Физрук-8: назад в СССР

Глава 9

Я как следует прислушался. Незваного гостя выдавало дыхание. Забравшийся в квартиру явно испугался моего возвращения, это хорошо ощущалась. Так что вряд ли это был наемный убийца. Киллер не стал бы ныкаться. Два выстрела, один из которых контрольный, в голову, и вся недолга. Скорее всего — воришка, которого я застукал на месте преступления. Только как он попал в квартиру? Влез в окно? Дверь взломана не была, я ее нормально открыл ключом. Я не стал ломать голову, мне надоели эти кошки-мышки, а просто сказал:

— Да выходи уже. Я все равно слышу, как ты стараешься не дышать, — сообщил я.

Из маленького коридорчика, который ведет из прихожей на кухню, выдвинулась фигурка метр с кепкой, ее больше. Воришка оказался пацаном лет тринадцати, по сути еще ребенок. Лыжная шапчонка, курточка, джинсы, кроссовки вполне себе фирменные. Неужто наворовал на такие шмотки? Что же тогда так примитивно попался? Я всмотрелся в его физиономию. Пацан, как пацан. Носом шмыгает, а глазенки голубые, честные. Удрать не пытается, но и на жалость давить не спешит, слезу не пускает. Видать, готов ко всему.

— Привет! — сказал я ему. — Ты зачем забрался в мою квартиру?

Глянул исподлобья, пробурчал:

— Это моя квартира.

— Вот как! — удивился я. — И прописка имеется?

— Мой папа был тут прописан…

— Стоп! Так ты — Перфильев?

— Да.

— А зовут как?

— Севой.

— Всеволод Всеволодович, значит.

— А вы знаете моего папу?

— Шапочно. Покупал обувь у него в отделе.

Перфильев-младший насупился еще сильнее.

— Они всё врут… — проговорил он. — Мой папа не вор… Он хороший, честный.

Видя, что незваный гость вот-вот распустит нюни, я быстро сказал:

— Конечно — не вор. Я знаю, дело вел капитан Киреев из отдела по борьбе с хищениями социалистической собственности, а его самого арестовали.

— Значит, скоро все выяснится⁈ — выпалил Сева. — Папу скоро отпустят⁈

— Это не так просто, парень, — сказал я ему, — пока разберутся. Я не юрист, но мне кажется, что твой отец должен подать на апелляцию…

— Он подавал. Отклонили.

— Ладно, разберемся… — вздохнул я. — Давай знаешь что пока сделаем?.. Приготовим завтрак и кофе…

Он поглядел на меня недоверчиво.

— А вы милицию не вызовете?

— А зачем нам милиция?

— Ну я же забрался к вам…

— Это же твоя квартира, — сказал я. — Кстати, у тебя ведь ключи есть?

Перфильев-младший кивнул, вынул из кармана связку и протянул ее мне.

— Оставь себе… Давай, скидывай куртку, кроссы, и иди мой руки.

Пока он плескался в ванной, я на скорую руку состряпал яичницу с колбасой и сварил кофе. Потом мы сели за стол. Взгляд у незваного гостя был голодный, поэтому я ему положил на тарелку больше, чем себе.

— Где ты сейчас живешь? — спросил я.

— В Затонье, — ответил он.

— С матерью?

— С бабушкой… Мама давно умерла…

— Учишься там же?

— Да.

— А раньше где учился?

— Здесь, в двадцать второй…

— В седьмом?

— В седьмом…

— А восьмой пошел уже в Затонье?

— Ага… Когда у папы начались неприятности, бабушка забрала документы и перевела меня в Затоньевскую школу.

— А сюда приехал зачем?

Он дернул плечом, пробормотал еле слышно:

— Да так, надоело…

— С пацанами тамошними небось не ладишь?

Перфильев-младший кивнул, опустив глаза.

— Лупят?..

— Не-а… Дразнят… Говорят, твой папахен вор и хапуга…

Он шмыгнул носом и вытер его кулаком. Кожа на костяшках пальцев у него была сбита и от частого использования поросла коростой. Значит, пацан не сносил обиду. Дрался. Вообще-то среди советских мальчишек осужденный отец или брат только добавляют авторитету их малолетнему родственнику, но у Всеволода Всеволодовича другой случай. Его отец ведь не слесарь, а работник торговли! А все газеты, кино и телек, не говоря уже матерях и бабушках, внушают детям, что все продавцы, а тем более — заведующие, жулики. Вот и получается — отец в тюряге, а сыну никакого почета у дружков. Не говоря уже о том, что и взрослые, наверняка, его попрекают этим. Не исключая учителей.

— Кстати, я не представился, — сказал я. — Александр Сергеевич Данилов, учитель физкультуры в школе номер двадцать два.

— А я знаю, — откликнулся мой сотрапезник. — Вы каратист!

— Скорее — самбист, — поспешил я откреститься от своей славы. — Хочешь учиться в старой школе?

Перфильев-младший посмотрел на меня, как на фокусника, достающего из шляпы кролика.

— А разве — можно?

— Почему — нет.

— Я хотел, но бабушка ворчит, что мотаться туда сюда на автобусе, никаких денег не хватит, а у нее пенсия маленькая…

— Ты и не будешь мотаться, разве только для того, чтобы бабушку навестить.

— А жить где?

— Здесь. Это же и твоя квартира — тоже.

— Ну-у… я же вас стеснять буду… — все еще не веря своему счастью, проговорил он.

— Брось. Я холостяк. Мы поладим. А если еще будешь посуду мыть и убираться — то вообще супер.

— Я буду! — поспешил он меня заверить. — Я не белоручка… Мы когда с папой жили, я все по дому делал…

— Ну тогда — тем более.

— А можно я прямо сейчас пойду в школу?

— Вот сейчас и пойдем. Хочешь, будешь учиться в восьмом «Г»?.. Это… Ну в общем — мой класс…

— Ага! Там же Володька Борисов, Антоха Макаров, Толик Кривцов и другие пацаны!

— Точно! — подхватил я. — А знаешь, ведь Володька мой двоюродный брат…

— Знаю, — кивнул этот всезнайка. — Он мне говорил…

— Так ты, значит, видишься с одноклассниками?

— Ну-у… не часто, — проговорил он. — Хотел на каникулах, но они все уехали…

— Да, мы ездили в турпоездку.

Я поднялся. Севка — тоже. И тут же принялся убирать грязную посуду и мыть. Молоток! Я сходил в душ, потом переоделся. Мой новый ученик был уже готов. У него даже оказался с собой портфель. Похоже, он собирался в школу, а вместо этого сбежал в Литейск. Видать, допекли парня. Я тоже взял свою старую сумку, в которой носил тренировочный костюм. И мы потопали. Едва мы вошли в школьный вестибюль, как из раздевалки вынеслась толпа моих рыцарей. Окружили Перфильева, принялись хлопать по плечам, загалдели:

— Позырьте, пацаны! Севка явился не запылился!

— Севыч, ты надолго к нам?

— Давай, после уроков, мяч погоняем!

— Так, братва! — вмешался я. — Перфильев будет снова учиться у нас в школе. Более того — в нашем восьмом «Г».

Вот тут-то они обрадовались по-настоящему. Заорали, как резанные, и поволокли вновь обретенного дружка за собой. А я отправился прямиком к директору. И застал его еще в пальто. Похоже, он только что вошел в свой кабинет. Увидев меня, встревожился. Ну да, в общем зачем физруку с утра пораньше вваливаться к начальству? Только если какая-то беда стряслась. Ни о чем меня не спросив — видимо, для того, чтобы оттянуть неизбежное — Разуваев принялся выдергивать руку из рукава, но та застряла.

— Пал Палыч, — сказал я ему, помогая сдернуть треклятый рукав. — вы Перфильева Севу помните?

— Перфильева? — переспросил он. — Да… Он перевелся в другую школу в связи с переменой место жительства.

— Его бабка в Затонье увезла, в связи с посадкой отца в тюрьму.

— Да-да, печальная история, — покачал головой директор и тут же всполошился: — А что с ним случилось, с Севой?

— Ничего! С этого дня он снова учится в нашей школе, в восьмом «Г»!

— Это чье решение?

— Его. А я — утвердил.

— Ну допустим. А законного опекуна вы спросили?

— Бабку-то? Вот завтра съездим с Севкой за вещичками и документами, я ее и уговорю. Если вы мне дадите отгул…

— Ну для такого дела, конечно, — кивнул он. — Если от родственников возражений не последует, я не возражаю. Тем более, что Сева учился недурственно. Учителя им были довольны.

— Вот и отлично! Спасибо, Пал Палыч!

И я вернулся в учительскую, взял журнал и отправился на урок. На перемене я изловил брательника.

— Ну что, выспался? — спросил я.

— А то!

— Когда успел-то?

— Рано лег, вот и выспался, — сообщил он и глаза у него при этом были честные-пречестные.

— Ну ладно. Целуй сеструху… А Тане привет передай.

Про Таню я нарочно ввернул. Хотелось посмотреть, как он теперь выкручиваться станет.

— Я ее не скоро увижу, — не моргнув глазом ответил Володька.

— Ну как увидишь, так и передай.

Он кивнул, помялся еще немного и спросил:

— А ты, правда, Севку к себе взял?

— Конечно. А ты что, ревнуешь?

— Да не! Клёво же! А можно я иногда тоже буду у тебя ночевать?

— Можно.

— Суперски! — откликнулся брательник и ускакал.

А я поплелся в тренерскую. На следующий урок у меня выпало «окно». Поэтому я с чистой совестью растянулся на столе, намереваясь прихватить еще и двадцать минут большой перемены. И сразу же провалился в сон. Если бы после этой безумной ночи мне ничего не приснилось или приснилось, но — обычная белиберда, я бы удивился. Однако не тут-то было. Привиделось мне, что сижу я в кабине грузовика. И при этом вижу, все, что происходит снаружи. Словно съемка ведется с двух точек.

Оказывается, грузовик, в котором я еду — это автофургонс надписью «Загородный» на брезентовом борту, и он катит, разбрызгивая лужи, по пустынному городу. В кабине трое — я, Граф и Таисия. Актриса за рулем. Я верчу по сторонам головой, время от времени замирая и рассеянно глядя в никуда. На нижней губе у меня почему-то приклеена не зажженная сигарета. Странно, я же не курящий, вроде! Глянув в зеркало заднего вида, понял, в чем дело. В кабине сидел не Сашок Данилов, а Вовчик, только лет сорока.

Не успел я этому удивиться, как Третьяковский принялся матерится, не стесняясь присутствия дамы. Меня удивила изысканность его идиоматических выражений. Даже я не понимал значения некоторых… скажем, словосочетаний. Впрочем, такие слова может знать только человек с егобиографией. Русский аристократ, вольноопределяющийся в окопах Первой Мировой, лихой буденовский рубака, выпускник школы-студии МХАТ, лагерный сиделец, комбат Великой Отечественной, опять сиделец. Короче, было ему где учиться.

Фургон тем временем все мчится по пустынному городу. Льет непрерывный дождь. Отчаянные футболисты на раскисшем стадионе спортобщества «Литейщик» безучастно пинают мяч. Вдруг раздается тяжкий, вынимающий душу механический рев сирены ПВО. Этот звук пронимает даже футболистов. Они останавливаются и начинают вертеть одинаково стриженными мокрыми головами. Забытый мяч катится по грязи и, вопреки законам природы, не только не останавливается, но ускоряет свой бег, сворачивает в тоннель под трибунами и вскоре показывается за пределами стадиона.

Мяч выкатывается на дорогу, заметив его Таисиярефлекторно притормаживает, а потом снова наддает. Кожаный шар, жутковато напоминающий отрубленную голову, скачками несется перед машиной, словно волшебный путеводный клубок из сказки, а потом скрывается из виду. Грузовик нагоняет группу людей, бредущих сквозь дождь. Актриса останавливает машину и пешеходы с радостью лезут в кузов под защиту брезента. Чем дальше продвигается фургон, тем чаще приходится подбирать вымокших, измотанных ходьбой против мокрого ветра, людей и вскоре кузов уже был переполнен.

Нам с Графом тоже пришлось перебраться в кузов, уступив место в кабине двум женщинам. Одна была с младенцем, а вторая совсем старая, с клюкой. Свернув на каком-то перекрестке, фургон едет, уже не останавливаясь, пока не натыкается на большое скопление машин, мотоциклов и даже велосипедов. За этим скоплением, у самых ворот непонятного сооружения, напоминающего Старый Завод, насколько хватает глаз, стоит огромная толпа горожан. Прибывшие на пансионатском фургоне, вылезают из кузова и присоединяются к толпе.

Мои спутники — тоже. Я их сразу теряю из виду. Взгляд мой выхватывает из толпы только забрызганные дорожной грязью, бледные и злые незнакомые лица, плачущих икричащих людей. У некоторых обморочно закачены глаза, но они остаются на ногах и даже продолжают плакать и кричать. Я понимаю, что загадка этого сборища заключена в здании и пытаюсь пробиться к воротам, но вскоре безнадежно увязаю в толпе. Слитный гул множества голосов висит в воздухе. До слуха меня долетают лишь отдельные фразы…

— Товарищ Данилов, проснитесь, пожалуйста!

Открыв глаза, я увидел перед собой лицо Раечки — директорской секретарши.

— Что случилось?

— Вас к телефону! Из райкома комсомола звонят.

— Спасибо, Рая! Сейчас подойду.

Зевая, я посмотрел на часы. Даже большая перемена пока не началась. Мог бы еще двадцать минут спокойно спать. Слез со стола и потащился в директорскую приемную. Взял трубку, лежащую на столе.

— Данилов у аппарата!

— Саша, здравствуй! — произнес в трубке голос Вилены.

— Привет! — отозвался я. — Сегодня все в силе?

— К сожалению на пять вечера назначено бюро райкома.

— Ну и надолго эта бодяга?

— Это не бодяга, а ответственное мероприятие.

— Ну-у… мероприятие?

— Не знаю. Как отработаем повестку, так сразу и освобожусь.

— Ладно. Я с шести у Рунге, так что подъезжай.

— Хорошо!

И она положила трубку. Прозвенел звонок на большую перемену. Я поплелся в столовую, куда сейчас хлынут толпы оголодавших школяров. К счастью, для педсостава выделены отдельные столы. Заметив среди восьмиклашек Севку, я подозвал его и сказал:

— Вот тебе десятка, зайди после уроков в магазин, купи чего-нибудь съестного. А лучше всего — в кулинарию, там можно готовых котлет взять или чего еще. Я вернусь поздно. А завтра с утра мы съездим в Затонье, возьмем твои вещи и документы. Известим бабушку, что ты будешь теперь жить на старой квартире. Соскучится, пусть в гости приезжает.

— Ага, хорошо, Сан Сеич!

Он схватил червонец и вернулся к дружкам. Я взял в буфете чашечку кофе и пару бутербродов. Зашел Карл, тоже взял себе кофе и бутера, подсел ко мне. Я подтвердил, что приду в шесть вечера, как и обещал. Потом у меня был еще один урок. По окончанию оного, я решил заскочить к Ксюше на работу и спросить у нее, ночевал ли Володька дома? Машина моя по-прежнему стояла во дворе и потому я отправился в КБО пешком. Я вошел в двухэтажное здание комбината бытового обслуживания и спросил у приемщицы химчистки, где мне отыскать Ксению Борисову?

Девушка сказала, что в ателье на втором этаже. Там я и нашел сеструху, которая работала закройщицей. Увидев меня, она обрадовалась. Отпросилась у заведующей и мы пошли к дому, где помимо моих родичей жили Константиновы и Воротниковы. По дороге заскочили в «Гастроном». Как ни протестовала Ксюха, я все-таки накупил для них с Володькой разного продуктового дефицита. И уже нагруженные авоськами, мы продолжили путь. Я все думал, как мне спросить про Володьку, чтобы сестра не начала волноваться, но она меня опередила:

— Володька был сегодня в школе?

— Да, — ответил я. — А почему ты спросила?

— Ну так он же дома не ночевал!

— А где же он ночевал?

— У дружка своего, Васьки Константинова.

— А-а… Понятно, — кивнул я. — Все в порядке. Он бодр и весел.

— Хорошо, а то что-то меня тревожит…

— Что именно?..

— Так вроде и причин особых нет, но знаешь… Я тебе только как брату это говорю… Вот приходят к Володьке дружки, иногда дурачатся, спорят о чем-то, ну мальчишки как мальчишки. А иногда вдруг тихо становится… Заглянешь, а они сидят кружком, смотрят перед собой, глаза пустые какие-то… И знаешь, кажется что при этом они разговаривают, но молча…

Даже мне стало не по себе от этих сеструхиных слов, но я поспешил ее заверить:

— Да брось ты! Это они прикалываются так, пугают…

— Ты так думаешь?

— Конечно, у меня этих приколистов целый класс. Я уже привык к их фокусам.

— Ладно…

Я помог ей донести покупки до квартиры и даже занес внутрь. Несмотря на то, что в квартире было пока маловато мебели, все же чувствовался чисто семейный уют. И я решил, что завтра же позвоню мебельному мастеру и уточню, готов ли мой заказ?

— Ну все, я побежал! — сказал я Ксюхе.

— Спасибо тебе, Саша!

— Не за что!

Она поцеловала меня в щеку и я отправился к Рунге, благо и время уже подоспело.