Фаворит 8. Величие империи

Глава 15

Стремление к величию выдаёт с головой: кто обладает величием, тот стремится к доброте.

Фридрих Ницше

Американское Западное побережье.

2 ноября-1 декабря 1735 года

Лейтенант Григорий Андреевич Спиридов стоял на борту нового, недавно построенного пакет-бота «Новоархангельск». Стоял и смотрел, как удаляется от него берег, ставший вторым, ну, если после России, — родным.

На берегу стояла, и словно русская женщина махала платочком, его… уже крещёная в православие Прасковью. С тяжёлым сердцем он её оставлял здесь.

— Ты не вернуться! — говорила она.

— Я не забуду о тебе и вернусь! — говорил Спиридов то, во что свято верил.

Он с тяжелым сердцем оставлял Прасковью. Была лишь надежда на то, что русская община, любимая женщина лейтенанта Спиридова, как и ещё не менее трёх десятков алеутских женщин и в меньшей степени мужчин, а также рота солдат, не дадут в обиду никого.

— Поручик, вы отвечаете за Прасковью! Вы слово чести дали! — перед отплытием уже который раз повторял Григорий Андреевич.

— Не извольте беспокоится, — заверял Спиридова офицер.

И моряк-первооткрыватель верил. Ибо ничего иного не оставалось, чтобы верить. Он вернется за Прасковьей, или она к нему переедет. Но вот что со всем этим делать дальше, он не знал. Как привезти в Петербург Аннушку, когда, через год закончится экспедиция и Спиридову нужно будет возвращаться с докладом императрице и адмиралтейству? Как на это посмотрит общество, что он будет с невестой? С такой невестой! И родители что скажут?

Здесь и сейчас Спиридов готов был даже на это закрывать свои глаза, считая, что можно будет преодолеть любые сложности, главное, чтобы с ним была та женщина, о которой все мысли, о ком он уже тоскует, а ведь не прошло и трёх часов, как её обнимал.

Сможет ли Анна стать русской, не сойдёт ли с ума от той жизни, в которую Спиридов хочет забрать свою любимую? И он уже подумывал над тем, чтобы не оставить даже самому себе шансов изменить решение. Тогда венчаться, уже быть перед Богом венчанным с этой женщиной. Но, возможно, даже где-то и прикрывшись в своей нерешительности необходимостью родительского благословения, Спиридов этого не делал. А батюшка на поселении был, и церковь срубили.

— О чём тоскуешь так? — спросил Григория Анддреевичаего старый знакомец, тот, с кем служили ещё на фрегате «Митава», тот, что со своим братом, пригласил в экспедицию друга, — Харитон Прокофьевич Лаптев.

Он прибыл вот на этом пакет-боте, причём сразу не один, а со своим братом, Дмитрием Яковлевичем Лаптевым. Привезли на Аляску стеклянные бусы, множество железных предметов, оружие и много съестных припасов. Но это было лишь промежуточная стоянка. У братьев была своя миссия.

— Не печалься! Найдёшь ты себе ещё алеутку… али утку, али гусыню, — недобро пошутил Харитон Прокофьевич.

— Ты бы язык свой укоротил, а то не погляжу, что и друг мне, — ощерился Спиридов.

Лаптев некоторое время прожигал взглядом своего друга, потом улыбнулся и приобнял его.

— Ты не серчай на меня, друже. В суровых местах служить нам приходится, тут не до этикету. Вот и растерял я умение своё держаться в обществе. Серед суровых льдин, когда так и ждешь, что корабль схватится льдом, и не такое услышишь и сам скажешь, — повинился лейтенант Харитон Лаптев.

Спиридов и не хотел обижаться, правда за свою Прасковью готов был дуэлировать хоть бы с кем. Ну, раз уж друг повинился, то можно было бы изменить тему. И да, на корабле не до политесов. Порой красное словцо не загнешь, так и матросы не поймут, что делать нужно.

— Как думаешь, в Калифорниях тех прочно ли станет флаг русский, не начнём ли мы войну с испанцами за те земли? — спрашивал Спиридов, меняя тему разговора.

— По картам Норова те земли, куда мы направляемся, ещё не испанские. Ну а если мы их застолбим за собой, то будь там и иезуитские общины — наша то земля будет. А следом за нами фрегат идти должен, а на нём, почитай, что сотня охочих людей. Не думаю я, что испанцы в тех краях много солдат имеют, — задумчиво отвечал Харитон Лаптев.

Оба морских офицера прекрасно знали, что почти всё, что они делают, — сущая авантюра. Так быстро остановиться в этих местах, занимая целые пространства, — такого никто и не ждёт. Как будто гонка какая. Но Норов…

И кабы Витус Беринг не приболел, не лежал бы сейчас в Охотске, сражённый цингой, то и не случилось бы столь быстрого движения вдоль Америки. Датчанин Беринг был основательным: если какую землю и думал открывать, то становился там сперва плотно, всё досконально проверял, обследовал глубины, фарватер, а уже после шёл вперёд.

Так что другой датчанин, Мартын Петрович Шпанберг, на время заменивший Беринга, оказался грубым, неотёсанным, жестоким, но имел некоторую долю авантюризма. Да и поверил тем картам, которые ему показывали. Именно он и дозволил Лаптевым отправиться на американские юга.

Три недели пакет-бот «Новоархангельск» шёл почти что каботажным способом, сильно не отдаляясь от американских берегов. Ещё две недели назад были скинуты шубейки, выделанные из уникальной шерсти морских бобров. Теперь уже и в тёплых камзолах оказывалось неуютно.

Привыкшие к суровым морозам, исследователи Крайнего Севера, не любили не то что жару, так и тепло, переносили любые температуры, которые не замораживают воду пока очень тяжело.

— Ну и где сия река повинна быть? — разложив карту, собрав совещание, спрашивал Дмитрий Яковлевич Лаптев, капитан корабля и командующий экспедицией. — Где заливы великие?

Три дня уже как ходили вдоль берега, выискивая, где же впадает река в Тихий океан. Именно такие ориентиры были даны на карте Александра Лукича Норова.

— Вода уже затхлая. Солонина местами червивая… Повешу тех, кто нам такую дал, плохо просоленную… Так что, если мы не найдём в ближайшее время то место, какое вы указывали на картах, то сперва подрежем кур, а потом и не знаю, какими припасами нам жить, — нагнетал обстановку Дмитрий Лаптев.

Да, в вопросах пропитания было даже несколько лучше на северах, когда бороздили ледяные воды. Там мясо хоть как просоленное, но замерзало и не портилось.

Последнюю курицу зарезали всего лишь через три дня после возмущения капитана корабля, Дмитрия Яковлевича Лаптева. Конечно, и уже намеревались, а что делать, есть и червивое мясо… Голод, как говорится, не тётка.

— Река! Вижу реку… реки и бухту, превеликий залив! — кричал впередсмотрящий.

Вся команда выбежала на палубу — все тридцать два человека. Всматривались вдаль, но пока что ничего не видели. Не менее, чем через час показалась бухта, и вроде бы как не залив, а, действительно, впадающая в океан река. На самом деле, они уже вошли в залив, где, рядом, в иной реальности, был заложен город Сан-Франциско.

— Доплыли! — сказал Дмитрий Лаптев, снял свою треуголку и перекрестился.

Его примеру последовали и другие.

Ещё день понадобился для того, чтобы найти более-менее удачное место для высадки. Конечно, можно было спустить и две имеющихся лодки сразу же после того, как корабль вошёл в бухту.

Однако был уже опыт у моряков, когда они высаживались на берег и тут же сталкивались с далеко не всегда дружелюбными туземцами. Однажды пришлось и пострелять.

И тут, если планировать конечно, что будет основана русская колония, нельзя начинать сразу со смертоубийства. Лучше, как это уже было сделано на Аляске, попробовать замириться с местными туземцами. Помощи от них может быть куда как больше, чем если с ними враждовать.

— Люди тут есть, — сказал Спиридов, указывая на подрубленные деревья.

— Люди есть везде, — несколько огорчённо выдохнул Дмитрий Лаптев, а потом приказал: — Харитон, Андрей — вам первыми быть, кому спуститься на этот берег русских земель.

Готовились две лодки, вооружались люди, всматривались в берега.

* * *

Крым.

5 декабря 1735 года

Меджлис я принимал во дворце хана. Всё же нужно этот дворцовый комплекс полностью отдавать под меджлис, который должен работать постоянно. Такой шаг будет и символичным, подтверждая, что больше нет ханской власти. Да и удобно. Бахчисарай располагался почти что в центре полуострова и беям, местным князькам, было возможно быстро добраться.

По моему требованию был изготовлен большой круглый стол, за которым сидели шесть беев и я. Я — Новоросский генерал-губернатор, который мог бы никого и не привлекать, тем более, что многие элиты, даже без своих богатств, или лишь с частью имущества.

— Сначала имею своим долгом сообщить, что дед мой сердечным приступом скончался в Петербурге, — начал я заседание. — Прошу почтить память славного сына крымского народа минутой молчания.

Переводчик перевёл, но беи не спешили вставать. Можно было счесть, что они таким образом не выказывают уважение к моему родственнику, но я списал это на незнание. Да и вообще — это традиция, перенесённая мной из будущего.

Однако скоро все встали и, понурив головы, некоторое время простояли в молчании. Было видно, что люди словно расстреляли самоуважение — пришли на поклон к победителям. Может только один из них, Аслан-бей, еще сохранял лицо. Но вот остальные, нет.

Отчасти это было так. Россия — победитель. Но если все начнут думать, что находятся под гнётом и всячески воспротивятся входить в систему экономических и политических взаимоотношений с Россией, толку не будет. Разве что кроме массовых репрессий, избежать которых у собравшихся есть шанс, если поступить разумно. Ведь всегда можно вытянуть скелет из шкафа, да вспомнить историю взаимоотношений Крыма и Москвы. И кто кого сжигал и людей угонял в рабство.

Но лучше уж попробовать замириться, смириться, пойти дальше. Тут лучшим способом будет экономическое взаимопроникновение. Тем более, что я готов немалым для этого пожертвовать — частью своего состояния.

— Карим-бей, — обратился я к своему родственнику, внучатому внуку деда. — Знаю, что ты, как и другие здесь собравшиеся, недоволен завещанием моего деда. Но волю этого уважаемого человека я оспаривать не намерен. Уже прибыл в Крым распорядитель последней воли моего деда, он подтвердит.

Я обвёл взглядом собравшихся, останавливаясь на каждом. Знаю, что здесь присутствуют далеко не все активные представители крымско-татарских элит. Но уж точно либо максимально лояльные, либо те, кто не осмеливается сказать поперёк. Или, как Аслан-бей, планирующий занять место моего деда в меджлисе. Этот деятель мне представляется не столько политичным, сколько ищущим выгоду своему роду.

Ранее подслушивали беев, когда они почти что день были во дворце, но я не встречался с ними. По разговорам было слышно, насколько все недовольны тем, что мне, отнюдь не татарину, хоть и родственнику Исмаил-бея, было передано большое богатство. Ведь все знали, что, когда Россия брала под контроль Крым, мой дед проворачивал такие дела, наверняка столько награбил, что легенды ходить будут. И все это переходит ко мне.

— Большую часть всего своего имущества, которое мне передаётся дедом моим, я хочу использовать на благо крымско-татарского народа, — после паузы решительно заявил я.

На меня посмотрели с превеликим интересом. Может быть, в чьей-то воспалённой фантазии сейчас рождалась надежда, что я прямо сейчас раздам людям большую часть наследства. Конечно же присутствующим здесь. Вот такой я, оказывается добрый самаритянин, ну или глупый человек.

Между тем я продолжал:

— На эти средства в Крыму и в других частях бывшего ханства будут строиться заводы и мануфактуры. России нужны лошади, которых вы можете выращивать; нужна шерсть, которую вы можете не только продавать, но и перерабатывать в ткани и одежду. Не вы, но тех, кого вы наймете. России нужны порты и процветающие города. И если вы готовы к тому, чтобы я этим занимался, и вы были со мной в доле — я вижу сытое будущее. Если кто-то думает, что Россия проиграет войну османскому султану, поспешу вас в этом разочаровать. Не ждите этого. Давайте работать.

— Сначала победить надо! — с вызовом бросил в мою сторону один из присутствующих, тот самый Аслан-бей.

— За этим дело не станет. Российская империя готовится к войне, и мы значительно сильнее, чем полгода назад, когда начали крымскую кампанию, — спокойно ответил я. — Что стало с сильнейшей армией Османской империей?

— Так как получается, родственник, — вмешался другой, молодой, но уже включённый в меджлис, брат Карим-бей решил высказаться: — Ты будешь создавать здесь свои мануфактуры, а что с этого будут иметь остальные? Это же будут твои мануфактуры.

— Я готов отказаться от половины долей в каждом из предприятий, передавая их на усмотрение меджлиса. Будет ряд запретов, куда эти прибыли распределять, но в целом половиной всего будете распоряжаться вы. Более того, двадцать долей от имущества я отдаю тебе, мой брат.

Лицо Карим-бея разгладилось. Он явно на такую мою щедрость не рассчитывал.

Я собирался сделать то, что в иной истории провернули с Японией. Нужно занять элиты предпринимательством. Ну или доходами от фабрик и заводов, которые будут строиться и частью передаваться беям. Япония смогла перестроиться, причем ее общество было куда как более консервативное. Тут же и на французском можно разговаривать. А часть беев одеты в европейское платье. Получится. А, нет, так попытаться стоит.

— Нынче мой помощник принесёт вам тот план развития Крыма, который был мной составлен. Заниматься его реализацией будет мой человек, и я дозволю меджлису направлять его, чтобы он не забывал о том, что крымские дети не должны голодать, — сказал я и жестом дал понять своему секретарю, что тот должен раздать бумаги.

Там, на двух языках — на французском и русском — был написан бизнес-план. Пусть уже забывают турецкий. План содержал не только экономические выкладки, но во многом определял политические расклады, по которым будет жить бывшая территория ханства. А нынче часть большого генерал-губернаторства Новороссия. Правда еще предстояло отвоевать немалые территории.

— Значит, ты назначен генерал-губернатором, нашим новым ханом? — констатировал один из присутствующих.

— Так уж вышло, что я наполовину татарин, — ответил я.

— Но гяур… — не унимался тот Аслан-бей.

— Если вы хотите, чтобы в Бахчисарае, или в Керчи работало медресе, чтобы мечети мусульманские не были превращены в православные храмы, забудьте это обзывательство. Иначе православные штыки будут заставлять вас это делать и найдут немало оскорблений, вспомнятся обиды. Возможность покинуть Крым у вас всё ещё остаётся, если что не устраивает, — сказал я.

— Без имущества уезжать? Без того, что было добыто нашими предками? — спросил другой бей.

— Не нужно вдаваться в историю, как именно накапливали ваши предки богатства. Иначе построить новый мир у нас никак не получится. Крымские татары неплохо зарабатывали на том, что ловили православных людей и продавали в рабство. И при этом сами пользовались рабами. Хотите, чтобы история повторилась, но с точностью наоборот? Чтобы вы стали рабами, но без права вхождения в русские элиты? — мой голос стал жёстче.

Крым и степь рядом с ним покинула уже большая часть татар. Отпускали детей, взрослых; чаще всего оставляли молодых. Нечего наполнять армию султана новыми рекрутами. Может быть потом отправим, или вон… В Америку. И даже при таких условиях нашлось немало тех, кто не хотел жить под властью России.

Я думаю, что они скоро вернутся. Никто такого потока беженцев в Османской империи не ждёт — там своих экономических проблем более чем хватает. Кормить детей и стариков с женщинами? Нет, они не будут. А воинов им не пускают.

— Тут же я обещаю вам, что дети будут накормлены, выучены. Но, конечно же, иго османского господства кончится. Нужно учить русский язык и уметь договариваться. Вы же подпишите нужные бумаги, станете князьями Российской империи, верными подданными трона, — сказал я, строго обвёл всех взглядом.

На самом деле я видел немалые перспективы для того, чтобы остатки крымских татар не просто выживали, но ещё и жили в достатке. Возможности экономической кооперации огромны.

В скорости, как я планирую, будет паритет между татарским населением и русско-многоэтничным. Ведь и немцы могут переселиться, сербов и болгар, опять же можно. Да, сюда будут переселяться русские полки. С ними придут и русские крестьяне, которые будут обрабатывать землю. Найдутся земли для посева пшеницы, подсолнечника, кукурузы.

Это уже не говоря о виноградарстве. С учётом того, насколько дорого стоит в России вино и винный уксус, дело может оказаться сверхприбыльным. Не все же немцам и венграм на нас наживаться. Крымское вино должно быть не хуже. Еще у самих татар немало коров, и здесь можно разводить быков на мясо.

— Дикое Поле уже в этом году начнёт разрабатываться. Потребуется много коней, волов. Взамен вы будете получать хлеб и зерно для прокорма своего скота. Всё это прописано в тех бумагах, что вы сейчас читаете, — говорил я.

Конечно, не был я настолько наивен, чтобы предполагать, что уже в следующем году в Крыму наступит рай. Да и имеющиеся здесь греки, армяне, евреи-караимы — все они составляют конкуренцию для крымских татар.

Однако… Я проявлю милосердие.

— Каждой семье, которая соберётся уезжать, Российская империя предоставит коня, повозку и пропитание на весь путь следования до Османской империи. Но на большее от меня не рассчитывайте, — сказал я и снова обвёл всех строгим взглядом. — Договор Исмаил-бея был подписан. Скоро сюда прибудут люди, которые займутся всем тем, о чём я вам рассказал. Если хоть волос упадёт с их голов — мы начнём действовать жёстко, не менее жестоко, чем вы относились к православным рабам. Учтите это.

На этом меджлис я закончил. Много слов не требуется, чтобы донести мысль. Зачастую много говорит тот, кто не уверен в словах. Я был уверен. Прозвучали предложения, озвучены последствия за то, если они не будут приняты.

Кое-что пока не сказал, но всем договоренностям это не будет противоречить. Так, согласно военной реформе, которую я начинаю продвигать в российских элитах, отслужившие пятнадцать лет и более, либо особо отличившиеся в боях солдаты будут получать наделы в Крыму и на Диком Поле.

Да, придётся вручную заниматься демографией — переселять сюда еще женщин и девушек. И эта история мне не очень нравится, но между тем… Боюсь представить, что будет, если в будущем Донбассе и Херсонщине станут проживать почти только мужики. Нет… лучше я стану скупать сотнями девушек и предлагать вдовым хорошие условия для переселения, чем вот это… Одни мужики…

— Постой! — выкрикнул переводчик, догнав меня. — С тобой хочет переговорить уважаемый бей.

Уже на входе в комнату, приготовленную для моего отдыха, я остановился.

Подошёл наиболее говорливый и, судя по всему, имеющий влияние среди беев, тот самый, якобы оппозиционер, Аслан-бей.

— Что за девица тебя сопровождает? Сестра или твоя? — спросил меня он.

— Воспитанница, которая мне близка как сестра, но при этом непорочна и не тронута мною, — ответил я, поняв, о чём идёт речь.

На самом деле я сделал всё, чтобы присутствующие беи увидели Гильназ. Да, возле неё был Смолин, который привлек её внимание, но он женат, и пусть хранит верность своей супруге. И, зная своего товарища… Не надо, слишком уж другая Гильназ. Она не сможет в блуде. И я не смогу это допустить.

Что касается намерения сосватать мою воспитанницу за какого-нибудь татарина — это вариант. Встаёт вопрос о вере: она склонна к исламу больше, чем к православию, и я не сумел её в этом убедить в обратном, но Гильназ посчитала, что смена веры повлияла на её судьбу и потерю любимого человека. Аллах разгневался.

Так что не вижу ничего, что могло бы повлиять на решение выдать замуж Гильназ, при этом предоставив ей немалое приданое.

— Сколько хочешь, чтобы она была моей? — спросил престарелый бей.

— Твоей? Если у тебя есть сын, который достоин и не женат, ты можешь мою воспитанницу взять не в жёны, а в невестки, — ответил я. — Она должна стать главной женой, первой. Только так. Нет… Я найду ей достойного. Только за ее приданное каждый захочет усилить свой род. Да и мое покровительство Гильназ, как собственной дочери.

Было не приятно мне, как человеку православному, понимать, что Гильназ может быть не единственной женой. Но не стал ломать традиции — мусульманам дозволено иметь несколько жён. Однако по соглашению, которое подпишут представители меджлиса, будет установлен значительный имущественный ценз для получения второй жены. Нечего… Скоро женщины будут в дефиците в этих краях и чуть севернее.

— И я ничего не прошу за неё, я по православной традиции сам предоставлю приданое за Гильназ, — сказал я и поспешил оставить татарина.

Пусть думает, узнают и другие. А мы подумаем и подберем жениха. Неимоверно хотелось спать. Мне предстояло ещё немало встреч в Крыму, в том числе с сообществами армян и греков; по одному представителю от этих народов должно было присутствовать в меджлисе.

Кроме того, нужно было осмотреть имущество, которое достаётся в наследство. И только в конце января я рассчитывал прибыть в расположение русской Южной армии.

Не мог я не участвовать, возможно, в самой важной войне России и Османской империи. С тоской о доме, о жене, о скором рождении ребёнка… Но с долгом.