Жена на пробу, или Хозяйка проклятого замка (СИ)

Глава 41

— Спасибо, дорогой! — подхожу к стене и с нежностью глажу шершавые камни. — Спасибо за доверие!

Под крышкой первого сундука обнаруживаю испорченные отрезы ткани. Не зря из него даже под крышкой так воняло затхлым и гнилым.

Э… М-да. Ткани, конечно, местами целые, но насквозь проедены плесенью. Такое не восстановишь. Зажав нос, быстренько захлопываю крышку. Иду дальше.

А дальше дела обстоят гораздо веселее.

Во втором сундуке я нахожу серебряные монеты, а в третьем — золотые. Четвертый доверху наполняют драгоценности. Надо сказать, шикарные, утонченные. Такие украшения будут хороши во все времена и во всех мирах. Бриллиантовые броши, платиновые цепочки, кулончики, изумрудные ожерелья, жемчужные бусы, четки из сапфиров. У этого сундука я задерживаюсь дольше всего. А в пятом и шестом лежат амфоры. Судя по всему, с ароматным маслом. Понятия не имею, какова их ценность.

Впрочем, это и не важно.

Серебра должно хватить с лихвой.

А вот золото? Его с собой таскать страшновато. Зато там, где серебра понадобится мешок, хватит несколько золотых монет. С учетом того, что у нас нет лошади, решаю взять с собой понемногу и того, и другого.

Первым делом, убеждаюсь, что в карманах нет дырок. Я ведь в них Танию таскала с коготками, мало ли! Складываю в правый карман несколько золотых монеток. А левый под завязку набиваю серебром. Сразу после этого воздушной подушкой меня мягко, но настойчиво пихают в спину. В сторону выхода.

Вот так, неприлично богатой, выхожу наружу, и потайной вход сам по себе закрывается. Наверно, он стоял на таймере.

Теперь надо действовать быстро.

Тания говорила, что до деревни час ходьбы. Это значит, если я собираюсь уже сегодня запустить процесс ремонта, надо выходить прямо сейчас.

Иду к Тании. Объясняю про деревню, не упоминая про найденные сокровища. Клад — это тайна замка, и я не хочу ее выдавать. Тания, к счастью, на сей раз со мной спорит не слишком активно.

— Значит, пойдем в деревню, — повторяет она неуверенно. — Сегодня. По косе. Ох, госпожа… Там же русалки!

— А люди? По этой косе ходят люди? Рыбаки, например?

— Что вы, госпожа! Они остерегаются русалок!

Я небрежно пожимаю плечами:

— Ну, допустим, услышим мы ребенка, и что? Пройдем мимо. Людей я бы опасалась больше.

— Не случайно же люди тонут, — с благоговейным ужасом шепчет девушка. — А вдруг русалки умеют влезать в наши головы?

— Знаешь, как не позволить им влезть в наши голову?

— Как?

— Надо распевать веселые песни. На человека, громко поющего что-нибудь радостное, очень трудно воздействовать.

— Но из меня плохая певица…

— Ничего. Главное, не идти, с подозрением прислушиваясь к каждому всплеску. А то до деревни дойдем с глубоким нервозом.

— Если вообще дойдем.

— Дойдем. Даже не сомневайся.

На эти слова Тания лишь тяжело вздыхает.

Мы берем с собой фляжки с водой, а пару лепешек и оставшиеся орешки заворачиваем в кусок ткани. Я под шумок обматываю кухонный, разделочный нож тряпками и засовываю его в дорожную котомку вместе с лепешками, и мы идем к двери.

Обходим замок и, к счастью, за первым же поворотом мы натыкаемся на косу — полоску суши шириной в два метра. По моим прикидкам, она на пол метра выступает над водой, и с обеих сторон окружена болотом, где на редких кочках растут одинокие деревца.

Несколько минут мы стоим перед косой, набираясь храбрости. Даже тут чувствуется запах гнили от пузырей, что вздуваются и лопаются на приличном расстоянии от берега.

— Может, вы передумаете, госпожа? — с широко открытыми глазами поворачивается ко мне девчушка.

— Нет, милая, прости. Нам позарез нужна помощь деревни. Без нее замок не восстановить.

Делаю несколько вдохов и первая ступаю на косу.

Тания унылым хвостиком следует за мной.

Земля под ногами довольно твердая, но при этом влажная. С первых же шагов носочки туфель, не предназначенные для подобных прогулок, намокают. Ногам становится холодно и неприятно.

Как и обещала, первая затягиваю песню.

«От улыбки хмурый день светлей»…

Я столько детских песен перепела с Иришкой, что репертуар у меня богатый! Вторую песню требую с Тании и та, немного поломавшись, энергично запевает тоненьким голоском:

'Эй, друзья, не унывай,

Пой весёлую заздравную!

Взмывает в небо наш дракон,

Страх и ужас сеет он

Дарит нам победу славную…'

Еще она поет про торжество над врагами и про их кости, сохнущие под солнцем. На контрасте с моими детскими песенками, местный фольклор звучит неоднозначно.

И так мы идем, песни поем, которые помним, пока в паузы между нашими запевами не встревает надрывный, младенческий плач.

Мы озираемся. Вокруг вода да редкие кочки, обросшие кустами. Самое интересное, ведь умом понимаю, что здесь неоткуда взяться ребенку. А сердце кричит, беги! Спасай! Ему сейчас страшно и одиноко! Неужели ты равнодушная деревяшка? Неужели пройдешь мимо, не поможешь⁈

Резко становится не до веселых песен.

Все душевные ресурсы уходят на то, чтобы упрямо себе твердить: «Это русалкины проделки! Здесь нет никакого ребенка!»

Внезапно Тания останавливается и… делает шаг в воду. В сторону плача. Хватаю ее за крепкий ворот темно-коричневого, льняного платья и вытягиваю обратно, на сушу. Держу за руку, пока та вырывается.

— Куда-а⁈ — реву во все горло, пытаясь образумить. — Это русалка тебе мозг затуманила. Очни-ись!

Вот только Тания меня, будто не слышит.

Рвется в болото, как одержимая. Хорошо, что после пребывания в ипостаси белки она ослабела. Но даже при этом понимаю, что долго ее удерживать не смогу.

Придется пойти на крайние меры.

— Прости, милая, — сдавленно прошу и, размахнувшись, отвешиваю ей звонкую пощечину.