Живи и ошибайся

Глава 25

Художника в дорогу собирали несколько дней. Пришлось покупать обещанные ему принадлежности. Особо дорогим это всё не было, но мы действительно брали много. Аршин хорошего холста всего десять копеек, а нам нужен целый рулон и лучше ещё один на запас.

Краски для масляной живописи сейчас только в порошках. Каждый живописец сам разводит нужную порцию льняным маслом с небольшим добавлением лака. Долго такие краски не хранятся и засыхают, поскольку тюбики ещё не изобрели. Нет и разнообразия палитры, а некоторые оттенки на основе натуральных минералов жутко дорогие. Свинцовые белила и «кость» (чёрная краска из пережжённой кости) всего двадцать копеек за фунт, а ультрамарин и киноварь уже по шесть рублей за фунт. За такие деньги в Петербурге можно комнату на месяц арендовать.

Безусловно, художникам не требовалось покупать расходный материал фунтами, но мы-то брали с учётом большой площади полотна и того, что работа растянется на пару лет.

— Я же в художественной школе в детстве учился, — напомнил Алексей часть своей биографии. — Потому знаю, что некоторые краски в это время не только дорогие, но их просто нет.

— Будешь изобретать? — уточнил я.

— Обязательно! Времени всем этим заняться не было. А тут и повод, и возможность прославиться.

— Далась тебе эта слава, — не понял я.

— Быть известным человеком в это время выгодно, — возразил Лёшка. — К тому же на изобретении красок можно хорошо заработать. Прикинь, они даже белила цинковые не используют, якобы долго сохнут. Там нужна другая формула. Ты же поможешь в этом вопросе? — уточнил Алексей.

— Если это принесёт выгоду, то помогу, — не стал я отказываться. — Но лучше бы сразу выходить на рынок с широким ассортиментом.

— Будет тебе ассортимент, — заверил Лёшка. — Кадмия красного ещё нет, — начал он загибать пальцы. — Краплака нет, линия всех марсов тоже не открыта, а это и зелёный, и жёлтый, и коричневый.

Тема красок меня в какой-то мере заинтересовала. Если художники даже тюбиками не пользуются, а покупают пигменты в свиных пузырях, то есть о чём подумать. К примеру о том, станут ли они приобретать краски в тюбиках? Кому-то это покажется дорого, кто-то привык по-старинке сам краски перетирать. В общем, нужно думать, а не шашкой махать.

Зато Тыранову Алексей много чего пообещал. Потом они, несмотря на мороз, отправились делать карандашные эскизы Балтийского моря. Я от этого сомнительного удовольствия открестился, согласившись заняться покупками и сборами в дорогу. Одна пара тяжеловозов будет запряжена в нашу карету, вторая потащит фургон.

Караван уже убыл обратно в имение, забрав все сани и одну крытую повозку. Загрузили обоз в основном металлом и кое-каким инструментом. Ничего приличного из последнего даже за большие деньги в столице не нашли. По этой причине обоз оказался полупустым. Сукно и шерсть в столице тоже брать дорого. Скорее всего мы догоним обоз, если тяжеловозы не подведут. В любом случае придётся к кому-то пристраиваться. Путешествовать таким малым составом, что остался у нас, может быть опасно.

С художником мы позже провели небольшой курс владения огнестрельным оружием. Он из мещан и далёк от «мужских забав» вроде дуэлей. Ни пистолет, ни ружьё в руках не держал. Ничего, быстро освоился. Очень надеюсь, что этот навык нам в пути не пригодится.

До Москвы дорога была относительно спокойной, в том смысле, что разбойников нет. Зато много обозов и караванов. Нам уже не уступали дорогу, поэтому быстро двигаться не получалось. Ещё и Тыранов стал просить заехать по пути в Сафонково к учителю и получить напутствие. Это «по пути» было относительным, и я был категорически против остановок. Неизвестно сколько дней мы проведем в Москве. А возвращаться домой по весенней распутице ещё то удовольствие. Да и по льду через Волгу идти лучше в феврале, а не в марте.

— Отправь письмо, — уговаривал Алексей Тыранова. — Пусть пишет ответ к нам в имение. Пригласи кого-нибудь из друзей. Мы всем будем рады.

Ну-ну, мало мне своих нахлебников.

Проблемы Тыранова отошли на второй план, когда мы прибыли в Москву. Холод стоял собачий. Еще и метель такая, что в двух шагах ничего не видно, а нам же дела нужно делать. Где там Комитет сахароваров, мы знать не знали, а интернет ещё не изобрели. Плохо, что и спросить не у кого. Вернее, спросить-то можно, но мало кто в курсе. Спустя пять дней бестолкового тырканья по разным инстанциям я готов был плюнуть на всё и отправляться дальше.

Алексею пришла в голову идея поинтересоваться у купцов, и их совет привёл нас в Московское общество сельского хозяйства. С его председателем и действительным статским советником господином Масловым встретиться не удалось — не того полёта мы птицы. Зато выяснили, что с Комитетом сахароваров как-то завязана Земледельческая школа, руководит которой профессор Московского университета Михаил Григорьевич Павлов.

Вот к этому учёному мужу мы и пробились со своей просьбой. Побегать между корпусами университета конечно пришлось, почти три часа убили, чтобы отыскать кафедру опытной физики и самого ординарного профессора.

Павлов мне чем-то напомнил артиста Калягина в молодости. Такой же круглолицый и «в теле».

Он оказался занятным дядькой и совершенно не понял, чего мы от него хотим. Начал рассказывать о своих планах по приобретению земельного надела для практических занятий учеников Земельной школы. Долго выспрашивал про почвы в моём поместье, вещал о том, как нельзя ориентироваться на опыт иностранцев, потому что у нас другой климат и другие условия.

Мы с Лёшкой всё это время покладисто угукали и еле вставили вопрос, как нам стать членами Комитета сахароваров. Снова порадовали профессора. Его энтузиазму не было предела и красноречие продолжилось.

— Блин, — ругался я, когда мы покинули этого безусловно выдающегося человека, но уж очень болтливого. — На фига нам это членство? Одни затраты.

— Вдруг пригодится, — отозвался Лёшка. — Согласен, времени потеряли прилично. Хотя теперь будем журнальчик получать.

— И платить членские взносы, — добавил я.

Оказалось, купцы нас серьёзно надули. Или они сами не поняли, что там за комитет образовался. Никому наше членство оказалось не нужно. В нём были заинтересованы только те, кто желал получить помощь, деньги или советы по производству сахара. Вообще-то мы один совет от профессора тоже получили. Он рекомендовал со всем своим хабаром перемещаться на юг, куда-нибудь под Киев, там сажать свёклу и строить сахарный завод. Бежим и спотыкаемся. Безусловно, он всё правильно сказал, но мы и в своём регионе свёклу вырастим.

Тыранов в наше отсутствие занимался рассылкой писем и в целом не скучал, делая какие-то эскизы. Позже, уже в дороге, они с Алексеем дотошно обсудили сюжет полотна и расстановку фигур.

— Ты же писал портреты. Это всё то же самое. Только все портреты на одной картине, — успокаивал Тыранова мой друг.

По вечерам на станциях Алексей даже позировал для будущей картины. Я тоже обзавёлся портретами, но в сложный творческий процесс не вмешивался, предпочитая слушать Лёшкины разглагольствования. Друг читал лекции, даже когда мы дружно простыли и еле находили в себе силы добраться до кроватей на почтовых станциях.

— Ты про золотое сечение в курсе? — уточнял он у тёзки. — А теперь ещё про динамику узнаешь.

Пояснял Алексей это понятие на примерах, рисуя какие-то квадратики и треугольники. То, что сейчас практически все пейзажи статичны, Тыранов согласился и с интересом слушал про то, как для передачи динамичности смещаются световые пятна и листья деревьев изображаются на упруго согнутых ветках, как важно использовать диагонали в изображении и так далее.

До того момента, как мы вышли на лёд Самарки, общая концепция будущего полотна была решена. Художник уже не пытался возражать, приняв за правило, что «клиент всегда прав». Хочет заказчик получить нечто странное — его право.

Первыми поприветствовали барина, вернувшегося из путешествия, жители Александровки. Они же и сообщили, что обоз вернулся пару дней назад. Мы его так и не догнали по причине задержки в Москве. Оба заводика — сахарный и спичечный — простаивали из-за отсутствия сырья. Это было ожидаемо и меня ничуть не расстроило. Не вышли мы ещё на такие объёмы, чтобы обеспечить полноценную работу.

— Вот здесь у пристани и поставим макет корабля, — распинался Лёшка перед Тырановым. — А на взгорке будет творческая дача.

Парень оглядывал заснеженный пейзаж и помалкивал. Думаю, он понимал, что подготовительной работы будет у всех много, и не только у него. Тут не только подбор натурщиков и эскизы, но и макет корабля в натуральную величину нужен. До конца идею Лёшки я так и не принял, но согласился, что портреты моей семьи кисти ученика Венецианова с годами будут стоить больше, чем акварели никому не известного Йохана.

Родное семейство и дворня встречали загулявших хозяев как вернувшихся с войны героев. Тут и слёзы радости, и вопросы о дороге, и ворох отчётов о том, что за время нашего отсутствия случилось в усадьбе. Лиза, как и положено жене этого времени, проявила уважение и терпение к мужу-путешественнику. Максимка мало что понял, ему и без папы было хорошо.

Собственно, ничего в усадьбе не изменилось. Дмитрий Николаевич по деревням не ездил. Ему забот дома хватало, а крестьяне этой зимой не должны голодать. Случись какая проблема, староста приехал бы. Ну раз нет, значит, всё хорошо.

— Такой и должна быть неспешная жизнь помещика, — поведал я Лёшке, вечером сидя у камина в кабинете и попивая вино.

— Я верю в наших мужиков, они тебе устроят какой-нибудь геморрой, — усмехался друг. — Давай лучше ещё раз прикинем, что и где сажаем в этом году.

— Рожь и пшеницу на продажу не стоит. Все поля под свёклу.

— Согласен. Оставляем овёс, немного льна, и хватит. Излишки зерна и у крестьян можно приобрести. Они у них точно будут. Ещё нам Алексашка на спичечном заводе нужен. Головастый парень. Предлагаю помочь ему выкупиться у помещика.

— Как-то сомнительно… — начал я.

— Мы его сразу заставим договор подписать. Пусть выкупается и приступает к работе уже по договору и с окладом. Жена у него родила дочку, если в этом году не принесёт сына, то там проблем с выкупом не будет.

— Как знать, как знать, — пробормотал в ответ.

Указ Николая I, запрещавший разлучать крестьянские семьи при продаже, вышел всего год назад. И спорных пунктов там было много. К примеру, членами семьи считались родные братья и сёстры, при условии, что родители умерли.

За Алексашку я готов заплатить триста… даже пятьсот рублей, но если помещик попадётся упёртый, то выкупать придётся весь «колхоз».

Дмитрий Николаевич как раз принёс отчёт о тратах. Дорого мне обходится содержание имения. Двести семьдесят рублей только на покупку вина! Проверил в предыдущих графах цену, в принципе похоже. Если управляющий и наварился, то немного. А без солидного запаса вина в подвале не обойтись. Соседи в гости ездят, не спрашивая каковы мои доходы.

На самом деле проблема с финансами сейчас у всех. За исключением, может, только Куроедова. Три года земли не давали дохода. Часть помещиков заложила крепостных и получила ссуды в банке. Кто-то выкупит крестьян, а кто-то окончательно разорится. Не привыкла знать думать о будущем, экономить и увеличивать капитал. Мне как раз одна история на эту тему припомнилась.

Лёшка рассказывал о том, как будет раскручивать нашу будущую картину «Флибустьеры». Оказывается, сейчас в Европе модно оплачивать и нанимать клакёров[3]. Эти люди могут устроить сенсацию на спектакле или освистать его. Мы же возьмём подставных критиков, раздуем общественное мнение в газетах и громко заявим в первую очередь о себе, попутно и о новом направлении в живописи.

Поскольку Алексей изучал историю начала XIX века очень вдумчиво, то знал много историй, которые ещё не случились или не были известны в нашей глубинке. Меня же в рассказе о клакёрах заинтересовало, как при помощи этих продажных людишек графиня Самойлова устроила провал оперы Беллини «Норма» и обеспечила успех оперы Пачини «Корсар». Эта дамочка сейчас покровительница творческих людей и еще та затейница.

Кстати, на картине «Последний день Помпеи» Брюллов запечатлел Самойлову аж четыре раза. Были ли они любовниками или это платоническая связь, Лёшка не знал точно, склоняясь к версии, что графиня развлекалась с художником, не забывая о других мужчинах и даже женщинах.

Графиня Скавронская, бабушка Самойловой, оставила ей огромное наследство. Насколько оно было большим, можно только догадываться по тому, что своей воспитаннице Юлия Самойлова давала приданное в миллион рублей. И вот это всё богатство и титул дамочка умудрилась спустить в трубу.

Вернее, это ещё только случится, когда она через несколько лет выйдет замуж за какого-то красавчика-певца итальянского происхождения и потеряет Российское подданство. Тенор умрёт через год от чахотки, а Самойлова уже не будет графиней. Это её сильно начнёт напрягать, и она, дабы вернуть себе титул, устроит фиктивный брак с подходящей кандидатурой. Фамилии того разорившегося француза Лёшка не помнил, зато знал, что графу ежегодно платились баснословные суммы. В результате чего Самойлова к концу жизни оказалась разорена.

Удивляюсь я этим аристократам. Самойлова протрынькала миллионы ни на что. Каких-то актёров спонсировала, швырялась деньгами направо и налево. И это общая тенденция у дворян, не умеющих зарабатывать, зато спускающих на ветер целые состояния.

Именно по этой причине идею с нашей творческой дачей на берегу Самарки я воспринял с сомнением. Как-то меня эти новые направления в живописи не сильно волновали. С другой стороны, мы с Алексеем компаньоны и даже соответствующий документ имеем. Он вправе распоряжаться своей долей как ему вздумается. Чтобы уж совсем не ушёл в минус, я прослежу.

Сама дача на берегу реки у меня отторжения не вызвала. Пусть будет место, куда можно Лизу и Максимку привозить или неугомонного Куроедова принимать в гостях. Кому-кому, а поручику наша идея должна понравиться своей необычностью. А дача таковой и должна быть.

Ни опытных, ни именитых столяров в округе не было. Только плотники из числа мужиков. Артельщики показали себя ребятами покладистыми, исполняющими любые барские прихоти. Они сами сильно удивились, когда нам карету собрали. Мол, и нет ничего сложного, а ежели еще барин над душой стоит и подзатыльниками направляет, так вообще всё удачно получается.

Исходя из возможностей и средств, мы задумали сделать дачу немного в японском стиле. Обычный сруб обошьём досками снаружи и внутри. Окна будут огромные от пола до потолка, с двойными рамами, но сами стёкла некрупные. На зиму закроем их ставнями, а в тёплое время года такие окна дадут много света.

Внутри помещений студии будут стоять ширмочки с шёлком. Художнику ведь не только свет нужен, но и удобство для натурщиков. Жилую и спальную зону разместим на втором этаже. Художников на этой даче больше трёх не получится поселить. Строить дворец я категорически отказался, согласившись всего на три студии на первом этаже.

Ожидаемо, что артель плотников возражать не стала, пообещав, что выполнит всё в лучшем виде, не забыв спросить помощников из числа мужиков в Александровке.

Алексашку почти сразу я отправил обратно выкупаться. У нас тут изготовление спичек пошло потоком и нужен руководитель. Самому присматривать времени нет, я же все компоненты готовлю. Ваньку начал потихоньку привлекать к этому делу, но он ещё мальчишка, за ним тоже глаз да глаз нужен.

В черновом варианте, без отделки и покраски, дачу закончили к первому июля. Тыранов к этому времени много чего успел подготовить. Даже подбить Куроедова попозировать в качестве одного из корсаров. Ксенофонт Данилович приезжал в гости, заодно узнал такую новость, что мы большую картину заказали. Загорелся идей и уже через две недели откуда-то приволок к Александровке старую баржу. Она и будет имитировать пиратский корабль.

Тыранов немного поворчал на тему того, что море он видел только Балтийское. С натуры его не писал, зимние карандашные наброски не в счёт.

— Маринистов ещё нет. Где живёт и чем занимается Айвазовский, я не в курсе, да нам он и не нужен, поищи у себя на ноутбуке какие-нибудь картинки с морскими видами. Я Тыранову попробую их скопировать, — предложил Лёшка.

— Боюсь, что мой ноут уже не включится. В прошлый раз так и не зарядился от солнечной батареи. Что-то с кабелем, но я поищу фото морей в книгах.

Художественной литературы у меня не было, зато имелся огромный кулинарный том с цветными фотографиями. Я точно помнил, что в разделе с рыбными блюдами была картинка с морским видом. Её я вскоре и отыскал.

То, что на переднем плане край стола с омаром, художника не должно смущать. Пусть на небо и море смотрит. Листок я аккуратно вырезал. Затем еще приклеил на бумагу, чтобы не было видно текст с обратной стороны и в таком виде понёс показывать «ксилографию» Тыранову. Лишних вопросов он задавать не стал и за день неплохой морской этюд изобразил.

Постепенно Лёшкина авантюра увлекла меня с головой. Семья, жена и сын, это, конечно, хорошо. Но Максимка еще слишком маленький для каких-то интеллектуальных занятий, а с Лизой у нас не так много общих интересов. Её увлечение растительной аптекой я поддерживал, хотя сам предпочитал больше времени проводить в мужской компании в Александровке. У нас там целый клуб по интересам образовался.

Всех подростков, что крутились рядом, я не гнал, а, напротив, приглашал на вечерние посиделки у костра. Мы там всякие истории рассказывали. И пусть Стивенсон ещё не написал свой «Остров сокровищ», это не мешало нам его пересказать, а потом и другие истории соответствующей тематики для вдохновения художника романтикой морей.

Лёшка даже свою гитару приволок. Играл он на ней не виртуозно, но аккомпанировать себе, как «в флибустьерском дальнем синем море бригантина поднимает паруса», вполне мог.

— На Груше[4] два раза был, — делился он прошлыми воспоминаниями. — Люблю бардовские песни, пусть сам я не самый лучший певец.

Вскоре у нас всё молодое население Александровки распевало:

— Изгиб гитары желтой ты обнимешь нежно…

Ну а как иначе? Мы же попаданцы. Нам положено песни ещё неродившихся авторов петь. Да и будут ли эти песни? Ход истории мы уже подправили. Не глобально, но что-то уже поменялось.

Самим лезть в политику, поучать царей, как-то влиять на события в мире совершенно не хотелось. Меня дед отправлял с напутствием, чтобы я женился, завел детей и жил счастливо. И впервые за пять лет жизни в этом времени я таковым себя и почувствовал.

КОНЕЦ