Живи и ошибайся

Глава 18

Дмитрий Николаевич всё же уникальный управленец. Мозги у него явно не под это время заточены. Ум острый, сообразительность превосходная. И в ценных указаниях со стороны не нуждался. Основной туалет для дворни он закрыл. Устроил два новых чуть в стороне. Мужской возле флигелей представлял собой длинную яму с бревном, лежащую вдоль, на которую можно было присесть. Чтобы совсем не испытывать конфуза, рядом был поставлен щит.

Для дам имелась подобная туалетная яма ближе к дому и с ширмой. Вообще-то туалет — это так стыдно, так стыдно! Для дам, конечно. Помню, как в гостях у Похвистневых меня гувернантка просветила на эту деликатную тему. Лизонька ушла по нужде, а я не знал. Остановился возле картин в коридоре и стал разглядывать. А девица, оказывается, стеснялась выходить за дверь, чтобы я не понял, где она всё это время пребывала.

Идею с ямами я одобрил и рекомендовал использовать негашеную известь для дезинфекции старого места. И вообще, этот «скворечник» давно следовало заменить на что-то более приличное. На фоне эпидемии холеры ни о чём другом, кроме как о туалетах, я думать не мог. Даже эскиз будущего строения набросал.

Гости продолжали скучать. Их уже не развлекала музыка, а разговоры об одном том же по кругу утомили. Гоняли моего секретаря за книжками и сетовали на малый ассортимет романов.

Мужчины маялись от похмелья. На осуждающие взгляды жён не реагировали. Какое-то время тема средств борьбы с похмельем обсуждалась за столом, но вскоре затихла. Выпив рассола, господа перешли к обсуждению мужских нарядов. Благодаря некому Браммелу, в моду вошла забота о личной гигиене. Чистота рубашек и перчаток должна была быть идеальной. По мнению английских дэнди, элегантный мужчина должен менять в течение недели двадцать рубашек, двадцать четыре носовых платка, десять видов брюк, тридцать шейных платков, дюжину жилетов и носков. Однако при этом для настоящего денди считалось дурным тоном быть одетым в костюм, новизна которого бросалась в глаза. Модники неделю дома разнашивали новые ботинки, пока те не переставали скрипеть. Фрак также должен иметь слегка потёртоый вид.

— Нужно аккуратно водить по ткани лезвием ножа или серебряной монетой, но при этом постараться не оставить зацепок, — делился секретами моды тот хлыщ, что оценил Лёшкино выступление с саблями.

Мне жутко хотелось спать, но оставлять без внимания эту публику я не рисковал. К тому же Лиза продолжала волноваться по поводу отсутствия вестей из дома.

Снова приходил отец Нестор. Его я попросил проследить за крестьянами. Так-то уже всё посадили и немного посеяли. Были те, кто сохранил крохи ржи и посеял её в этом году. Как говорится, Бог им судья. Поля в этом году выглядели ещё хуже. Снега, считай, не было, а тот, что выпал, посдувало февральской позёмкой. По-хорошему, нужно озаботиться лесополосами, но опять же не в этот год.

У Алексея были планы по выращиванию новых трав на угодьях для выпаса коней. Он даже с собой семена брал на посев. Большая часть земель Титова напоминала степь. Лес имелся на севере вдоль Самарки и на юге, у границы с Куроедовым. Распаханных под поля земель хватало ровно настолько, чтобы крестьяне были в силах их засеять и собрать урожай. На остальных угодьях было разнотравье, которое косили и запасали на зиму для животных. В принципе, идеальное место для разведения лошадей. Есть где пасти и с сеном проблем не должно возникнуть. За исключением тех лет, когда засуха, но и тут есть варианты.

Лёшка, когда свои припасы семян просматривал, причитал на тему того, что какой-то житняк только и можно сейчас посеять, а для люцерны и клевера нужны низменности и не та почва, что у нас. Здесь требуется вдумчивый выбор места и знание земель в округе.

— Годен до октября 2023 года, — прочитал Алексей надпись на упаковке.

Провёл понятные только ему вычисления и решил, что семена клевера ещё пролежат, но в этом сезоне их нужно хоть в парковой зоне немного посеять. Я тогда, копаясь в своём «приданом», с удивлением обнаружил два бумажных пакета с семенами арбуза и дыни. Погодные условия в этом году были идеальные, и я решил устроить бахчу. Всё равно ни пшеницу, ни рожь не будем сажать.

Пшеницу в этом регионе всегда мало выращивали, неподходящие для неё условия. А рожь обычно давала неплохой урожай. И снова я задался вопросом, почему крестьяне не варят пиво. Помню, что на свадьбе нас обсыпали хмелем, а пива, где его используют, нет. С другой стороны, не стоит забывать, что руководит всеми делами на землях помещик. Как он скажет, так и будет. Сейчас господа считают пиво плебейским напитком. Куроедов предпочёл поправлять здоровье вином. Его примеру последовали остальные мужчины. И снова дамы заскучали. Чем развлечь десяток женщин, я не знал, но задействовал все ресурсы мозга.

Сходил в кабинет, потом поковырялся в наших запасах, принёс листы бумаги, карандаши и перья с чернилами. Под недоуменными взглядами дам начал создавать примитивную настольную игру-бродилку. Вернее, две, чтобы было удобно играть и не мешать друг другу. Там все просто и доступно. Рисуешь, к примеру, сотню кружочков, нумеруешь их, связываешь цепочкой. Далее стрелочками ходы назад-вперёд и прочие «напасти». Пока рисовал, объяснял правила. Умница-жена в это время озаботилась кубиком и фишками.

Развлечение пришлось дамам по вкусу. Наташенька самолично начала что-то вырисовывать, когда я сказал, что можно снабдить игру картинками. В целом, озадачил народ и покинул общество. Петю и Дуську я проверял каждый час, чуствовал себя выжатым лимоном и рассчитывал немного поспать.

Это мне удалось и гости проблем не доставили. Мужчины засели в курительной комнате, неспешно опустошая мои запасы вина. Дамы играли. Причём, когда взглянул на ту игру, сам не узнал собственное изделие.

— Здесь у нас поездка на бал, — хвасталась Лиза. — А тут барыня порвала платье и вынуждена возвратиться.

— Очень достойно, — оценил я и идею, и рисунки. — Можно ещё объёмные картинки сделать. Приклеить горы, нарисовать озера, реки, тропические пальмы из бумаги, — накидал новых идей.

От меня тут же потребовали еще бумагу и послали прислугу варить клейстер. У Лизы нашлась акварель, и к созданию следующей настольной игры был подключён Йохан. Не иначе шедевр решили создать. Я выдал вариант, напомнив женщинам сказку «Золушка». Все её знали и были в курсе сюжета. Собственно, иллюстрацию к сказке и путешествие Золушки решено было отобразить на огромном полотне из склеенных листов бумаги.

Вот и ладненько. Хорошо, что все при деле и не беспокоятся о состоянии Петра. Дмитрий Николаевич осматривал всю дворню несколько раз в день, заверял, что больных нет. Безусловно, это не показатель. Инкубационный период и до пяти дней длится. Обычно меньше. Сутки-двое — стандартный срок для холеры.

И только-только я начал успокаиваться, как поздним вечером приехал Алексей. Вид имел такой, что я было запаниковал.

— Нет у меня холеры, устал просто как собака, — ответил Лёшка и оглянулся по сторонам.

— И кто умер? — понял я, что у нас проблемы.

— Похвистневы, — тихо сообщил Алексей. — Африкан Богданович ещё ночью, а Мария Фёдоровная сегодня. Моя вина.

— Не хватило лекарств? — охнул я.

— Даже остались. За капельницей нужно было послать, но решил, что сам справлюсь. Пока возился с Африканом Богдановичем, вымотался так, что еле ноги волочил. Видел, как Похвистнева вернулась, но не мог на её истерики отвлекаться. Думал, вытяну помещика. Он же полный… был. Посчитал, что его веса хватит для поддержания тела от обезвоживания. Скорее всего, у него какие-то еще болячки имелись. Похвистнев умер перед рассветом, а я свалился. Не спал же двое суток.

В общем, получилось, что, когда Лёшка отключился, слуги Похвистневых не проявили бдительности. Никто хозяйке не помог, а через пять часов, когда Алексей проснулся, было уже поздно. К тому же дамочка проявила строптивость. Казалось бы, в таком состоянии уже не до стеснения и кокетства. Но нет, Мария Фёдоровна придерживалась своего мнения или не верила в смертельную угрозу. Алексей ей говорить о кончине мужа не стал и слугам велел молчать.

— Сгорела очень быстро. Сам не понял — почему, — стал оправдываться Алексей. — К вам никого посылать не стал, решил сам приехать с этой скорбной вестью.

— М-да уж… Иди ложись отдыхать, с Лизой я сам поговорю. А с утра вместе поедем к Похвистневым. Нужно похороны организовать.

— Да, тётки и няньки в панике куда-то разбежались. Не дворня, а стадо трусливых баранов. И вообще всё плохо, — устало прикрыл глаза Лёшка.

Насколько всё плохо, узнал на следующий день. По сухим дорогам и верхом мы добрались до поместья Похвистневых часа за три. Взяли с собой капельницу на всякий случай и ещё лекарств. Тетрациклин приберегли, но выудили из запасов фуразолидон, применявшийся для лечения дизентерии и брюшного тифа. В инструкции вскользь упоминалось, что и от холеры препарат подходит.

Со слов Алексея я не до конца представлял, какая паника творилась в доме Похвистневых. Мы не нашли никого, кто мог принять лошадей! И кто следил за лошадьми в конюшне, не поняли, хотя ясли были наполнены овсом и вода имелась.

— Эти идиоты разбежались по округе, чтобы болезнь разнести? — с возмущением заметил я.

— Хрен их знает, прячутся где-то, — отмахнулся Лёшка. — Пока барин был жив, я заставил всё перемыть и продезинфицировать. Слуг, которые с Петей приехали, похоронили, могилы известью присыпали. Не знаю точно, сколько эта зараза живёт в почве, но лишними меры профилактики не будут.

По моим прикидкам, Похвистнев скорее всего уже был болен, когда приехал. Лешка, видя, как я снова запутался во всей этой амуниции, поспешил помочь. Дальше мы поискали хоть кого-то из дворни. Не нашли.

— Может, в доме есть кто? — высказал я надежду.

Проверив первый этаж, обнаружили одну подслеповатую бабку и пацана лет шести.

— Негусто, — заметил я и попытался у бабки узнать про остальных слуг.

Старуха оказалась ещё и глухой, а мальчишка ничего не знал, хотя и кивнул в сторону кухни. Там, к нашей радости, сидели две девки, но вид имели испуганный и про остальных слуг ничего не знали.

— Батюшка заупокойную читает, — выудили из них хоть что-то полезное.

Тот поп, который всего несколько дней назад венчал нас с Лизой, читал молитву у тела помещика.

— Надобно обмыть и переодеть, — предложил он. — За гробом я послал.

— Обмыть? — не понял я.

— Не по традициям, но обойдёмся без этого, — категорически возразил Алексей. — Люди могут заразиться, не нужно дальше распространять болезнь.

— Без одежды срамно, — басом возразил поп.

— Одежду найдем и обрядим как положено, — согласился Лёшка.

Тут до меня дошло, что эту процедуру придётся делать нам двоим. Похвистнев во время болезни успел потерять килограммов двадцать, но всё равно веса в нём было много. По идее я мог отказаться. Чай барин! Но как-то это не по-людски, к тому же Похвистневы мне родственники теперь.

— Африкан Богданович похудел его будет удобно в одежды облачать, — подбодрил меня Алексей. — Сюртук как-то распарывают по спине и спереди надевают не переворачивая.

Следующую пару часов я запомню на всю жизнь. Лёгкую тошноту от близкого общения с мертвецом я сдерживал как мог, уговаривая себя, что это такая большая «кукла». Опыт облачения мертвецов в одежду, «приличествующую случаю», оказался незабываемым. Батюшка не помогал, но советы подавал, ещё и просвещал по ходу дела. Мы обогатились информацией сомнительной полезности, что красное в одежде покойного неприемлемо, ибо несёт смерть тому, кто близок к покойному. И одежда должна быть новой, особенно обувь.

Где искать что-то новое, мы не представляли, потому обряжали Похвистнева в то, что нашли в чистом виде.

— Исподнее должно быть в обязательном порядке, — следил поп за нашими действиями.

Казалось бы, какая разница мертвецу, но церковнослужитель настаивал. Очень оказалась неприятная процедура — видеть обнажённый труп. Я бы и живом виде на Африкана Богдановича смотреть не стал, а тут такое…

Понятно было, как шло обезвоживание тела. У Похвистнева живот словно провалился в одну глубокую складку, идущую от пупка вниз. И даже окоченевшем виде он имел дряблую кожу, по этой причине кальсоны и брюки мы надели без проблем. Зато с рубашками и сюртуком пришлось повозиться. Разрезы на спине не помогали засовывать руки в узкие проймы. Батюшка с недовольным видом наблюдал, как мы ворочали покойного прямо на полу. Спасибо, помог переложить тело вначале на покрывало, а после уже — в доставленный гроб. О том, кто потащит гроб на кладбище, я старался не думать.

Следующей нам предстояло обрядить Марию Фёдоровну. Настаивать на нижнем белье поп не стал, согласившись на ту рубаху, что была на покойной. Здесь проблем возникло еще больше. Платья у дам очень уж узкие и предполагают корсет. Пусть женщина немного сбросила вес, но запихнуть её ни в один нарядов не получилось. Мы разрезали три платья, когда я плюнул и отправился проверять сундуки в других комнатах. Отыскал чью-то одежду на несколько размеров больше, чем нужно (явно небогатой дамы), и с молчаливого согласия батюшки стал рядить в него помещицу. Главное, что одежда закрыта, без декольте, а то, что простая, так не всё ли равно мертвой женщине?

После поп продолжил чтение молитв, а мы с Лёшкой стали отмывать помещения. Постельные принадлежности унесли за дом и подожгли. После погоняли двух девок на предмет кипячения воды и ужина. Они же до полуночи отмывали второй этаж. И делали это уже не в первый раз. Ничего, лишним не будет. Меня больше волновало, где найти людей для похорон. Мужики, доставившие гробы к главному входу в дом, быстро смылись, и я не успел их отловить. Имеющимися силами мы даже гроб с Похвистневым не поднимем.

— Пойдём по деревням собирать, — озадачился Алексей той же проблемой.

Повезло, что утром кое-кто из дворовых слуг появился: оголодали и пришли к запасам съедобного на кухню. Даже управляющий пришёл. Его я в первую очередь построил, расписав, какие меры были предприняты и что бояться не нужно. Главное, мыть руки перед едой и не пить непроверенные напитки. Ну и попугали, конечно, за несоблюдение своих обязанностей.

Управляющий организовал не только рытьё могил, но и нашёл тех, кто гробы перенёс вначале вниз, во двор, а после — на повозку. Проводы господ на место упокоения были спешными и очень скромными. Батюшка мычал, что не по правилам и не по статусу помещика так хоронить. Я рычал в ответ, Лёшка молчал — умаялся он за эти дни. А ведь ему придётся остаться здесь, пока не убедится, что никто больше не заразился.

Уезжал домой я один, без сопровождения, надеясь, что за время моего отсутствия ничего не случилось. Петю и Дуську должны кормить и поить с соблюдением норм гигиены. К тому же у меня в поместье никто не паниковал.

Встретила меня рыдающая Лиза. Я же в категоричной форме отказал ей в поездке, запугав тем, что в их доме много заразы. Как оказалось, и у нас не лучше. Сволочь Куроедов умудрился заболеть! Разместили его в спальне Александры Азарьевны. Вдовушка отказалась ночевать в покоях рядом с больными.

— К Ксенофонту Даниловичу никто не заходит, — рассказала Лиза. — Ему в курительной комнате стало плохо и господа сопроводили в спальню.

— Давно он начал хм… болеть?

— В два часа пополудни стошнило, потом уже потребовал посуду, — потупилась Лиза, не уточняя, какого рода посуда понадобилась Куроедову.

Взглянув на часы, я прикинул, что Куроедов четыре часа как страдает, а помощи ни от кого нет. Слуги же видели, что к Петру только я поначалу заходил и проявили здоровую предусмотрительность. Мол, пусть барин хоть помрёт, главное, самим не заразиться.

— В курительной всё протерли, я велел господам находиться по комнатам, — подошёл с отчётом Дмитрий Николаевич.

— И дам бы тоже по комнатам разогнать, — предложил я.

— Так уже. Они и сами попрятались, когда узнали.

К Куроедову я заходил с раздражением, уже зная, какое зрелище меня ждёт. На краю сознания мелькнула мысль не давать ему никаких лекарств. Помрёт, так и нам лучше. С другой стороны непонятно, кто станет претендовать на его земли, кто там в наследниках? Вдруг ещё худший персонаж?

Потом уже, когда увидел Куроедова, все сомнения отпали сами собой. Жалко стало этого недотёпу. Выпитый алкоголь явно не способствовал улучшению здоровья. Помещика рвало кровью. Он лежал на полу, обнимая руками таз. Из одежды на нём была только рубаха. Штаны и кальсоны модник снял для быстрого доступа к горшку. Но судя по тому, что я видел, последние часы он не особо утруждал себя.

— Твою ж… ть… ть! — матерился я. — Так засрать весь пол!

Это же холера! Холерные вибрионы в испражнениях сохраняются примерно четыре месяца. А здесь все полы пропитаны этой заразой! Устраивать лазарет в собственном доме — не самая лучшая идея. Не зря же строили холерные бараки, а после их сжигали. Упустил я из виду очевидное, а после уже было поздно что-то менять. Когда всё закончится, на полгода закрою это крыло дома. Пока же спешно переоделся в своей комнате, сняв все цивильные вещи и надев банный халат. Всё равно меня никто не увидит, да и не до приличий в этой ситуации.

Куроедову было очень хреново — глаза шальные, пальцы рук скрючило в судороге, мышцы ног каменные, тоже судороги. И пульс частый. Поднимать на кровать я его не стал. Выбрал чистое место на полу и, кинув одеяло, разместил болезного на нём.

— Что же вы так, Ксенофонт Данилович, не уберегли себя? — попенял я помещику, чтобы отвлечься. — Здоровье, оно такое… Это денег может быть много, а зачем они больному человеку?

Так, с причитаниями и нравоучениями, занялся Куроедовым. Напоить его лекарством удалось с большим трудом. Он вообще всю воду извергал из себя обратно. Сделал ему из простыни памперс, расположил удобнее. Где-то через полчаса половина таблетки всё же попала внутрь в виде раствора и совместными усилиями удалось удержать её внутри. Куроедов задышал чаще, но сдерживал рвоту.

Я же занялся уборкой. Через приоткрытую дверь озвучил, что мне нужно. Толку от мытья полов особого нет. В смысле, холера здесь останется, но сам хоть буду ходить по чистому. Тут же задумался, сколько я вынесу заразы на подошве, когда пойду выливать ведро, и потребовал положить на пороге мыльную и мокрую тряпку.

На обратном пути зашёл проверить Петю с Дуськой. Те выглядели слабыми, но точно не умирали. Им даже куриный бульон приносили в качестве еды. И моя помощь в качестве санитара не требовалась.

— Пить давать столько, сколько хотят, — дал я распоряжение и ушёл дальше вытаскивать Куроедова из смертельных объятий холеры.

Эта ночка нам обоим далась нелегко. За последние дни я вымотался, устав физически и морально, боялся, что вырублюсь, а Куроедов умрёт. Его продолжало тошнить кровью. Лекарство вливал малыми дозами, но оно не особо помогало. Желудок у помещика был изрядно потрёпан алкоголем. Про это я ему и талдычил всю ночь, чтобы не уснуть и как-то держаться. Поведал Куроедову о других болячках. Вообще обо всём, что вспоминал. Не знаю, слышал он меня и воспринимал ли слова, но я продолжал свою импровизированную лекцию до рассвета.

Когда стало светлеть, погасил свечу, поменял «памперс» и, укрыв мужчину одеялом, проветрил комнату. Потом вообще переложил его на кровать. Кризис миновал. Отчего-то я был уверен, что теперь сосед выкарабкается.

Дмитрию Николаевичу я велел пройтись по всем комнатам, стучать в двери и деликатно спрашивать о здоровье. Ко мне велел никому не подходить и одежду мою не трогать. Помылся в бане, подремал немного на улице, устроившись в плетёном кресле, послушал отчёт управляющего — пока больных нет. Но не стоило забывать об инкубационном периоде.

Ещё сутки я находился в напряжении. Ел и спал урывками, ухаживал за Куроедовым. На второй день меня стало отпускать. Больных больше не было, трое моих подопечных выздоравливали, и я очень надеюсь, что распространение инфекции мы локализовали.