Эволюция Генри

Глава 2

Рождение происходило в темноте и холоде, через боль и удушье, через исцарапанное в кровь горло, которое не могло издать крик и вдохнуть для этого воздух. Пока, наконец, тело не согнулось в диком спазме, выкашляв комок грязи, и схлопнутые легкие получили свой кислород. С сипением и хрипом, малыми глотками, я вновь учился дышать, прижимая колени к груди руками и содрогаясь от озноба. Вязкая взвесь закрывала нос и норовила залезть в рот — я ощущал ее языком и выталкивал из себя. Руки чувствовали на коже тонкую скользкую пленку, бок и ноги царапало что-то шероховатое и ледяное, а в левом виске отдавало болью от пульса. Я отвел правую руку и дрожащими пальцами провел по лицу, чувствуя, как поддается и сдвигается с кожи толстый слой грязи. Стало светлее.

«Не ослеп» — пронеслось с весельем висельника в голове. — «Живой» — накатила куда более серьезная мысль, сопровожденная крупной дрожью.

— Х-холодно… — было первое слово, произнесенное хриплым, почти незнакомым голосом.

Пересохшее горло недовольно сглотнуло, отозвавшись вспышкой знакомой боли, и потребовало пить.

«Надо вставать».

Руки зашарили по сторонам, но быстро уперлись пальцами в шершавый и податливый металл вокруг — а осторожно проведя вверх и в сторону, обнаружили тонкую и острую кайму…

«Ванна была эмалированной…» — пришла тягучая мысль, отозвавшись болью в виске. — «Эмаль сожрало… И металл тоже поело…»

Двигаться не глядя, рискуя пропороть себе бок о ржавчину — такая себе идея.

Я попытался аккуратно освободить кожу вокруг глаз, цепляя ногтями корочку подсохшей дряни. Ресницы отпускало неохотно — в конце концов, прошипев от боли, я все-таки смог открыть веки.

Сверху нависал знакомый потолок ванной — серый, заросший мелкой паутиной, трепыхавшейся под сквозняком. Удивительно красивой паутины, видимой невероятно четко — до каждой нитки и сопряжения, до каждой пылинки.

Если бы в теле были слезы, я бы расплакался от счастья. Я медленно изучал каждую трещинку в штукатурке, каждую деталь и уголок, и эту забавную надпись над крошечным домашним паучком-мухоловом. Приятным зеленым цветом.

— Что за?.. — Дернулся я от удивления, и остатки ванны подо мной со скрежетом развалились на три части, словно того и ждали — будто отживший свою функцию кокон.

Я проморгался, тут же зашипев от жжения, когда грязь попала под веки, и еле удержался от того, чтобы потереть глазами руками. Посмотрел вбок, затем снова в угол — вот он, паучок, виден отчетливо. Только никакой надписи нет. Крыша едет…

Кое-как оперся на локтях, согнул ноги и перенес их вбок, на плитку вне ржавого остова ванны, собрав пятками кучу пыли. Некоторое время недоуменно смотрел на запыленный пол — это какой ветер был, если с улицы успело нанести… Посмотрел наверх — мутное окошко под потолком стояло приоткрытым, и свежий воздух холодил кожу до зябкости и дрожи.

Впрочем — еще раз оглядел я ржавый остов ванны, вообще не понятно, что тут происходило и как долго… Что-то я не вижу вокруг всего того, что накидал в воду — только черноватая липкая жижа на дне и на коже. Даже одежду — и ту сожрало… Кроссовки, кроссовки я ведь скинул! Дернувшись вбок, увидел свои «Найки» серыми от пыли.

Переждав судорогу в ноге и еле не навернувшись обратно, смог подняться и вдеть ноги в обувь — стало гораздо теплее, как-то увереннее и спокойнее. Только за стену от накатившей слабости все равно пришлось подержаться — или это потому, что все вокруг такое непривычно детализированное и яркое, аж голова закружилась…

Нет, но глаза мне починило знатно… Только, дебила кусок, надо было просить плазму из рук, вечную жизнь или пуленепробиваемую кожу. Вот же…

«Хрен с ним, разберемся», — повел я головой, привыкая к четкой картинке. Наверное, круто так жить всю жизнь. Ладно, еще насмотрюсь.

Я доковылял до раковины с зеркалом — видок, конечно, словно из земли выкопали — весь грязный и тощий, будто год еду не видел. Провел длинными ногтями по ершику коротких волос — будто прежняя прическа растворилась, и волосы выросли вновь… Ресниц почти нет — вырвал, когда убирал грязь. А в остальном — те же зеленые глаза и высокий лоб, унаследованные от матери, прямой нос и острые скулы от отца. Кожа у глаз все еще оставалась под слоем зеленоватой патины, которую немедленно захотелось стереть.

Крутанул вентили холодной и горячей воды — в трубе слабо загудело и выплюнуло затхлым воздухом. Вот же, а…

Кухня! Там термопот с водой… Я шагнул было на выход и с недоумением посмотрел на сорванную с петель и заклинившую в проеме дверь. Дернул за ручку — а створка просто застряла внутри перекореженной дверной коробки, будто ее долго били снизу. Взгляд невольно скользнул вниз, отметив выломанный угол со взлохмаченными краями — следы, словно зубами пытались прогрызть… Внутри стало как-то сильно не по себе. Двери у меня были хорошие — не картон, как в дешевых мотелях. В этом доме сдавали комнаты еще в прошлом веке, когда массив дерева еще не стоил бешеных денег.

Я напряженно прислушался, помня о грохоте железа в ванной. Но ничего не было слышно, и напряжение тихонечко отпускало, заставляя вспоминать о холоде. И только потом до меня дошло, что тишина была абсолютной.

То есть, никто не орал друг на друга этажом выше. Не шумели машины за открытым окном. Не ворчал компрессором холодильник на кухне.

«Главное, никто не рвется доломать эту дверь» — успокаивал я себя.

Тем более что холод с кожи начал уже серьезно переходить внутрь тела, касаясь низа легких. Хотелось движения, теплой одежды и пить.

С усилием дверь приподнялась вверх и позволила отвести себя в сторону, открыв вид на разгром внутри квартиры. Шкафы свалены вниз; вещи валяются на полу; стол перевернут и отставлен к стене. Ни следа ноутбука и принтера. По окну расползлась паутина трещин и копоть от уличного пожара — явно горел фасад. Входная дверь выломана в районе замка — это уж точно дело рук людей, как и поспешный грабеж.

Прошел на пару шагов, взглядом отыскал брошенную кофту и накинул себе на плечи. Тут же подхватил запыленные трико, прижатые упавшим шкафом — аккуратно, чтобы не порвать, выдернул их и нацепил на себя. Стало тепло и хорошо, хоть и надевать одежду на грязную кожу не хотелось. Вдобавок, начала щипать расцарапанная кожа на шее, потревоженная переодеванием. Нужна вода. Переступая через поваленную мебель, добрался до кухни, обнаружив там поваленный на пол холодильник с высохшим серым пятном под ним и сорванные с петель верхние антресоли. Термопот и микроволновку украли. Твари…

Кран на кухне тоже слабо и недовольно гудел, стравливая оставшееся давление, но ни капли не дал. Зато в окружающем хламе нашлась литровая бутылка воды, запнутая кем-то в самый угол — хватило напиться мелкими глотками, не давая себе сорваться и вылакать все разом. Остатками отмыл глаза и шею. Попинал хлам по полу, стараясь не наступить в пятно от растекшегося растительного масла — больше ничего целого, ценного. Нож только — но он кухонный и без острия, им только хлеб резать…

Что делать? Куда идти? Что произошло? Знать бы, кому задать вопросы — я подошел к окну, но за помутневшими стеклами так и не нашлось движения и звуков — что-то, судя по звукам, таскал за собой сильный ветер, но на этом все.

Вновь защипало порезами на шее — как бы какую грязь не занести. Аптечка… Аптечка была в серванте, в комнате, основательно пограбленной какими-то уродами. Поиски показали, что стальной футляр с запасом обезболов, бинтом и таблетками от живота кто-то тоже унес с собой. Про судьбу бутылки спиртного, припасенного, если Лин повезет, не стоит и говорить. Ничего не было, кроме запыленной одежды.

Но я все равно искал, упрямо перебирая и складывая оставшееся в аккуратные стопки — футболки к футболкам, джины к джинсам, внимательно обшаривая карманы. Не досчитался большей части курток — было три, осталась одна маломерка, которую держал на дне серванта. Но, судя по тому, как свободно ощущается на плечах кофта, она сейчас будет по размеру. Обуви единственная пара — которая сейчас на мне. Счастье, что не забрали — может, не смогли открыть дверь, может, испугались тела в ванной… Зимние «Саломоны» ушли на чужих ногах. Сволочи…

Ревизия карманов привела к результату — во-первых, «двадцатка» в куртке и мелочь в джинсах. Во-вторых, влажные салфетки из «Бургеркинга». Написано, бактерицидные — будем верить, что так. Ссадины на коже вновь пощипало. Глаза тоже еще раз оттер, глаза надо беречь.

По итогу, получилась стопка более-менее чистого белья, трое джинсов, куртка, вязанная шапка и, мать его, завернутый в пленку парадный выпускной костюм с белой рубашкой и галстуком, взятые с прицелом на Массачусетский технологический. Вот уж точно нахрен никому не надо… Остальное — слишком грязный хлам, по которому ходили, который отсырел в корзине для грязного белья или был просто порван.

Нашлись ножницы и открывашка, зеркальце, зажигалка, ручки, тетради и прочая такая же ерунда, которую раньше задвинул бы в сторону, а теперь перебирал, ощущая полезность каждого предмета. Потому что слишком тихий мир за окном начал всерьез пугать.

Ногти постриг, тело оттер чистой тканью и снова переоделся, накинув сверху джинсы с курткой, а на голову пониже натянул шапку. Посмотрел вновь в зеркало — уже не так страшно. Необычно худой и без очков себя не узнаю, но в таком виде на бездомного, спавшего в канаве, уже не похож. Лицо угловатое, серое, опасное. Не наркоман, нет — куртка слишком дорогая, такая бы первой в ломбард ушла… Скорее, тип из того числа, что снимает такие куртки с плеч прежних владельцев. Можно выбираться на улицу — только документы найти… Растерянно посмотрел на упорядоченный бардак — и чуть не треснув себя по лбу ладонью, торопливо залез в карман костюма, закатав пленку вверх. Там-то, во внутреннем отделении, документы и лежали — чтобы не забыть, когда уйду отсюда насовсем… Переложив найденное в потайной карман куртки, я собрался сделать тоже самое прямо сейчас.

Оставаться в этом месте я не собирался — то и дело взгляд цеплялся за обгрызанный угол двери в ванную, а сам я то и дело замирал, прислушиваясь к непривычной тишине. Мой рулон черных пакетов замылили вместе с награбленным — уроды, наверное, обрадовались, что упаковка уже готова. К удивлению, остался только пакет с бельем Лин — то ли просмотрели, то ли застремались брать… Интересно, как там она — некстати запала мысль. Впрочем, какое мне дело.

Надо уходить — пока не ясно куда. Ясно, что к людям, потому что одному никогда не вариант. А кто самый близкий мне человек в городе? Теперь выходило, что шеф…

Собранные вещи оставил у входа, решив для начала осмотреться — что там, в подъезде и на ближних улицах. Входная дверь, как на зло, проскрипела на высокой ноте, отразившейся глубоким эхо по лестничным пролетам. Замер, прислушиваясь чуть ли не целую вечность — тишина в ответ, ни звука. Первый же шаг по бетонной площадке коридора вновь заставил замереть — звук шел от меня, настолько чуждый в замершем мире, что пришлось пересилить себя и двигаться дальше. Слева и справа — выломанные двери в квартиры соседей. Заглянул внутрь — почерк похожий, внутри все перевернуто вверх дном, а мало-мальски ценное вынесено. Пересилив некоторое неудобство внутри себя — все-таки, соседи — я начал заходить внутрь покинутых помещений и шел на кухню. Все еще хотелось пить.

В третьей от меня квартире по коридору нашлась недопитая кола в двухлитровой бутылке — ее проигнорировал. Поднялся вверх по лестнице, осторожно заглядывая за поворот. Следы мародерства сопровождали путь и тут, однако хлама на полу было гораздо меньше — бывшие владельцы успели собраться и уехать до прихода грабителей. Впрочем, оставленную мебель им все равно поломали. Всюду — паутина, запустение и холод. Нашел наручные часы с разбитым стеклом — стрелки навсегда замерли двадцатого июня. То есть, в день, когда я лег в ванну. Перевернул циферблатом вниз и отщелкнул крышку — внутри была батарейка.

«Электричество делает вас слабыми» — эхом донеслось воспоминание, а руки отбросили часы на близкий диван.

Обойдя все вплоть до закрытого на замок чердака, вернулся за «колой» — других вариантов просто не было, и про брезгливость пришлось забыть.

— Сладкая, зараза, и газ весь ушел, — жаловался я сам себе, желая услышать собственный голос.

Тишина начала напрягать.

Словно ответом на мысли, где-то вдалеке, за стенами, раздался высокий звук. Я вздрогнул, чуть не пролив колу на себя, и рванул к ближайшему окну, постаравшись разглядеть что-то за желтоватыми стеклами. Впрочем, кроме желтого фасада такого же арендного дома напротив, так ничего и не увидел.

Заспешил по лестнице вниз — пока на выходе из дома не наткнулся на источник пожара. Кто-то забросал лестницу первого этажа железной и деревянной мебелью: стульями, столами, разломанными каркасами шкафов — пытаясь забаррикадироваться. А потом все это весело горело, перекинувшись на дверь ближайшей квартиры, внутрь и далее на фасад… Под ногами звякнуло металлом — под недоуменным взглядом подошва перекатила отстрелянные гильзы… Причем, стреляли с обеих сторон — под слоем копоти на стенах нашлись выщербленные из бетонных стен отметины чужих выстрелов.

— Надеюсь, наши победили… — Задумчиво пробормотал я, вглядываясь через завал.

Хотя, идут к черту эти «наши» и «не наши» одним строем — дом явно разграбили еще до перестрелки.

В общем-то, пролезть через завал можно — тут на перила встать, там за потолок придержаться, встав на не совсем прогоревший хлам — но чистым остаться точно не получится.

Заглянул в квартиры на первом этаже — в одной из них обнаружил выломанную решетку у окна во внутренний двор. Возможно, тут отходили защитники, а может, штурмовали нападавшие. Мне сгодилось, чтобы открыть окно, опереться коленями о подоконник и… Шокировано замереть, узнавая и одновременно не узнавая место, за годы ставшее родным.

Я помнил вытоптанную до серого цвета землю на баскетбольной площадке с единственным кольцом на деревянном щите, прибитом к дереву. Помнил железные лавочки, сетчатый забор с калиткой на соседнюю улицу, за которым начинались ряды частных домов — Лин жила там. Но что должно было произойти, чтобы весь двор зарос молодой дубовой рощицей, оплетенной диким виноградом — так, что даже свободного клочка земли не видно… И сколько нужно времени для этого…

— Пролетел мой Массачусетс, — прошептал я, вглядываясь в молодые зеленые листья деревцев, высотой достигавших двух метров — почти в уровень высокому первому этажу…

А за выросшим подлеском, за забором и улицей, чернели выгоревшие крыши домов мексиканского квартала…

Неприятное ощущение схватило за живот, а пальцы вцепились в выступ подоконника.

— Надеюсь, ты жива, — ставшими непослушными губами шепнул я.

Надо выжить, чтобы убедиться. Просто так, для порядка. Хороший же человек.

Зацепившись руками за раму, я перебрался по кирпичной кладке к водосточной трубе, проходящей вдоль окна. А там, цепляясь носками за неровности в стене, на руках осторожно спустился ниже — под ногами, как я помнил, бетон — так просто не спрыгнуть…

Пока спускался, прежний громкий звук раздался вновь — вне стен дома он ощущался куда басовитей и накрывал несколько кварталов. А еще словно бы в него вплетались звуки речи — как бывает на вокзалах, когда в хриплых динамиках теряется голос диктора. Или это кажется? Замерев на полпути, я прислушивался, но так и не смог определить точно. Эхо отражалось от квартальной застройки, множилось и размывалось — даже направление не разобрать. Вроде, севернее звучит — что странно, центр города южнее, а с севера у нас фермерские хозяйства.

Спрыгнув с высоты полуметра, еще раз в ступоре замер, разглядывая заросшее пространство. Все верно — вот они, лавочки, оплетенные кустарником. А вот и калитка, обмотанная лозой так, что открывать можно и не пытаться. Только перелезать через забор — но лучше обойти дом — к вечно открытым воротам на придомовую парковку.

Подъезд и дорога уцелели — трава только-только начала подбираться к тротуарам, забирая его невысоким кустарником. Там, где горел подъезд, травы было меньше — но, в остальном, она побеждала и здесь, пробиваясь зеленым сквозь остовы сгоревших автомобилей, расставленных по обочинам. В одном из них — приземистом, выгоревшем начерно, узнавалась машина полиции, а в конце улицы, уткнувшись в стену дома, навсегда завершил свое дежурство авто пожарной службы — весь перекошенный, с разбитыми стеклами и вросший колесами в траву. Сильный ветер гонял мусор от тротуара к тротуару — бумага, алюминиевые и пластиковые банки, павшая листва… Только небо над головой оставалось таким, как я его помнил — то ли ждать от него ветра, то ли мертвого штиля на неделю… Но правильнее будет ждать неприятностей.

Я уселся на бордюр, обнял руками колени и постарался успокоиться.

Судя по холоду, уже наступила зима — или это меня так знобит…

Листовка, брошенная ветром вместе с мелким мусором и опавшими листьями, сама попала под ноги. На цветастой бумажке со звездно-полосатым флагом, быстро прижатой подошвой, чтобы не улетела дальше, смотрела вдаль какая-то насквозь незнакомая морда. «Голосуйте за порядок и закон! Фрэнка Бернетта в мэры Вингстона!».

Присмотрелся к дате — выборы назначены на двадцатое октября. А раз листовка какая-то квелая, и людей рядом не видно… Получается, от тех выборов минимум три месяца прошло?.. Я с тоской посмотрел на заросшую улицу — и непонятно сколько лет…

Неприятное ощущение в животе, не покидавшее все время спуска по стене и движения вдоль дома, дополнилось сильным голодом. Пожрать бы, не ел уже… знать бы сколько…

Идти к Раджешу? А если там также, как здесь? Но ведь что-то могло остаться из съестного… Голод путал мысли, в мыслях отчего-то стояли полки магазина, сочные бургеры и сладкий аромат поджаренных сосисок.

— Да что ж такое, — согнуло тело пополам спазмом желудка.

Не траву же есть… Может, в домах что осталось?.. Но от мысли вернуться в разгромленный подъезд становилось как-то тоскливо — ушел, и все, идем дальше. Сам ведь решил. И цель есть — добраться до работы, а там буду смотреть по сторонам — пообещал я ноющему брюху.

Пока шел, подобрал с земли железную трубу — метровый остаток непонятно откуда оторванных перил удобно лег в руку. И если сосредоточиться на приятном холоде, то и жрать не хочется столь сильно.

Верный поворот чуть не прошел мимо — по памяти я помнил, пора бы свернуть налево, но памятная улица никак не вязалась с небольшой рощицей тонких деревьев. Шагнул было в их сторону, присмотрелся и замер от вида школьного автобуса, через остов которого проросли тонкие, но высокие деревья. Кабина автобуса воткнулась в стену левого дома, а справа кузов специально развернули, чтобы он опирался о дом напротив — сам он бы так не заехал. Колеса давным-давно спущены, стекла выбиты, и только яркий желтый цвет все еще проглядывал сквозь листву.

— Обойдем, — чуть ошалев от такого зрелища, прошел я дальше, несколько раз обернувшись назад.

Странно, что асфальт деревца пробили только там — под ногами была точно такая же дорога. Из приятного — теперь она вела в сторону магазина Раджеша. Если все-таки сделать небольшой крюк и не сворачивать на следующем повороте… Впрочем, хотел бы я повернуть, то все равно не смог бы: очередной проход на соседнюю авеню оказался точно так же забаррикадирован, на этот раз хорошенько прогоревшими остовами внедорожников, вбитыми в неширокий проезд. Молодая поросль деревьев была и тут — окружившая почерневший металл и пробившая себе дорогу через окна и люки.

— Вы боялись того, что тут, или того, что там? — Шепнул я себе под нос, все еще предпочитая бормотать себе под нос, чтобы отделаться от тишины, царапающей нервы.

И что делать, если весь квартал так закрыт? Все равно лезть придется. Тогда лучше через автобус, наверное — он хотя бы не горел, есть куда ногу поставить без боязни, что гнилое железо провалится под ногой. Пока не ушел далеко, я развернулся обратно.

— Привет, — улыбнувшись от удивления, смотрел я на бродячую псину неопределенно рыжего окраса, замершую метров в сорока от меня.

Не особо крупная, мне по бедро — такие выпрашивают еду у сабвея с умными и грустными рожицами, отчаянно виляя хвостом.

Только эта замерла и уставилась, искоса поглядывая левым глазом, словно до того пыталась прошмыгнуть куда-то направо. Я посмотрел в ту сторону — какие-то завалы, идущие вдоль всей улицы — выброшенная из разбитых окон мебель в основном. Дома тут без решеток — вон и окна скалятся темными провалами. Мародеры тут явно работали на широкую ногу.

— Каждый своей дорогой, — кивнул я собачке, медленно отступая обратно.

Собака замерла неподвижно — только морду склонила чуть ниже, словно присматриваясь. Я тоже оценил покатые бока и кое-какие запасы мяса — аж слюну сглотнул.

Взгляд шагнувшей было вперед собачки стал настороженно-задумчивым.

А я только сейчас заметил, что пробегись она под прикрытием хлама до конца дома — то непременно оказалась бы от меня сбоку, на расстоянии одного прыжка. Тоже добавляет настороженности.

На всякий случай, с гулом махнул трубой в руке, заодно сделав вид, что поднимаю камень свободной рукой. Какие-то рефлексы оставались — на мои движения собака прижала уши и слегка отшатнулась, но морда все еще у земли, ноздри жадно принюхивались.

— А ну пшла отсюда! — Добавил я уверенности в голос, еще раз гулко взмахнув рукой, с удовлетворением замечая, как шавка хоть и шагает следом, но на какой-то десяток сантиметров, тут же замирая.

Движение рукой — шаг назад — подшаг от собаки. Движение — шаг — подшаг, и чем больше расстояние между нами — тем меньше глыба напряжения, давящая на плечи.

Вот уже и то, что осталось от павильона Раджеша видно. Следов пожара нет, что не помешало разбить витрины и свалить перед входом железные стеллажи. Металлические жалюзи, которыми хозяин магазина так хвалился, так и остались незакрытыми…

— Ну что, будем расходиться, — довольно покладисто предложил я собаке, намечая себе новый маршрут — вроде как, следующий поворот хоть и завален разнообразным хламом, но пройти поверху можно. — Накрылась надежда пожрать.

Но тут скотина присела на задние лапы и взвыла так, что прорисовался весь ее оголодавший хребет. А следом в ответ будто бы взвыл весь район — аж мурашки по спине, и что-то холодное бухнулось вниз по позвоночнику.

— М-мать! — Рванул я к магазинчику.

Чуя, как позади на улицах эхом отзывается собачий рев.

Одним прыжком перепрыгнув упавшие стеллажи, я бросился глубже, больно ударившись о кособоко стоявшую в проходе тележку. Где-то внутри магазина был вход внутрь дома — сам Раджеш обитал там же, то ли на первом этаже, то ли на втором. Перебравшись через разбитый морозильный ларь, я с ликованием отметил чуть приоткрытую дверь, которой не давал открыться вовнутрь железный короб, лихорадочно отпинул его и всякий хлам, чтобы получилась щель достаточная, чтобы протиснуться внутрь и резко хлопнуть дверь за собой.

Вовремя — десятка секунд не прошло, как в дверь ударилось что-то массивное, тут же обиженно заскулив, а еще через мгновение деревянная створка принялась трещать под царапавшими ее когтями.

«Кажется, я знаю, кто пытался разгрызть дверь в мою ванну», — добралась мысль, пока я пытался отдышаться, лихорадочно прижимая ручку двери — будто собаки могли дернуть с той стороны.

Стараясь не прислушиваться к скрипу дерева, я огляделся по сторонам, довольно быстро привыкнув к окружающему полумраку.

— Вот дерьмо, — Не удержался я от досады, разглядывая тесную служебную каморку. — Это не подъезд.

Сердце стукнуло как-то особенно отчаянно, а я почувствовал что-то соленое на губах — сам не заметил, как прокусил себе губу.

Дверь, тем временем, принялись деловито обгрызать по самому низу — порыкивая и явно конкурируя друг с другом за право первым пробить дорогу к такому вкусному мне.

«Резко открыть дверь и сбежать?» — Безнадежная идея даже произнесена была нелепо, от отчаяния.

Да я в эту дверь еле протиснулся, там и застряну, пока руки с ногами отгрызать будут… И что делать?

Еще раз осмотрел подсобку — если тут и было что-то острое и убийственное, то это давно украли. Какая-то ветошь, свалявшаяся в пыли — я поворошил ногой. В углу заполненная наполовину пятилитровая банка масла, какая-то массивная железная решетка — вроде от гриля. С усилием воли заставил себя отпустить дверь и обернулся — два баллона стоят, пропановые, на которых хозяин этой забегаловки и жарил всякое разное. А вот это надежда — оттер я вспотевшие и чуть подрагивающие ладони.

На какое-то мгновение внимание отвлекла морда псины, попытавшаяся влезть в приоткрывшуюся дверь — пнул ее и захлопнул створку снова.

«Только бы баллоны не были пусты!» — Осторожно взялся я за вентиль. — «Да кому они нужны?» — Успокаивал я себя.

Вентиль коротко пшикнул давлением, наполняя закуток характерным запахом, и я завернул его обратно. Второй баллон — тоже есть — уже с тщательно подавливаемым ликованием закрыл и его, вовремя отдернув и ногу от проделанной в двери дыре — пасть клацнула в сантиметрах от кожи и задышала теплом вовнутрь, принюхиваясь — за что тоже получила кроссовком по носу.

«Чем поджигать?» — Лихорадочно забегал взгляд по углам. — «Какой идиот будет хранить спички и баллоны в одном месте⁈» — Чуть не взвыл я громче обиженной дворняги, спроваженной пинком.

«Но масло-то он тут хранит!» — Накатила отчаянная надежда в чужое разгильдяйство, и под скрежет кое-как держащейся двери я принялся ерзать ногой по полу, счищая сор в сторону.

Пока не пнул что-то железное, уже было в безнадеге чуть не зарыв в кучу с прочим хламом.

«Электроподжиг!» — Вытянутая ручка с рифленым наконечником вовремя всплыла в памяти.

Именно ей Раджеш и разжигал свой мангал. Присев, подобрал, аккуратно оттер об штанину и клацнул разрядом раньше, чем вспомнились неработающие электроприборы.

Но нет — темноту вновь озарило синеватое потрескивание. Тут же сунул штуковину в морду очередной шавки и клацнул таким родным электричеством — та столь мощно отпрыгнула, что наделала изрядной суеты, судя по галдежу и гавканью.

«Сколько же вас там», — пришла нервная мысль. — «А неважно. Лишь бы всем хватило», — пока дверь никто не трогал, я переставил оба баллона ближе.

Резким движением проверил, насколько открывается дверь и, изрядно мандражируя, выпихнул отвинченный баллон наружу.

— Теперь второй! — Не давая себе время на раздумие, перевалил второй открытый баллон наружу.

Вновь хлопнул дверью, ногой прикрывая хламом выгрызенный собаками лаз.

«А дальше что? Что дальше-то?» — За волной паники накатывали такие спокойные, логичные, но настолько сводящие с ума мысли. — «Вместе с ними зажариться? Дверь-то деревянная».

— Ничего-ничего, — вновь пожелал я услышать собственный голос. — Большинство квартир, где закрыта дверь на кухню, не выгорают. Это нам в школе рассказывали. Лицо тряпками прикрою. Жаль, воды нет. Только масло это никому не нужное…

Мой голос успокоил не только меня — собаки тоже вернулись, вновь вгрызшись в такое податливое дерево. Потому что странный запах — странным запахом, а я никуда не делся.

— Хотя вот вам маслица, — достав рукой бадью, плеснул я в очередную наглую морду.

«Отлично, теперь пожар точно зайдет сюда», — с досадой пришла очередная умная мысль. — «Как по дорожке».

— Да и плевать, — тяжело дыша, старался я набраться решимости, удерживая электроподжиг в одной руке.

Там был режим постоянного поджига — всего-то нажми посильнее, и пока снова не нажмешь, будет трещать искрой, пока не растратит весь заряд. Но достаточно ли газа вышло? И сработает ли? Обратный отсчет сделать что ли?..

Запах газа уже основательно забрался и в подсобку — или кажется? А, плевать!!!

Ткань — на лицо. Сжав лихорадившую искрой трещотку, пнул дверь, выкинул поджиг и еле успел убрать руку, как вспышка и удар долбанули дверью! По ушам резко хлопнуло, поселив внутри головы сначала тишину, потом отчаянно низкий звук. Пространство вокруг закачалось — я попытался опереться о стену, но вместо этого вывалился вместе с дверью наружу. Зрение тоже зачудило — весь мир будто бы соткался из резких черных линий на белом фоне, потеряв глубину и объем. Я ждал огня и чадного пламени, но где-то линии были угрожающе черными, а где-то паутинкой обрисовывали что-то по форме напоминающее упавший на пол шкаф.

«И стоило рисковать, чтобы потерять все в первый же день⁈» — Горе по исчезнувшему зрению перебило все мысли.

Но потом взгляд уловил что-то зеленое, а обоняние поймало аромат чего-то крайне привлекательного. Голод ворохнулся внутри, заставив сделать шаг вперед. Еще один шаг — и в обозреваемом пространстве еще больше зеленого, длинными неширокими полосками на земле. И странное понимание — на границе сознания, которое грозится сорваться то ли в беспамятство, то ли замереть в ступоре, что именно зрение приносит ощущение дикого голода, а вовсе не запахи. От безумия я удержался, в ступор не в пал, но препятствовать голоду даже не подумал. Зеленое поддавалось зубам с трудом, иногда зеленое приходилось отделять от черного перед тем, как прожевать — но этот божественный вкус крыл все неудобства. Наполнялся даже не желудок — словно латалась какая-то прореха в теле, и ощущение правильности успокаивало разум, не давая задуматься, что и где я. Остатков рассудка хватило, чтобы забраться на верхний этаж черно-белого дома — не через лестницу, а прямо по фасаду, ловко юркнув в разбитое окно. Место оказалось подходящее — я от окна видел черный прямугольник закрытой двери, а сваленные в одно место одеяло и матрас позволили устроить себе отличное гнездо.

И только знакомый голос на границе сна заставил ворохнуться. Но это был мамин голос, а она никогда не желала мне зла — и сон погасил сознание.

«Старайтесь обеспечить достаточное количество ресурсов для успешного прогресса эволюции. Важным источником ресурсов могут служить измененные создания, накапливающие редкие компоненты в своих органах».