Фростпанк. Ледяной рубеж

Глава 9: Три улицы

5 июля 1886 г.

"У Белого Безмолвия скверное чувство юмора"…

Олбрайт опустился в старое кожаное кресло. Мебель отозвалась сухим вздохом, выбросив в воздух облако пыли, копившейся здесь с его последнего визита. Джон устало положил фуражку на стол.

За окном имения Додсонов свирепствовала буря. Глядя на этот хаос, он понимал: надежды нет — Лондон обречен.

— На войне один знакомый как-то сказал мне: если ты научился отливать стоя, это еще не значит, что ты стал мужчиной, — глухо произнес он, обращаясь к присутствующим.

— А мой отец… — Хэнс обвел взглядом замерших в комнате людей, — …мой отец говаривал, что ты не мужчина, пока не взломал хотя бы один настоящий замок. Ведь так, будущие лондонцы?

По его сигналу они разделились. Группы быстро рассредоточились по трем главным артериям Вестминстера, ведущим к Трафальгарской площади: Стрэнду, Уайтхоллу и Мэллу. В каждой группе — тяжелая подвода, запряженная ломовыми лошадьми, и двое вооруженных мужчин.

Энергия юности наконец взяла верх над бесконечными тупиками и обманутыми надеждами. Сироты действовали слаженно: вскрывали замки, бесшумно ныряли в форточки и, словно дикие зверьки, переворачивали вверх дном каждую промерзшую комнату.

Апокалипсис обесценивал вещи так же стремительно, как война. Джон не раз видел, как замерзающие солдаты щепили антикварные столы и бросали в огонь изысканные наряды. Дрожащие руки смахивали с сервантов драгоценности ради пачки табака или корки черствого хлеба. Но к такой войне нельзя было подготовиться. Невозможно было привыкнуть к мысли, что последним шансом человечества на выживание станут эти дети.

— Ладно, давайте повторим еще раз, — Джон Олбрайт наконец отвернулся от окна. — Делимся на десять отрядов. Восемь уходят «обносить» Стрэнд и Мэлл, двое — на Уайтхолл. Туда отправлюсь я с Альфредом. Забираем всё, что поможет нам выжить в пути.

— Мы ведь тысячу раз это проговаривали, дружище, — успокаивающе отозвался Хэнс. — Дети уже запрягли лошадей. Они славные ребята, не подведут. Прогулка займет всего пару часов. Лучше думай о том, что нам предстоит сделать, когда мы оставим Лондон позади.

— И все-таки мне это не нравится, — заявил Биф. — Скверное предчувствие. Оно просто засело в мозгу и не желает убираться. Пока я буду возиться с этой чертовой машиной, ты отправишься с детьми грабить город! Это же…

— Это твой «старушечий» инстинкт, — отрезал Олбрайт, демонстративно подмигнув Бэйли. — Он у тебя развит сверх меры. Когда всё закончится, тебе всё-таки нужно будет выпить, дружище.

Уайтхолл встретил их давящей пустотой. Улица казалась бесконечной, вызывая приступ клаустрофобии: перекошенные дома сдавливали пространство, а их верхние этажи так сильно кренились друг к другу, что соседи из противоположных окон могли бы коснуться друг друга кончиками пальцев. Как и обещал Альфред, самый роскошный особняк стоял в самом конце, у границы района. Над ним возвышалась угрюмая четырехэтажная башня, а у подножия валялись камни, выпавшие из древней бутовой кладки.

Четверо мальчишек, ехавших верхом, прикрывали глаза руками, когда подвода ровнялась с очередным скоплением окоченевших тел.

Олбрайт достал револьвер.

Хэнс, шедший рядом, синхронно повторил его движение. Джон взглянул на друга и коротко кивнул.

Плечом к плечу, шаг за шагом они продвигались вперед. С тех пор как город распался на мелкие банды, опасность подстерегала за каждым углом, в каждом темном оконном проеме. Многие опустились так низко, что не брезговали плотью мертвецов. Жуткие болезни терзали последних выживших, и лишь лютый холод сдерживал полномасштабную эпидемию. Те же, кто сохранил рассудок, стали куда опаснее стай голодных волков, рыщущих по окраинам.

Когда группа остановилась у главных ворот, дети соскочили с лошадей и принялись помогать взрослым укрывать животных тяжелыми попонами. Если в этом новом мире и оставалась надежда на спасение, то без лошадей лондонцам было не обойтись. Сейчас даже сама возможность собрать припасы в дорогу зависела от этих выносливых созданий. Им тоже требовалась еда, но с каждым дюймом выпавшего снега добраться до промерзшей травы становилось всё труднее.

Внезапно где-то вдалеке, приглушенный воем метели, раздался звон бьющегося стекла. Наверняка группа О’Доннела уже принялась за работу.

Хэнс отошел чуть в сторону от лошадей и достал из глубокого кармана сигнальную ракетницу. Сухой хлопок — и в небо взмыл сияющий шар. Застыв в зените, он смутно напоминал давно позабытое солнце, окрашивая ледяную пыль в тревожный свет. Спустя мгновение еще две зеленые ракеты вспороли мглу с разных сторон, подтверждая: остальные на позициях.

Если бы отец Бифа узнал, что его сын — консерватор до мозга костей — собирается стать капитаном исполинского парового судна, он бы серьезно усомнился в здравомыслии отпрыска. Впрочем, сам Биф испытывал те же чувства, взирая на подготовку корабля.

Перед ним была симфония из тысяч шестерен и клапанов, тонн металла и болтов, затянутых так яростно, словно инженеры и впрямь готовились к концу света.

Это был ковчег! Настоящий ковчег новой эпохи.

«Больной ты сукин сын! — подумал Биф, в изумлении приоткрыв рот. — Ну и молодец же ты, Джон. Молодчина».

Те, кто строил это чудовище, будто знали наверняка, что ждет планету. Но где они теперь? На этот вопрос ни у кого не было ответа. Всё, что удалось разыскать в недрах ангара — это стопки чертежей и запасы ресурсов, способные поддерживать жизнь дредноута на пути к самой Арктике. Теперь им не хватало лишь провизии, теплой одежды и сотен мелочей, ради которых Олбрайт и остальные сейчас рисковали головами.

— За последние недели налёты стали обычным делом, — предупреждал Лэсли перед выходом. — Нападения участились и стали еще более бессмысленными в своей жестокости. Одичалые чуют, что их судный день близок, время на исходе, и потому торопятся оставить после себя лишь смерть.

Он поднял воротник тяжелой куртки и добавил тише:

— Не далее как три дня назад они истерзали имение Фокстонов. Сожрали всех. Даже детей.

Бор и его команда из пятидесяти человек цеплялись за последний шанс переломить ход войны с зимой. Вместо того чтобы замерзнуть в имении Додсонов, они трое суток работали без сна, готовя Дредноут к отплытию. За это время они потеряли чертову дюжину людей: кто-то погиб в стычках с мародерами, кого-то доконала болезнь, сжигающая ослабшие легкие. Остались лишь самые сильные — рабочие и мастера, сплоченные одной целью: выжить.

Додсон выудил из рукава телогрейки карманные швейцарские часы. Почти полдень. Вернув, пожалуй, единственный рабочий хронометр во всем городе на место, он сложил ладони рупором и прокричал тем, кто был на борту:

— Запускай!

— Есть, босс! — отозвался Бор; его голос едва пробился сквозь завывание ветра. — Ну же! Давай! Работай, чертова портовая шлюха!

Из глубины инженерного отсека донесся глухой металлический перестук. Температура в печах начала стремительно расти. Пока все затаили дыхание, уповая на чудо, двигатель нехотя начал набирать обороты.

Биф услышал то, что уже и не надеялся услышать снова. Крики радости и объятия прокатились по кораблю и передались тем, кто стоял внизу, когда из зияющих труб повалил густой черный дым.

«Еще есть надежда… Есть!»

— Какие новости от Джона? — спросил Биф у помощника, стараясь унять дрожь в голосе.

— В небе снова видели зеленые огни, сэр, — ответил Бэйли. — Позвольте заметить, сэр, это было вынужденное решение. Джон справится. Он хитрый, как старый лис, сэр. Поверьте мне — настоящий лис.

— Хорошо… отлично, — задумчиво отозвался Биф. — Вполне возможно, что одичалые струсили и держатся подальше от наших групп.

Бэйли уже открыл рот, чтобы ответить, но их окликнули. Обернувшись, они увидели отряд всадников-разведчиков. Те были не на шутку взволнованы: тяжелые одежды припорошило снегом, а загнанные лошади так тяжело дышали, что вокруг них стояло облако густого пара.

— Сэр, у нас проблемы! — крикнул Чарли, стягивая шарф с лица. — Мы заметили Фокстонов у Лемингтон-Тауэр, а за ними — целую толпу одичалых. Они движутся прямо к Уайтхоллу!

У Додсона по спине пробежал холодок. Зачем, зачем он согласился на этот рейд? Хотя выбора, пожалуй, и не было.

— Сэр… — простонал Бэйли, указывая рукой на север.

Биф и сам почувствовал неладное. В небе вспыхнули два зеленых огонька и тут же захлебнулись в серой мгле надвигающейся бури. Ветер донес до них едва различимые хлопки выстрелов, а следом в небо, словно крик о помощи, метнулась красная ракета.

Выругавшись, Биф приказал немедленно собрать всех стрелков и уцелевших лошадей.

Несмотря на просьбы соратников остаться у корабля, уже через двадцать минут он был на Уайтхолле.

«Помоги нам Господь, Бор! Если с мальчиками что-то случилось, ни одна сила в мире не сдержит мою ярость!» — кричал Додсон, пытаясь гневом заглушить холод отчаяния, поднимавшийся в груди.

К всеобщему облегчению, на подступах к улице они увидели детей и бойцов охраны, бегущих навстречу подмоге. Хаос сражения уже наполнил воздух: треск выстрелов, хриплые команды, надрывный скрип колес груженых повозок. Они подоспели вовремя.

— Что происходит? Где Джон? — бросил Биф навстречу разведчикам.

— Фокстоны привели за собой толпу сумасшедших! — Лари глухо выругалась; в ее дрожащем голосе сквозила смертельная усталость. — Джон и остальные прикрывали нас, но их отрезали у церкви!

Биф оглядел своих людей. Те, на удивление, не выглядели напуганными — напротив, в глазах читалась лихорадочная готовность к схватке. Адреналин бил ключом, вытесняя пронизывающий холод.

— Так… слушай мою команду! — Додсон лихорадочно соображал. — Мистер Бор, Лэсли! Зайдите этим ублюдкам во фланг через проулок. Чарли, бери Мику, Фила и Стьюи — дуйте к «Queen and Gates», прикроете отход. Их цель — не просто драка, а смерть. Не жалеть патронов! В бой, джентльмены! И будем надеяться, что фортуна еще не окончательно от нас отвернулась.

Отряд спешился. Передав лошадей отступающей группе, бойцы направились в самое пекло. Не успели они поравняться с третьим домом по улице, как серия выстрелов прошла рикошетом по массивным стенам Вестминстерского хранилища — пули просвистели в волоске от Бифа, вынудив его рухнуть в глубокий снег.

Дюжина стрелков Додсона открыла ответный огонь, и разгорелась яростная перестрелка. Они стремительно продвигались вперед, стараясь держаться не более чем в двух ярдах от стен домов. Не раз казалось, что их счеты с жизнью вот-вот будут сведены. В суматохе и пороховой гари сложно было разобрать численность врага, но по интенсивности пальбы стало ясно: противник пока в меньшинстве. Разделавшись с несколькими неудачниками и обратив остальных в бегство, группа Бифа двинулась вглубь улицы, откуда доносился грохот боя зажатых в тиски разведчиков.

— Скорее всего, эти твари должны были обойти Олбрайта с фланга, — прохрипел Хэмши, прижимаясь к железной изгороди рядом с Бифом.

— Значит, они не ожидают удара с тыла. Подойдем ближе и дождемся сигнала от остальных.

— Они могут добраться до наших раньше нас! — встревоженно выкрикнул Билл, не отставая от товарища ни на шаг.

— Знаю, — скрепя сердце согласился Додсон. — Но только так у нас будет шанс вывести их из-под огня.

— Надежда, как ты знаешь, умирает последней, — решительно заявил Хэмши.

Додсон не успел договорить. Из-за угла церкви Святой Маргариты, где держали оборону люди Олбрайта, донесся жуткий нечеловеческий вой. Это не был боевой клич солдат — так кричит стая, почуявшая близость добычи.

Спустя мгновение над крышами взвился густой столб рыжего пламени: кто-то из разведчиков бросил бутылку с горючей смесью. Вспышка на секунду озарила Уайтхолл, и Биф похолодел. По заснеженной мостовой, припадая к земле и петляя, на них неслись десятки теней. Одичалые не тратили пуль — они шли на сближение с топорами и кухонными ножами, привязанными к палкам.

— Примкнуть штыки! — проревел Биф, понимая, что в этой свалке револьверы скоро станут бесполезны. — Стрелки, залпом… Пли!

Грохот двенадцати винтовок слился в один удар, выбивая первую линию нападавших. Снег впереди мгновенно окрасился в густой, дымящийся на морозе пурпур. Но остальные даже не замедлили шаг, перепрыгивая через тела павших товарищей.

— Они не остановятся! — Билл рванул затвор, его руки дрожали. — Биф, они прут прямо на стволы!

— Держать строй! — Додсон выхватил тяжелую кавалерийскую саблю, которая до этого момента лишь мешалась у него на поясе. — За Дредноут! За Лондон!

В этот момент со стороны проулка, куда ушли Бор и Лэсли, раздался заливистый свист и ответные залпы. Фланговый удар пришелся вовремя. Группа Бифа столкнулась с одичалыми в лобовую. Началась слепая, яростная резня, где единственным законом был холодный металл и инстинкт выживания.

Биф прорубал себе путь к церковным воротам, лихорадочно высматривая в этом хаосе знакомую шляпу Олбрайта.

Отряд незаметно проскользнул к церкви. Площадь перед ней заполонили полсотни дикарей, опьяненных запахом крови. Они превосходили защитников числом, но все их внимание было поглощено перестрелкой. Олбрайт не сдавался: он и его люди огрызались свинцом из окон. Биф понимал, что патронов у старого друга осталось в обрез, и мысленно умолял Бора поторопиться.

Многие одичалые были вооружены лишь тесаками и ножами; они зловеще припадали к земле, выжидая момента, чтобы ворваться в здание и закончить начатое.

Решительный момент настал. Биф перестал лихорадочно досылать патроны в барабан и жестом велел остальным замереть. Бор, бросив короткий взгляд через изгородь на площадь, приготовился к рывку. Рядом поднялся Хэмши Финч. Болезненно-желтый и иссохший, он, тем не менее, не растерял вкуса к битве. В этом старике было не больше девяноста фунтов веса, включая тяжелый охотничий нож, но он был живым воплощением неутомимости рабочего класса — из тех людей, что заставляют других бороться вопреки всему.

Спустя минуту огонь из церкви ослабел. Решив, что защитники выдохлись, враг двинулся вперед, беспорядочно паля по окнам. И тогда Биф повел людей в бой.

Улицу захлестнул кипящий человеческий поток. Хриплая брань смешалась с предсмертными стонами под сухой аккомпанемент ружейных залпов. Топор, брошенный чьей-то твердой рукой, пригвоздил к месту одичалого как раз в тот момент, когда тот поджигал фитиль динамитной шашки. Пуля, срикошетив от баррикады, впилась в плечо Лэсли.

Горстка людей Олбрайта не могла сдержать этот напор, но с приходом группы Бифа у них появился шанс. Пространство перед церковью уже было завалено трупами, но одичалых прибывало всё больше — они неслись вперед, точно океанская волна.

Отряд Бора подоспел в самый роковой миг. Они врезались в толпу, раскидывая визжащих одичалых, точно мешающихся под ногами щенят. Бор, превратившись в воплощение первобытной мощи, уложил первого встречного ударом кулака, от которого хрустнули шейные позвонки. Когда один из людоедов вцепился в плачущего ребенка и занес над ним топор, Бор в два прыжка настиг ублюдка и буквально впечатал его череп в мостовую. Дважды одичалые гроздьями повисали на нем, пытаясь свалить махину, пока он перезаряжал ружье, — и оба раза он стряхивал их с себя, как назойливую шелуху. Он шагал вперед, и его сапоги разъезжались в лужах дымящейся, еще живой крови.

Наконец, не выдержав этого стального напора, каннибалы в ужасе бросились врассыпную, исчезая в белой мгле. Бор обессиленно рухнул на колени прямо в сугроб, жадно ловя ртом ледяной воздух.

На площади воцарилась противоестественная тишина, нарушаемая лишь свистом ветра.

Биф стоял, опустив руки. Кроме глубокой царапины на плече, он был невредим, но взгляд его был пуст. Горячая кровь врагов уже схватывалась ледяной коркой на его пальцах, а перед глазами все еще пульсировала страшная картина резни.

Он медленно поднял голову. У церковных ворот, в ореоле морозного пара, возвышалась фигура Джона Олбрайта. Лицо его было в копоти и ссадинах, одежда превратилась в лохмотья, но он стоял непоколебимо, вызывающе опираясь на ствол пустого ружья.

В этот момент, среди руин Вестминстера и гор трупов, Джон казался Бифу единственной незыблемой вещью в мире. Спокойный. Неукротимый. Недосягаемый.

Белое Безмолвие проиграло этот раунд.