Физрук-8: назад в СССР

Глава 5

Всласть наговорившись, разошлись спать. Я уснул не сразу. Выспался, видать. Мысленно я уже возвращался в Литейск. Снова начнутся занятия, тренировки. Надо как-то налаживать отношения с Виленой. Да и с преступным синдикатом придется разбираться. Ведь кто-то же напал на Графа, заминировав перед этим автомобиль бывшего трудовика? Если это не КГБ и не местные бандиты, то — кто? А если — местные, то ведь не сами по себе они действуют, значит, ими кто-то руководит. Кто?

Поезд стучал колесами и сон подкрался незаметно. А проснувшись, я отправился в вагон-ресторан и договорился о завтраке, обеде и ужине для всей группы. Поезд формировался в Москве, но при этом директором ресторана оказалась молодая приветливая женщина, видимо, еще не утратившая наивных институтских представлений о том, что клиент всегда прав, что советского человека нужно не просто вкусно кормить, но и быть с ним вежливым и обходительным. Как бы там ни было, но директорша с искренней улыбкой сообщила, что она и ее сотрудники будут рады юным туристам.

И не обманула. Когда выспавшаяся и умытая ватага ввалилась в это злачное заведение на колесах, столы были уже накрыты и улыбчивые, как их начальница, официантки рассадили едоков, открыли бутылки с газировкой и вообще внимательно отнеслись к просьбам юных клиентов. Приятно было видеть такое отношение, продиктованное не страхом перед вышестоящим начальством и не ожиданием чаевых, а лишь желанием честно выполнять свою работу. Вот если бы все так относились к делу, которому служили, глядишь Советский Союз не развалился бы.

После завтрака вернулись в свой вагон. Разговоры, песни. Если другие пассажиры, которых в вагоне было меньшинство, и намеревались продремать весь день, то вряд ли им это удалось. Впрочем, гама мои ребятки — а под «моими» я понимаю всех, без исключения участников группы — не допускали. И вообще не было бессмысленной беготни и рёгота, как это обычно бывает, когда ребятня собирается в больших количествах. Не, мои предпочли провести последний каникулярный день более интеллигентно.

Вагон-ресторан исправно накормил нас и обедом и ужином. С Тигрой мы ни о чем важном не беседовали, в основном трепались вместе со своими воспитанниками, которые набивались в наш отсек, делясь впечатлениями от поездки. После ужина улеглись спать. Завтра надо было рано вставать и сразу, после поезда, отправляться в школу. Я сам, перед тем, как лечь, прошелся по вагону, чтобы убедиться, что никто не колобродит. Ранним утром поезд подошел к Литейску. Даже у меня возникло чувство, что я вернулся домой. Что уж говорить об остальных?

Перед началом уроков я заскочил домой. Помылся и переоделся. «Волгу» заводить не стал. Так только осмотрел — все ли в порядке? Отправился на работу пешком. В учительской меня и Антонину Павловну окружили коллеги, стали расспрашивать о туристической поездке. Ну а потом прозвенел звонок и все разговоры закончились. Уроки прошли нормально. Детишки за каникулы малость разленились, конечно, но ничего, втянутся. По доброте душевной я их не стало особо гонять, наоборот, разрешил поиграть в волейбол.

На большой перемене позвонил товарищу инструктору райкома ВЛКСМ. Вилена не только взяла трубку, но искренне обрадовалась мне. По крайней мере — мне так показалось.

— Ну как прошла поездка? — спросила она.

— Великолепно! — не покривив душой, ответил я. — Жаль, что тебя с нами не было.

— И мне жаль, — вздохнула она.

— А как твоя поездка в обком партии?

И тут она замялась.

— Конечно, это была очень важная поездка, но…

— Что — но?

— Это не телефонный разговор.

— Хорошо, — сказал я. — Давай встретимся.

— Если можно — завтра.

— Ну завтра, так завтра. К часикам к пяти я заеду к тебе на работу.

— Я буду ждать!

— Вот и договорились.

Положив трубку, я отправился в столовку. Подсел за столик к Карлу. Тот радостно сообщил мне, что ремонт клуба практически закончен.

— Осталась разная мелочь, светильники надо установить. Ну и оборудование как-то приобрести.

— Приобретем, — сказал я. — Составь список.

— Хорошо.

— Кстати, у меня для Эммы Францевны будет еще один заказ.

— Ого! Интересно — какой?

— А вот пригласишь в гости, расскажу о своей задумке.

— Ты можешь прийти даже без всякого приглашения, — сказал Рунге. — Только захвати Вилену.

— Что, понравилась?

— Только как твоя невеста.

— Тогда, если не возражаешь, завтра, часиков в шесть.

— Не возражаю. Мы с Гретхен будем ждать.

— Слушай, все хотел спросить… Почему ты называешь супругу «Гретхен», если она — Эмма?

— А-а, это со студенческих времен повелось, — усмехнулся Карл. — Эмма играла в инсценировке «Фауста» Маргариту, по-немецки ласково это будет Гретхен… Вот я так ее с тех пор и прозвал.

— Понятно, — кивнул я. — По-моему, ей оно очень идет.

— Спасибо!

— Тогда — до завтра!

И мы с ним расстались. Прозвенел звонок. Последний на сегодня урок я провел у родного восьмого «Г». Все двадцать семь человек пришли. Ни один не притворился больным или не выспавшимся, после поезда. Молодцы.

— Ну что бойцы? — обратился я к ним. — Как самочувствие?

— Бодрое! — ответили они.

— Тогда готовьтесь. В воскресенье у нас вылазка к Чертовой башне. Если, конечно, погода не подкачает. А теперь давайте заниматься.

Не знаю, насколько правильный педагогический прием я применил, но предчувствие новых приключений воодушевило пацанов на исполнение рутинных обязанностей по учебе. После звонка ко мне подошел Кривцов.

— Сан Сеич, — сказал он. — Я хочу испытать Медный Ключ.

— Любопытно, а как?

— Да вот там же, в Чертовой Башне. Если там есть что-то ценное, он либо укажет, либо нет.

— А если — ценное есть, а Ключ все-таки не укажет?

— Значит — это не настоящий Ключ.

— Логично, а… нельзя его проверить ну на каких-нибудь колечках или сережках?

— Я проверял, — отмахнулся Толик. — Не срабатывает, но думаю, это потому, что я ведь точно знал, что они есть и где лежат.

— Возможно, — сказал я. — Тогда проверим в воскресенье. Я думаю, что теплофорный снаряд, ценнее даже золотых сережек. И уж если Ключ укажет на его местонахождение — это станет самой надежной проверкой.

— Вот и я об этом подумал, — проговорил Кривцов.

— Ну тогда до завтра! — сказал я. — Маме привет!

— Не буду я его передавать, — насупился пацан.

— Это еще почему?

— Мама сердится, а потом плачет…

— Надеюсь, ты не считаешь, что я в чем-то виноват перед ней?

— Нет, — угрюмо покачал головой Толик и добавил: — Хотя было бы клево, если бы вы стали моим папкой, пацаны бы усохли от зависти, но не срослось.

— А Володьке кто-нибудь завидует? — спросил я.

— Ну дык! — хмыкнул Кривцов. — У него такой брательник!

— Да вы все для меня, как братья, — пробормотал я.

Пацан поднял голову и посмотрел мне в глаза, словно спрашивая, не для красного ли словца я все это говорю? На такой взгляд надо было отвечать таким же — честным и открытым, без единой капли лукавства. Ну так я и в самом деле верил в то, что сказал. Они все были для меня младшими братьями. Толик кивнул, словно убедился в том, что я не вру и хотел было уже ускакать, но я его еще задержал немного. Был один вопрос, который не то, чтобы не давал мне покоя, но иногда всплывал в памяти.

— Осенью, во время похода, Макаров назвал тебя Тимохой… Почему? Ты же — Толик?..

— А-а! — рассмеялся он. — Я же — Тимофеевич, то есть — Тимохин сын… Отсюда кликуха такая…

— Понятно! Ну беги!

Он убежал, а я потопал следом. На сегодня дел у меня не было, надо было лишь заскочить в магазин и купить себе жратвы. Я вышел из школы и не успел сделать нескольких шагов, как рядом притормозила машина. Знакомый «Мерс». Из него вышел «автомобильный бог».

— Александр Сергеевич, — произнес он. — Вы очень торопитесь?

— Да не очень…

— Есть разговор.

— На тему?

— На тему наших общих дел.

— Это понятно, — кивнул я. — А конкретнее?

— У нас серьезные проблемы, — сказал Коленкин. — Говоря «нас», я имею в виду и вас — тоже.

— Ну что ж, почему бы не поговорить, — сказал я, открывая пассажирскую дверцу.

— Поедем в кабак, к хозяюшке, — проворчал Митрофаныч. — Там самое надежное место.

Он вдавил в пол педаль акселератора и иномарка, визжа не советскими покрышками, рванула вдоль улицы. Куда он спешит? На тот свет?

— Что стряслось-то?

— А ты точно не знаешь? — спросил «автомобильный бог», снова переходя к прежней манере общения.

— Знал бы — принял меры.

— Охотно верю, — пробурчал Коленкин. — Ну ничего, у тебя будет еще такая возможность.

Через пять минут мы вошли в обеденный зал кабака для городской элиты, заставленный столиками под уютными торшерами. Нас встретила Лиза — мать Толика. Она была приветлива, но холодна. Мне невольно вспомнился сегодняшний разговор с Кривцовым. Хозяюшка повела нас с Митрофанычем к столику возле окна, по которому стекала тонкая колеблющаяся пленка дождевой воды — погода все-таки испортилась. Кроме нас, других посетителей не было.

Вернее — я так поначалу подумал. Потому, что большинство торшеров, которые стояли возле каждого столика, для создания уюта, были погашены. И я не сразу заметил, что за нашим столиком сидит еще один посетитель. Не сразу — потому, что тот отогнул штору, словно спрятавшись за ней. А заслышав наши шаги — выглянул. У меня отлегло от сердца. Это был ни кто иной, как мой Покровитель, он же лжеписатель Третьяковский, он же куратор проекта «УВ», под оперативным псевдонимом Граф. Неужели его выписали из больницы? Выглядел он бледно, но уже сам факт его присутствия говорил о том, что врачи все-таки успели его подлатать.

— Здорово! — развязно, в стиле своего алкоголика-брата, которого вынужден был играть на публике, произнес он. — Я уж думал, мне одному придется…

И он показал на едва початую бутылку коньяку.

— Что ты здесь делаешь, Миня? — спросил «автомобильный бог», удивленный куда сильнее, чем я. — Ты же в больничке должен валяться?.. Я слыхал, что тебя хулиганы ножичком пырнули!

— Может, конечно, и хулиганы… — не стал спорить лжеклассик, даже не глядя в мою сторону. — Только в былые времена никакой хулиган не стал бы связываться с… — Он осекся и вдруг исподтишка подмигнул мне. — С ножичком… Весело, с матерком запустить в прохожего камнем — это еще куда ни шло, но хватать, тащить… В смысле, втыкать в гордость литейской литературы финарь…

А ведь он не пьян — догадался я. Просто еще не совсем оклемался, но все-таки пришел. Значит, встреча эта чрезвычайно важна. И сейчас эти его «пьяные» рассуждения о хулиганах — лишь сигнал мне: будь осторожен, сегодня здесь должно произойти нечто важное!

— Ну все-равно, Миня, шел бы ты… за соседний столик, — брезгливо пробурчал Коленкин. — Мне с физруком потолковать надо… Пересядь и пузырь свой прихвати… Да и можешь еще у хозяюшки закуси какой-нибудь попросить, я все оплачу.

— А вот приближается мой… самый строгий критик, — перебив его, возвестил Третьяковский. — Виноват — товарищ Стропилин, Иннокентий Васильевич!

К нашему столику приближался Кеша в блестящем от дождевой воды плаще.

— Добрый вечер! — сказал он улыбаясь и стряхивая капли с фетровой шляпы. — Прошу прощения, я немного вымок и мне надо срочно согреться чем-нибудь крепким. Во избежание простуды.

— Вечно от тебя болотом воняет, — тихо, но отчетливо произнес Граф. — Совсем как у нас в Крапивином Долу…

Стропилин сделал вид, что на слова пьяницы-литератора ему плевать, и он прежним веселым голосом поинтересовался:

— А что вы пьете?

— Кто — мы? — теряя терпение, произнес Митрофаныч. — Писака как всегда глушит коньяк, а мы с Даниловым пока еще ни капли не приняли. И не собираемся, потому что у нас важный разговор и нам посторонних не треба!

Лжеклассик снова мне подмигнул и пробормотал:

— Сущий срам… Чума на оба ваших дома…

— Слушай, Кеша, добром прошу, — почти простонал Коленкин, — забирай этого бумагомараку и лечитесь от простуды за другим столом. Все оплачу!

Предложение было щедрым, но Стропилин посмотрел на меня, словно ожидая моего решения. Третьяковский — тоже, но сейчас я смотрел только на дурака и неудачника, школьного приятеля Санька Данилова, и не узнавал его. Куда только подевалось вечное идиотское выражение напыщенного болвана, которое не сходило с его лица. Для прихлебателя и кретина, который постоянно вляпывается в авантюры с неизменно позорным исходом уж больно спокойное у него сейчас лицо. Словно он не из убогой какой-нибудь комнатенки выполз, а прямиком с военного аэродрома.

Черт знает, почему мне втемяшился в голову этот аэродром, но я словно наяву представил ночь, поле аэродрома, очертания огромного четырехмоторного самолета. Под фюзеляжем его возятся солдаты, поднимают что-то тяжелое. У короткого откидного трапа группа офицеров в длиннополых плащах и фуражках с высокой тульей. Они слушают летчика в кожаном шлеме и зашнурованном комбинезоне. Смеются. И вот подъезжает автомобиль. Из него выходит человек в штатском — в таком вот плаще, а еще в шляпе. И военные, включая летчика, вытягиваются во фрунт и козыряют ему. А лицо у штатского… Кешино.

— Отдайте мою русалочку… — вдруг жалобно пролепетал Третьяковский и уткнулся физиономией в столешницу.

Эта нелепая фраза вдруг вырвала меня из оцепенения.

— Пойдем, Митрофаныч за другой столик, — сказал я.

Однако тот лишь упрямо покачал головой. А Стропилин тем временем уже уселся за стол, выдергивал из кольцевого зажима одну за другой бумажные салфетки, вытирал ими свое изменившееся лицо, комкал использованные и бросал прямо на пол. Я обратил внимание, что костяшки пальцев правой его руки сбиты. Кеша дрался⁈

— С кем это ты махался? — спросил я.

— С малолетками… — как будто бы во сне пробурчал Граф.

— Да пока ни с кем, — пристально на него посмотрев, откликнулся Кеша: — но ничего не обещаю…

Он вдруг схватил пустую рюмку лжеписателя, вытер ее салфеткой, налил коньяку, медленно выцедил и поднялся.

— Пойду-ка я в сортир, умоюсь, — сказал он. — За городом я был, а там — грязь…

И отвалил.

— Нет, ты понял? — недоуменно глядя ему вслед, пробурчал «автомобильный бог». — Наглый стал, а давно ли на халяву выпить норовил… И этот еще привязался…

Он ткнул пальцем в захрапевшего Третьяковского.

— Так какого черта мы торчим за этим столиком? — спросил я. — Весь кабак свободен!

— Нельзя за другой сесть, понимаешь!

— Это еще — почему?

— Я ведь тебя сюда почему притащил? — перейдя на шепот, заговорил Митрофаныч. — Сказано мне было — прийти сюда к пяти вечера, сесть за столик, к которому проводит Лизка и ждать!

— Кем сказано?

— Да хрен его знает! — выдохнул Коленкин. — Письмецо я получил, без обратного адреса. Мне его секретарша, вместе с утренней корреспонденцией, вручила… Я ее как раз хотел поутрянке рачком поставить, для бодрости, а когда письмецо вскрыл, всякое желание, веришь, пропало… Там все грешки мои перечислены и не только — мои… И сказано, что отныне все перечисления будут идти на один лицевой счет и чтобы ни копейки Данилову, тебе то есть, и его, твоим, значит, соплякам… И это только предварительное, типа, условие дальнейшего сотрудничества, а основные будут обсуждены вот за этим столиком…

— Интересно, кто это такой борзый?

— Вот и я подумал, — кивнул «автомобильный бог». — И тебя решил взять… А тут — эти… Что если тот тип из-за них к нам не подойдет?

— Ну не подойдет, тебе-то какое горе?

— Он обещался список наших прегрешений в ментовку снести.

— Письмо при тебе? — спросил я. — Покажи!

— Да не могу я тебе его показать!

— С чего вдруг?..

— Да понимаешь, я через пять минут, как только прочитал его, спохватился, а на столе…

И он вдруг осекся.

От автора

Я погиб и очутился в прошлом. СССР в самом расцвете, а на дворе 1978 г. Все бы ничего, вот только я… молодой кинолог и служу в милиции! Попал так попал, ведь ментов и собак и я всю жизнь не жаловал! https://author.today/work/353762