Фаворит 8. Величие империи

Глава 1

Я зол. Вынужденные потери приводят меня в бешенство. Пустые потери

Унесенные ветром.

Стрельня

22 сентября 1735 года. 17.00

Швеция… Я ведь это ожидал, на самом деле. Знал, да и логика подсказывала, что шведу захотят взять реванш. Биться с нынешней Россией на равных, современный северный лев не может. Но тут у них есть шанс. Основные войска империи пошли воевать турку.

Что делать? Как я бы ответил в прошлой жизни: «Снимать штаны и бегать». Если бы это помогло, так и поступил бы. Но, увы…

Лиза смотрела на меня, ожидая продолжения. Она приняла решение, но женщине нравится, видимо, что я ее уговариваю.

— Нам нужно срочно заканчивать все это. Потом сплотиться и думать, как не проиграть войну Швеции. И ты должна призвать всех, кто только может поспособствовать организации обороны Петербурга. В столице осталось крайне мало тех людей, которые способны воевать, а не только плести интриги. И, право слово, Лиза… что же ты натворила! Как можно было договариваться с врагами нашей империи?

— Я этого не делала! — сказала Елизавета.

— Мне не лги. Вспомни то послание, которое я тебе привез и когда впервые тебя увидел.

— Я этого не делала. Это Апраксин, — уже раздраженного говорила царевна.

Ладно, давить не буду. Пусть Степан Апраксин виноват. Но он действовал именем Елизаветы.

— Облачайся уже в подготовленное платье Преображенского полка. Ведь оно же у тебя есть? — ещё после минут пятнадцати разговоров поторопил я Елизавету Петровну.

— Не смей никуда уходить! — игриво сказала Елизавета.

Не успел я ничего ответить, как пронзительный голос будущей престолоблюстительницы зазвучал благим матом:

— А ну, стервозные девки, сюда идите!

Тут же прибежали сразу три служанки и, даже не взглянув в мою сторону, стали раздевать госпожу.

Ещё кто тут «стервозная девка»! Решила подразнить меня своими телесами. Что ж… хороший экзамен на верность.

Я выдержал его. Не без труда, конечно. Но, как представлю себе возможные проблемы с женой, если я сейчас пущусь во все тяжкие, то моментально пропадёт всё желание. Однако Юле придётся выкручиваться, когда это всё закончится. Аппетит я нагулял изрядный.

Лиза была прекрасна. Даже стала интереснее для меня, чем раньше. Она немного похудела и была, ну просто огонь. Достанется же такая бестия кому-то, а, может, и не одному, может, и одновременно… Что-то мои фантазии не туда отправились на прогулку.

— Я готова! Веди меня к моему, пусть и временному, но престолу, мой рыцарь. И знай, что моя постель готова тебя принять. Вот и живи с этим грузом! — сказала Елизавета и рассмеялась.

Смех был вымученным, нервозным. Как бы не хорохорилась Лиза, она сильно нервничала и переживала.

— Не помолясь, я не пойду! — решительно сказала Елизавета.

До сих пор поражаюсь, как в такой вот распутной женщине одновременно сочетается и разврат и набожность.

Молитва — дело интимное. Тут мое присутствие не обязательно. Так что я решил побеседовать с Петром Шуваловым. У нас хватало тем для разговоров.

И только я вышел, как столкнулся с посыльным.

— Командир! Башкиры сообщили, что на подступах к Стрельне большой отряд гвардейцев. Они запрашивают, что делать, — сообщил сержант.

И тут же…

— Бах! Ба-бах! — послышались выстрелы.

— Будь рядом с царевной. Защищай ее, но не выпускай! — приказал я сержанту и и мигом выскочил из дома.

Тут оставалось не больше двух плутонгов солдат, остальные быстрее меня отправились в сторону, откуда звучала стрельба.

— Доклад! — потребовал я, как только в метрах ста от дворца встретил первого офицера.

— Прошу простить, господин бригадир, но сам бегу на звуки боя, — отвечал подпоручик.

Побежали уже вместе. Хотя нет. Я дал такой старт, что молодой, возможно, только на год-два младше меня офицер не поспевал за мной. Ничего, подучим. Те солдаты и офицеры, которые со мной уже чуть больше года, бегают не хуже, порой и лучше моего.

Впереди разворачивалось настоящее сражение. Военные в разных, но по большей части гвардейских мундирах шли в линию и стреляли по замешкавшимся солдатам и офицерам Самарского полка. Пролилась кровь… У меня — потери.

— Располагайте мной! — чуть ли не чеканя шаг, ко мне приблизился барон Мюнхгаузен.

Да он еще тот служака. Такая выправка, взгляд… Наверное именно так выглядят лучшие прусские офицеры.

— Благодарю вас. Будьте рядом, но не во что не вмешивайтесь! — сказал я.

— Командир! — увидел меня подполковник Подобайлов. — Готовы работать!

Он кричал уже на кураже. Соскучился по боевой работе. Но пусть именно так и воспринимает ситуацию, как войну. Словно с противоположной стороны истинный враг, а не почти что такие же солдаты и гвардия. Стрелять в соотечественников, да ещё в братьев по оружию… Это сложно.

— Работай! — приказал я, заставляя себя не проявлять и тени сомнений.

— Бах! Бах! — вели прицельную стрельбу штуцерники.

Новые пули, быстрая перезарядка… Враг начал тут же нести потери. Они замялись, и это дало время для Самарцев, ну или уже гатчинцев. Начали стрелять и они. Хотя выучка… Придется очень много работать.

— Уходите и останетесь живы! — кричал я, когда вдруг наступила пауза.

— Норов! Иди к черту! Ненавижу, дрянь! — ответил мне знакомый голос.

— Данилов? Ну же! Это ты меня ненавидишь. Так почему умирают русские воины? Шведы сегодня войну начали, а мы здесь убиваем друг друга? Если есть достоинство и честь у вас, капитан гвардии Данилов, я вызываю вас прямо сейчас на дуэль! — выкрикнул я.

— Ты хочешь хитростью меня убить? — явно растерянным голосом выкрикивал Данилов.

— В чём хитрость, если на кону стоит моя честь? — выкрикнул я, и тут же продолжил втаптывать Данилова в грязь. — Но если вам дороже жизнь, чем честь, и вы готовы быть офицером в бесчестии, то можете оставаться на своём месте. Но какой офицер без чести? И какой дворянин без нее же?

Варианты для выхода Данилова без репутационных потерь из ситуации исчерпались. У него все шансы стать позорищем, вплоть до того, что гвардейцы откажутся подчиняться такому офицеру.

Данилов вышел, я также. Да, была опасность, что кто-то выстрелит. Однако мы и встречались на расстоянии метров в пятьдесят от противоборствующих солдат и друг другу перекрывали вектор стрельбы. Прицельно выстрелить можно было только с винтовки.

— Выбор оружия? — спросил я.

— Шпаги! — с вызовом выкрикнул Данилов.

Да, он не любил пистолеты, не понятно только, почему. Ну и должен был видеть, как я стреляю. Но он же был еще и некоторое время моим спарринг-партнёром на занятиях по фехтованию. И в последнее время проигрывал мне.

Обнажили клинки. Руки Данилова дрожат. Сколько же я сил вложил в то, чтобы вразумить его. Сколько же пройдено вместе. Воевали, побеждали, искренне дружили и были благодарны друг другу. Я спас жизнь этому человеку, оперировал его. Чувствовал, что, словно бы, приручил зверька. Но…

Данилов делает выпад, я отвожу его шпагу, перекручиваюсь и тут же оказываюсь за спиной. Выпад… Шпага, встретив незначительное сопротивление, прокалывает череп и будто проваливается. Данилов падает.

Стою и не решаюсь смахнуть одинокую слезу, сползающую по щеке. Всего одна слеза! Мне не жалко по-настоящему этого человека. А моим учителям фехтования, конечно, низкий поклон. Теперь я уже начинаю считать себя мастером шпаги.

— Расходитесь! Не влезайте в эту свару! — обращаюсь я к гвардейцам с противоборствующей стороны. — Если есть честь, то проситесь на войну. Не посрамим же русское оружие и побьём шведа! Или… смерть!

Я развернулся и пошёл. Не быстро, не медленно.

— Бах! — пролетела пуля.

Мимо. Я даже не дёрнулся. Но выстрелов больше не было. На меня смотрели офицеры и ждали приказа. Нет…

Дошёл до своих позиций, развернулся и увидел, что башкиры готовы к кавалерийской атаке. Иван Тарасович Подобайлов также показывал, что штуцеры заряжены и готовы к бою. Кроме того, мы достигли значительного численного перевеса.

И даже с тем пониманием, что этот отряд прорвался через пост, где стояли мои воины, что там мог быть бой и мои люди полегли, я не хотел лить много крови. Но…

— Пли! — отдал я приказ, как только наши оппоненты начали движение и приготовились к стрельбе.

Десять минут… И около ста трупов, еще более ста пятидесяти человек сдались. Мы расстреляли издали из штуцеров большую часть солдат и офицеров противника. Но они сделали свой выбор.

Приказав не допускать сбор трофеев башкирами, я отправился к Елизавете. Нельзя тревожить тела русских солдат, пусть они и ошиблись. А нам нужно выезжать с другой стороны. Нельзя, чтобы Лиза видела кровь и трупы. Знать она будет, тут шило в мешке не скрыть. Но одно дело услышать, иное увидеть.

Ещё немного сборов, и, не спеша, в ночь отправимся. К утру мы должны быть во дворце.

— Как смеешь ты? Я посол Крымского ханства! — пытался вразумить Ушакова Исмаил-бей.

— Твоего ханства уже не существует. А в твоих городах стоят русские полки, — кричал Ушаков. — И не тебе кричать во дворце русской императрицы!

Бывший глава Тайной канцелярии тяжело дышал и насилу сдерживался, чтобы не отомстить через деда Норову. А так хотелось собственноручно зарезать того, чья кровь течет в Норове.

Недавно к Ушакову привели родственника врага. Андрей Иванович сперва хотел лишь хотел посмотреть на того, в связях с кем собирался обвинять бригадира Норова. Похожи…

— Гяур, ты не смеешь! — выкрикнул Исмаил, когда его, по взмаху руки Ушакова, вновь крутили сразу трое сотрудников тайной канцелярии.

Удар! Нос одного из людей Ушакова хрустнул, и из него хлынула кровь.

Удар! В солнечное сплетение старика прилетел увесистый кулак.

Исмаил-бей скорчился и стал оседать.

— Вот так, столько веков вы угнетали православных, — злорадствовал Ушаков. — Пришла и наша очередь. Ты… Ты такое же ничто, дрянь, как и внук твой.

По мере того, как менялось выражение лица Исмаил-бея, исчезала ухмылка с лица Ушакова. Старик покраснел, захрипел. Его отпустили держиморды главного бунтовщика, отойдя, как от прокаженного.

Но это не помогло. Исмаил-бей схватился за сердце, другой рукой облокотился на стол и медленно стал оплывать к полу.

— Будь ты проклят! И пусть внук мой отомстит за меня. Встретимся в аду. Иншалла, — прохрипел старик, закатил глаза и окончательно рухнул.

Ушаков стоял и смотрел, как умирает крымский посол. Бунтовщик ещё не до конца сошёл с ума, чтобы не понимать, какие могут быть последствия. Какой же это удар по репутации Петербурга! Здесь убивают послов, уже готовых подписать любые соглашения и сделать свои земли частью Российской империи. И как это воспримут другие беи Крыма?

Зимний дворец.

22 сентября 1735 года 22.10

— Ваше Высочество, следуйте за мной. И вы, принц, — лакей без церемоний потянул за руку Анну Леопольдовну.

— Кто вы и куда меня тащите? — испуганно блеяла, словно овечка, великая княгиня.

— Нет время, ваши высочества. Пока другие заняты смертью посла, нет присмотра за вами, — настаивал слуга.

Или не слуга вовсе?

— Её Высочество никуда не пойдёт, пока я не удостоверюсь в том, что её жизни ничто не угрожает! — резко и решительно сказал Антон-Ульрих.

Анна с благодарностью посмотрела в глаза своему мужу. Принц действительно стал вести себя по-мужски. Он не позволял никому приближаться к Анне Леопольдовне. Уже несколько раз обнажал свою шпагу и призывал это сделать своих пажей.

Вместе с тем, Антон-Ульрих даже включился в политическую игру. Он отправил своего лучшего из пажей, барона Мюнхгаузена, заручиться поддержкой бригадира Норова. Сам барон не вернулся. Это было бы сложно сделать, учитывая, сколько солдатни сейчас находится в Зимнем дворце.

Однако принцу удалось подружиться с одной из карлиц умершей императрицы. Авдотья помогла вывести барона. И теперь Антон-Ульрих ожидал лишь вестей от бригадира Норова. Он чувствовал и знал, что этот человек не должен предать Анну Леопольдовну.

Ведь принц был полностью уверен, если какой-либо мужчина, любой из ныне живущих, познает близость с такой непревзойдённой красавицей, какой Антон считал Анну Леопольдовну, то этот мужчина навсегда полюбит Анну.

И, как ни было тяжело Антону-Ульриху, жизнь и здоровье его любимой жены и его ещё не рождённого сына, были куда как важнее, чем ревность.

— Я от того господина, который желает вам только добра, — выпалил Никифор, который не хотел выдавать себя.

Это был один из людей Остермана, задача которого — слушать и следить за тем, что происходит вокруг Анны Леопольдовны и не только. Он не был силовиком, он умел хорошо слушать и запоминать. Но сейчас был вооружён и готов к бою.

— Мы не тронемся с места, пока вы не скажете, куда вы нас хотите отвезти, — настаивал Антон-Ульрих.

Анна Леопольдовна впервые почувствовала себя защищённой со своим мужем. Она посмотрела на него совершенно другими глазами. Да, лопоухий, безусловно, слишком тощий. Но женщина уже пыталась рассмотреть хоть что-то красивое, притягательное в этом мужчине.

Ведь он оказался единственным, кто её по-настоящему любит. И это играло главную роль в том, что Анна всем сердцем хотела довериться Антону, быть ему верной и достойной женой.

Пока получалось плохо. Но отвращение, которое питала Анна Леопольдовна к своему мужу, прошло. Может быть, придёт и какое-то тёплое чувство?

— Я отведу вас в единственное в Петербурге действительно защищённое место. Это дом бригадира Норова, — вынужденно, но всё же рассказал о планах Никифор.

Глаза Анны Леопольдовны вспыхнули огнём страсти. Она ещё не остыла к тому гвардейцу. Она всё ещё хотела его наказать, доказать, чего именно он лишается.

И это почувствовал Антон-Ульрих. Сердце мужчины защемило, но он тут же взял себя в руки. Сейчас главное — спасти Анну.

— Ведите к Норову! — сказал Антон-Ульрих.

Анна Леопольдовна посмотрела на своего мужа. Она будто почувствовала его боль. Это было непонятно для женщины, но она начинала чувствовать Антона, его переживания, его страхи. Ей, наконец, стало жалко этого человека, который её любит, а она в ответ лишь доставляет ему очередную порцию боли.

Жалость — не то чувство, которое может быстро воспламенить любовь. Но это и не те эмоции, которые нещадно поливают костёр любви холодной водой.

Никифор спешил. Он понимал, что пока Ушаков общается с крымским послом, пока переживает о смерти крымца, есть шанс уйти. Мало кто знал, как и где есть потаённые ходы в Зимнем дворце. Никифор и сам до конца не понимал, как можно выйти через тот подвал, куда он вёл Анну Леопольдовну и её мужа.

Но главное — об этом знала одна девушка, которую далеко не все воспринимали всерьёз, над которой смеялись, та, которая ещё недавно играла немалую роль во всей Российской империи.

— Ну, наконец-то! — звонкий голосок Бужениновой раздался эхом в тёмном помещении подвала. — Я вас выведу. И сама уйду. И уж поверьте, что уши накручу Норову, если он вас плохо примет.

В другой момент Анна Леопольдовна могла бы рассмеяться от того, сколь нелепо выглядела Авдотья. Когда эта девушка из приближенных умершей императрицы говорила на полном серьёзе, то казалась ещё более смешной, чем когда пыталась шутить. Вот только сейчас было не до веселья.

Тёмный сырой подвал казался бесконечным, а Анна не предполагала, что во дворце есть такие помещения. Но именно здесь хранились многие съестные запасы; здесь же находилась и коллекция хмельных напитков, которую начал собирать герцог Бирон.

Лишь минут через десять, поплутав, словно в лабиринте, по тёмным подвальным закоулкам, Авдотья вывела Анну Леопольдовну и её мужа на поверхность.

Нет, они всё ещё находились на территории Зимнего дворца, и впереди была изгородь, перелезть через которую, чтобы не раскрыть себя, было крайне сложно.

— Идите за мной! — повелела Буженинова.

Через кусты, между деревьями, компания приближалась к забору.

— Стоять! Я стреляю! — послышался крик в стороне.

Сердце сжалось у Анны, но вперед, по направлению откуда послышался голос, вышел Антон. Женщина прижалась к мужу.

Щелкнул взводимый на пистолете курок…