным, как всего лишь чьей-то жестокой и неумной шуткой, повергнувшей Премьера в невидимую другим панику. Потом она долго пыталась убедить окружающих, что и призраки являлись только иллюзией. Ибо другого выбора у нее не было. Ведь в ее первейшую обязанность входила охрана безопасности Корабля, а для этого в первую очередь необходима непоколебимость ее поста. А каким же Премьером могла она быть, если бы голографический мираж и дюжина смутных догадок отстранили ее от традиций, служивших и Кораблю, и посту вот уже больше ста тысячелетий?

Нет, она не хотела больше думать о пропавших, ни сегодня, ни когда-либо вообще. Но остановить себя оказалась не в силах, хотя и пыталась постоянно очистить свой мозг, усилить его и сделать нечувствительным к подобным вещам. Но призраки не сдавались.

Длинный стол Премьера стоял на травянистом гребне парка; открывался прекрасный вид, которым она наслаждалась, торжественно поднимаясь для открытия очередного праздника. Ее бокал сверкал кроваво-красным вином Бесшабашных. Думала ли она о мертвых? Или о том, что прямо-таки перед ней, словно насмехаясь, стояло пустое кресло Памира? Которого снова не было, как и в прошлом, как и в позапрошлом году… Что с ним происходит? Такой талантливый… обладающий ярким, хотя и странным инстинктом, объединенным с какой-то прямо трансцендентной яростью. И, несмотря на бешеный темперамент, какая способность воодушевлять подчиненных и держать в покорности пассажиров!..

И он никак не хочет склониться перед этим небольшим капитанским ритуалом.

Это, конечно, слабость характера и духа, и именно это не давало ему возможности даже в самые Лучшие времена подняться до высших рангов управления Кораблем.

- Где Памир? - запросила она по секретному каналу.

- Неизвестно, - неизменно отвечали ей.

- Есть ли от него какие-то известия?

И полученный ответ оказался весьма странным. Бесполый голос робота заявил:

- А как вы сами думаете, где он может быть?

В злобе она вообще уничтожила несносный канал.

Порой Премьер начинала думать, что живет слишком долго и занята слишком узким делом. Дайте ей простую капитанскую работу - и она, наверное, с ней уже не справится, а если посадить всех присутствующих здесь ровными рядами без рангов и почестей, то вряд ли ее признают достойной быть Капитан-премьером. И даже в моменты, когда она действительно гордилась своими триумфами, понимала, что другие, заняв ее кресло, смогут вести Корабль не хуже, а, может быть, даже и лучше, чем она сама. И когда порой она теряла контроль над собой, то знала, что любой из этих обожающих ее людей вокруг сможет сказать ей: «Посидите, отдохните, расслабьтесь. Я приму от вас империю хотя бы на час и буду управлять ею столь же разумно и опытно». Вернее, это знала самая мудрая, самая старая часть ее существа.

Остальная же часть ненавидела даже саму идею преемственности.

Всегда ненавидела.

Но теперь, возвышаясь над всеми, перед зрителями стояла самая несгибаемая, полная самообладания ее ипостась. Она смотрела на гектары улыбающихся лиц, зеркальной формы и мертвой холодной рыбы. Специально по случаю пира всех птиц и громко стрекочущих насекомых выловили, посадили в клетки и вынесли из парка. Все должно было быть торжественно и тихо. Неестественная тишина висела над залом. Правой рукой Премьер стиснула бокал и несколько раз повернула его, прежде чем поднести ко рту. Темная красная жидкость плеснула через край. Премьер втянула острый аромат и подняла бокал еще выше, прямо над головой, и громовым голосом поприветствовала собравшихся.

- Я рада видеть вас! Всех, кто пришел сегодня сюда. И я всех благодарю.

Восторженный шепот пополз по залу.

Потом снова наступило молчание.

Премьер уже приготовилась сказать тост, который не любила больше всего. В этом году истекал срок полномочий капитанов, занимавшихся пассажирами из чужих. Надо было оценить их блестящую работу и потребовать еще большего ее совершенствования в ближайшие годы, поскольку корабль входил в регион, крайне плотно населенный новыми существами, что влекло за собой и новые трудности. А чем лучше приготовить своих людей к новому трудному будущему, как не благодарственными словами за прошлые заслуги?

Но прежде, чем начать эту речь, она все же заколебалась. И, переводя дыхание, вдруг услышала, как один из секретных каналов безопасности начал передавать откуда-то издалека тревожную информацию.

Глаза ее медленно заскользили по залу.

И тут же, прямо за рядом кадок с растениями, появилось несколько фигур. Наверное, больше десятка, нет - больше сотни… Появление этих новых гостей сопровождалось всеобщим шумом, поскольку все присутствовавшие обернулись, чтобы разглядеть новоприбывших капитанов.

Однако были ли они капитанами?

Впереди шел Памир, соизволивший все-таки прибыть на этот раз, но кто шел за ним, никто не понимал. Единственное, что ясно видели все - у вновь прибывших был сероватый подкопченный оттенок кожи.

Чтобы разглядеть их получше, Премьер попыталась проделать это через каналы камер службы безопасности.

Она неуклюже старалась добраться хотя бы до одного.

Ни одна система безопасности не работала.

- Что происходит? - запросила она уже все каналы.

Тысячи ответов ударили ей в уши бессмысленным раздраженным ревом. Тогда она сама сосредоточила взгляд на ближайшем из прибывших. И тут исчезло все - и Корабль, и гости. Премьер не отрываясь смотрела на красивую женщину, высокую, с жестким лицом и наголо обритым черепом, которая до боли напоминала кого-то, кому она очень давно отдала когда-то все свои надежды.

- Миоцен! - крикнула Премьер. - Это ты?!

И кем бы она ни была, женщина улыбнулась очень похоже на Миоцен. С этой твердой улыбкой на губах она и подошла к главному столу. По бокам шли другие люди, тоже напоминавшие пропавших капитанов лицами, фигурами и манерой держать себя. Особенное внимание Премьера привлек один мужчина, чьи хладнокровное лицо, мальчишеское тело и яркие серые глаза, казалось, проникавшие во все, тоже и при этом очень сильно напоминали Миоцен. Он единственный посмотрел сначала налево, потом направо и кивнул товарищам, заставив остановиться рядом с различными столами. Те остановились и почти синхронно взяли со стола рыбу, воззрившись на нее так, будто никогда ничего подобного не видели.

Миоцен - или кто это был - вскарабкалась по травянистой гряде.

Рядом с ней поднимался яркоглазый человек.

- Это ты? - снова мягко повторила Премьер.

Улыбка женщины сменилась холодной яростью. Ее форма была зеркальной, но слишком грубой, кожаный пояс болтался не на месте. Она остановилась прямо перед Премьером, оглядела длинный стол с сидевшими за ним Вице-премьерами и ничего не сказала.

Ничего.

Ирвиг и остальные судорожно пытались наладить связь с несуществующей системой безопасности. Требовали решительных действий, просили информации, и наконец, растерявшись, в панике стали глядеть друг на друга.

- Как ты, дорогая? - еще мягче спросила Премьер. Ответ был произнесен голосом Миоцен, но относился не к ней.

- Ирвиг, дорогой, ты, кажется, сидишь на моем месте.

- Если б я знала, что ты придешь… - улыбнулась Премьер.

- Унылая, - громко сказал вдруг яркоглазый человек. И сотни голосов его товарищей подхватили: «Унылая!» И тысячи голосов с каждого конца зала внезапно загудели: «Унылая!»

Премьер вскочила.

- Что вы говорите?! Что значит «унылая»?

- Это ты, - холодно ответил яркоглазый.

И тогда, протянув левую руку, Миоцен схватила со стола лежавший около тарелки Премьера кривой золотой нож и тихим, пронизанным ненавистью голосом сказала:

- Я ждала. Ждала, что меня найдут и спасут. Я ждала века и века…

- Я не могла найти тебя, - призналась Премьер.

- Это доказывает, что все мои подозрения относительно тебя оказались истинными, - отпарировала Миоцен и назвала Премьера так, как ее никто не называл уже тысячелетия - Лиза. - Ты действительно не заслужила своего кресла, Лиза.

Премьер еще попыталась ответить.

Но нож уже вонзился ей в горло. Миоцен победно и хрипло вскрикнула и изо всех сил дважды повернула нож, улыбаясь при виде крови, заструившейся по ее рукам.

Спустя секунду голова была отделена от шеи.