Флэшбэк

1.14 Денвер и Лас-Вегас, штат Невада 17 сентября, пятница, — 19 сентября, воскресенье

Денвер все еще стоял в пробках, когда Ник вернулся туда в пятницу вечером. По крайней мере, большая часть Денвера. Какая-то группировка подорвала Денверское отделение Монетного двора США на Вест-Колфаксе, неподалеку от Сивик-Сентер-парка.

Зачем Штатам все еще нужен монетный двор, Ник понятия не имел. Никто больше не пользовался монетами. Разрушение этого объекта могло представлять интерес только для террористов, которые делали бомбы, и для пяти скучающих охранников, которых разнесло на части этим ночным взрывом. К такого рода информации Ник и миллион других денверцев привыкли относиться по принципу «не обращать внимания и забывать».

Но как только Ник нагишом вышел из душа, кое-что все же привлекло его внимание — а именно, полученное десять минут назад текстовое сообщение от детектива первого ранга лейтенанта К. Т. Линкольн: «Ник, все проверила — все хорошо. Можешь не беспокоиться. Встречаться нет нужды. Сну».

Они пользовались этим кодом, когда работали в паре: «Срочно нужно увидеться». Сокращение означало, что все предшествующие слова нужно понимать в противоположном смысле. И что отправитель не полностью свободен в своих действиях.

Значит, случилась серьезная неприятность.

Ник позвонил К. Т. на сотовый и выслушал голосовое сообщение: она при исполнении, просит оставить послание, свяжется при первой возможности.

— Да просто вернулся в город, решил узнать, как дела. — Ник старался говорить как можно более скучающим голосом. — Рад, что все в порядке. Позвони, если будет времечко. Да, у меня сломался старый телефон, и я завел новый.

Он дал ей номер разового телефона, который нашел в рюкзаке, спрятанном за стенной панелью. После звонка он выкинет трубку.

К. Т. позвонила пятнадцать минут спустя.

— У меня тут на Ист-Колфаксе общий полицейский надзор и группа быстрого реагирования. Но все должно закончиться до полдвенадцатого, потому что ребятам из группы надо вернуть на место свой фургон. Я встречусь с тобой в полночь в том месте, где тот тип тогда сделал эту фигню.

К. Т. отключилась. Ник был уверен, что она тоже воспользовалась разовым телефоном.

Одеваясь, он посмотрел на часы в телевизоре. Начало десятого. Ему предстояло убить почти три часа. Он решил провести это время в размышлениях над тем, что же такого удалось накопать К. Т. и что могло потребовать столь срочной встречи.

Ник уже пришел в сознание к тому времени, как люди дона Кож-Ахмед Нухаева высадили его перед собором. Он едва держался на ногах, внутренности его тряслись от злости. Небольшое расстояние до японского консульства Ник прошел пешком.

Он полагал, что Сато и другие японцы из консульства горят желанием узнать подробности его разговора с доном, что допрос будет продолжаться весь день и вечер, что его начнут пичкать пентоталом и другими «сыворотками правды», если Ник не расскажет обо всем, интересующем их. Но допроса не последовало.

Сато с правой рукой в активном гипсе, похожей на гладкую рыбу, подошел к дверям комнаты Ника, постучал, заглянул внутрь и спросил:

— Ну как, удалось вам узнать что-нибудь важное от дона Кож-Ахмед Нухаева? Такое, что помогло бы расследованию?

Закусив щеку изнутри, Ник посмотрел на Сато и заявил:

— Не думаю.

Это была ложь, но в какой именно мере, пока оставалось непонятным.

Сато лишь кивнул и сказал:

— Но попробовать стоило.

Несколько часов спустя Ник проснулся, но все равно чувствовал себя опустошенным, мозги работали плохо. Сато пригласил его на обед в «Джеронимо» — знаменитый престижный ресторан. Они с Дарой любили это место и специально экономили деньги, чтобы заглянуть сюда во время ежегодных наездов в Санта-Фе. Ник не стал задаваться вопросом, с чего это Сато зовет его в такой дорогущий ресторан, а просто принял приглашение. Он был голоден.

«Джеронимо» оставался таким же, каким Ник помнил его, — небольшая постройка из сырцового кирпича, которая в 1750 году была частным особняком. При входе располагался большой камин, на полке которого расположились громадная коллекция цветов и гигантские лосиные рога, однако сам ресторан был невелик. В тот вечер стояла прохладная погода и шел дождь, поэтому столики на террасе не обслуживались и небольшое помещение казалось переполненным. К счастью, из-за габаритов Сато им достался столик на двоих у стены. Они почти не разговаривали. Ник доел первое блюдо (грушевый салат фудзисаки с орешками кешью и приправой из яблочного меда) и уже добрался до половины главного — филе-миньона с гарниром из нарезанной вручную красной картошки фри: за нее одну можно было отдать полжизни. И вдруг на него нахлынули воспоминания о последнем заходе сюда вместе с Дарой.

Он почувствовал боль в груди, спазм в горле и, точно больной, отложил вилку и пригубил воды (Сато заказал бутылку каберне-совиньон «Локойя 2025 Маунт-Видер», стоившую чуть меньше последнего годового жалованья Ника в полиции), делая вид, что ему попался слишком острый кусочек, — отсюда будто бы и румянец, и слезы. В это мгновение Ник больше всего хотел вернуться в консульство, в свою комнату, и вскрыть одну из последних взятых с собой часовых ампул, чтобы заново пережить тот обед с Дарой девять лет назад. И не только из-за флэшбэкной ломки — это был экзистенциальный вопрос: он должен был пребывать не здесь и сейчас, поглощая деликатесы в обществе японца-убийцы, а там и тогда, со своей женой, наслаждаться с нею великолепными блюдами, предвкушая возвращение в отель «Ла Посада».

Ник пригубил воды и отвернулся, чтобы проморгаться и убрать с глаз эти идиотские слезы.

— Боттом-сан, — сказал Сато, когда оба снова принялись за еду, — вы не думали о поездке в Техас?

Ник в недоумении уставился на громилу японца. Это что еще за херня?

— Техас не принимает флэшнаркоманов, — сказал он тихо.

Столики стояли очень близко друг к другу, к тому же в «Джеронимо» всегда стояла тишина.

— Но и не казнит их, как моя страна, Халифат и некоторые другие, — парировал Сато. — Только депортирует, если те отказываются или не могут бросить свою привычку. И потом, Республика Техас не возражает против вылечившихся наркоманов.

Ник поставил стакан с вином.

— Говорят, что попасть в Техас труднее, чем в Гарвард.

Сато прокряхтел на свой мужской манер. Что это означало, Ник так и не понимал.

— Верно, но Гарвардскому университету не нужны люди с жизненно важными навыками. А Республике Техас они требуются. Вы были способным полицейским, Боттом-сан.

Теперь настала очередь Ника прокряхтеть.

— Именно что был. — Он прищурился, глядя на здоровенного японца (или на убийцу Полковника Смерть и даймё, если верить Нухаеву). — Кой черт вам с этого, Сато-сан? Зачем вам — или мистеру Накамуре — отправлять меня в Техас?

Сато отхлебнул вина и промолчал. Показав на пустые тарелки, он сказал:

— Я хочу заказать десерт. Вам тоже, Боттом-сан?

— Мне тоже, — кивнул Ник. — Хочу попробовать этот торт с маскарпоне и белым шоколадом.

Сато опять закряхтел, но на этот раз вроде бы одобрительно — как показалось выпившему Нику.

Возвращение в Денвер прошло без происшествий, прежде всего — Ник был в этом уверен — благодаря двум черным «мерседесам» — «эскорту» от дона Кож-Ахмед Нухаева. Ник понятия не имел, почему Сато не возражал против них. На междуштатном шоссе один черный лимузин ехал в восьмидесяти метрах перед ними, другой — на таком же расстоянии сзади. И никто их не побеспокоил, хотя, судя по облакам пыли, с востока и запада от шоссе двигались гусеничные машины.

Сато ехал на переднем пассажирском сиденье, «Вилли» Муцуми сидел за рулем, «Билл» Дайгору управлял башней, а «Тоби» Синта Исии сидел сзади, на складном сиденье, напротив Ника. На протяжении первой сотни миль Ник не мог избавиться от навязчивого видения. Перед его глазами вставал задний отсек первого «ошкоша» — повсюду пламя, металлопластиковые стенки плавятся, обезглавленное тело «Джо» Генсиру Ито за считаные секунды превращается в пепел и обгорелые кости. Но когда они миновали место засады к северу от Лас-Вегаса, Нью-Мексико, Ник расслабился. Вскоре он снял шлем, прислонился потной головой к сетке и закрыл глаза.

Что пытался донести до него Нухаев?

Ночью, в японском консульстве, Ник из восьми предназначенных для сна часов шесть потратил на флэшбэкные видения, опустошив свои последние ампулы. Большую часть времени он переживал уже хорошо знакомые часы вместе с Дарой — когда после убийства Кэйго она, похоже, пыталась что-то сказать ему (и когда Ник, занятый собой, мыслями о собственной работе и расследовании, почти не слушал ее).

Но что же она пыталась ему сказать?

Что у нее роман с Харви Коэном? Это казалось самым вероятным. Но что привело ее и Харви в Санта-Фе за четыре дня до убийства Кэйго? Что-то, явно связанное с Кэйго Накамурой и его фильмом. Но как именно? И какой интерес мог испытывать к Кэйго окружной прокурор Мэнни Ортега? Из-за какого важного дела помощника окружного прокурора с секретарем послали в такую даль — в Санта-Фе?

По возвращении надо задать этот вопрос Ортеге — теперь уже мэру Ортеге.

Что до всей этой чуши о продаже Нью-Мексико, Аризоны и Южной Каролины Всемирному Халифату…

Ник открыл глаза и через спутниковый канал «ошкоша» подключил свой телефон к интернету. Синта Исии не обращал на него внимания. Ник засунул в уши наушники, сделал так, чтобы картинка с экрана отображалась на его противосолнечных очках, и пробежался по новостям.

Ник говорил дону Нухаеву, что исламисты не придут в Северную Америку, потому что в этих пустынных штатах, захваченных реконкистой, нет инфраструктуры. Но, глядя на экран, он понял, что Всемирный Исламский Халифат за последние четверть века своей экспансии не испытывал ни уважения, ни потребности в местных языках, культуре, законах и инфраструктуре. Последняя интересовала мусульман лишь в плане разграбления. Они приносили с собой язык, культуру, законы и свою религиозную инфраструктуру. И большая часть этой инфраструктуры была средневековой: кланы, племена, убийства чести, невыносимый религиозный буквализм и нетерпимость, каких иудаизм или христианство не знали уже на протяжении шести веков.

Основой расширяющейся исламской инфраструктуры, как понимал Ник, листая страницу за страницей, был шариат для тех, кто обитал в границах Халифата, — как для мусульман, так и неверных-зимми. А за его пределами на все государства и цивилизации неверных было нацелено отравленное копье джихада. Ник нашел нужные архивные страницы и обнаружил, что Халифат обладает более чем 10 000 атомных боеголовок — намного больше, чем 5500 японских.

Всего за полминуты он выяснил, что Штаты после гордого одностороннего разоружения (согласно договорам СНВ с Россией, — но другая сторона разоружаться не спешила) со второго десятилетия этого века имели 26 атомных зарядов на самолетах или ракетах. Еще 124 находились на хранении (все старше пятидесяти лет, все ненадежные, не проходившие проверку и большей частью без средств доставки).

Пробегая страницы, Ник увидел изображение серпа, так часто мелькавшее в телевизоре («полумесяц», как всегда называли его гордые вожди Всемирного Халифата), символа культурного и политического влияния мусульман. Оно распространялось от Ближнего Востока по всей Евразии, Восточной и Западной Европе, а в другом направлении — на Африку. Другие полумесяцы покрывали Индонезию и большую часть Тихоокеанского региона, где мусульмане, скрежеща зубами, сосуществовали с Японией и ее Новой сферой взаимного процветания Юго-Восточной Азии. Европейский полумесяц, крупнее по размеру, захватывал бывшее Соединенное Королевство и полярные области, а кончик его глубоко вонзился в Канаду. Канадцы проявили готовность и чуть ли не горячее желание «поделиться богатствами» своей, северной части континента. Их религиозное кредо — насаждаемые сверху мультикультурализм и этнокультурное разнообразие, давно вытеснившие в Канаде христианство, — меньше чем за два поколения породило теократическую культуру, уничтожившую всякое разнообразие.

Судя по тому, что читал Ник, остатки культуры белых, носители которой все еще составляли большинство, более-менее сосредоточились в изолированных районах, почти резервациях. Хотя мусульмане составляли чуть меньше сорока процентов от всего населения, главным законом Канады был теперь шариат; большинство белых, и англо-, и франкоязычных, смиренно перешли на положение зимми. Менее чем за полтора года они построили 3800-мильное ограждение вдоль границы с США, чтобы не пускать бегущих из Штатов американцев.

Там, где власти Халифата сталкивались с ублажаемыми прежде коренными народами (англо- и франкоговорящее белое большинство Канады на рубеже двадцатого и двадцать первого веков проявляло к индейцам и эскимосам нелепую политкорректность), аборигены, не желавшие принимать истинную веру, истреблялись новыми правителями при помощи голода: провинциальные власти просто прекращали поставлять туда продукты.

Так называемые коренные народы утратили способность к самообеспечению за счет охоты и рыболовства.

После «дык не туда», или Дня, когда настал трындец, когда США перестали быть серьезным торговым партнером и мировой державой, а в особенности после внезапной атаки, которую Тегеран назвал «Киямой» (Воскресение, Судный день и Окончательный расчет, три дня, за которые Израиль был стерт со всех карт), Канада при виде триумфального шествия ислама, меньше чем за десятилетие подмявшего под себя Западную Европу, обратилась к Халифату, прося о торговом партнерстве и военной защите. У нее не оставалось выбора. Как не оставалось и теперь — она не могла противостоять массивной исламской иммиграции, навсегда изменившей канадские законы и культуру.

А теперь не останется выбора у Нуэво-Мексико, которому придется продать земли реконкисты… кому?

Ник переключил свой телефон на внешние камеры.

По обе стороны ПМПЗВА плыл пейзаж северно-центрального Нью-Мексико: пастбища, где не осталось ни травы, ни скота, пустые ранчо, заброшенные городки, заброшенные железные дороги, пустые шоссе. Если закрыть глаза на ущерб, нанесенный высоким прериям интенсивным скотоводством продолжительностью в сто с лишним лет и менее разрушительным колесно-гусеничным вандализмом современных армий на марше, эти места оставались девственно-чистыми, — такими их увидели первые белые пионеры двумя с чем-то столетиями ранее.

«Почему бы Всемирному Халифату не возжелать эту южную часть Северной Америки, даже если это будет нечто вроде новой, поспешной покупки Луизианы?» — спрашивал себя Ник.

Если говорить о колонизации, для бывших обитателей пустыни место было идеальным. Верхнее острие исламского ятагана-полумесяца врезалось в канадско-американскую границу на севере, а нижнее острие, направленное из Мексики, упиралось теперь в безденежные и беспомощные западные штаты вроде Колорадо. И сколько понадобится времени, чтобы два этих рога шариатского полумесяца сошлись?

Ник, конечно, задавал себе смысложизненные вопросы. «Волнует ли это меня? Ну, уйдет эта часть страны джихадистам — а мне-то какая разница? Все равно это больше не Америка. Разве мне не наплевать, если верблюжатники из Халифата вытеснят этих чертовых мексикашек и станут новыми неприятными соседями на юге? И более того — нашими новыми хозяевами, выкинув долбаных япошек, которые смотрят на нас свысока со своих сраных горных вершин. Мексиканцы — это сплошные наркотики и коррупция, японцы… японцев волнует только Япония. Какая мне разница, кто и чем тут будет заправлять — японский бюрократ или мусульманский? Мусульмане эффективнее мексиканцев и честнее японцев. „Евротел“, „Скай вижн“, „Аль-Джазира“ и Си-би-си уверяют, что жизнь зимми в Европе и Канаде — сплошной сахар. Если только хаджи оставят меня в покое и я смогу проводить дни и ночи с Дарой, — думал он, — то какая мне разница? Пусть их дурацкий флаг с полумесяцем-ятаганом развевается над прогнившим денверским Капитолием с его золотым куполом».

Ник снял противосолнечные очки, вытащил наушники, выключил телефон и снова откинул голову к сетке, чтобы проспать остальную часть пути до дома.

Место, где тот тип тогда сделал эту фигню, было тем, что осталось от магазина «Потрепанная обложка» в 2500-м квартале Колфакс-авеню. Улица эта начиналась у равнин на востоке Денвера и шла через самые поганые районы города до подножия Скалистых гор на западе города. «Плейбой» — один из первых эротических журналов, последний номер которого вышел больше двадцати лет назад, — как-то назвал ее «самой длинной и порочной улицей в Америке». Она и вправду была одной из самых длинных улиц в стране, но копы знали, что порок гнездится главным образом в ее восточной части, если порочность определяется числом винных магазинов, жалких забегаловок, проституток, сутенеров и по-настоящему плохих поэтов.

«Потрепанная обложка» была громадным независимым книжным магазином, пока бумажные книги не стали слишком дороги в издании, а население — слишком безграмотным. Раньше магазин находился на той же улице, близ молла на Черри-Крик, где находился кондоминиум Ника. Но в первом десятилетии нового века он передвинулся восточнее, оставшись на Колфаксе, и вслед за Лонгфелло предлагал «книги, одиночество, покой».

Одиночество и покой никуда не делись, но вот книг здесь не видели уже много лет. Обновленная «ПО» на Колфакс-авеню, по другую сторону от громадной ночлежки для бездомных, прежде носившей гордое название Восточной средней школы, стала чем-то средним между флэшпещерой и круглосуточной пивной. Как ни странно, но многие флэшбэкеры, обитавшие на нижних этажах прежнего магазина, среди одиночества и покоя, приходили туда читать: потеряв или продав свои старые книги, они при помощи флэшбэка заново переживали ощущения от «Моби Дика», или «Лолиты», или «Робин Гуда», или черт знает чего еще. Для этого наркоманы укладывались на кушетку в гниющем нутре некогда одного из лучших независимых книжных магазинов.

— Это как старый фильм про зомби, где ходячие мертвецы возвращаются в моллы за покупками, — сказала однажды Дара. — В их гниющих мозгах молл связан с ощущением благополучия… так и этих флэшбэкеров тянет назад в книжный магазин.

— Они платят огромные деньги, флэшбэча на прочтение целых книг, — мрачно отозвался Ник. — Сколько этого дорогостоящего времени, по-твоему, тратится на то, чтобы заново пережить прочтенное на унитазе? За такие деньги можно загрузить на телефон целую библиотеку.

— Они не хотят загружать себе книги, не хотят присасываться, как сказал бы ты, к еще одной стеклянной сиське, — возразила Дара. Так вульгарно она вообще-то не выражалась, но книги вызывали у нее бурные эмоции. — Они хотят читать их, держа в руках. А книг, которые можно держать в руках, больше не делают.

Так или иначе, речь шла о «ПО». Ник и К. Т. Линкольн были патрульными, когда поступил вызов: захвачены заложники. «Потрепанная обложка» все еще старалась держаться на плаву, продавая и покупая старые заплесневелые тома, но тут появился псих-героинщик, размахивая пистолетом и требуя, чтобы ему продали новое сочинение некоего Уэстлейка, умершего десятью годами ранее. Это казалось шуткой, пока наркоман не выстрелил и не убил менеджера кофейни. Он обещал каждые полчаса убивать по заложнику, пока ему не доставят «новый, оригинальный, никем еще не читанный» роман Уэстлейка.

К. Т. оделась курьером «Федерал экспресс», который якобы доставил книгу. В конце концов ей пришлось пристрелить наркомана, который попытался развернуть посылку одной рукой, не выпуская из другой пистолета.

Ник припарковал своего мерина на старой парковке рядом с магазином, осторожно, чтобы не переехать какое-нибудь из скрючившихся тел на наклонном полу большого гаража — мужчины и женщины, киплинговские «трупы, закутанные в саваны». Он всадил пятнадцать пуль в капот, лобовое стекло и покрышки своей развалины, но в его отсутствие люди Накамуры заменили покрышки, лобовое стекло и главный аккумулятор, так что машинка бегала, как никогда прежде. Бензиновый двигатель был расстрелян в хлам, но он по большому счету уже много лет как был разобран на запчасти. Нику понравилось, что механики Накамуры не залатали пулевые пробоины. Обычно, паркуясь в обитаемом гараже, Ник ставил синюю мигалку на крышу — предупреждение ворам, что попытка разграбить эту машину принесет им проблемы. Но теперь он решил, что роль маячка вполне могут играть пробоины.

Лабиринты «ПО», как всегда, были плохо освещены и дурно пахли. Ник купил пива в помещении бывшей кофейни при магазине и понес бутылку по длинному витому пандусу на нижний уровень, где были столики и свет. Еще ниже располагалась флэшпещера с кушетками и спящими на них людьми.

К. Т. ждала за тем столиком, где они обычно встречались. Больше в этой части лабиринта из старых книжных стеллажей, сгнивших ковров и двадцативаттных лампочек никого не было — по крайней мере, никого в сознании. Лейтенант Линкольн поставила свой видавший виды портфель на стул рядом с собой, а на столик положила кипу папок. Когда Ник сел с усталым вздохом, она спросила:

— Ты вооружен, Ник?

Он чуть не рассмеялся, потом увидел ее глаза.

— Конечно, я вооружен.

— Положи его на стол, — сказала К. Т. — Осторожно. Подцепи мизинцем и большим пальцем левой руки. Жду!

Она подняла из-за столешницы правую руку, чтобы Ник увидел девятимиллиметровый «глок», нацеленный ему в подреберье.

Он не стал протестовать или задавать вопросы. Кобуру он носил под кожаной курткой слева, пистолет был вложен рукоятью вверх, чтобы сразу выхватить его и нацелить, — и К. Т. знала это. Медленно, как ему велели, Ник вытащил пистолет и положил на стол перед ней. К. Т. быстрым движением схватила его, положила на стул рядом с портфелем и прошипела:

— Отодвинься назад.

Ник отодвинулся назад.

— А теперь встань, только очень медленно. Подними полы куртки и повернись на триста шестьдесят градусов. А потом покажи мне свои голени.

Он так и сделал — приподнял по очереди обе брючины, показывая, что на голенях не спрятано оружие.

— Сядь, — приказала К. Т. — Подальше. Ладони держи на коленях, открытыми, чтобы я их видела.

Ник сел и растопырил пальцы, как она велела. Где-то внизу и позади него, в глубине темной флэшпещеры вскрикнул человек — в наркотическом ужасе или экстазе.

— Хорошо, — сказала К. Т. — У меня три новости. Может, они тебе уже известны. Может, и нет. Но, услышав каждую из этих новостей, ты не станешь делать ничего и будешь по-прежнему сидеть, держа руки на коленях. Ясно?

— Ясно, — ответил Ник.

Когда, много лет назад, почитатель Уэстлейка более или менее держал К. Т. под прицелом, она вытащила пистолет из-под короткой курьерской курточки «Федерал экспресс» и выстрелила в него пять раз — тот и пикнуть не успел. Возможно, теперь, из-за возраста и усталости, реакция у нее была уже не та, но Ник не собирался ставить на это свою жизнь.

По-прежнему держа «глок» довольно низко, К. Т. левой рукой протянула Нику телефон.

— Сначала наименее плохая из новостей, — прокомментировала она.

На экране мелькнули лица семи мальчишек: все явно мертвы, все явно застрелены. Восьмое лицо было лицом Вэла.

Ник охнул и машинально вскочил со стула, но, увидев поднимающееся следом за ним дуло «глока», замер. К. Т. жестом велела ему вернуться на место. Ник подчинился — из-за пистолета, но еще больше — из-за фотографии Вэла. Это была не фотография мертвого мальчишки, снятая на месте преступления, а изображение, взятое из ежегодного школьного альбома. Вэл не улыбался, был плохо одет и нестрижен; но, в отличие от остальных снимков, это не было фото застреленного. Поэтому Ник сел.

— Что? — выдавил он из себя через полминуты. — Рассказывай.

— Поступила часа два назад, — прошептала К. Т. — Сегодня вечером флэшбанда юных негодяев пыталась убить Даити Омуру в Лос-Анджелесе…

— Омуру? Калифорнийского советника? — идиотским тоном спросил Ник, чувствуя себя так, будто в нижнюю челюсть и губы всадили новокаина.

— Да. Эти ребята устроили засаду на советника Омуру и его свиту. Те прибыли на какое-то мероприятие в центре Лос-Анджелеса. Флэшбандиты стреляли из люка ливневки около Диснеевского центра. — К. Т. помолчала, переводя дыхание. Ствол ее «глока» не шелохнулся. — У шайки было множество стволов, почти все незаконные…

«Фильм „Они“», — подумал Ник.

Гигантские муравьи, а потом — армейские джипы и грузовики, которые пытаются найти гнездо муравьиной матки в лос-анджелесской ливневке. И он, и Вэл любили это старое кино.

— Советник не получил серьезных ранений. Кто-то из свиты запихнул Омуру в лимузин, а его охранники и городские копы ответным огнем убили шестерых, стрелявших прямо из открытого выхода ливневки, — продолжила К. Т. — Седьмого парня нашли мертвым в туннеле, в нескольких сотнях метров от выхода. Убит тремя выстрелами. Ты его знаешь?

Она снова перебрала фотографии на своем телефоне и остановилась на изображении парня: веки полуопущены, так что видны одни лишь белки, рот открыт, передние зубы выбиты, два четких входных ранения в груди — в пропитанной кровью рубашке с чьим-то интерактивным лицом — и жуткая рана в полуразорванной шее.

— Нет, — сдавленным голосом произнес Ник. — Никогда его не видел. Ты показывала Вэла…

К. Т. отмахнулась.

— Лос-анджелесская ювенальная полиция утверждает, что Вэл водился с этими ребятами… в особенности с последним — Билли Койном. Вэл никогда его не упоминал?

— Койн? — повторил Ник, чувствуя, как к горлу подступает блевотина. — Билли Койн? Нет… постой, может быть. Да, возможно. Но я не уверен. Вэл никогда особо не распространялся о своих тамошних друзьях. Сам-то он жив?

— Есть ориентировка на Вэла Фокса по данным, полученным в школе, — сообщила К. Т. — Лос-анджелесская полиция не смогла проследить его телефон. Ни его, ни твоего тестя по адресу Леонарда Фокса не нашли. Мы знаем, что он не пытался звонить сегодня на твой телефон, — но, может, он связывался с тобой другим способом? А, Ник?

У Ника в голове крутилась дурацкая и мучительная мысль: «Ужасно, что Вэл не пользуется моей фамилией».

— Что? Нет! — воскликнул он, тряся головой. — Вэл мне не звонил, а я собирался позвонить ему, но… в общем, у него был день рождения на прошлой неделе и… нет, я не разговаривал с ним. Есть улики в пользу того, что Ник участвовал в нападении на Омуру, — или это просто предположение ювенальной полиции?

— Видимо, есть какие-то улики, — сказала К. Т. — Внутренняя безопасность объявила Вэла в федеральный розыск. Сейчас его рассматривают как важного свидетеля, но они и ФБР всерьез намерены его арестовать.

— Господи Иисусе, — прошептал Ник. Он заглянул К. Т. в глаза. — Говоришь, это не самая плохая новость из приготовленных для меня?

Карие глаза К. Т., казалось, вообще никогда не моргают. Она смотрела на Ника так, как смотрела на задержанных преступников, — под этим взглядом им приходилось отводить глаза.

— Что ты собираешься делать, Ник?

— Что ты имеешь в виду? Хочешь, чтобы я донес на собственного сына?

— Нет. Думаю, ты должен доставить его в полицию, если он здесь появится. У тебя ведь все еще есть наручники?

Ник не имел права оставлять у себя полицейские наручники, но у него действительно осталось несколько штук из набора начинающего частного детектива: Ник тогда рассчитывал заработать денег, выслеживая неплательщиков. Он попытался представить себе, как защелкивает наручники на запястьях сына, и не смог. Но потом Ник понял, что представляет Вэла таким, каким видел его в последний раз, — мальчишка одиннадцати лет (даже меньше), округлая детская мордашка. Уже на этой недавней школьной фотографии был другой человек.

Ник ничего не ответил.

— Внутренняя безопасность, ФБР и местные отделения полиции не будут с ним чикаться, — сказала К. Т. — В ориентировке сказано, что он вооружен и опасен.

— Кто говорит, что он вооружен?

— Галина Кшесинская.

— Это кто еще такая?

— Бывшая миссис Галина Койн, мать убитого Билли Койна. Когда-то работала в офисе, координировавшем переезды и обеспечение безопасности Омуры в Лос-Анджелесе.

— Значит, инсайдерская информация, — протянул Ник. — Откуда миссис Галина Кшесинская знает, что Ник вооружен?

— Она заявила полиции, что, по словам ее сына, тот дал Вэлу девятимиллиметровую «беретту». У пистолета один патрон в патроннике и четырнадцать в обойме. «А откуда у мальчишки Билли Койна девятимиллиметровая „беретта“? И почему миссис Кшесинская не сообщила об этом полиции перед бойней у Диснеевского центра?» — подумал Ник, но ничего не сказал.

Если эта сучка не соврала, то ориентировка по части вооружения была точна. Но вот насчет того, что «опасен»? Ник представил, как его сын берет с собой в постель бейсбольную рукавичку, словно чучело зверька.

— Сейчас они проводят экспертизу двух пуль, извлеченных из тела Койна, и третьей, которую вынули из стены туннеля за ним, — сказала ровным голосом К. Т. — Но я говорила сегодня с Амброузом, заместителем начальника калифорнийской дорожной полиции. По его словам, калибр найденной в стене пули — девять миллиметров.

— Заместитель начальника Амброуз? — с глупым видом повторил Ник. — Дейл Амброуз?

— Да. — К. Т. опустила свой «глок» на столешницу и накрыла его газетой, но Ник понимал, что пистолет по-прежнему направлен на него. — Ты его знаешь?

— Да. Нет. В общем, мой отец помогал Амброузу, когда тот проходил практику здесь, в колорадской полиции. Я думаю, у них были хорошие отношения ученика с учителем. И я знаю, мой старик считал, что тот станет хорошим полицейским. А за несколько лет до того, как отца убили, Амброуз уехал в Калифорнию. Помнишь, лет девять назад я ездил в Лос-Анджелес — доставлял туда убийцу-педофила? Я тогда встречался с Амброузом, и потом мы с ним оказывали друг другу кое-какую помощь. Когда я в последний раз слышал про него, он был заместителем начальника.

— Не поговорить ли тебе с ним? — предложила К. Т.

— Пожалуй.

— Как заместитель начальника, он обязан в том числе обеспечивать безопасность губернатора и советника. Именно ребята Амброуза вместе с личной охраной Омуры открыли ответный огонь по этим парням.

— Но не по Вэлу, — сказал Ник дрожащим голосом. — Пока нет никаких доказательств того, что Вэл там был.

К. Т. пожала плечами. Согласно ориентировке на Вэла, улик в пользу того, что Вэл тем вечером был вместе с остальной флэш бандой, хватало с избытком. Техника анализа ДНК настолько преуспела, что если Вэл находился в этом туннеле и просто дышал, то скоро появятся очевидные доказательства. Ник знал, что имела в виду К. Т., пожимая плечами, — «еще не вечер».

От одной только мысли — факта, — что Вэл состоит в лос-анджелесской флэшбанде, Нику стало нехорошо. Денверские флэшбанды, совершавшие преступления ради того, чтобы снова переживать эти ощущения под флэшбэком, состояли из самых отъявленных негодяев, с какими имели дело Ник и К. Т. А лос-анджелесские шайки, по слухам, были куда хуже денверских.

У Ника закружилась голова — словно от еще одного удара электрошокером.

— Что еще? — спросил Ник.

— Ты уверен, что готов выслушать остальное, напарник? — спросила К. Т.

Ник моргнул, услышав слово «напарник». Либо лейтенант Линкольн подло издевалась над ним, либо видела, как потрясло его известие о Вэле. А может, и то и другое.

— Готов. Говори.

К. Т. подтолкнула к нему небольшую пачку цветных папок.

— Ты можешь это прочесть, не наклоняясь и не подаваясь вперед, — вполголоса сказала она. Потом, спрятав правую руку с «глоком» под раскрытым каталогом или брошюрой, добавила:

— Страницы переворачивай левой рукой. Всю папку не поднимай.

— Господи боже мой, — с отвращением проговорил Ник.

К. Т. ничего не сказала.

Ник читал, медленно переворачивая страницы левой рукой. Закончив, он не произнес ни слова.

Это были копии протоколов, где утверждалось, что шесть лет назад, за пять недель до убийства Кэйго Накамуры, Дара Фокс Боттом и помощник окружного прокурора Харви Коэн снимали на двоих номера в мотелях и отелях — по меньшей мере десять раз. К рапортам прилагались отчеты по платежам со служебной кредитной карты Харви и оплаченные счета из офиса окружного прокурора.

— Это все вранье, — заявил Ник и оттолкнул папки обратно.

— Оставь их себе, — сказала К. Т. — Откуда ты знаешь, что это вранье?

— Согласно вот этому счету, Харви и Дара снимали один номер на двоих в гостинице «Анасази» в Санта-Фе, — сказал Ник, постукивая по зеленой папке. — Но я точно знаю, что это не так. Они снимали два соседних номера.

Теперь моргнула уже К. Т.

— Это тебе Дара говорила?

— Нет. Я в последнее время восстанавливал под флэшбэком наши разговоры, и она много раз пыталась сказать мне: что-то происходит. Не между нею и Харви, я думаю. Что-то, связанное с особым делом, по которому они и ездили туда-сюда после смерти Кэйго Накамуры. Даже в Санта-Фе.

— Согласно документам, они снимали один номер на двоих.

— Эти документы — чистая херня. Я знаю. Вчера говорил кое с кем в «Анасази». С горничной, которая проработала там сорок лет и помнит Дару — помнит, как она приезжала туда шесть лет назад. Дара ей понравилась.

К. Т. покачала головой.

— Не понимаю. Что ты делал в Санта-Фе? И давно ли ты знаешь о подозрениях насчет того, что Харви и Дара снимали один номер?

Ник ответил только на второй вопрос:

— Около полутора суток назад дон Кож-Ахмед Нухаев сказал мне, что Дара останавливалась в «Анасази» с Харви шесть лет назад. На следующий день после того, как Кэйго Накамура брал у него интервью, и за четыре дня до убийства Кэйго. Я был в Санта-Фе, поэтому зашел в отель и поспрашивал. Мудак-портье ничего мне не сказал, хотя я размахивал у него перед носом фальшивым значком. Но удалось найти двух старых горничных-латинок, которые помнили Дару. Одна из этих старушек вспомнила даже, в каких номерах останавливались Харви и Дара. В соседних номерах, но не в одном. Даже не в двухкомнатном.

— А с чего это горничная через шесть лет будет помнить, кто в каком номере останавливался? — спросила К. Т. — Если она видела человека всего раз?

— Я же говорю, Дара ей понравилась. Горничную зовут Мария Консуэла Санетта Геррера. Они поболтали немного, и выяснилось, что у обеих сыновей зовут Вэл… хотя имя сына Марии — уменьшительное от «Валентин». Ее сыну было двадцать девять, и она запомнила, как Дара говорила про своего сына — десятилетнего мальчика.

— Прости, что засомневалась в твоих словах, — сказала К. Т. Правда, по тону нельзя было сказать, что она извиняется; голос ее звучал устало. — Но скажи, Ник, почему ты считаешь, что и остальные счета из гостиниц — поддельные?

— Ты мне не сказала, откуда взялась вся эта херня, — напомнил он. — Это очень похоже на то, что предъявляют в жюри присяжных.

— Это часть материалов для представления в жюри присяжных. Представленных в жюри, собранных в ходе внутреннего расследования, которое аппарат окружного прокурора провел в марте, пять с половиной лет назад. Когда Мэнни Ортега еще был окружным прокурором.

— Внутреннее расследование? — пробормотал Ник. Он редко бывал так сбит с толку. — Два месяца спустя после того, как Дара и Харви погибли в автокатастрофе на I-двадцать пять? Межведомственное расследование. И жюри присяжных решает, был ли у одного из заместителей окружного прокурора роман с моей женой? Полная херня. Абсолютная бессмыслица.

К. Т., словно соглашаясь, кивнула головой.

— Да, совместное расследование. Но не для того, чтобы установить, потрахивались ли Дара с Харви у тебя за спиной. А для выяснения того, кто убил Харви и Дару.

— Кто их убил? — прошептал Ник.

Хорошо, что он сидел. Даже и так пришлось ухватиться за края старого деревянного стула, чтобы не упасть на пол.

— Я тебя предупреждала, что будет хуже, — прошептала К. Т. — Ты готов к последней части? Я серьезно.

— Показывай, — прорычал Ник. — Скорее.

По тону экс-партнера К. Т. поняла, насколько он серьезен, и подтолкнула к нему остальные цветные папочки.

Ник подвинул стул поближе, сгорбился над столом и принялся читать и перелистывать ксерокопии. Если К. Т. хочет его пристрелить — пусть стреляет. Но она вытащила пистолет из-под каталога и сунула в кобуру. Четыре человека с седой щетиной прошли мимо: они разговаривали о книгах и направлялись к кушеткам в темную флэшкомнату под пандусом, у его начала.

Перед Ником лежали более двухсот страниц материалов от большого жюри присяжных. Это тайное жюри собрал тогдашний окружной прокурор Мануэль Ортега в конце февраля того года, когда погибла Дара, — собрал меньше чем через месяц после ее смерти. Упор в расследовании, казалось, делался на то, что помощник окружного прокурора Харви Коэн и его секретарша Дара Фокс Боттом, работая над все еще засекреченным делом, завели любовную интрижку.

Детектив денверской полиции первого ранга Ник Боттом узнал об этой интрижке и подстроил автокатастрофу с целью убить жену и ее любовника.

Ник с отвисшей челюстью откинулся к спинке стула. Ему хотелось то ли расплакаться, то ли застонать, но он знал, что это не поможет. Лейтенант К. Т. Линкольн очень внимательно наблюдала за ним.

— Знаешь, К. Т., пять с лишним лет я пытался убедить себя, что Дара и Харви погибли в автокатастрофе. Факты остаются неизменными. Ехавшая впереди машина со стариками резко затормозила… водитель фуры за ними пытался остановиться, но не смог… водитель погиб в огне. И никто из них не знал друг друга, — никаких контактов между ними. Так говорилось во всех отчетах, ты помнишь?

К. Т. постучала по фотографии водителя фуры своим коротким пальцем. Раздался противный резкий звук.

— Узнаешь его, Ник?

— Да, конечно. Филип Джеймс Джонсон. Я сам проверял. Он водил фуру двенадцать лет. Никаких серьезных происшествий, никаких нарушений. Он просто не мог бы…

— Его имя и биография сфальсифицированы, — сказала К. Т. и вытащила из пачки другую фотографию. — Перед тобой не Филип Джонсон, а вот этот человек. Узнаешь его?

Нику потребовалась чуть ли не минута, чтобы опознать человека на фотографии. Но и тогда он никак не мог поверить, что это — водитель фуры. Он положил две фотографии рядом. Человек на втором снимке был футов на шестьдесят — семьдесят легче Филипа Джеймса Джонсона. Плюс другое строение лица (даже оставляя в стороне то, что нос был куда толще), другой подбородок, другой цвет волос… черт, даже цвет глаз был другим.

— Анализ ДНК точно показал, что Филип Джеймс Джонсон — на самом деле твой старый знакомый, тайный осведомитель Риккардо «Ударник» Моретти.

Ник продолжал недоуменно смотреть. Он использовал Моретти как тайного осведомителя, еще работая патрульным, и несколько раз, уже став детективом. Прозвище Ударник этому мелкому жулику дали из-за его участия в выколачивании денег из страховых компаний, особенно в мошеннических проделках на дорогах, где он выставлял себя «жертвой» — как и в случае подставного падения на тротуаре перед кафе или магазином. Моретти так навсегда и остался шестеркой, мелочью, которая кормится при крупных хищниках: вечно на побегушках у бандитов и гангстеров, вечно в мечтах о настоящем деле. Но в качестве тайного осведомителя Моретти чаще всего оказывался ненадежен и не заслуживал даже тех малых денег, что патрульный, а потом детектив Боттом выплачивал ему из собственного кармана. Ник не встречался с Моретти десять лет. Даже больше.

Он снова вгляделся в фотографии. Да… возможно. Что-то общее в форме глазных впадин и зубов — зубы ему не выправляли, — но…

— Ему сделали серьезную пластическую операцию, — громко сказал Ник, потирая щеки и слыша скрежет щетины. — С какой стати? Его шайка никогда не стала бы тратить на это деньги. Ударник Моретти был нулем. И если уж ты платишь целое состояние в старых баках на косметическую хирургию, то зачем наращивать жир, уродовать нос и делать дурацкие уши? Бессмыслица. И потом, я читал исходную идентификацию по ДНК. Там утверждалось, что мертвый водитель — Филип Джеймс Джонсон.

— Это все хорошо продуманная легенда, — возразила К. Т. — Включая и пластическую операцию. Кто-то готовил киллера из твоего старого дружка Ударника?

— Нет никакого… — начал было Ник.

К. Т. подвинула в его сторону еще одну пачку ксерокопий.

— У нас есть телефонные записи твоих звонков Моретти. Четыре звонка: два в ноябре того года, когда убили Кэйго, один в конце декабря и последний за три дня до того… происшествия… в котором погибли Дара и Харви.

Голова Ника откинулась назад.

— Не было этого. Не звонил я ему.

К. Т. прикоснулась к фотографии двух стариков, погибших, когда в их мерина врезались сначала машина с Дарой и Харви, а потом фура, которая сразу же загорелась.

— Хавьер и Дульсинея Гутьеррес, — проговорила она. — Это настоящие имена. На их НИККах подделаны были только гражданство и история проживания по последнему адресу. Их привезли сюда из Сьюдад-Хуареса за три недели до так называемого несчастного случая. У нас есть телефонные переговоры Ударника Моретти — он организовал все это тоже.

— Я никогда не звонил Моретти, — повторил Ник.

К. Т. посмотрела на него тем взглядом, которым смотрела на множество загнанных в угол, но до конца запирающихся преступников.

— Слушай, Ник, — негромко сказала она, — ведь именно ты на этой неделе просил меня покопаться во всем этом. Я говорила, что это несчастный случай. Я говорила: «Кто добровольно пойдет на подставу, в которой он должен умереть?» А ты ответил: «Ты не можешь мне отказать, К. Т. Покопайся». Вот я и покопалась. Материалы перед тобой.

Ник снова потер щеки и подбородок.

— Это полная бессмыслица. Даже если Моретти был глубоко законспирированным киллером в этой шайке… поверь мне, К. Т., у этого мудилы не хватило бы ума никого прикончить. Даже денверские мафиози, при всей их убогости и безбашенности, не стали бы его нанимать… я уж не говорю о том, чтобы платить за дурацкие пластические операции для сокрытия личности. Да и зачем скрывать его личность? Бандиты убивают, пуская пули двадцать второго калибра в голову, чтобы от мозгов ничего не осталось, бросают пистолет и уходят.

— Если только кто-то очень не хотел, чтобы это выглядело как убийство.

— Да. Но банды так не работают.

— Согласна. Но ты бы смог.

Ник не ответил — вместо этого он полистал досье.

— Заключение жюри присяжных — чушь свинячья. У них тут достаточно свидетельств, в большинстве своем подложных, чтобы предъявить обвинение кому угодно. Но никаких обвинений предъявлено не было. Жюри распустили в апреле, пять с половиной лет назад, и с тех пор эти бумаги лежали, собирая пыль. Как ты это объяснишь?

— Чтобы собрать все это, я встала на уши и надавала кучу обещаний, которые, надеюсь, мне никогда не придется выполнять, — устало сказала она. — Ты меня попросил, Ник. — К. Т. пододвинула к нему кипу цветных папок. — Теперь это твое. Если ты хоть раз скажешь, что мне что-нибудь известно обо всем этом, я назову тебя блядским лжецом.

— А мне что с этим делать? — спросил Ник, поправляя папки: получилась стопка высотой около восьми дюймов.

— А мне насрать, напарник.

Ник шарахнул кулаком по стопке.

— Ортега собрал присяжных и предъявил им все эти доказательства, надыбанные его собственными следователями и кем-то из нашего отдела внутренней безопасности. Почему те не воспользовались этим? Никаких обвинений явно никому не предъявлялось. В прессу не просочилось ни словечка. Как можно собрать столько доказательств того, что один из ведущих сыщиков отдела по особо важным делам — негодяй и убийца, что он убил свою жену и помощника окружного прокурора, а потом засунуть эти бумаги куда подальше? Это создание помех правосудию.

— Спроси об этом Ортегу.

— Спрошу, — пообещал Ник. — Завтра утром. В его кабинете.

К. Т. покачала головой.

— Мэр сейчас в Вашингтоне вместе с губернатором и сенатором Граймсом. Обсуждают новую реформу иммиграционных правил. Советник Накамура должен встретиться там с ними в понедельник и сделать заявление в каком-то подкомитете.

— Тогда я поеду в Вашингтон, — сказал Ник и потер усталые глаза. Да что с ним такое? Он, как всегда, забывает о сыне.

Сколько лет прошло с тех пор, как он отодвинул сына в самый конец списка приоритетов? Ниже привычки к флэшбэку. А еще раньше — ниже скорби по Даре. А еще раньше — ниже долбаной работы в полиции. А еще раньше — ниже любви к жене. А еще раньше… был ли сын когда-нибудь в верхней части списка, если уж не на самом верху?

Ника вдруг захлестнула абсолютная уверенность, ощущаемая физически, как и подступившая к горлу тошнота: Вэл сказал бы ему, что он, Вэл Боттом, никогда не был на первом месте в списке приоритетов отца.

— Нет, — сказал Ник. — Я поеду в Лос-Анджелес. Чтобы забрать Вэла. Найти сына и привезти его сюда. С Ортегой я разберусь позднее.

К. Т. Линкольн встала.

— Что бы и для кого ты ни делал, не звони мне больше, Ник. Я никогда не раскапывала этих документов от жюри. Я не встречалась с тобой здесь сегодня. Я видела тебя только раз за последние три года, в денверской забегаловке, в прошлый вторник: там меня засекло слишком много людей, а телефон забегаловки пришлось сообщить в диспетчерскую. Но это последнее место, где я тебя видела. Если кто спросит, я скажу, что ты выпрашивал денег, а я не дала. А потом мы несколько минут мололи языками, вспоминали прошлое, и я решила, что наша совместная служба на самом деле немногого стоит. Прощай, Ник.

— Прощай, — рассеянно сказал Ник, затем открыл досье с документами по расследованию автокатастрофы и принялся разглядывать диаграммы и фотографии последствий пожара, унесшего жизни пять человек, включая и его жену. — К. Т… какой законспирированный киллер по доброй воле согласится погибнуть в сотворенном им же пожаре? Как это…

Но К. Т. Линкольн уже ушла. Ник говорил сам с собой в полутемном помещении.

В воскресное утро серый вертолет «сасаяки-томбо» — «шепчущая стрекоза» — коснулся плоской крыши бывшего молла на Черри-Крик, ныне кондоминиума. Точнее, он приземлился там. Этот вертолет был более крупным и совершенным, чем тот, в котором Ник летал на Рейтон-Пасс.

Хидэки Сато выпрыгнул из машины и тщательно обыскал Ника. Оружия при нем не было. Сато просмотрел небольшую спортивную сумку, где тоже не было оружия, хотя и лежали шесть магазинов с девятимиллиметровыми патронами. Потом он вытащил и распечатал объемистый почтовый конверт. Там лежал «глок» Ника — без обоймы, без пули в патроннике, разобранный.

— Как вы и просили, — заметил Ник.

Сато запечатал конверт и ничего не ответил. Взяв спортивную сумку, он жестом пригласил Ника в вертолет. Наверху неторопливо вращались большие, необычного вида винты.

Ник оказался в тесном отсеке вроде шлюза, явно с МР-сканером: такие сканеры стали необходимыми после того, как фанатики-джихадисты обнаружили, что во все полости тела можно насовать пластида. Потом они прошли через еще одну дверь и очутились в небольшом роскошном помещении (умеренно роскошном — сёдзи, татами, цветы) — точь-в-точь комната Накамуры в особняке на Эвергрин, если бы не широкие многослойные окна. Накамура сидел во вращающемся кожаном кресле за лакированным столом, стоявшим под двумя из этих окон.

Ник видел миллиардера девять дней назад, когда после беседы его наняли для расследования, — ему казалось, что прошло гораздо больше времени, — и Хироси Накамура выглядел точно так же, вплоть до тщательно расчесанных на пробор седых волос, наманикюренных ногтей, черного костюма и узкого черного галстука. В этом небольшом пространстве стояли другие, удобные на вид кресла и диван, но Накамура не пригласил Ника сесть. Сато тоже остался стоять — достаточно далеко, чтобы выглядеть подчиненным, и достаточно близко, чтобы защитить босса, если Ник бросится на него. Реконфигурируемый слой умного гипса на руке Сато был тонок и гибок настолько, что не выделялся под темным пиджаком.

— Рад видеть вас снова, мистер Боттом, — сказал Накамура. — Мистер Сато сообщил мне, что у вас есть просьба. Я сегодня отправляюсь в Вашингтон, округ Колумбия, и мой частный самолет должен вылететь из Денверского международного аэропорта через пятнадцать минут. У вас есть полторы минуты для изложения своей просьбы.

— Мой сын попал в серьезную неприятность в Лос-Анджелесе, — начал Ник. — Его жизни угрожает опасность. Мне нужно попасть туда, но у меня нет денег на самолет. На машине не доехать, а грузовые конвои на запад пассажиров не берут. Но если бы даже брали, у меня и на это нет денег.

Мистер Накамура чуть-чуть наклонил голову вбок.

— Я пока еще не слышал вашей просьбы, мистер Боттом.

Ник набрал в грудь побольше воздуха. У него оставалось меньше минуты.

— Мистер Накамура, вы обещали мне пятнадцать тысяч долларов — старых долларов если я раскрою убийство вашего сына. Я близок к раскрытию. Думаю, что я мог бы назвать имя убийцы уже сейчас, но мне необходимо окончательное подтверждение. Я хотел попросить у вас денег на билет до Лос-Анджелеса — семьсот старых баксов прямо сейчас вместо пятнадцати тысяч обещанных. Но туда больше не летают ни пассажирские, ни транспортные самолеты. И оттуда тоже.

Накамура ждал. Он ни разу не взглянул на свой «ролекс», но на фонаре кабины был виден черный циферблат с секундной стрелкой.

— У «Накамура энтерпрайзиз» есть регулярные рейсы в Лас-Вегас, — продолжил Ник, чувствуя, как пот стекает по его животу. — Я проверил. В Лас-Вегасе я смогу добыть транспорт — частный самолет, джип, что угодно, — чтобы добраться до Лос-Анджелеса и найти сына. Я прошу вас зарезервировать для меня место на одном из ваших грузовых или курьерских самолетов, если возможно, сегодня, и выдать вперед триста баксов — старых долларов, чтобы я мог заплатить за последний отрезок пути. Клянусь вам, что назову имя убийцы вашего сына, когда вернусь. Остальные деньги можете оставить себе.

— Очень щедро с вашей стороны, мистер Боттом. — Накамура еле заметно улыбнулся. — Скажите мне прямо сейчас, кто убил моего сына, возьмите все пятнадцать тысяч и летите в Лос-Анджелес… может быть, в своем собственном самолете.

— Сейчас я это не могу доказать, — сказал Ник. — Я знаю, что, если назову имя убийцы, вы потребуете доказательств.

— Но вы вместо того, чтобы завершить расследование, просите у меня отсрочки… насколько? На неделю? Две? Чтобы помочь вашему сыну уйти от правосудия. Как я понимаю, он разыскивается за убийство.

— Нет, сэр. Лос-анджелесская полиция выдала ордер на его задержание как потенциально важного свидетеля. Послушайте, я так или иначе доберусь до Лос-Анджелеса, чтобы найти моего мальчика. Вы бы сделали то же самое, если бы ваш сын был жив и нуждался в вашей помощи. Если вы поможете мне попасть туда сегодня, я вернусь раньше и быстрее завершу расследование.

Я знаю, какое доказательство нужно найти, если мои подозрения насчет убийцы верны… а я думаю, что они верны. Помогите мне спасти моего сына, чтобы я мог найти убийцу вашего.

Накамура посмотрел на Сато, но тот стоял с непроницаемым видом. Часы миллиардера тихонько тикали, отсчитывая секунды. Советник сложил пальцы уголком и посмотрел на Ника.

— Мистер Боттом, вы знаете, где аэропорт Джона Уэйна?

— Да, в Санта-Ане или Ирвине — в тех краях. Милях в сорока к югу от Лос-Анджелеса.

— У нас нет грузовых рейсов туда в настоящий момент, — сказал Накамура. — Но в следующую пятницу, двадцать четвертого сентября, там будет дозаправляться рейс из Токио между пятью тридцатью и семью вечера. По тихоокеанскому летнему времени. Вы должны быть на этом самолете с вашим сыном или без него. Ясно?

Ник не был уверен, что ему ясно.

— Вы даете мне возможность добраться до Денвера, если я найду Вэла? В следующую пятницу?

— Да, — подтвердил миллиардер. — Грузовой рейс компании «Накамура энтерпрайзиз» на Лас-Вегас, штат Невада, отправляется из Денверского международного аэропорта сегодня в одиннадцать утра. От грузового терминала. Я поставлю их в известность, и для вас найдут место на этом самолете. Не очень удобно, зато быстро. У вас будет время для поисков сына до пятницы, когда в аэропорту Джона Уэйна станет дозаправляться рейс из Токио. Если вы найдете своего сына раньше или… должны будете покинуть Лос-Анджелес, отправляйтесь на грузовой терминал в аэропорту Джона Уэйна в любое время до пятницы. Там вы получите еду и крышу над головой до пятничного рейса. А потом, в пятницу, вы должны будете вернуться и сообщить мне, что вам известно об убийстве моего сына. Или по меньшей мере что вы думаете на этот счет.

— Да, сэр. Спасибо, сэр, — сказал Ник. Он старался не разрыдаться, но от этого усилия в груди и горле возник болевой спазм. — Что касается денег, мистер Накамура… тех денег, которые мне понадобятся, чтобы…

— У мистера Сато заготовлен контракт, мистер Боттом. Нужен только отпечаток вашего большого пальца и подпись. Мы выдадим вам сегодня авансом пятьсот долларов, старых американских долларов, в обмен на ваш отказ от вознаграждения в пятнадцать тысяч долларов, если вы раскроете убийство моего сына. Но эти пятьсот долларов — не подарок. Если вы не раскроете убийство моего сына за две последующие недели, то последуют… штрафные санкции.

— Да, сэр, — сказал Ник, которому было плевать на все штрафные санкции.

Сато протянул Нику «олпад» с контрактом на экране. Ник, не читая, приложил большой палец и расписался стилусом. Сато жестом показал Нику, что нужна его НИКК, тот достал ее, и Сато провел карточкой по слоту «олпада».

Получив карточку назад, Ник увидел, что на ней появились семьсот пятьдесят тысяч новых баксов — пятьсот настоящих, старых.

— На это ушло больше времени, чем вы обещали, — резко сказал Накамура. — Вы можете лететь с нами в Денверский международный аэропорт, мистер Боттом. Если готовы.

— Я готов.

— Но не здесь, мистер Боттом. Вы можете лететь впереди, с пилотами. Мистер Сато покажет вам, как туда пройти, и отдаст вам ваш багаж.

Дверь — скорее крышка люка — позволяла Сато еле-еле протиснуться сквозь нее. «Сасаяки-томбо» поднялся в воздух, прежде чем Ник успел пристегнуться на своем откидном сиденье за пилотскими местами.

В течение часа после приземления в Лас-Вегасе Ник нашел летчика, готового доставить его в Лос-Анджелес. Вернее, не в сам Лос-Анджелес, а на гражданский аэродром Флейбоб, где не осталось диспетчерской башни. Аэродром находился в Рубиду, неподалеку от Риверсайда, к югу от Помонского шоссе и к востоку от I-15.

Ник решил, что это недалеко от места назначения и он найдет способ добраться до города — до квартиры Леонарда у Эхопарка. У него останется чуть больше трехсот тысяч новых баксов и «глок».

Но летчик был готов лететь только вечером (точнее, даже около полуночи), поскольку все полеты в город были нелегальными. Поэтому у Ника оставалось много времени в Лас-Вегасе. Он чуть с ума не сошел от этой задержки, но контрабандный пилот заявил, что полетит только с наступлением темноты. Выбора не оставалось — только ждать.

После обеда, ближе к заходу солнца, Ник направился к высокой стене, окружавшей современный Лас-Вегас. Он решил немного успокоить нервы и пройти шесть миль вдоль стены, окаймляющей южную оконечность города, а потом еще милю назад, к аэропорту.

После захода солнца Ник остановился и стал смотреть на сотни, если не тысячи, грузовиков и на палаточный город, выросший в пустыне к югу от Лас-Вегаса. Слышались выстрелы, рев мотоциклов, крики. Бессчетное количество фар освещало плотную, укатанную землю. В палаточном городке, снабжавшем закаленных водил всем необходимым, трещали факелы и костры.

Ник знал, что отправка конвоев на запад — в Лос-Анджелес — запрещена, но оттуда они еще приходили. Глядя на огни и прислушиваясь к отдаленному реву, он понял, что если Леонард и Вэл смогли попасть на один из последних конвоев, то, возможно, сейчас стали частью этого света и шума — и до них меньше полумили.

«Хватило ли профессору Леонарду Фоксу здравого смысла — и связей, — чтобы выбраться вместе с Вэлом из города?» — подумал Ник.

Но даже если Леонарду это удалось, Ник понятия не имел, где их искать.

Нет, ничего лучше не придумать — нужно попасть на эту безумную бойню, в которую превратился Лос-Анджелес. Ник не представлял себе, каковы его шансы выбраться из Лос-Анджелеса живым, а тем более — найти Вэла и убраться вдвоем с ним. И с Леонардом, если тот захочет. Но он решил обдумать это позднее.

Ник отвел взгляд от факелов, костров и включенных фар. С заряженным «глоком» на поясе и небольшой сумкой в руке он продолжил свой путь на восток, вдоль южной части лас-вегасской стены, собираясь вернуться в международный аэропорт Маккаррана за два часа до того, как летчик попытается доставить его и маленькую «сессну» на поле боя, в Лос-Анджелес.