Живи и ошибайся

Глава 24

Через месяц я проклинал всё на свете и себя за то, что решился на такую длинную поездку. Теперь мне уже не казалось, что купцы берут слишком дорого. Уж больно долго и хлопотно ездить по России. Даже по Волге летом быстрее не получится по той причине, что бурлаки проходят в день не более четырнадцати верст, а на гребных плоскодонках много не увезёшь.

Вот когда начинаешь ценить такое изобретение, как железные дороги и машины. Путь, который в наше время на автомобиле занял бы от силы трое суток с долгими остановками и отдыхом, здесь растянулся на долгие недели.

Уставали от длинного перехода кони, а не люди. Нам с Алексеем так вообще хорошо в карете. Тепло, не дует. Тяжеловозы, обладающие богатырской мощью, способны двигаться гораздо дольше обычных лошадей. На обратную дорогу мы оставим именно их. Главное, обеспечить сытной кормёжкой, и дальше они прут как танки. Если не разгоняться и не нагружать сверх меры, то вёрст семьдесят в день осилят.

Пока же проходили не более сорока в день и еще до наступления темноты останавливались на почтовых станциях. Свечей у нас хватало, как и справочников, так что мы находили себе занятия и долго беседовали, прикидывая перспективные направления. Нужно ставить завод по переработке горючих сланцев. Это не только парафин для свечей, но и керосин. И снова патенты на ту же керосиновую лампу и само топливо.

Подумали мы и о получении газа из горючих сланцев. Его для освещения и в отоплении можно использовать. Но сейчас не потянем. Даже из чугуна трубы будут проблемой. Много чего хотелось устроить, и не все упиралось в материальную базу. Изготовить наши задумки ещё некому даже в крупных городах, не говоря уже о нашей глубинке.

В Нижнем Новгороде провели три дня. Там же отметили Рождество и вместе с нашими возницами и караванщиками посетили церковь. Неожиданно пристроили пять пудов сахара и три ящика спичек. Могли бы и больше, но тогда терялся весь смысл поездки в Петербург. Нижегородским купцам мы свои адреса оставили. Пусть прикидывают и думают, откуда им выгоднее и проще возить сахар. Николай I поднял пошлины на импорт, в том числе на привозное сырьё для сахара. Ещё от купцов мы узнали, что, оказывается, уже основан Комитет сахароваров и нам лучше бы стать его членами.

На обратном пути придётся заехать в Москву и решить вопрос с этим членством. Чиновники ведь могут и не разрешить производить сахар. Напирать будем на то, что заводик у нас крохотный, землицы мало, торговать намерены в своём регионе и вообще мы бедные, несчастные помещики.

Следующим интересным событием в Нижнем оказалось знакомство с одним французом. Тот тоже остановился в гостинице и сильно негодовал по поводу того, с чем столкнулся в России, и прежде всего с таможенным произволом.

— У меня потребовали рекомендательные письма, отобрали все книги и несессер, — возмущался француз.

Бесцеремонность «грязных таможенников» ни меня, ни Алексея ничуть не удивила. Это он еще не знает про личный досмотр и металлоискатель. Подумаешь, в чемодане покопались и часть вещей забрали на сувениры. Хотя книги скорее всего по другой причине изъяли. В России очень жёсткая цензура всего печатного, что идёт из Франции. Пусть вообще радуется отсутствию других препонов, кроме частых проверок подорожных документов.

Несмотря на загруженность дорог ближе к столице, продвигались мы гораздо быстрее, и причиной тому были наши кони. Любой встречный обоз, завидев таких высоких и мощных лошадей, предпочитал освободить путь. Алексей говорил, что тяжеловозов в России мало и они используются в армии. Скорее всего нас принимали за армейских снабженцев и опасались вступать в перепалку на тему того, кто кому должен уступить дорогу.

Единственный раз, где нас остановили для серьёзной проверки груза и подорожных документов, это уже на въезде в столицу. Будка со шлагбаумом преградила путь, а служивые с ружьями и суровыми минами выглядели угрожающе. Скорее всего такие меры предосторожности были связаны с тем, что въезжали в столицу мы по Царскосельскому проспекту, здесь сам император туда-сюда ездит. Спасибо, что это была не таможня. Купеческих обозов в Петербург прибывало много и каждый дотошно осматривать возможности не было. К тому же наши кони в очередной раз произвели впечатление. Постовые решили, что мы люди непростые и задерживать нас не стоит.

Зимний Петербург, да еще первой трети девятнадцатого века, произвел двойственное впечатление. С одной стороны, убогость, но на фоне того, что мы видели по пути в столицу — просто шикарно! Дома высокие, проспекты ровные. Обоз пришлось разделить. Мы с двумя повозками и каретой остановились в «Большой гостинице Париж», сани с возчиками остались на постоялом дворе.

Вселились мы в ту гостиницу, можно сказать, нахрапом. Если бы не совет Куроедова написать заранее письмо, то фиг бы нас пустили и предоставили место. Это же центр города, где-то здесь будет стоять Исаакиевский собор. Пока ничего нет и кругом завалено всё снегом. На дорогах его чистили, но не вывозили. Впрочем, я так устал за время поездки ночевать на почтовых станциях и мыться кое-как, что первые сутки просто млел в тепле и комфорте гостиницы, читал газеты и наслаждался едой.

Но дела нужно делать, а не радоваться прибытию в столицу. Какие-то знакомства у сыновей Дмитрия Николаевича имелись. Благодаря им мы прошлись по купцам, показали товар, огласили цены. Неделю потратили на знакомства. Потом договорились с купцом первой гильдии господином Гавриловым об аренде места в его бакалейном магазине. Купец в популярности товара не сомневался, хотя его смущала отпускная цена.

С трудом сошлись на том, что десять дней он даёт нам на то, чтобы раскрутить товар. Если не получится, то мы ему продаем за половину той стоимости, которую ставили изначально.

— Жмот и куркуль! — возмущался Лёшка купцом на выходе из магазина.

— Давай плакаты крепить, деньги не для того уплачены, — подбодрил я его.

— Афишные тумбы еще не изобрели, может, подать такую идею градоначальнику? — осмотрелся друг по сторонам.

— Оно нам надо? — спросил я, продолжая намазывать лист клейстером для крепления его к столбу.

Специальный штамп-разрешение у наших плакатов имелся, но поручать такое дело кому-то мы не стали. Всё равно пришлось бы объяснять, где хотим видеть рекламу. Так что проще всё проделать самим. В «Санкт-Петербургских ведомостях» статьи и объявления уже заказали. Теперь только адрес назвать, где все перечисленные диковинки можно купить и дать отмашку на размещение рекламы.

Плакат немец рисовал под нашим чутким руководством, и получился он не только информативным, но и интересным. Я категорически отмёл в тексте все эти вензеля и красивости. За ними теряется сама суть описания. Буквы были строгими и немного необычными для этого времени. Да и сам рисунок выглядел нестандартным: крупный план, совочка с кусковым сахаром, лоточки с цветной карамелью, рахат-лукум, нуга.

Мы и на краски не поскупились, чтобы ксилография получилась яркой и красочной. Такой же плакат Гаврилов согласился прикрепить внутри бакалейного магазина. Ещё у нас осталось пять листков, и мы собирались по ходу дела решить, где и как лучше их разместить, чтобы никто не придрался и не сорвал афишу. Её и просто так могли снять, поскольку картинка красивая. Для бедняков забава, а нам убытки.

Закрепив лист, мы на какое-то время задержались. Пусть присохнет, тогда никакие шутники сразу не сорвут, потому за теми, кто стал подходить и читать, мы бдительно следили. Особенно долго один молодчик крутился и разглядывал.

— Не балуй, — подал голос Лёшка, когда парень поколупал пальцем изображение.

— Да я хотел посмотреть на графику, — ответил он нам. — Господа, а вы пробовали сей сахар и сласти? Неужто лучше европейского?

— Гораздо лучше, и ассортимент разнообразнее, — заверил я и выудил из кармана кулёк с леденцами, припасённый как раз на такой случай.

Парень попробовал и зажмурился от удовольствия.

— Дорого поди? — поинтересовался он.

— Студент? — уточнил Лёшка, подразумевая род деятельности незнакомца.

— Тыранов Алексей Васильевич, выпускник императорской академии художеств. Получил золотую медаль 1-го достоинства, — представился и одновременно похвастался парень.

На это заявление мы никак не отреагировали. Фамилии такого художника я никогда не слышал, но золотую медаль наверняка не просто так давали. Тоже представились. Скромненько. Медалей у нас нет, а успехи в сельском хозяйстве незначительные.

— А не перекусить ли нам и не познакомиться поближе? Угощаю, — неожиданно предложил Алексей. — Плакатики потом доклеем.

Художник, как и положено их брату, был голодный и не отказался от бесплатного угощения. К тому же он уже понял, что тот сахар, изображённый на рекламном листке, нам и принадлежит. Не иначе захотел ещё угоститься лакомством.

Выбранный нами трактир поблизости оказался вполне приличным. Или при свечах мы помещение толком не разглядели? Намаялся я за время путешествия из еды то волосы вылавливать, то шерсть животных. Оно, конечно, при плохом освещении несильно видно, но во рту ощущается. Особенно если волос женский и длинный, бе-е-е…

Тёзка моего друга наворачивал закуски, не разбираясь, что там было в начинке пирогов. Явно парень оголодал. Свою медаль он получил три года назад. Поскольку был вольным слушателем академии, то особых привилегий не получил. Даже то, что он поступал по личному ходатайству Венецианова, не особо повлияло.

— С Алексеем Гавриловичем я познакомился, когда писал с братом образа в Николо-Теребенском монастыре, — рассказывал парень о своём учителе Венецианове. — Он меня в свою художественною школу пригласил.

После окончания курса академии Тыранов получил денежное пособие от Общества поощрения художников и даже что-то выставлял на продажу в магазине Общества, но не особо успешно.

— Я ведь перспективник, — продолжал нахваливать себя парень. — Мне за «Внутренний вид церкви Зимнего дворца» золотую медаль и дали. А вы читали в газетах про «Последний день Помпеи» Карла Брюллова? — сменил он тему беседы.

— Не довелось пока, — осторожно ответил я.

— Ну что вы! Об этом весь Петербург говорит! — возмутился художник и вывалил на нас ворох информации на эту тему.

В Европе картина произвела настоящую сенсацию, но в России её ещё не видели. Только гравюры в газетах и описание сюжета. Доставят полотно на корабле к лету, всё художественное сообщество ждёт с нетерпением это событие.

С Тырановым мы вскоре распрощались, но договорились встретиться на следующий день. Лёшка хотел посмотреть его картины и, может, что-то купить. Зачем именно, я не понял.

— Давай его к нам пригласим, пусть картины пишет, а мы купим, — продолжал гнуть своё Алексей.

— С хрена ли? — не оценил я столь щедрую спонсорскую помощь неизвестному мне ранее художнику.

— Гера, ты не понимаешь. Мы этому парню можем не только дать сюжет, но и подтолкнуть его в новом направлении. Они же сейчас все на античности зациклены, а мы привнесём новое.

— Не вижу коммерческой выгоды в этом предприятии, — ответил я.

— Пока нет. Но у тебя Максимка растёт, у меня вдруг дети будут. Это не просто наследство, это… это… В общем, долго объяснять.

— Подумаю, — не стал я рубить с плеча. Может, и правда есть смысл?

Если бы не оформление патента на рафинад и пиленый кусковой сахар, то в столице мы бы управились быстро. Гаврилов сам не ожидал, что всю нашу продукцию продаст за три дня. Вот что значит правильная рекламная компания! Жаль, наши плакаты кто-то всё же своровал. Ничего, на следующий год новые нарисуем.

Лёшка с тем художником встречался ещё два раза. Уговаривал его уехать в провинцию и даже намеревался заказать картину размером примерно десять аршин на семь. То есть составить конкуренцию Брюллову и в размерах, и в сюжете. Насчёт последнего у меня были сильные сомнения. Хотя Лёшка парня заинтересовал.

— Флибустьеры! Бой пиратов на море! — азартно рассказывал он. — Представь себе янычар, или кого-то похожего, и пиратов. Бой! Блеск сабель, и всё в натуральную величину. Могу сам попозировать.

— Ещё расскажи, как с тебя чуть не стали Венеру Милосскую ваять, — вставил я скептически свои пять копеек.

— Макет на реке построим с парусами. Ветер и солнышко натуральное, а не эти ваши студийные пейзажики, — не обратил внимания на мою фразу Лёшка.

— Так никто не пишет, — вяло возражал Тыранов и начал просвещать нас в тонкостях подачи живописных произведений.

Сейчас существуют определенные нормы и стандарты академической школы живописи. Все выпускники академии и кандидаты на получение звания академика получают не только описание сюжета чего-нибудь античного, но и предписанные эмоции, которые нужно отобразить в картине: гнев, радость, печаль и так далее. Лица и фигуры должны быть приближены к определённым стандартам. Даже сам (сам!) Брюллов получил много критики за свою картину «Итальянский полдень» по той причине, что изображенная девушка была немного полновата. Реализм в искусстве еще не вступил в свои права.

— Ты что, не хочешь стать родоначальником нового направления в живописи? — продолжал напирать Алексей на бедного Тыранова.

Художник блеял нечто невразумительное. Мол, не примет публика, государь-император не оценит, и вообще…

— Мы обоз сахара и сластей за три дня продали. Думаешь, твою картину грамотно не преподнесём широкой общественности?

— Угу… Спичечный коробок на переднем плане полотна и россыпь карамели под сапогами пиратов, — не сдержал я иронии.

Спустя неделю уговоров Алексей Тыранов согласился со всем на свете. Материалами и натурщиками мы его обеспечим, проживание у меня в поместье, после будет ему построена целая летняя дача. А там, глядишь, и вправду прославится если не самой картиной, то скандалом, устроенным вокруг неё. В том, что он будет, ни Лёшка, ни художник не сомневались.

Зачем это нужно, я не понимал, пока мне на пальцах не пояснили и не напомнили о СМИ двадцать первого века. Любое упоминание какой-то известной личности играло на имидж. Нам же нужно сахар и спички продавать, увеличивать их выпуск. Чем больше людей о нас услышит, тем лучше для предприятий в целом. Так что пришлось мне смириться с этими непредвиденными тратами на своеобразную рекламу.