Вестминстер затих, но это не была тишина мирного сна — так затихает поле боя, когда смерть уже собрала свой урожай, а живые слишком истощены, чтобы праздновать победу.
Джон Олбрайт стоял на ступенях церкви, наблюдая, как его «сироты» вместе с людьми Бифа грузят подводы. Они работали молча, слаженно, передавая из рук в руки мешки с крупой, ящики с патронами и тюки теплой одежды, извлеченные из недр особняков. В свете факелов их тени казались исполинскими на фоне заиндевевших стен Парламента.
— Мы забрали всё, что могли, Джон, — Биф подошел сбоку, тяжело опираясь на плечо подошедшего Бэйли. — Хранилище обчищено, Адмиралтейство тоже. Лошади едва тянут, но мы не оставили там ни фунта угля.
Олбрайт не ответил. Он смотрел в сторону Уайтхолла, где над крышами домов, перекрывая гул метели, поднимался столб густого черного дыма. Дредноут ждал. Его железное сердце билось в такт их собственным, призывая уходить.
— Посмотри на них, Биф, — Джон указал на детей. — Они не оборачиваются. Они не смотрят на Биг-Бен или на пустые окна своих домов. Они смотрят только на подводы.
— У них нет прошлого, Джон. Мы — последние, кто помнит Лондон живым. Для них Лондон — это просто холодная каменная ловушка.
В этот момент со стороны реки донесся протяжный, утробный гудок. Дредноут подавал сигнал. Этот звук, механический и властный, прорезал тишину умирающего города, возвещая о начале новой эры — эры льда и пара.
— Пора, — Олбрайт наконец оторвал взгляд от замерзших улиц и поправил шляпу. — Собирай людей. Мы уходим к доку. И пусть мертвецы сами хоронят своих мертвецов.
Караван медленно пришел в движение. Скрип колес по обледенелой мостовой звучал как похоронный марш по величайшей империи в истории человечества. Позади оставались пустые залы дворцов, бесценные картины, покрытые инеем, и тысячи тех, кто так и не проснулся. Впереди была только белая мгла и далекая надежда на север.
Подводы тяжело катились по набережной Виктории. Темза, некогда главная артерия мира, теперь превратилась в безжизненную дорогу из нагроможденных льдин, скрипевших под напором прилива.
Когда караван миновал поворот у Иголки Клеопатры, перед ними вырос Док. Огромный ангар, некогда принадлежавший судостроительной компании, теперь казался разверстой пастью мифического чудовища. Но то, что стояло внутри, затмевало всё остальное.
Дредноут.
В свете прожекторов, работавших от портативных генераторов, он казался железной горой. Огромные гусеничные траки, каждый высотой в два человеческих роста, впивались в бетонный пол. Из его недр доносилось ровное, тяжелое дыхание — пульсация пара в исполинских котлах. Это не был корабль в привычном смысле слова; это был передвижной город, ощетинившийся трубами и кранами.
— Господи… — прошептал Бэйли, едва не выронив винтовку. — Джон, мы действительно собираемся доверить свои жизни этому?
— У нас нет выбора, Бэйли, — Джон Олбрайт подошел к самому краю платформы, глядя на то, как рабочие Бора по настилам загоняют лошадей внутрь грузовых отсеков. — Лондон стал склепом. А эта машина — наш единственный шанс не превратиться в ледяные статуи.
В этот момент на мостике показался Биф. Он выглядел как призрак: лицо, перепачканное мазутом, глаза, горящие фанатичным блеском. Он вскинул руку, приветствуя прибывших.
— Олбрайт! — проревел он, и его голос усилил медный рупор. — Заводи своих людей! Давление в котлах на пределе! Если мы не двинемся сейчас, лед сковет нас прямо в ангаре!
Джон обернулся. Позади, в серой мгле бури, исчезали очертания Вестминстера. Последние огни в окнах имений гасли один за другим — у выживших заканчивался уголь. Великий Лондон умирал в тишине и холоде.
— По коням! — скомандовал Олбрайт, и его голос, хриплый от мороза, прозвучал над набережной как приговор прошлому. — Оставить всё лишнее! Входим на борт!
Когда последняя подвода скрылась в чреве стального гиганта, по всему доку разнесся лязг закрывающихся герметичных шлюзов. Тяжелый, окончательный звук.
Мир за пределами брони перестал существовать. Остался только Дредноут и бесконечный путь на Север.
Внутри Дредноута всё дрожало. Железные перекрытия стонали под напором расширяющегося пара, а воздух был пропитан запахом раскаленного масла и пота сотен людей.
Джон Олбрайт поднялся на обзорную палубу. Здесь, за толстыми стеклами, арктический холод казался лишь декорацией, но вибрация под ногами напоминала — они стоят на пороховой бочке.
— Начинаем отсчет! — донесся снизу голос Бора. — Убрать мостки! Отдать упоры!
Раздался оглушительный скрежет металла по бетону. Исполинские гусеницы, весившие сотни тонн, медленно провернулись, сокрушая всё, что попало под их зубцы. Сначала Дредноут лишь вздрогнул, словно нехотя пробуждаясь от долгого сна, но затем мощный толчок заставил всех присутствующих схватиться за поручни.
Машина тронулась.
Она выходила из ангара, как раненый зверь выбирается из берлоги. Стена дока, не выдержав габаритов стального гиганта, с грохотом обрушилась, засыпая мостовую обломками кирпича и льда. Но Дредноут даже не заметил этого препятствия. Он подминал под себя заброшенные кэбы, фонарные столбы и остовы замерзших баррикад, превращая былое величие Лондона в бесформенное крошево.
— Смотри, Джон, — негромко сказал подошедший Биф.
Они миновали набережную. Внизу, в тусклом свете палубных фонарей, проплывала Иголка Клеопатры. Древний обелиск, переживший тысячелетия в песках Египта, теперь стоял одиноким часовым среди ледяного ада. Дредноут прошел в нескольких футах от него, обдав гранит облаком черного дыма.
Джон смотрел назад, на Вестминстерский мост. Там, в непроглядной мгле, едва угадывались контуры Парламента. Внезапно одна из башен, подмытая льдом и сотрясенная вибрацией их двигателей, медленно, почти грациозно, начала крениться и рухнула в замерзшую Темзу. Звука падения не было слышно за ревом турбин, но этот безмолвный крах стал для Олбрайта финальной точкой.
Лондон не просто умирал — он исчезал, стирался из реальности, превращаясь в белое пятно на карте новой истории.
— Курс на север-северо-запад, — приказал Джон, не оборачиваясь. — Полный ход.
Дредноут взревел всеми своими гудками, прощаясь с погибшим миром, и его огромный корпус, окутанный паром и искрами, медленно растворился в снежной пелене, унося последних лондонцев в неизвестность.