Фаворит 8. Величие империи

Глава 11

Капитуляция — не позор. Хороший генерал не будет завлекать последнего оставшегося в живых солдата идеей борьбы, точно так же как хороший шахматист не станет продолжать заведомо проигранную партию.

Карл фон Клаузевиц

Балтийское море.

4 октября 1735 год

Захар Данилович Мишуков стоял на палубе новейшего русского линейного корабля «Святой Пётр». Стоял и откровенно боялся. Нет, Захара Даниловича, только что получившего звание вице-адмирала, не беспокоила даже его жизнь, он готов был её отдать за Отечество.

А вот чего был не готов сделать этот морской офицер, так это с треском проиграть сражение. Тем более, что возглавить русскую эскадру должен был Томас Гордон. Но английский моряк на русской службе, адмирал Гордон, неожиданно приболел.

Не только у Мишукова были подозрения, что Гордон решил не испытывать судьбу. Вроде бы как одно дело — блокировать с моря Данциг и курсировать рядом с нежелающими вступать в бой французами, и иное дело — воевать насмерть со шведами. Стар стал Гордон, слишком ценил свою даже не жизнь, а репутацию, не готов ею жертвовать.

Шведы, казалось, что на земле несколько ослабли, представляют лишь тень былой армии Карла XII. А вот с флотом у них было всё не так плохо.

На самом деле и с флотом у шведов тоже было не очень. Но и русский флот сейчас представлял собой не лучшее зрелище. Правда, в последнее время всё-таки стали строиться корабли, ремонтироваться старые. Но, учитывая, в какой упадок пришёл Военно-морской флот Российской империи до вступления на престол Анны Иоанновны, можно с уверенностью сказать, что флот России слаб.

Такое мнение было у самого адмирала Гордона; так думали и другие.

— Паруса! Ваше превосходительство, вижу паруса! — кричал впередсмотрящий.

Захар Данилович поморщился. Он, вроде бы, делал всё так, как и нужно было делать. Он перерезал шведскому флоту подход к Петербургу и собирался помешать высадить десант, о котором стало известно из допросов пленных шведских офицеров, того самого, которого удачно, правда, как многим кажется, не особо решительно, бьёт генерал-лейтенант Норов.

По словам захваченного в плен шведского полковника, десант шведы подготовили немалый: двенадцать тысяч солдат и офицеров — это такая сила, которая при нынешних раскладах, когда в Петербурге столь мало русских войск, что того и гляди, а столица Российской империи может быть взята врагом.

— Продолжать движение по курсу, — подрагивающим голосом приказал Мишуков.

Сперва он посмотрел на тех офицеров, которые стояли рядом с ним, понял, что они-то уж точно слышали слова впередсмотрящего. Так что теперь отступать было никак нельзя.

И было только одно желание, чтобы шведы сами отступили. Шесть линейных кораблей, включая новейший флагман «Петр Великий», сошедший со стапелей буквально год назад, а также четыре фрегата и тридцать пять галер — вот весь тот флот, которым сейчас обладал Мишуков.

Шведские паруса появлялись один за другим. С каждым таким появлением сердце адмирала сжималось всё сильнее. Очевидно было преимущество шведов.

А потом стали появляться в поле зрения галеры. Считать их даже не было особого смысла. Сто? Двести?

— Атакуем по ветру и так же уходим дальше! — не своим, будто бы чужим голосом сказал Захар Данилович.

Русские корабли шли наперерез шведскому флоту. Даже без приказа капитаны кораблей велели заряжать правые борта. Всем было понятно, что командующий принял половинчатое решение: вроде бы и вступит в бой, но постарается сразу же из него выйти. А выйти ли?

Море было неспокойным. Порой волны поднимались так высоко, что низкие галеры то и дело заливало. И вот как раз-таки о галерах Мишуков почему-то и не подумал. Выходит так, что он хочет поймать ветер и быстро проскочить перед шведскими кораблями, попутно обстреливая их, то что же делать галерам? При такой погоде гребцам было очень тяжело, и они явно уступали в скорости парусникам, поймавшим хороший ветер.

«Пётр Великий» будто бы ускорился сразу после слов вице-адмирала. Он стал набирать такую скорость, что уже сильно разорвал дистанцию со следующими за ним русскими кораблями. Новый корабль был явно быстрее.

Сорок минут… Примерно столько понадобилось времени, чтобы подойти к шведам. Вражеский флот также разворачивался в сторону русской эскадры. И если бы вице-адмирал Мишуков сразу увидел подобное построение врага, то единственным решением для него оставалось бегство. А сейчас уже поздно.

Быстро разворачивать эскадру и уходить — мало того, что означало откровенную трусость, так ещё и можно было без боя завалить корабли и набрать излишне много воды. Может и подставиться шведам. А еще это сложный маневр, к которому не готов был русский флот.

Захар Данилович закрыл глаза, словно бы его тут и не было. И нет, он не покинул капитанский мостик. Лишь только крепче вцепился в перила. Рядом оставались офицеры. Вот они, враги!

На корабле началась суета, команды капитана находили мало отклика, матросы бегали, офицеры часто стояли, словно статуи — не один Захар Данилович оказался скованным страхом, на корабле было много неопытных гардемаринов.

— Твою Бога душу мать, якорь вам в седалище… — ругался боцман, уже достав шпицрутен, чтобы ударами заставить прийти в себя команду.

Никто не указывал боцману на грубость и сквернословие. Понимали, что он хоть как-то шевелит своими криками команду.

И вот… Русский флагман, каков и был расчёт, встаёт на пути передового корабля шведов. Есть возможность поставить точку над «Т». И при этом уйти или не поврежденным, или же получить незначительные повреждения. Ветер был «русский».

Однако, шведам, видимо, ценой неимоверных усилий, и рискуя кораблем, удалось почти что стать боком и открыть пушки.

— Бах! Бах! Бах! Бах! — раздались звуки выстрелов русской корабельной артиллерии.

Корабль накренился, и Мишукову пришлось взяться двумя руками за перила, которые и без того трещали. Однако конструкция выдержала вес вице-адмирала. Тут же ветер развеял облака дыма, и стало понятно, что попадания есть, шведский корабль получил ядра и картечь в борта и поверх, выкашивая часть команды. Но повреждения были не столь существенны.

— Бах! Бах! Бах! — раздались ответные выстрелы шведов.

Не менее десятка ядер попали в новейший русский корабль. Ядра канониров расщепляли доски, щепа от которых сплошной стеной разлеталась по кораблю. Послышались крики боли. Кто-то оказался за бортом.

Удар! Вице-адмирал ощутил резкую боль в боку. А потом он понял…

— Командующий ранен! — закричали офицеры.

Тут же к Захару Даниловичу побежал корабельный медик.

Между тем корабль уже вырывался на простор, оставляя позади себя шведов.

— Бах! Бах! Бах! Бах! — нескончаемо звучали пушечные выстрелы с кормы флагмана.

Другие русские корабли вступили в бой. Однако они несколько запаздывали, и вырваться получилось двум фрегатам — «Россия» и «Метава». Остальные завязли в бою.

Шведские корабли приближались к русским. Артиллерийская дуэль быстро закончилась. Шведы цепляли крюки, готовили мостки. Русские корабельные команды также готовились дать свой решительный бой. Стреляли штуцеры, к ним присоединялись уже и фузеи корабельных команд. Шведы делали свои залп, но, как правило, из неудобной позиции в пол разворота. Противники ждали абордажа. Он решит, кому жить, а кому умирать.

Полетели кошки, сцепляя корабли, доставались лестницы и доски, особо лихие шведы, уже перепрыгивали или перелетали на канатах на русские корабли.

— Вперед, братцы! — закричал мичман Красницкий, и стая русских волкодавов, превратившихся в хищников, на удивление неприятеля, устремилась на вражеский корабль, сбивая шведов с их же лестниц.

Они стреляли, потом скидывали пистоли и начинали биться уже как придется и чем придется. Подсечка! И швед лежит на палубе русского корабля, удар головой — и нос другого северянина превращается в крошево. Поворот, нырок и третий капер летит в воду.

Мичман Красницкий недавно увлекся рукопашным боем. Как-то зацепившись с гвардейцами в одной из таверн и после подружившись с ними после драки, стал заниматься и сам и с подсказок новых друзей.

И теперь этот навык пригождался. Уворот, удар ножом. Успевает согнуться, чтобы подобрать шпагу. И… Пуля ударяет смелого мичмана в плечо. А после двое шведов рубят короткими корабельными тесаками русского офицера. Но, испуская дух, Красницкий выбрасывает руку со шпагой и пронзает в сердце одного из своих убийц.

Шведские корабли передовой линии начали разворот для задействования как можно большего количества бортовых пушек. Они намеривались уничтожить непокорные, но уже попавшиеся в свою же ловушку, русские корабли.

— Ба-бах-бах, — раздавались залпы шведских пушек.

Капитан русского линейного корабля «Виктория» Даниил Герценберг, как и многие русские морские офицеры уже понимал, что командование совершило большую ошибку. Особенно это касалось тех галер, что плелись сзади. Некоторые капитаны русских гребных кораблей вопреки приказу командования стали разворачивать свои галеры. Они не хотели попадать в ловушку и видели, что если сейчас не развернуться, то уж точно все погибнут.

Но Виктория шла следом за флагманом эскадры и не могла не встретится со шведами. Время было потеряно, нужного приказа от командующего не поступило. И капитан рассчитывал если и умереть, то с честью.

Уже когда началась сцепка и на Викторию полетели кошки, лестницы с крюками, русский корабль выдал неполный залп, но с обоих бортов в упор. К сожалению, ожидаемого эффекта не случилось и шведы не получили критических пробоин ниже ватерлинии, но и один из вражеских кораблей не мог бы ни маневрировать, ни тем более убежать.

Впрочем, шведам-то и бежать не нужно. Если только не спешить облепить русский линейный корабль своими вымпелами, и еще большими силами идти на абордаж.

Драка началась жестоко и бескомпромиссно. Звучали выстрелы, матросы и офицеры работали палашами, реже шпагами, а чаще кинжалами, свалка. Начиналась свалка, где трудно ориентироваться в поиске «свой-чужой», русские стали громко материться, чтобы по звуку русского мата в дыму выявлять своих, даже с учетом того, что крики сильно сбивали дыхание. Но кричали и шведы, так что все были бы в равных условиях, если бы команде корабля из чуть меньше чем триста пятьдесят человек не противостояло почти пять сотен шведов.

Капитану Герценбергу сперва пришлось поднять правую руку поверх голов сражающихся, чтобы колоть врага сверху. Очень быстро рука затекла, и стало невозможным повторять такой маневр. И тогда пришлось бросить шпагу, но достать кинжал.

Крики, стоны, шум от всплеска воды от падающих за борт, треск уже старого, двадцатилетнего, корабля. Порой, бойцы даже не вступая в бой начинали задыхаться и терять сознание. А на сцепившемся с Викторией линейном корабле шведов матросы лезли на реи с ружьями и сверху стреляли в русских.

Удар! Герценберг, выявив в прижимавшемся к нему человеке шведа, загнал кинжал под ребра врагу. И тут пуля прилетела в голову капитана. Он мгновенно умер, обрызгав кровью и не только им ближайшего врага, а еще осколок черепа русского офицера разрезал кожу на брови шведа и глаза врага заливало кровью.

Даниил Герцеберг не упал и мертвым. Это было пока невозможно, столь плотно стояли друг к другу люди. Многие уже и забывали колоть врага, только стояли и молились. Но русских становилось все меньше и меньше.

Из боя, потрёпанным, не менее чем с пятнадцатью пробоинами, сумел выйти ещё один линейный корабль — «Четыре Святителя». Остальные русские корабли завязли в бою без шанса удрать.

Шведские галеры подходили к русским кораблям. Вражеские корабельные команды лезли и лезли на борта русских кораблей. Бой шёл ожесточённый.

Каждый русский офицер или матрос продавал свою жизнь дорого. Даже те, кто ранее откровенно боялся вступать в бой и молил Бога, чтобы этого не произошло, сейчас осмелели. Общий порыв — умереть, но достойно — изменял характер людей. Пусть ненадолго, но они становились героями.

— Бах! Бах! Бах! — звучали пистолетные выстрелы.

Это было явное преимущество русских корабельных команд: у них было большее количество пистолетов, чем у противника. Так что выходило, что при равном числе обороняющихся и абордажников побеждали русские. Вот только число это было неравным. И пистолеты были пригодны для боя лишь до того момента, пока на палубах становилось не протолкнуться.

Если получалось отбить первую атаку, то русскому кораблю всё равно уже было некуда деваться. Возле каждого вымпела с Андреевским флагом находились не менее трех кораблей противника. А ещё шли на сцепку, хотя это было очень тяжело по погодным условиям, шведские галеры.

Четыре русских линейных корабля сражались в неравном бою. Но шведы давили числом, которое пусть и уменьшалось в бою, но было кратно больше первоначально.

Захар Данилович Мишуков привстал, оттолкнул в сторону медика. Слёзы катились по его щекам. Он понимал, что совершил большую ошибку.

Вице-адмирал так боялся показаться трусом, что решил вступать в бой, когда ни один флотоводец, ведомый рассудком и расчётом, не стал бы и приближаться к противнику. Мишуков доказал, что он не трус. Ведомый своим же страхом и доказал. Вот только кому теперь от этого хорошо? Большая половина эскадры героически умирала.

— Ба-ба-бах! — неожиданно взорвался один из шведских линейных кораблей.

Щепки и пламя, подхваченные ветром, тут же перенеслись сразу на две шведские галеры, которые сцепились с линейным русским кораблем и откуда уже начали перелезать солдаты для поддержки абордажников.

Горстка отчаянных героев, ведомая лейтенантом линейного корабля Арондель молодым князем Василием Федоровичем Несвицким, прорвалась к крюйт-камере и подожгла порох на вражеском корабле.

Сразу почти четыре сотни шведских моряков и солдат оказались убитыми или попали в неспокойное море. Вряд ли многих удастся вытащить.

И другие русские галеры, как и корабли, сражались достойно. Каждый взял свою вражескую жизнь, иные — так и две. Но бой заканчивался.

У Захара Даниловича Мишукова пошла кровь носом. Голова закружилась, и он упал без чувств.

— Живой? — со злостью и даже с какой-то надеждой, чтобы не было положительного ответа, спрашивал у медика капитан флагмана.

— Живой, — испуганно говорил медик, закрывая собой вице-адмирала.

Но нет, убивать его никто не собирался. Но вот обвинить в самом грандиозном поражении русского флота со времён Петра Великого — да.

— Ба-ба-бах! — когда на борту одного из оставшихся русских линейных кораблей оказалось большое количество шведов, какой-то герой, имя которого так никто и не узнает, взорвал пороховой склад собственного корабля.

Соседний линейный корабль шведов получил огромное количество пробоин от взлетевших ядер, картечи. Медленно начал погружаться на дно.

Тем временем оставшиеся русские корабли — два фрегата, два линейных, пятнадцать галер — врассыпную убегали от места сражения. Их не преследовали. Шведы осознали цену своей победы.

* * *

30 верст севернее Петербурга

5 октября 1735 года

— Вы же понимаете, что на такие условия я не пойду, — усмехнулся я.

— Я уже знаю, что ваш флот потерпел сокрушительное поражение. Так что вы не в тех условиях, чтобы требовать полной капитуляции, — сказал фельдмаршал Тессен.

— Тогда я уничтожу всё ваше войско. И буду ожидать десанта, чтобы уничтожить его. Или вы действительно считали, что можно вероломно нарушить все договорённости и мирный договор, будто бы воры, дождавшись, когда Россия концентрирует свои войска на южном направлении, напасть на нас? Ну так теперь пожинайте плоды своих планов, — сказал я.

Фельдмаршал Тессен, взявший командование шведским уже явно не корпусом, скорее, шведской дивизией после смерти командующего Левенгаупта, поморщился. Не срабатывает его карта с поражением русского флота.

— Смею заметить, господин фельдмаршал, что ваш флот также потерял некоторое количество и кораблей, и галер, встретившись всего лишь с нашей небольшой эскадрой. А знаете ли вы, что русская эскадра, отправленная из Архангельска, уже подходит к датским проливам? И там пять линейных кораблей, семь фрегатов, брандеры, бриги… Нет? Ну так считайте, что я вам проговорился, — сказал я.

На самом деле, вопрос о том, чтобы отправить русскую эскадру, те корабли, которые не так давно построены на верфях в Архангельске, или другие корабли, которые там были и ранее, только поднимается. И уж, конечно, никакой русский флот сейчас не проходит через Датские проливы.

Было, на самом деле, очень неплохо, если бы шведы отправили к проливам хотя бы какое-то количество своих кораблей, чтобы встречать русские корабли. Правда, уповать на это не стоит, вряд ли меня сочтут за надёжный источник информации.

Переговоры длились уже второй час. Шли тяжело, пока что никакого компромисса, одни лишь обоюдоострые требования. Тессен явно хотел разыграть карту огромного флота вторжения с бесчисленным десантом на борту. Мои же позиции были, на мой взгляд, прочнее.

После того сражения с арьергардом шведов, шведскому командованию стало очевидным, что продолжать боевые действия на данном этапе невозможно. Очевидно, что у Швеции недостает ресурсов, в том числе и человеческих. И мы наносим дополнительные удары по экономике Швеции.

Шведские обозы громят теперь уже не башкиры, которые и без того изрядно нажились на этом деле. Теперь там всё более серьёзно. На шведских коммуникациях резвятся две с половиной тысячи калмыков. Ещё более трех тысяч воинов этой народности сейчас находятся в моём распоряжении.

С учётом того, что мы как били шведов, так и продолжаем их отстреливать издали, используя мобильные группы стрелков, никаких шансов у северных львов побить русского медведя не остаётся.

— Не желаете ли испить вина? — предложил я, перехватывая бутылку вина у вновь ставшего моим адъютантом, майора Смолина. — Кстати, это прекрасное французское вино было послано именно вам вашим королём, чтобы вы отметили взятие Петербурга. Так уж вышло, что вино послано вам, но оказалось у меня. И знаете ли… Так будет и далее, если мы не договоримся.

— Отзовите ваших дикарей, чтобы они зверски не убивали несчастных мужиков, которые доставляют провиант в нашу армию, в том числе и вино! Разве же вы не находите, что это бесчестно? — догадавшись, на что я намекаю, резко отреагировал фельдмаршал.

— Вы разве не понимаете, о какой нелепости сейчас меня просите? Может быть, сдать вам столицу Российской империи, чтобы мы ненароком не убили больше ни одного шведского солдата?

— Вы ведёте подлую войну. Даже сейчас, когда мы на переговорах, я уверен, что группы ваших стрелков расстреливают не имеющих возможности дать отпор шведских солдат, — тут же последовала следующая отповедь.

— Прекратите это! — немного повышая голос, потребовал я. — Мы защищаемся от вероломного нападения. И уже то, что вы здесь и, сжимая зубы, вынуждены со мной разговаривать, говорит о том, что ситуация у вас плачевная. Потому есть единственное моё предложение: вы сдаёте всё оружие, коней и телеги, всё своё имущество, включая личные вещи, и отправляетесь обратно в Швецию.

— Это возмутительно! — фельдмаршал Тессен поднялся и сделал вид, что собирается уйти.

Я не стал его останавливать. Пусть уходит. На самом деле блефует среди нас двоих только он. Сейчас, с прибывшими подкреплениями, мы можем не только разбить оставшуюся дивизию армии вторжения, но и перейти в контрнаступление.

Я, на самом деле, этого не хочу. Если наступать на Швецию, то это нужно делать более подготовленными войсками и решать вопросы раз и навсегда. А так мы можем зайти на территорию королевства и там завязнуть надолго в мелких стычках.

Так что пока удовлетворён заключением немирного договора, и даже без намёков на оный. Временное перемирие на четыре месяца. Причём складывается такая ситуация, когда это выгодно и нам, и шведам.

— Оставьте знамёна. Без них уход — сущий позор. И не требуйте личных вещей. У некоторых офицеров родовые шпаги. И даже я не могу повлиять на то, чтобы они их отдали, — из фельдмаршала будто бы вынули стержень.

Он осунулся так, словно вмиг лет на пять постарел.

Да, ему не позавидуешь. Ведь был всего наблюдателем при войске командующего Левенгаупта. А тут сработал Фролов, лично охотившийся за этим шведом, командующим армией вторжения. Так что подловили ландмаршала шведского. Этот деятель выезжал на рекогносцировку, видимо, рассчитывая ещё на то, что даст генеральное сражение. Ну и буквально камень в него выстрелил. Не столь важно, что за этим камнем русский стрелок. Русский камень порой и сам стреляет, защищая русскую землю.

Так что, когда ко мне в шатёр прибыл фельдмаршал Тессен, то разговор, прежде всего, начался с обвинения, что мы поступили подло, когда убили командующего. При этом я отчётливо видел, что Тессен вряд ли сильно горюет. Теперь-то он главный.

А еще я уже прекрасно осведомлен, что происходит в Швеции. Пленных расспрашивал досконально. И понимаю, что имеет место быть внутренняя борьба партий. Тессен ­– условно партия мира. Так что уничтожать его не следует. Пусть выступает миротворцем.

— Некоторое количество знамён ваших полков у меня уже есть. Так что на этом я не настаиваю, чтобы вы мне отдали все. Что же касается родовых шпаг… Я пойду на эту уступку. Жду от вас не позднее, чем завтра утром список того количества шпаг, которые вы посчитаете родовыми. Всё остальное вооружение достаётся нам, как и ваши обозы, учитывая то, что вы уже разграбили в Выборге и в других местах русских офицеров и солдат, на каждого убитого русского я требую три золотых.

— Но это же огромные деньги.

— Я знаю, что ваша родина сейчас в затруднительном положении. У Швеции нет денег. И зачем вы начинали эту войну? Но семьи погибших должны получить выплаты от Швеции.

— Они же пожизненные рекруты. Какие выплаты? — запустив руки за голову, говорил Тессен.

— Я не думаю, что нам следует ещё что-то обсуждать. Если вы на это не решаетесь, то завтра по полудне я начинаю атаку. И тогда вы будете окончательно разгромлены. И война на этом не заканчивается. Вы открыли ящик Пандоры. Теперь расхлёбывайте! — сказал я и сделал вид, что больше не интересуюсь разговором.

Да, я знал, что выплаты в районе даже пяти тысяч золотых, а именно столько я требовал — это не только казна шведской армии вторжения. Это больше. И есть не бить по финансам, то не будет толку, продолжат лезть к нам. Ведь сколько-то десятков тысяч рекрутов даже эта Швеция может набрать. А вот вооружить уже сложнее.

— Прикажите своим стрелкам, чтобы прекратили охоту на шведских офицеров, словно на зверей! — уже не потребовал, а попросил фельдмаршал Тессен.

— Завтра до полудня не выстрелит ни один штуцер, — пообещал я и решил добавить: — Вы также можете чувствовать себя в безопасности. Я уже отозвал отряд стрелков, который должен был вас убить.

— Вы, русские, дикари! — уже выходя из моего шатра, сказал Тессен.

— За вероломство и несоблюдение договоров, за воровство и грабёж нужно наказывать десятикратно. Чтобы неповадно было в дальнейшем. Швеции пора смириться с тем, что она проиграла Великую Северную войну. Больше в её истории не будет такого момента, чтобы отыграть обратно, — сказал я.

Швед ушёл. А на следующий день началась процедура капитуляции.

Может быть, я и неправильно сделал. Ведь как раз-таки утром подошли ещё три полка, подтянулась артиллерия. И теперь уж точно мы могли бы сыграть «в одну калитку». Почти что двукратное численное преимущество теперь было за нами. Разгромить врага теперь вполне вероятно в одном сражении.

Но ничего, впереди второй тайм товарищеского матча со Швецией. И на поле выйдут уже игроки основного состава. Чуть позже. Пока же будем тянуть время в «странной войне», когда ни одна из сторон не будет совершать активных действий. Шведы — потому что не могут, мы — потому что пока не хотим.

Большие скидки на все книги и серии от Валерия Гурова!

https://author.today/post/723989