Жандарм 5

Глава 18

— Сергей Михайлович, — кивнул я приветственно светлому князю Воронцову.

— Григорий Мстиславович, — ответил он мне взаимно и рукой повел на стул рядом с собой, — прошу, присаживайтесь.

— Благодарю.

Сев на предложенное место, я сделал заказ и, когда официант удалился, спросил:

— Прошу, удовлетворите мое любопытство, с чем связано ваше приглашение?

— Вы прекрасно и сами знаете, с чем, — позволил легкому неудовольствию отразиться на своем лице князь. — Точнее, с кем.

— И все же я желаю услышать от вас. Чтобы не возникло недопонимания.

— Моя дочь. Лида. Оставьте ее в покое.

— Давно так и поступил, — усмехнулся я. — Так что вы зря меня позвали.

— Вы виделись в театре.

— Случайность, — пожал я плечами. — Москва — только кажется большим городом.

— Я знаю, она приходила к вам.

— Это была ее инициатива. Я-то тут причем?

— Не давайте моей девочке ложных надежд, — сурово промолвил Сергей Михайлович. — И сами к ней не ходите.

— И не собирался, — усмехнулся я. — Будем откровенны — ваша дочь уже показала, чего стоит. Ее нежелание меня выслушать и фортель с отъездом за границу лучше любого иного поступка показывают ее истинное отношение ко мне. Зачем мне столь ветреная девушка, склонная идти на поводу у своих эмоций?

— Не забывайтесь, — процедил князь. — Мы говорим о моей дочери, и оскорблять ее…

— Оскорблять? — подняв в удивлении бровь, перебил я Воронцова. — Отнюдь. Я говорю как есть. В чем я не прав?

Сергей Михайлович уже хотел что-то сказать, но замолчал. К нам подошел официант, принесший мой заказ — чашку кофе с круассаном. Только когда он ушел, князь продолжил, но уже гораздо спокойнее.

— Если вы говорите правду, то выскажите ей всё то же самое в лицо. Обрубите у нее любую надежду. А лучше — скажите, что вы уже состоите в отношениях и безумно влюблены. Я слышал, что вы в театре были с дамой. Она поверит вашим словам.

— Врать ей я не собираюсь, — покачал я головой.

— Так вы все же испытываете к Лиде какие-то чувства? — нахмурился князь.

— Вот именно: какие-то, — хмыкнул я. — Но врать я в любом случае не люблю и не буду.

— Я готов заплатить. Это будет ложь во благо. Сколько вы хотите? Десять тысяч? Могу оформить чек на ваше имя прямо сейчас, — достал тот из кармана портмоне.

— Вы хотите меня купить? — рассмеялся я. — А вот это уже оскорбление. Если вы привыкли все решать деньгами — заплатите Лиде. Снова отправьте ее в тур в другую страну. Как говориться — с глаз долой из сердца вон.

— Я бы с удовольствием так и сделал, но за границей ныне неспокойно, — процедил князь. — Да и Лиде нужно быть в Москве. Возможно вы не в курсе, но она скоро будет помолвлена.

— Ну от чего ж не курсе? Она мне говорила об этом, — пожал я плечами. — Мне-то какое дело?

— Двадцать тысяч, — глухо обронил Воронцов. — Берите деньги и дайте Лиде понять, что вы больше никогда не будете вместе. А не согласитесь… — в голосе князя прорезалась угроза.

— Не соглашусь. Я вам не девка из борделя.

— Тогда получите войну родов! — процедил Воронцов, подавшись всем телом вперед ко мне. — И Аляска покажется вам курортным местечком!

— Войну? — в очередной раз усмехнулся я. — У вас видно не полная информация. Я уже не тот молодой человек, с кем вы разговаривали когда-то. Я сейчас — глава рода. Я жандарм! Причем начальник одного из отделений в Москве. Неужели вы думаете, что мое руководство посмотрит сквозь пальцы на то, что подданный империи объявил войну родов одному из своих «цепных псов»? К тому же у меня сейчас идет серьезное разбирательство с промышленниками нашей страны. Есть подозрения, что они связаны с революционерами. И как на ваше объявление войны посмотрят в этом случае?

Князь сжал зубы от злости, но промолчал.

— Ну и напоследок. Допустим, вы все-таки решитесь на исполнение своей угрозы. И на первых порах даже вам будет сопутствовать успех. Но что дальше? Убить меня наскоком не получится. А потом я затихарюсь и устрою вам партизанскую войну. Не знаете что это такое? Так узнаете на собственном опыте! Тут вы Аляску вспомнили — и правильно. Там у меня тоже есть связи. И получите вы триста вооруженных алеутов, среди которых найдутся маги со своей уникальной магией. Да еще с боевым опытом — если вы не в курсе, любой поход за пределы поселения там — смертельный риск. А они живут в таком месте веками. Ну так что? Будем и дальше мериться «кто кого одолеет», или вы все же уймете свой гонор и эмоции, и наконец поймете — что давить на меня бесполезно. На дочь свою давите. Это принесет больший результат.

— Что ж, — спустя долгих пять минут томительного молчания, медленно произнес Воронцов. — Я вас услышал. Всего хорошего, — поднялся он из-за стола и покинул ресторан.

Допив свой кофе, я расплатился за свой заказ и тоже ушел. Посмотрим, к чему приведет этот разговор, но весточку на Аляску лучше послать. На всякий случай. И как дела у Роба идут узнаю, и предупрежу, чтобы были наготове. Зато стало понятно, в кого Лида пошла характером.

Остаток дня прошел спокойно, а вечером вернулись с очередной учебной недели мальчишки. Сашка вошел в квартиру задрав нос. Получил знак первого по физическим упражнениям! По остальным то предметам у него пока отставание — сказывается уличное детство. Сенька был скромнее, но и у него были хорошие результаты по учебе. Похвалив обоих, дал обещание в выходные сводить их в кино. Теперь уже они хотели чем-то блеснуть перед однокашниками — где они были, а остальные — нет. Ну хоть посещение театра им помогло не стать «белыми воронами» в классах. Хоть какая-то польза от того похода.

Укладываясь спать, я увидел молчаливый вопрос в глазах Оли. Но пока я еще не решил, принимать ее предложение, или нет, поэтому сделал вид, будто ничего не заметил.

На следующий день, как и обещал мальчишкам, мы отправились покупать билеты в кино. Электрический театр, если по местному, был уже открыт и предлагал ощутить себя пассажиром воздушного шара или даже настоящего самолета. А последние только-только начали развиваться. Не было еще ни опытных конструкторов, ни единой модели или каких-то общепринятых правил в их создании. Так что мне и самому стало жутко любопытно, что же придумали те, кто продавал такой показ.

Ну что сказать? По выходу из электрического театра я испытывал противоречивые чувства. С одной стороны — словно на секунду в будущее заглянул, а с другой — ведь ничего сложного то тут и не было. Что меня удивило? Да то, что я посетил практически 5Д аттракцион! Такие были популярны в моем мире, но то был двадцатый век, а тут — лишь начало девятнадцатого.

— Было здорово! — переполняемый эмоциями, выдохнул Сашка. — И правда, словно на небе полетал!

По мне так качество съемки было так себе. Черно-белая картинка, длительностью около двух минут и зацикленная на показ. Мы не сидели в обычных креслах, а зашли на просторную корзину, по типу тех, которые подвешивают к воздушным шарам. Затем перед нами включили показ картинки, а корзину стало слегка покачивать, словно под порывами ветра. Еще и вентилятор настоящий додумались притащить. Когда подлетало на картинке какое либо облако, один из служащих электротеатра подскакивал снизу, чтобы его не сильно видно было, и брызгал в нас водой. Не сильно, лишь чтобы влажность ощутили. Мда. Все новое — хорошо забытое старое. И ведь никакой магии, чего можно было бы ждать в этом мире.

— Только щеки от капель сейчас мерзнут, — потер лицо Сенька.

— Тогда мальчики, идем в кафе, греться, — тут же скомандовала Ольга и вопросительно посмотрела на меня. Я кивнул, и мы неспешным шагом двинулись по улице.

Погода была морозная, но солнечная. Даже стихотворение вспомнилось, чьи первые строки я не удержался и прочитал:

— Мороз и солнце — день чудесный.

Словно в пику моему хорошему настроению в конце улицы появился поручик Артюхов. Он быстрым шагом двигался прямо к нам навстречу и даже помахал мне рукой, привлекая внимание.

— Идите без меня пока, — со вздохом сказал я и пошел навстречу Емельяну Никифоровичу.

Когда мы поравнялись, он махнул рукой отойти в сторону и, лишь когда возле нас поблизости не оказалось людей, выдал новость, заставившую меня изрядно напрячься:

— В одной из квартир на нашем участке произошел взрыв. Причем в этой квартире проживал студент, находящийся в нашем списке пособников революционеров. Мы его недавно по вашему приказанию проверяли — вел себя тихо-мирно, а тут вдруг — взорвался. Полиция уже на месте, но сами понимаете — нам тоже нужно там быть.

Я тяжело вздохнул и с грустью обернулся на стоящих возле крыльца кафе и ожидающих меня мальчишек.

— Понял.

Пришлось возвращаться и по-быстрому прощаться со своими, оставив им пару рублей — на кафе да в парк сходить.

— Извините, служба-с, — развел я руками, смотря в грустные глаза Сеньки.

— Мы понимаем, — серьезно кивнул Сашка и на том мы расстались.

А дальше мы с Артюховым поймали извозчика и поехали к месту происшествия.

Когда подъезжали, дом был уже оцеплен полицией. Двое конных стояли по обеим сторонам дома, перегородив тротуар, а еще трое стояли вдоль дороги — смотрели, чтобы повозки и редкие автомобили проезжали мимо и не задерживались. Внешне дом был практически цел. Трех этажный, кирпичный и почти без внешнего декора — типичный доходный дом. Но на втором этаже одно окно было без стекол. Его осколки лежали тут же — внизу на тротуаре.

Когда извозчик остановился, один городовой попробовал прогнать возничего, но тут первым спрыгнул с двуколки Артюхов и сунул тому под нос свою бумагу жандарма. Мне документ вообще не пришлось доставать.

Внутри дома мы поднялись на второй этаж и прошли в пострадавшую квартиру. Тут тоже были уже люди — околоточный надзиратель полиции в гражданском кителе и помощник дежурного полицейского, высланный ему в помощь.

Сама квартира была трехкомнатной, с отдельной кухней и даже санузлом. Но жил тут не только «наш» студент, а также еще семья молодого инженера с одной из фабрик и медбрат из госпиталя. Все снимали комнаты — каждый свою. Сейчас остальных жильцов дома не было.

— По словам соседей — инженер с женой отправились в деревню к ее родне, а у медбрата дежурство с утра до завтрашнего дня, — делился собранными сведениями с нами надзиратель. — Так что чем бы ни занимался этот Мирон Пахомов, делал он это втайне от своих соседей.

— А сам он где? — спросил я.

— А вона, — кивнул помощник дежурного полицейского в сторону комнаты, где произошел взрыв. — Лежит. Никуда-то уже и не денется.

Пройдя в указанное место, мне предстала неприглядная картина. Левая стена в подпалинах и мелких выщерблинах. Под ней валяется разломанный стол, а посередине комнаты, откинувшись на спину, лежало тело того самого Пахомова. Лицо обожжено, в груди много мелких ран. Обе ладони практически превращены в фарш. Даже вижу пару пальцев, отлетевших при взрыве под окно. Само окно находится напротив двери. Похоже его вынесло ударной волной. Зато правая стена почти не пострадала. Так — несколько шрапнелин в нее попало, но основной удар на себя приняло тело студента. Как говорится, тут и Шерлоком не нужно быть, чтобы понять, что произошло. Мирон Пахомов видимо пытался сделать самодельную бомбу, да что-то намудрил, и она взорвалась прямо у него в руках. Сидел он за столом, вот тому тоже и досталось. Справа кровать почти и не тронута. Да и взрывная сила у самоделки не очень большая была. По эффекту — студент сделал что-то типа наступательной гранаты РГД-5 из моего прошлого мира. Очень похожие следы поражения тела и окружающего пространства.

— Емельян Никифорович, — повернулся я к поручику, — подготовьте мне материалы по нему. Где конкретно учился, с кем общался чаще всего, какие места посещал. Чутье мне подсказывает, что готовится какая-то акция. Или покушение, или провокация. Прохлопаем — нас по головке не погладят.

— Сделаю, Григорий Мстиславович, — кивнул мужчина.

— Материалы должны быть готовы в понедельник утром. Уверен, меня сразу на доклад попросят.

В принципе больше мне здесь делать нечего. Договорился с надзирателем, что тот будет держать нас в курсе расследования — хоть по всем признакам тут и несчастный случай, но ведь откуда-то Пахомов взял материалы для изготовления бомбы. А это кража, да и само по себе создание взрывчатых самодельных устройств запрещено. Только недавно перед отъездом на Аляску с моей подачи прикрыли бесконтрольное распространение из учебных заведений веществ, из которых можно сделать такую вот «адскую машинку». Либо не до конца прикрыли, либо это из «старых запасов», либо же есть еще места, где революционеры могут получить материалы для бомб. Надо узнать точно.

Вспомнились склады на вокзале. Те самые, где я украденные меха прятал. Вот уж где можно что угодно скрыть. Прошерстить бы их.

Вернулся домой я в мрачном настроении. Ничего хорошего в ближайшем будущем от вскрывшегося факта создания запрещенных бомб я не ждал. Тут и начальство будет ножками топать, и сами революционеры могут после вскрытия одного из их членов активизироваться и ускорить выполнение своей акции, какой бы она ни была. Да и просто работы внезапно прибавилось, что тоже не добавляет радости.

Пока ждал мальчишек с Ольгой, написал черновой вариант доклада на имя Баратина. Ну и самому Евгению Валерьевичу позвонил от консьержа. «Обрадовал» так сказать. Ожидаемое «в понедельник утром с докладом ко мне» принял как само собой разумеющееся. Скорее удивился бы, если б полковник такого не приказал.

Сашка, когда вернулся, пытался у меня узнать, что случилось, но тут пришлось ему жестко отказать. Так-то он и сам слухи собрать может, паренек любопытный. Но пока что рассказывать ему все как есть нельзя. И права не имею, да и не хочется загружать его взрослыми проблемами. Перед сном Ольга даже сделала мне массаж, желая поднять мое настроение.

Но на этом трудные выходные не закончились. Наступило воскресенье. День похода в ту самую церковь, где священник Никодим проповеди ведет.

Позавтракав, я сразу же отправился в свое отделение. Там меня уже ждал Артюхов.

— Вот, должно подойти, — передал он мне простой кафтан, штаны на подвязке, поношенные сапоги и треух.

Признаться, в церкви я был… даже и не помню когда. Потому спросил у поручика, как проводится воскресное богослужение. Тот очень удивился, но рассказал. Тут уже удивился я. И понял, что внешний вид — это не самое трудное, что меня сегодня ждет. Молитвы и пение в течение пары часов — вот настоящее испытание, что мне предстоит. И это еще малое богослужение будет! Потому что никакого праздника нынче не было. А то бы оно до четырех часов растянулось.

— Когда он свои проповеди-то успевает читать? — потрясенно воскликнул я.

— Так сразу после богослужения, — пожал плечами Емельян Никифорович. — Часа три выслушивает исповеди, в которых советы разные и дает, да потом еще час говорит со всеми оставшимися. Как раз дожидаются самые стойкие, да незанятые.

Вздохнув, я принялся переодеваться.

К церкви мы подошли пешком. Не на извозчике же нам ехать. Народу собралось не мало. Церковь оказалась забита почти битком. Артюхов стоял рядом со мной и периодически подсказывал, что делать. Но особых сложностей, как я опасался, не было. Крестись, да поклоны бей. Основной «удар» на себя взял церковный хор, который и пел молитвы да здравицы господу. Остальные подпевали в некоторых местах по мере сил и способностей.

По окончанию богослужения примерно половина набившихся в церковь людей ушла. А оставшиеся выстроились в очередь на исповедь. Встал в нее и я. Так-то очередь двигалась довольно быстро. На каждого человека в среднем Никодим тратил по минуте, реже — две. Но иногда исповедь растягивалась и до трех-пяти минут. Таких задержавшихся людей я старался подмечать и запоминать. И вот очередь дошла до меня.