Фаворит 8. Величие империи

Глава 2

Король умер! Да здравствует король!

Петербург

22 сентября 1735 года 22.25

— Ты в кого стрелять-то собрался, мужинек? — усмехнулась Авдотья.

Она узнала бывшего шута, квасника, того, потерял свою честь, князь Голицын Михаил Алексеевич.

— Ты тут? А я и не заметил! — усмехнулся, выходящий из кустов мужчина.

— Если бы ты так шутил при матушке нашей, так она и простила бы тебя, — сказала Авдотья, а потом обратилась к Анне Иоанновне. — Не бойтесь. Михаил Алексеевич человек добрый, он не выстрелит. И прошу простить, ваши высочества, но придётся ползти.

Авдотья показала пример. Она ловко прошмыгнула через раздвинутые прутья забора и, казалось, что уже через секунду очутилась по другую сторону.

— Вот так! — задорно сказала Буженинова и прошмыгнула обратно, на территорию парка Зимнего дворца. — И уже за углом, ближе к набережной, ждет карета. И потом безопасность.

Антон-Ульрих оглядывался, ожидая, когда его жена проделает то же самое, что и карлица. И Анна Леопольдовна, действительно, попробовала пролезть. Вот только каркас юбки…

— Снимайте же! — нетерпеливо сказала Буженинова.

— Я буду стрелять! — напомнил о себе Голицын.

— Михаил Алексеевич, вы бы отдали пистоль, поранитесь, — сказала Авдотья и сделал шаг по направлению к своему суженному.

— Стой, девка! — зарычал Голицын.

— Не кричи только. А то сбежится воронье. Просто уходи, Михаил Алексеевич. Ты свободен. Не хочешь брать меня замуж, так и не надо, — сказала карлица и обратилась требовательно к великой княжне. — немедленно снимайте юбки! Время… Нас могут услышать и увидеть.

Анна было собралась возмутиться, но Антон начал снимать юбку со своей жены. Он с остервенением рвал и резал, достав нож, кромсая все те конструкции, которые не позволяли Анне пролезть в заборе. И скоро молодая женщина оказалась в одних панталонах.

Лицо Антона запунцевело. Ему сложно было взять себя в руки. Он так залюбовался панталонами Анны Леопольдовны, что и вовсе забыл о какой-либо опасности.

Меж тем, не обращая внимания на страдания мужа, Анна Леопольдовна пролезла.

— Ну же! — прошипела Буженинова и даже притопнула ногой.

— А? Да-да! — сказал Антон, даже не пролезая, а с легкостью проскальзывая сквозь прутья.

— Не смейте! — закричал Голицын.

— Уймись, дурак! — выкрикнула Авдотья фразу, которая прозвучала необдуманно, как сотни раз до того, когда Буженинова разыгрывала веселые сцены со своим будущем мужем.

— Я не дурак! — выкрикнул Голицын.

Дрожащими руками он навел в сторону Анны пистолет.

— Вернись! Я не дурак!

Антон собой закрыл Анну Леопольдовну, обнял ее и повернулся спиной к бывшему шуту, который вырвался из долгого унижения.

— Бах! — прозвучал выстрел.

Авдотья… Она своим небольшим тельцем прикрыла венценосное семейство. Красивое лицо девушки, улыбалось. На груди, на светлом, бежевом, платье расплывалось кровавое пятно. Авдотья Буженинова заваливалась на забор, потом, словно бы оттолкнулась, упала головой в сторону бывшего квасника, шута.

Михаил Алексеевич мстил за все обиды. За то, что императрица разлучила его с любимой, что он унижался… за все.

— А-а-а! — закричал Антон Ульрих.

Он быстро прошмыгнул в лаз, тут же встал. Голицын пытался перезарядить пистолет, но никак не мог дрожащими руками вложить в дуло пулю.

— А-а-а! — принц вонзил нож в пухлое тело князя.

А потом еще и еще.

Послышались крики в стороне. Кто-то кричал, приближаясь к месту, огражденному кустами и деревьями.

— Антон! Бежим! — кричала Анна.

От голоса любимой принц пришел в себя. Он бы ужаснулся от того, что содеял. Но Анна… ее нужно обязательно защитить.

Взяв за руку жену, Антон быстро побежал в сторону набережной. Здесь их уже ждала карета. Анна первая взобралась на диван, Антон еще осмотрелся и последовал за женой.

Карета тронулась, затрещала, загремела. Сзади тут же пристроился десяток вооруженных и готовых сражаться, кавалеристов.

Антон Ульрих как сидел на диване, так и сполз.

— Я убил его… Я убил его своими руками… Что же будет… Я чудовище, — только сейчас, почувствовав себя в безопасности, принца стало накрывать.

Анна Леопольдовна рыдала вместе с мужем. Его боль отражалась и на женщине. А потом… Она, неожиданно для себя поцеловала Антона. Нежно, трепетно, как никого раньше, ну если только не Александра. Глаза мужа и жены встретились. Истерика Антона тут же прекратилась.

Карета мчалась, громко стучали колеса по мостовым, трясло безбожно. Но молодые люди смотрели глаза друг друга. Недоуменно, с надеждой. Антон теперь уже всем сердцем желал, чтобы этот момент не заканчивался. Ему было безразлично, что только что произошло и что стало причиной поцелуя. Он все повторил бы еще раз. Лишь бы только вот так…

Анна смотрела на мужа так же с надеждой. Но по-другому. Она хотела, чтобы смогла полюбить, или даже смириться, Антона. Она хотела счастья.

А ещё минут через двадцать Анна Леопольдовна, скромно прикрывшись одеялом, взятым в карете, заходила в дом своей подруги и своего бывшего возлюбленного. Заходила, держась за руку своего мужчины.

— Аннушка! — завидев Анну Леопольдовну, Юлиана тут же бросилась её обнимать и целовать. — Как же я за тебя беспокоилась. Ты прости меня за всё. Ты же для меня очень много, очень много значишь.

— И ты меня прости, — со слезами на глазах отвечала Анна.

— Как ты? Как ребенок? Ко мне прибыл медикус Ганс Шульц. Пусть он посмотрит тебя, — забеспокоилась Норова.

— Да… Удивительно, но я чувствую себя лучше, чем вчера, или днями ранее. Только… — глаза Анны стали печальными. — Авдотью жалко… Убили ее.

Две женщины, две подруги, обнялись и заплакали. А потом Юля взяла за руку подругу и повела ее в отдельную комнату. Нужно провериться, столько переживаний, мало ли чего.

— Муж мой… Прошу вас, будьте рядом! — уже пройдя несколько шагов, обернулась Анна и протянула вторую, свободную руку, Антону Ульриху.

Когда мы прибыли в Петербург, уже начинался рассвет. Несмотря на то, что нужно было действовать как можно быстрее, появляться Елизавете Петровне в Зимнем дворце нельзя было раньше, чем начнут по всему Петербургу распространять свежий выпуск газеты «Петербургские ведомости».

Должно быть всеобщее ликование, создаться атмосфера правильности всего происходящего. Чтобы колеблющиеся уже не сомневались и приняли правильную сторону.

При выезде из Стрельны на меня довлело ощущение, что я всё-таки поступил неправильно, когда отдал приказ на уничтожение отряда бунтовщиков во главе с Даниловым. Но когда я увидел, что на том посту, где были оставлены мои люди, все убитые, да еще и зарезаны, а некоторые лежали с перерезанными глотками и при этом со связанными руками, мне вдруг захотелось воскресить всех убитых бунтовщиков, чтобы потом их ещё раз убить, но куда как более изощрённым способом.

А что касается Ушакова, то подобными своими действиями он и вовсе перечеркнул для себя все возможные пути отхода. Нет, я не собирался ему прощать, но ранее всё-таки в мыслях было отправить его в ссылку. Теперь же возникли мысли: какой по-красочнее наряд одеть, чтобы присутствовать по-праздничному во время казни бывшего главы Тайной канцелярии разводных дел. Чертвертование или посадка на кол? Наверное, первое, все же.

Стоял грохот от сотни копыт, шум от переговоров. Но я слышал, что говорил Елизавета Петровна, изрядно нервная, пусть и пробующая это скрыть.

— А не боишься, Саша, что твоя жена разозлится, когда увидит меня? — спрашивала Елизавета Петровна.

Я ехал не верхом, а в карете с будущей престолблюстительницей. Здесь же были и Пётр Иванович Шувалов, и Мавра Егорьевна. Если служанка Елизаветы так и норовила потереться о ногу, руку, сидящего рядом мужчину. То невысокий и уже изрядно полноватый Пётр не спускал с Елизаветы глаз. Влюблён… Бедняга.

— Моя жена не может злиться на ту, кто будет охранять престол Российской империи до совершеннолетия императора, — сказал я. — Она не глупа. Но я просил бы, если таковые есть, простить все обиды.

— Так, может, она позволит нам быть вместе? — с какой-то вымученной улыбкой спросила Елизавета. — Может забыть обиды и отпускать вас, уж если вы стали зависимы от жены? Нечасто, раз в три дня?

Прямо слышно было, как заскрежетали зубы у Петра Ивановича. Ревнивец. Как это ему деликатнее объяснить, что я не Елизавета — не его поля ягодка. Ну да ладно, разберётся. Тем более, что Мавра, похоже, цепко взялась за процесс охмурения Петра Ивановича. А она женщина основательная, волевая, упертая. Ну и пусть бы своего добилась.

Тут бы мне не упустить такого деятельного исполнителя, как Петр Шувалов. С другой стороны, если он, как в иной реальности, женится на Мавре Егорьевне, то это может пойти на благо нашим делам.

Что же касается поведения Елизаветы Петровны, то я видел, что она сильно волнуется и прячет своё волнение за ширмой откровенных провокаций в мою сторону.

Скоро мы сидели в столовой моего дома и решали будущее Российской империи. Мы, это еще и Анна Леопольдовна, ее муж.

Может быть, при других обстоятельствах было бы много споров, откровенных ругательств и обвинений. Но Анна Леопольдовна была настолько уставшей и смущённой, в том числе, и при виде меня, что практически не говорила, только кивала головой, соглашаясь.

Нет, эта женщина не могла бы стать русской императрицей. И Елизавета — так себе вариант. Однако Лиза всё же была более деятельной и решительной в сравнении с Анной Леопольдовной. У этой девушки, великой княжны, рано ставшей старшей женщиной и носящей в своём чреве будущего императора Российской империи, в голове больше любовные мотивы, чем вопросы будущего государства.

Когда мы уже практически всё порешали, прибыл, «чудом выздоровевший», Андрей Иванович Остерман. Прислали мне домой и записку от Бирона, в которой он лишь умолял позаботиться об Анне Леопольдовне — и ни слова о том, какое конкретно будущее его ждёт. Не боец оказался. Ну да Бирона никто забывать не будет, по крайней мере, я. Он неплохой противовес между мной и вот, например, Остерманом.

— Если мы готовы заключить соглашение, то призываю все стороны подписать соответствующие бумаги, — сказал я после почти двухчасового разговора.

Елизавете Петровне пришлось немного уступить. Это Антон, будто бы в него вселился другой человек, стал торговаться и выгадывать хоть немного лучшие позиции для своего будущего ребенка.

Из-за этих споров и изменений, мне нужно было дать время, чтобы мой секретарь, наконец-таки я себе такового нашёл, внёс изменения в соглашение и быстро его переписал.

— По достижении четырнадцати лет малолетний император или императрица становится соправителем Российской империи. При этом Елизавета Петровна всё ещё остаётся престолблюстительницей до шестнадцати лет и обязуется стать наставником для малолетнего императора или императрицы, — зачитывал я окончательное соглашение между сторонами.

Сейчас, как только я, как свидетель, Остерман, как свидетель и гарант выполнения соглашений и другие лица, подпишем эту бумагу, она тут же отправится в Академию наук. Там документ будет размножен не менее, чем до ста копий, и на каждой должны стоять подписи, как и на рукописном тексте.

— Позвольте, одну бумагу всё-таки пока оставить у меня, — сказал я, забирая один из экземпляров.

Все согласились. В воздухе всё равно витало некоторое напряжение и недоверие. В конце концов, предыдущая императрица тоже подписывала бумаги и даже в присутствии других лиц. Но стоило ей разорвать кондиции, а другого экземпляра не было, как она стала полновластной императрицей.

— Ну что ж, в путь! — сказал я, чинно поклонился Елизавете Петровне, словно императрице, и чуть менее глубоко поклонился Анне Леопольдовне.

Мы шли пешком. Ещё когда соглашение не было подписано, мне уже докладывали, что все началось.

Рестораны и половина кабаков Петербурга выкатывали бочки с вином и пивом прямо на улицу, несмотря на сырую погоду, чтобы все видели, начали жарить свиней и телят. В город выходили усиленные патрули моих людей. Скоро должен быть введен в столицу еще и уланский с драгунскими полками, вернее, кто остался и не ушел на войну. Они так же не будут позволять празднику превратиться в погромы и пресекать пьяные инциденты.

Мальчишки, да и вполне взрослые люди, выкрикивали всё то, о чём только что мы договорились. Мимо проезжали кареты и одиночные всадники, которые разбрасывали повсеместно два скреплённых листа бумаги — это был свежий выпуск «Петербургских ведомостей».

Я шел рядом с Елизаветой и Анной, чуть позади, рядом с Остерманом.

— А если бы мы не договорились? — с большим удивлением, наблюдая происходящее, спросил меня Андрей Иванович Остерман. — Вы же все это готовили не один день.

— А у нас не было иного выбора, — ответил я своему союзнику.

Остерман посмотрел на меня изучающим взглядом, что-то там себе надумал и хмыкнул.

— А вы опасный человек, Александр Лукич Норов, — с серьёзным выражением лица заметил министр Остерман.

— А вы будете замечательным канцлером Российской империи, — сказал я.

Остерман ещё раз посмотрел на меня с удивлением. Ничего, я тоже удивлялся, не понимая, как Андрей Иванович нашёл время и возможности и договорился с Елизаветой Петровной, что она назначит его канцлером Российской империи. Может быть, он смог ей что-то нашептать на ухо в тот момент, когда я отлучался, принимая доклады. Тем не менее, министр Остерман своё не упустил.

А вот я, похоже, упустил. Ведь по соглашению Антон Ульрих становится прямо-таки фельдмаршалом. Кстати, на этом настаивала Анна Леопольдовна. И, как мне кажется, у них всё-таки назревают нормальные отношения, несмотря на то, что Анна метала в меня томные взгляды. А я? Может и в фельдмаршалы, но вот в генералы — с превеликим удовольствием.

Мы шли. Елизавета Петровна была поднята гвардейцами на наспех сколоченных носилках. Чуть ниже и позади престолблюстительницы на похожих носилках внесли и Анну Леопольдовну.

Народ, встречавшийся нам на пути, ликовал. В целом получилось создать атмосферу победы, праздника. Тем более, что Елизавета в большей степени, Анна Леопольдовна чуть меньше, разбрасывали серебряные монеты по ходу движения. А еще и бочки с вином. Ничего не меняется с эпохи Древнего Рима. Хлеба и зрелищ требует толпа.

Люди пристраивались к хвосту нашей колонны, и уже скоро, на подходе к Зимнему дворцу, наше шествие напоминало массовую первомайскую демонстрацию. Этого я и ожидал. А скоро у Зимнего дворца должны были и вовсе появиться толпы людей, которые будут ликовать и одновременно любопытствовать, что же всё-таки происходит.

В этом всем было несколько жалко Анну Иоанновну. Напротив, все должны были скорбеть по ней, но тут — радуются: король умер, да здравствует король! Ну или престолблюстительница.

Елизавета нашла меня взглядом. Я увидел, насколько она испугана. Кивнул ей одобряюще.

Мы подошли вплотную к вратам Зимнего дворца. Они были закрыты, и рядом, явно растерявшись, находилось не менее сотни разношёрстной публики. В основном были гвардейцы, некоторые дворяне, также вооружённые пистолетами.

— Дорогу императрице! — выкрикнул я.

На лицах людей появилось понимание происходящего. Они тут же открыли ворота. Там, дальше, где идёт колонна верных мне солдат и офицеров, этих дельцов обязательно разоружат. А сейчас я солгал, чтобы не иметь лишних проблем. Смена власти уже и так не обошлась без крови.

Впереди были серьёзные разбирательства, выявление преступников и героев. А пока Елизавета и Анна Леопольдовна должны были с триумфом войти в Зимний дворец.

На крыльцо дворца выбежал ошарашенный, с взъерошенными волосами, с шальными глазами сумасшедшего человека — Андрей Иванович Ушаков. Рядом с ним тут же появилось порядка двух десятков бойцов. Они не направляли оружие. Все были растеряны.

Я махнул рукой, и группа захвата Фролова тут же начала работать. Это уже три десятка бойцов — настоящих рукопашников, с которыми могу сравниться разве что я сам. Минута — и все лежали мордой в пол. Ушаков был поставлен на колени. Очень интересно будет посмотреть, когда теперь уже я приду в пыточную. Когда сниму с дыбы Артемия Волынского и повешу туда Ушакова.

— Изменник! По твоему наущению началась война со Швецией! — тут же определил я статус Ушакова.

Мои бойцы схватили его и повели прочь, чтобы глаза не мозолил и не провоцировал меня. Елизавета даже бровью не повела.

Престолблюстительница Российской империи, а следом за ней и мать будущего императора, вошли в тронный зал, чтобы в первый раз, но не в последний, объявить о той системе управления Российской империей, которая будет действовать до совершеннолетия ещё не родившегося ребёнка.

Я смог это сделать! Но сколько же впереди еще работы!