Эпизод 2. Антиканон

Глава 12. Плата по счетам

Кеноби ничего не понимал.

Смотрел на человека — человека? оболочку? нечеловека? — рядом с собой и ничего не понимал.

Сначала рыцарь сидел в доме у Ларсов. Слушал рассказы Беру и молчание Оуэна. Ларс сказал, что идет спать, но уснуть, видимо, не смог — в соседней комнате было слышно, как он ворочается, встает и ходит.

Иногда рыцарь смотрел в окно. Каждый раз обещал себе, что больше не станет этого делать. И каждый раз нарушал обещание. Подходил к окну и выискивал глазами знакомый силуэт.

Картина не менялась — менялись только краски, которыми она была нарисована. Костер догорал, и расчерченное огненными всполохами небо медленно остывало.

Рыцарь возвращался на кухню. У него было важное дело — он должен был дослушать Беру. Кухонное окно выходило на другую сторону дома, и там не было совершенно ничего интересного.

Из-за горизонта показалось Тату-1.

В прихожей послышались шаги. Голос.

— Мы возвращаемся. C3PO, ты с нами.

— Да, мастер Эни.

Резануло.

Не интонация, а ее полное отсутствие.

Потом был полет от фермы Ларсов к Мос-Айсли. Можно было сомкнуть веки, и с каждым вдохом переполнять легкие бьющим в лицо ветром. Кеноби открывал глаза и видел только руки. Спокойно сжимающие рычаги спидера и ничем, ни одним лишним движением, не выдававшие беспокойства.

А может, никакого беспокойства и не было.

Потом Кеноби снова услышал начисто лишенный эмоций голос — Анакин вызвал шаттл.

Наконец, они вернулись к ангару. Скайуокер на несколько минут исчез — переодеться в форму.

Рассветное солнце было невыносимо нежным для этой планеты. Даже две человеческие тени на песке получились размытыми, серыми, ненастоящими.

И немыми. Но в этом уже не было вины солнца.

Ступив на борт шаттла, Анакин отдал приказ пилоту возвращаться на «Викторию», а С3PO — отправиться в грузовой отсек и ждать прибытия на дредноут.

Прошел в салон. Устроился в кресле.

Кеноби испытал явственное желание составить компанию дроиду, но подавил его и сел в кресло напротив.

А тогда Анакин откинулся на спинку кресла, закрыл глаза и уснул. Просто отключился на время пятидесятипятиминутного полета на дредноут. Потом также неожиданно включился. Встал. Вышел из шаттла. Кивком приветствовал дежурного в ангаре, бросив ему пару слов насчет доставки дроида в каюту. Сам, видимо, тоже направился туда.

Надо будет — вызовут, решил Кеноби. Если вызовут.

Он пошел к себе. Долго пробирался через лабиринт коридоров, через весь этот дюрасталевый блеск стен, через всю невыносимую механическую одинаковость. Открыл дверь и шагнул внутрь.

В уютную офицерскую каюту. Что ж, для кого-то и это дом.

Рыцарь сел на кровать, не снимая плаща. Обхватил себя руками. Так стало еще уютней. Ему почему-то было холодно. Или жарко. Или это озноб такой. Не поймешь.

Помедитировать, сказал он себе. Мне нужно помедитировать. Коснуться Силы…

… Негоже так, надо сначала раздеться, принять душ.

Он стянул сапог — с подошвы на пол посыпались желтоватые крупинки.

… И здесь песок. Опять этот песок!

Надо завтра утром вызвать дроида-уборщика, отметил он про себя. А сейчас посижу и так. Ничего.

Он сел на кровать в привычной позе для медитаций, прикрыл глаза.

Стены каюты исказились, искривились, скомкались, окаменели и сомкнулись вокруг него тесным ущельем. Он шел вперед, шел навстречу пламени, оглушающему рокоту и разъедающему гортань запаху, шел и останавливался за шаг перед огненной стеной.

Ни закрыться, ни спрятаться.

Это — всегда будет рядом. С ним? Почему именно с ним?

… А что чувствует он?

… И чувствует ли вообще?

Спокойно вызывать шаттл. Распоряжаться насчет дроида. Безмятежно дрыхнуть в пассажирском кресле. Оказывается, это можно. Вот только можно ли называть себя в этом случае — да, пусть не рыцарем, — человеком?

… Он просто не позволяет себе это чувствовать.

Наверно, Анакин пошел изучать кристалл. Один. Или же вызвал кого-то из офицеров. Сбежал в дела, одним словом. Сбежал от себя.

Вот только надолго ли?

Что он увидит и что услышит, когда наконец останется один? Без рапортов, распечаток, технической документации, без всей этой привычной военной мишуры «есть, сэр! да, сэр! разрешите, сэр», без офицеров, штабистов и техников? Когда позволит себе видеть и слышать?

Себя-настоящего. И ту тьму, водоворот которой он открыл в себе.

Обратная реакция будет страшной. Ударит маятником. Или даже сильнее. Чем дольше задерживать ее — тем больнее ударит. Но лучше испытать эту боль заново, потому что именно она заставит подняться из колодца тьмы и больше никогда не позволит спуститься туда. Исцелит и залечит рану. Темное пятно останется навсегда. Предостерегающим знаком.

Если же нет…

… это еще страшнее. Потому что тогда это для него — норма.

Нет, подумал Кеноби, настоящий Анакин — не такой.

Солнечный мальчик, которого Квай-Гон открыл на Татуине и который рисковал жизнью, чтобы помочь им выбраться с планеты хаттов, не был таким.

Или все-таки был?

Почему Совет Ордена в тот день единогласно отказался его принять? Только ли из-за традиций? Да, выглядело глупо — несколько упрямых взрослых дядек и теток не дают прохода талантливому ребенку из каких-то пустых формальностей. Тоже мне, бюрократы от Храма…

Или было что-то еще, помимо традиций? Йода… говорят, Йода предчувствует будущее, и будущее Анакина показалось ему темным… Мало ли что говорят. Храм вообще такое место, где все время что-то говорят.

— И еще, рыцарь. Что, по-вашему, означает «находиться на Темной Стороне Силы»?

— Подчинить Силу собственным желаниям.

— И «применять свои способности так, как ему хочется» укладывается в ваше определение?

Вспомнилось и ушло.

Какое дело главе Ордена до сбежавшего падавана? Винду… Винду не мыслитель и не философ, он лидер и практик, да такой, что целеустремленности и амбициозности хватит на пол-Сената и еще останется. Но вот именно он заметил. Или заподозрил. Глупость это все, сказал Кеноби себе после визита к главе Ордена. Ишь как зацепило… Вояка начистил рожу молодому рыцарю. Ну и что? Смертельное оскорбление огромной тысячелетней организации?

Не глупость.

Когда сквозь огонь посмотришь Тьме в глаза, то понятие Темной стороны Силы вдруг перестает казаться заумной философской аллегорией.

… Кто ты?

… Ты, которому поверил мой учитель?

Дюрасталевые створки закрылись за спиной, бесшумно отрезав от мира.

Каюта.

… Такие серые стены.

Знакомое место со знакомыми вещами. Когда он уходил с корабля, вся огромная дюрасталевая махина дышала жизнью. Жизнь пульсировала в сердцах и двигателях, кровью приливала к вискам и огнем текла в стальных венах. Все остальное было эфемерно, глупо и нелогично. Он не понимал, как можно жить на этом корабле и не жить этим кораблем.

Теперь ход привычной реальности будто остановился. Застопорился. Увяз в вакууме. Разве можно увязнуть в вакууме? Получается, можно. И нет сил, чтобы заново запустить механизм жизни.

Кто сказал, что у жизни есть механизм? А ведь есть. И еще воля.

Усилием воли можно запустить что угодно.

Даже если мир размыт пустотой. Размыт до обнаженной дюрастали стен. Можно создать этот мир заново. На самом деле, это очень просто. Надо только сфокусировать взгляд на густой серости, разглядеть в ней то, что хочешь видеть, подождать, пока оно выкристаллизуется и доказать самому себе, что в этом есть смысл.

Сконцентрироваться, сосредоточиться, что-нибудь вспомнить…

… Усилием воли.

В ответ память полыхнула невыносимой яркости картинками, заполняя вакуум пламенем.

Больно.

Зато мир восстал из серой пелены разноцветными кристалликами.

В нем можно было жить. В нем было зачем жить. В нем было много огня… слишком много.

Вспыхнуло — погасить.

Плеснуть в лицо воды, пусть течет. Глотнуть воды прямо из-под крана. Секунд десять тупо пялиться на огонек оранжевого конуса. Вставить кристалл в считыватель.

Скайуокер расположился в кресле. Читал быстро. Иногда пропускал целые абзацы, выуживая в тексте самое главное. Потом можно будет подумать над датами и перечитать комментарии агентов СБ. А сейчас — просто взглянуть на вехи жизненного пути одного очень умного и образованного человека.

Университет. Студенческая корпорация «Свободная Галактика». Кораблестроительная компания «Витрум-шипс». Кораблестроительный синдикат «Элалеус». Патриотическое объединение «Суверенная Локримия». Кораблестроительная компания «Фирнат». Сотрудничество с Фирцини. Сотрудничество с «Союзом независимых систем».

И еще три похожих биографии.

Скайуокер сорвал с пояса комлинк.

— Карпино.

… я вас жду в каюте, немедленно! — хотелось именно что выкрикнуть. Он переборол себя. Потому что представил, как старший помощник от такого тона дернется, помчится к нему на палубу — и, скорее всего, это не останется незамеченным.

— Да, сэр.

— Я бы хотел обсудить результаты ходовых испытаний, — деловым тоном. Вышло даже слишком медлительно: обленившийся в отпуске командир наконец решил приступить к службе. — Жду вас у себя.

— Вас понял, сэр. Сейчас буду.

Через минуту от двери раздался сигнал. Карпино не мог придти так быстро, подумал Анакин. Открыл дверь и увидел дежурного по ангару с дроидом.

— Спасибо, — ответил Скайуокер.

C3PO он тут же отправил в самый дальний угол каюты.

— Мастер Эни, вы тут живете? Какая прекрасная комната, мастер Эни!

Выключил.

Зачем, спрашивается, взял с собой? Да, сам собирал. Да, для мамы. Трудно придумать более бессмысленный подарок матери, чем говорливый дроид-переводчик. Ну, вот столько мозгов у десятилетнего пацана. И сейчас не больше, раз потащил старую игрушку с собой на дредноут.

Не в утилизатор же его теперь.

Может, он даже что-нибудь помнит.

… Может, я когда-нибудь найду в себе силы с ним поговорить. Вспомнить. А пока смотреть на него не хочется. Вообще ни на кого не хочется смотреть.

Нет, так нельзя.

Сейчас придет Карпино, подумал Скайуокер. И думать надо только об этом, о том, что происходит на «Виктории».

… Одно действительно глупо — если бы со мной вдруг что-то случилось. Да, глупо, поразительно глупо. Я рисковал… не собой, «Викторией»… я тогда подумал об этом, уходя с фермы… подумал… так, мельком, если быть честным… все равно это меня не остановило…

Снова прозвучал сигнал от двери, и со своим обычным «добрый день, сэр» в каюту вошел старший помощник.

— Карпино, что-нибудь случилось за те одиннадцать часов, пока я отсутствовал?

— Никак нет, сэр. Надеюсь, вы хорошо отдохнули?

Анакин не ответил.

— Садитесь, — он указал на кресло. — Садитесь и слушайте. Я получил информацию. По своим личным каналам. Вкратце: СБ было в курсе, что на борт дредноута попало четыре человека, которые работают на сепаратистов. Из СБ нам ничего не сообщили. Они хотели сами использовать это. Зачем, не знаю.

— Информация достоверная?

— Вот кристалл. Смотрите сами.

Карпино осторожно притронулся к кнопке читающего устройства. Потом также осторожно снял палец и, переведя взгляд на Анакина, спросил.

— Но кто?

— Фир Рутьес. И три человека из его команды. Стоукинс, Канфли и Лефранк.

Старший помощник тихо выругался и придвинул к себе устройство с кристаллом. Минут через десять он отреагировал банальнейшей фразой:

— Кто бы мог подумать.

— Все очень просто: Рутьес родился на Лоду-1. Образование получил на Альдераане, и все забыли, откуда он родом. Стоукинс и Канфли этого, кстати, и не скрывали.

— Он выглядит очень надежным человеком.

— Выглядел.

— Сэр, но ведь эта информация еще ничего не доказывает.

— А вам мало того, что произошло на Кьете?

— Я всего лишь пытаюсь анализировать события, сэр. Прямых доказательств у нас нет. СБ тоже удалось узнать не намного более того, что Рутьес связан с Союзом независимых систем.

— Вы и вправду думаете, что его целью было понаблюдать за ходовыми испытаниями и только?

— Исключать это нельзя. Даже если Рутьес работает на сепаратистов. Возможно, он всерьез верит в то, что Локримии нужна суверенность. Так он не единственный, кто в это верит. Чем он может посодействовать? Построить «Викторию». А потом приходим мы, захватываем Локримию и верфи. Что же он должен делать, все бросать? Он возглавляет комиссию инженеров и в прямом смысле слова курирует ходовые испытания. Даже если потом он уйдет работать на другие верфи, он сможет строить подобные корабли для сепаратистов. Опыт у него есть. Возможно, именно поэтому СБ не торопилось арестовывать их.

— Может быть, — ответил Анакин. — Может быть, вы и правы.

— Это бы многое объяснило.

Скайуокер помедлил с ответом. Он вообще не хотел ничего отвечать. Доводы старшего помощника звучали убедительно. Против них можно было поставить только факты, а фактов у Анакина не было.

Он сложил руки, локтями упершись в стол, а взглядом в кристалл.

… Я просто устал.

… Я устал доказывать Баумгардену, что на дредноуте есть информаторы.

… Я устал объяснять Карпино, что Рутьес на этом не остановится.

… Как ни смешно я — да, ситх побери, именно я! — знаю Рутьеса лучше других. Я больше всех с ним общался. Не только как со специалистом. Он играл моим доверием, и сам был вынужден приоткрыться. Разве иначе я бы поверил ему?

— На корабле есть человек, который знает об этом корабле все. И этот человек работает на противника.

— Сэр, я…

— При познаниях Рутьеса в технике, — перебил его Анакин, — я не удивлюсь, если он находится в постоянном контакте с теми, на кого работает.

— Тогда почему ничего не произошло раньше?

— Раньше мы не вступали в боевые действия. Первая операция сразу сорвалась.

— Если сепаратисты даже специально внедрили его к нам, они ничего не знали о том, что проходящий испытания корабль погонят атаковать систему.

— Согласен.

— Отсюда я делаю вывод: если Рутьес и сорвал нам операцию, это не было запланировано.

— А что было запланировано, Карпино?

Анакин откинулся на спинку кресла.

Вопрос явственно поставил старшего помощника в тупик.

— Ходовые испытания и все?

— Хочу надеяться, что это так, сэр, — ответил Карпино. — Ходовые испытания.

— Итак: у нас на борту первоклассный инженер. Сочувствующий сепаратистам. И все, что он делает, это помогает Республике заполучить отличный корабль. Вы прочитали его отчет по «Виктории»? Для Совета Безопасности?

— Прочитал, сэр.

— Как вы думаете, стал бы он писать такое, если бы он был на стороне сепаратистов?

— У Рутьеса нет другого выхода.

— Ну, он мог состряпать и какой-нибудь маленький невзрачный отчетец. Или наоборот, очень хороший отчет с кучей никому неинтересных цифр — такое в Совете Безопасности не станут читать вообще. А Рутьес выбрал другой путь. И вы правы, за эти два с половиной месяца он провел ходовые испытания. Убедился, что такие корабли можно строить. Но это и не главное. Главное в том, что он втерся к нам в доверие, — сказал Скайуокер и поправился. — Ко мне в доверие.

Карпино утвердительно кивнул.

— Вы снова ждете саботажа?

— Вы угадали. Я снова жду саботажа. Настоящего. И поэтому я прошу вас быть начеку.

— Сэр, кого вы еще думаете посвятить в дело?

— Я думаю насчет Баумгардена и Джилларда. Они знали о предупреждении насчет саботажа. Хотя они нам сейчас мало помогут. Мне нужны другие люди, Карпино.

— Простите, сэр, а джедай в курсе дела?

— Да.

Лицо Карпино отразило удивление вкупе с обескураженностью. Ну да, замечательно. Выходило, что командир доверял джедаю больше своих офицеров. Пришлось оправдываться.

— Поймите меня правильно, без него я не смог бы получить эту информацию. Кристалл в буквальном смысле слова похищен у СБ.

— С помощью джедая?

— Ни в коем случае, — Скайуокеру в первый раз за сутки захотелось растянуть не то замерзшие не то склеенные губы в улыбку. — Но если у нас даже и возникнут проблемы с СБ, рыцарь сможет засвидетельствовать мои два исчезновения с корабля. Считайте, что это мое алиби.

Одеревеневшая улыбка все-таки вымучилась.

… А еще рыцарь может рассказать в Совете Ордена о…

… Да пусть рассказывает!

— Однако сейчас джедай ничем не может помочь. Карпино, вот что мне нужно: включить постоянную прослушку помещений, где бывают инженеры. Да, я знаю, таких помещений очень много.

— Весь дредноут, сэр.

— Сосредоточимся на главных узлах корабля. Отсек реактора, отсек гипердрайва, рубка…

— Сэр, в рубке и без того идет постоянная прослушка.

— А да, вы правы. Короче, мне нужны люди, которые будут этим заниматься. Такие, кому можно доверить занудную, но очень важную работу. Я надеюсь на вашу помощь в том, как это организовать, — Анакин сделал акцент на словах «вашу помощь» и понаблюдал, как с лица старшего помощника стирается обескураженность. Еще бы, оказалось, что джедай бесполезен, а вот он, Карпино, более всего необходим молодому командиру.

— Сэр, я немедленно займусь этим и сделаю все, что в моих силах. Разрешите вопрос?

— Слушаю.

— Вы доложите Цандерсу о том, что Рутьес работает на сепаратистов?

— Нет. Или у меня и у всего дредноута будут неприятности со службой безопасности. Это наши проблемы, и мы будем сами их решать.

— А если инженеры просто уйдут?

— Карпино, я не верю, что они уйдут так «просто».

— Устроят саботаж прямо перед вылетом?

— Я бы так и сделал.

Хотелось сорваться и уйти из столовой в рубку. Ждать сигнала из штаба рядом с дежурным по связи.

Скайуокер отдавал себе отчет в бессмысленности подобного поведения.

Поэтому он сидел в столовой вот уже двадцать минут. Неторопливо нанизывал кусочки мяса на вилку. Идеально приготовленные. Идеально безвкусные. Так же неторопливо отправлял их к себе в рот. Пережевывал.

Сделал над собой еще одно усилие и уничтожил десерт — розоватый крем с шоколадными шариками. Десерт, в отличие от бумажных комочков мяса, показался приторным.

Это не было бессмысленно. Офицеры иногда поглядывали в его сторону и видели только молчаливое хладнокровие. Больше ничего. Как и должно тому быть.

В столовую вошел адъютант. Доложить о том, что штаб Цандерса наконец откликнулся.

— Переведите связь в мою каюту.

Сорваться с места больше не хотелось. Хотелось еще раз все обдумать. От разговора с командиром зависело многое.

На деле же получился обычный доклад о том, как все хорошо на дредноуте.

Адмирал затребовал рапорты за последние дни. Поблагодарил за успешно проведенные испытания. Сообщил, что «Виктория» включена в состав третьей эскадры. Командир эскадры вице-адмирал Ламм должен в самое ближайшее время связаться со Скайуокером.

Опять ждать.

Анакин не стал спрашивать, есть ли новости из СБ.

По дороге в рубку он случайно услышал разговор двух офицеров.

— А еще там есть арена. Гонки на карах, слышал?

— По арене, что ли?

— Да нет, по каньонам.

Еще несколько дней назад Скайуокер мог бы улыбнуться.

В рубке не было бессмысленной болтовни. Только медленно ползущие ряды цифр и графики на мониторах. На одном из мониторов вместо графика желтела пустыня — навигатор, которому не посчастливилось получить отпуск для экскурсии в Мос-Эспа, тоже заинтересовался экзотической безводной планетой.

Татуин не отпускал. Татуин вцепился в «Викторию» мертвой хваткой, тянул вниз каким-то своим аномальным притяжением, чтобы разбить о скалы и похоронить под толщей песка…

… Я больше не вернусь сюда, мама.

… Я хочу зачеркнуть эту планету.

Пересчитывать крупинки времени и ждать.

— Ваше поручение исполнено, сэр, — сообщил старший помощник.

— Хорошо. Что-то новое?

— Никак нет, сэр.

Анакин обвел взглядом офицеров и техников в рубке. Никто ничего не понял. Никто не придал этим словам ни малейшего значения. Затем они с Карпино обсудили еще ряд технически важных мелочей.

Вахта кончилась, и Скайуокер ушел к себе.

Хотелось рухнуть на кровать и зарыться лицом в подушку, хотя он отлично понимал, что уснуть не удастся. Обычное переутомление. Не в первый раз. В первый раз ему не захотелось с этим бороться. Хотелось лежать, превратившись в неподвижный кусок плоти и застывших мускулов, ощущать, как в сосудах застывает кровь и ничего не делать. Смотреть в лицо пустоты и не видеть там ничего.

Только чувствовать, как рядом с тобой весь мир каменеет, а потом рассыпается мелким крошевом песка. Мир превращается в одну большую пустыню, и она вытягивает из тебя еще теплящийся остаток жизни.

… когда-то мой мир и был одной большой пустыней.

… там были звезды.

… я думал, что смогу улететь.

Он заставил себя сдвинуться с места. Принял душ. Сел за стол, вновь активировал переданный наемником кристалл. Читал очень вдумчиво, концентрируясь на деталях и не отвлекаясь.

Выключил. Потянулся к ящику стола — спрятать считыватель. Открыл один ящик, другой, третий. Нашел коробку с миниатюрными холограммами. Сел на кровать, пристроив коробку себе на колени.

Тоненькая картонная крышка оказалась невероятно тяжелой — прошло несколько минут, прежде чем он смог ее снять.

А потом он брал холограммы, одну за другой, и ставил на столик рядом.

Мама была разной. Задумчивой, веселой, грустной. Улыбалась. Или просто смотрела куда-то в сторону. Стояла на фоне пустыни, сложив руки на груди. Сидела за столом, подперев рукой щеку.

Эту холограмму я сделал три года назад, вспомнил Анакин. Я тогда закончил училище и прилетел на Татуин. Наверно, я мог там остаться.

Я бы не смог там жить. И мама не смогла жить… выжить…

… Я должен был…

… Я мало думал о ней, просто знал, что она есть, и мне этого было достаточно…

… Я не имел права ее там оставлять…

Ты хотела, чтобы я вырвался с Татуина. Ты даже отпустила меня с джедаем — ты знала, что дальше я найду дорогу сам. Ты хотела, чтобы я многого достиг. Я это сделал. Я вырвался с Татуина. Я нашел дорогу — по себе. Говорят, что я многого достиг. Недавно я и сам так и думал. Теперь мне кажется, что я достиг высшей, самой утонченной формы бессилия: моего приказа хватит, чтобы испепелить все живое на поверхности любой планеты, и при этом я не смог…

… Да, я не смог.

Скайуокер уперся взглядом куда-то в пол. Потом нашел в себе силы снова посмотреть на мамины изображения.

Вспомнилось:

… Не жалей ни о чем…

Он обвел глазами комнату — адмирал был прав, когда назвал капитанскую каюту стерильной. Он подошел к стеллажу и поставил холограмму с задумчивой мамой рядом с моделью «Виктории». Минут пять не отрывал взгляда от изображения. Прошелся по каюте. Оглянулся, снова посмотрел на полку.

Неправильно.

Анакин вдруг испугался, что впечатанный в холограмму живой взгляд матери станет обыденностью. Так бывает. Люди привыкают к смерти близких. Потому что надо жить дальше. Приучают себя к мысли: этот человек не вернется, а вот здесь на холограмме он такой тихий и спокойный, ну и мне сейчас тихо и спокойно, и все хорошо.

Забывают боль и вместе с ней забывают человека.

Скайуокер снял холограмму с полки. Подержал в сложенных лодочкой ладонях. Убрал в коробку.

Погасил свет в каюте, лег и укрылся одеялом. Золоченая обшивка С3PO скользнула по ресницам огоньком. Он открыл глаза. Снова тот же огонек.

… Ты считаешь, что это справедливо?

Интересно, когда на тебя смотрят и видят чудовище.

Удобно ведь: медитировать на вечные темы гуманизма и любви к ближнему, заперевшись в каюте военного корабля, и ждать, когда же бывший ученик придет оправдываться — если человек оправдывается, значит, глубоко внутри сознает, что не прав, и уже на пути к раскаянию.

Привычный цинизм обжег неожиданной яростью.

… Не нравится? Хотел видеть меня рыцарем на защите Республики? В мундире вместо коричневой рясы? Приятно успокаивать свое ах какое ранимое сердце мыслями: ничего, что Эни сбежал из Храма, Эни все равно хороший мальчик, потому что охраняет мир и справедливость в Галактике… справедливость?

… Я ненавижу то, что вы называете справедливостью!

Скайуокер с трудом удержался от того, чтобы не прокричать это в Силе.

Удержался. Изо всех сил, сжав кулаки так, что ногти больно впились в ладонь. Перевернулся на другой бок, лицом к стене. Закрыл глаза и заставил себя сконцентрироваться на только что прочитанных донесениях.

Сон не приходил. Что делают в таком случае другие люди? Глотают успокоительное или надираются до полного беспамятства, плачут или делятся болью с друзьями.

Я не умею, подумал Скайуокер.

Он закрывал глаза и снова оказывался на Татуине.

Он был пятилетним ребенком, мама сидела рядом и терпеливо объясняла устройство очередного дурацкого механизма, он схватывал все на лету, и мама улыбалась, это было веселой интересной игрой, это было его любимой игрой, и мама никогда не говорила, что от этого зависит их жизнь. Он был девятилетним мальчишкой и участвовал в гонках, проигрывал, разбивал кар хозяина, продирался через толпу, сквозь тычки, насмешки и угрозы, а мама улыбалась ему, просто потому что он вернулся с гонок живым. Он был шестнадцатилетним угловатым переростком, стучался в дверь незнакомой фермы к незнакомым людям, и на его стук выходила мама, а потом, в тот же вечер мама говорила ему «даже и не думай остаться здесь», и снова улыбалась. Он был двадцатилетним курсантом, прилетавшим на Татуин с подарками и довольно щедро расплачивавшимся с Ларсами, а мама улыбалась и искренне радовалась, что у сына появились пусть и небольшие, но свои, сэкономленные деньги. Он был двадцатидвухлетним почти-мужчиной, который не умел более говорить с мамой, потому что теперь он умел думать только о войне, и он заново учился говорить с ней, учился хотя бы на пару дней забывать о войне-флоте-званиях-командирах-приказах, забывать просто для того, чтобы она снова улыбалась, и у него это почти получалось. А потом он оказывался в тускло освещенной комнатке, смотрел в лицо матери и умирал вместе с ней.

Скайуокер открыл глаза, перевернулся на спину и уставился в потолок.

Я должен перестать об этом думать, сказал он себе. Перестать снова и снова проживать ее смерть.

У меня есть корабль, лучший корабль флота, и я должен думать только об этом корабле. Я рисковал, страшно рисковал, когда шел в ущелье. Я мог не вернуться. Мог вернуться раненым. Это ситх знает что…

Я не могу ошибиться второй раз.

И мне надо — всего лишь — перестать об этом думать. Это легко — всего лишь небольшое усилие воли. Всего лишь усилие…

… Скорее бы началась следующая вахта.

— Вице-адмирал Ламм на связи.

— Капитан Скайуокер слушает.

Ламм приветствовал его легким кивком. Скайуокер никогда его прежде не встречал и теперь пытался разглядеть черты лица непосредственного командира в голубоватом свечении холосвязи.

— Испытания корабля прошли успешно?

— Так точно, сэр.

— Поздравляю, — бросил Ламм и моментально перешел к делу. — Стало известно, что сепаратисты готовят массированное контрнаступление в самое ближайшее время. Как форпост используется система Эхиа. Вы представляете себе, что такое Эхиа?

— Нет, сэр.

— В системе Эхиа четыре планеты. Все четыре непригодны для освоения и не имеют собственных форм жизни. Эхиа-2 — газовый гигант, окруженный астероидным кольцом по экватору. Естественно, из-за большой гравитации планета не подходит для жизни, и на нее никто не обращал внимания. Сепаратисты это использовали и собрали под кольцом эскадру. Там хорошо прятаться и оттуда удобно вести атаки на ближние системы. Наше задание — устроить им небольшой сюрприз. Естественно, выйти из гиперпространства в непосредственной близости или, тем более, внутри кольца невозможно. Поэтому мы разделим свою эскадру и сожмем их в клещи с двух сторон. Есть вопросы по тактике боя?

— Да, сэр.

— Слушаю.

— Сэр, нам придется выйти на порядочном расстоянии от кольца со стороны полюса. Следовательно, противник очень быстро нас обнаружит.

— Обнаружит. Есть альтернатива?

— Сэр, можно провести хотя бы часть кораблей сквозь кольцо. Разумеется, в наименее плотном слое. Учитывая то, что работа сканеров в условиях астероидного потока сильно затруднена, обнаружить корабль будет крайне сложно. Зато становится возможна неожиданная атака.

Холограмма дрогнула — Ламм словно улыбнулся.

— Это вы в учебнике по тактике прочитали?

— Нет, сэр. Сейчас пришло в голову.

— Жаль, что такому способному офицеру, каким вас считает адмирал Цандерс, приходят в голову подобные идеи, — Ламм продолжал улыбаться.

— Прошу прощения, сэр.

— Я объясню, если непонятно, — елейным тоном произнес вице-адмирал. — Чтобы пройти сквозь астероидное кольцо, даже в наименее плотном слое, вам все равно придется отстреливаться от астероидов. Противник если не заметит сам корабль, то заметит резкий скачок электромагнитной активности. Конечно, вы можете держаться на одном защитном поле, но после этого вам придется вступить в бой с убитыми дефлекторами. Теперь ясно, Скайуокер?

— Да, сэр.

— Отлично. Ну и самое главное, — Ламм помедлил. Теперь он тоже вглядывался в лицо Анакина. — «Виктория» мне действительно очень нужна. Как резерв. Вам надлежит прибыть к планете, встать на орбиту в плоскости астероидного кольца и ждать дальнейших приказов.

— Есть, сэр.

— В случае необходимости «Виктория» должна будет обогнуть кольцо и встать на указанную позицию.

— Так точно, сэр.

— Вопросы есть?

— Да, сэр. Я полагаю, при появлении вражеских кораблей на орбите…

— В этом случае открывайте огонь.

— Задействовать истребители, сэр?

— Только в случае крайней необходимости. Эти ваши истребители… да, мне сообщили, что на дредноуте те же самые «Ксеноны», что и у сепаратистов. Как бы мы не постреляли ваших людей.

— Сэр, на корпусе каждого нашего «Ксенона» установлен маячок, работающий на особой частоте. Достаточно просто настроить бортовые компьютеры на отслеживание этой частоты. Мы отрабатывали это на учениях.

— Вы что, лично этим занимались?

— Это была моя идея, сэр, и поэтому я счел необходимым консультировать пилотов. Я сейчас же отдам распоряжение переслать в ваш штаб все данные. Если нам все же придется принять участие в сражении, я бы предпочел, чтобы республиканские пилоты были в курсе дела.

— Хорошо, — с неохотой согласился вице-адмирал. — Но это только кажется, что просто. Ладно. Ваш штаб тоже получит всю необходимую информацию. По эскадре и по планете. На этом все.

Голограмма погасла. Скайуокер и Карпино переглянулись.

— Карпино, вы прежде встречались с вице-адмиралом Ламмом?

— Да, сэр.

Старший помощник потер подбородок и продолжил:

— Ему тридцать шесть или тридцать семь лет, точно не помню. Он считается одним из лучших командиров флота. И сильно продвинулся за два года войны…

— Я очень за него рад, — ответил Скайуокер. Он связался со штабом. — От третьей эскадры что-нибудь получено? Перешлите копии всех материалов на мой терминал.

… «Виктория» мне нужна как резерв.

Убить столько сил и нервов, чтобы сократить ходовые испытания. Отвоевывать один день за другим только с одной целью — поскорее подготовить корабль к боевым действиям. После этого провалить первый рейд. А теперь поучаствовать в бою в почетной роли зрителя.

— Я согласен с вами, сэр, — сказал Карпино.

— В чем?

— Небольшие канонерки вполне смогли бы пройти кольцо в разреженных слоях.

— Значит, смогли бы и мы.

— Вы серьезно?

Голос Карпино выдал его встревоженность.

— Абсолютно. Вы как-то говорили, что у вас есть опыт навигации в астероидном потоке.

— По правде говоря, это и была канонерка. И артиллеристы мне потом спасибо не сказали.

В дверь позвонили — адъютант принес распечатки и холодиск.

— Итак, у Эхиа мы должны быть через четыре дня, — произнес Анакин. — Эхиа… где это?

— Рядом с Угма-Ру.

— Понятно. Они там уже неплохо устроились. Странно, — Скайуокер перелистывал распечатки, — а где планы атаки? Или Ламм решил, что раз мы в резерве, то нам это не надо?

— Разрешите посмотреть. Сэр, возможно, стоит связаться с Цандерсом?

— С Цандерсом? Адмирал передал «Викторию» в распоряжение командира эскадры. Будет очень странно, если я начну переспрашивать приказы через его голову, — раздражение все-таки выплеснулось наружу. Анакин смягчил тон и спросил. — Сколько нам идти до Эхиа?

— Около двух суток, сэр.

— Значит, еще на двое суток мы остаемся здесь, — Скайуокер побарабанил пальцами по столу. — В компании интеллигентных и образованных людей.

— Сэр, прослушка помещений пока ничего не дала.

Они снова переглянулись.

Неужели я ошибся, подумал Скайуокер. Нет, я не ошибся. Это раньше я ошибался. Привык никому не доверять — с детства! — и вдруг поверил.

— Продолжайте прослушку. И еще, — Анакин взглянул на хронометр. — Карпино, объявите в шесть часов торжественный ужин для командного состава корабля. В честь наших инженеров. Рутьеса я приглашу сам.

— Вы расскажете ему о предстоящем сражении?

— Нет. Передам личную благодарность Цандерса. Еще я сообщу ему время отбытия корабля с орбиты Татуина. И спрошу, когда он желает сам улететь на шаттле. Если он станет откладывать свой отлет — значит, точно планирует какую-нибудь гадость. Если засобирается мгновенно — ну, тут есть два варианта. Или вы правы и Рутьес действительно не собирался устраивать саботажа. Или, и вот это очень грустно — он уже что-то натворил.

— Будем оптимистами, сэр.

— Не хочу. И вообще, пессимисты дольше живут.

— Неужели?

— А они постоянно ожидают удара в спину, — Скайуокер усмехнулся.

Карпино задумчиво покачал головой.

— Сэр, разрешите вопрос.

— Слушаю.

— Джедая следует тоже пригласить на ужин?

— Обязательно.

— Я заметил, он давно не показывался ни на палубе, ни в столовой.

— Давно? Всего лишь сутки, — поправил его Анакин. И как можно более отстраненным тоном заметил. — Рыцарь, вероятно, медитирует.

— … нам остается только надеяться, чтобы ваше сотрудничество с флотом Республики на этом не прервалось. И пожелать, чтобы вы построили еще много великолепных кораблей. За вас, друзья!

Анакин поднял свой бокал.

Сказанный им тост прошел на ура. Кеноби последовал примеру офицеров, которые мгновенно поднялись со стульев и осушили бокалы.

С потрясающим количеством необходимой лжи.

… Личная благодарность Цандерса, вы делили с нами наш труд, благодарность капитана, построен самый лучший и мощный корабль флота, залог победы, благодарность всего экипажа, работать с вами было честью, блестяще проведенные испытания дредноута, поддержка первоклассных специалистов, давайте поднимем этот бокал…

…первоклассных специалистов…

Из всей речи только эти слова показались рыцарю значимыми. Наемник тоже говорил о «первоклассных специалистах», и Анакин мгновенно понял, о ком речь. Кеноби потребовалось чуть больше времени — ведь он практически не общался с инженерами.

Прежде Анакин нередко упоминал Рутьеса. Именно упоминал. Кеноби терпеливо собирал эти небрежно брошенные слова в фразы, а из фраз конструировал нерассказанные истории. Делал свои выводы. Рутьес не был оторванным от жизни необщительным технарем, не был он и замкнувшимся в своих аппаратах сухарем-ученым. Инженер оказывался очень тонким, тактичным и интеллигентным человеком. Порой Анакин отзывался об его взглядах на жизнь с недоумением и при этом признавал за инженером право на собственную точку зрения. Что с ним случалось не часто, тем более, если речь шла о гражданской войне.

… Послушать Рутьеса — так и военные корабли он строил почем зря.

… Рутьес тоже считает, что раз за тысячу лет такой войны не было, то нам нечего делить с сепаратистами.

Пацифист.

Или играет в пацифиста. Хорошо играет.

… Анакин тоже играет.

… Он действительно сбежал в дела.

Кеноби внимательно приглядывался к инженеру. Живое лицо, серые выразительные глаза, нос с горбинкой, темные с густой проседью волосы, очень подвижные постоянно жестикулирующие кисти рук с тонкими пальцами. Само воплощение творчества.

А еще Рутьес подарил капитану корабля маленькую изящную модель «Виктории». Рыцарю хватило одного взгляда на Анакина, осторожно снимавшего модель с полки, чтобы сделать вывод: это из тех вещиц, которые помнят и берегут дольше фамильных драгоценностей.

… Не выдержал — себя. И сбежал.

… Благо, дело нашлось стоящее — спасение корабля.

Джедай обвел глазами офицеров. Кто еще посвящен в это дело? Несомненно, старший помощник — но тот так невыносимо спокоен, что прочитать что-нибудь с лица невозможно. А вот командир артиллерии Джиллард куда более эмоционален. Чокнулся бокалом с сидящим рядом инженером Стоукинсом и тотчас заерзал на месте. Баумгарден… не поймешь. Похоже, тоже в деле — самоуверенный полковник иногда с заметным любопытством посматривает в сторону компании инженеров. Остальные явно ни о чем не подозревают.

Кеноби снова перевел глаза на Анакина. Тот о чем-то увлеченно беседовал с инженером, но сквозь заслон из бодрой офицерской болтовни до рыцаря долетали только обрывки фраз.

— … вы сможете улететь на шаттле…

— … если вы позволите, я останусь у вас еще на сутки…

— … что вы… буду рад…

— … осмотр главных узлов… последние проверки…

— … считаете, это необходимо…

— … один из блоков дефлектора…

— … щиты… девяносто процентов… безусловно…

— … я старый педант… считайте, что я помешан на этом корабле…

— … да мы все на нем помешаны…

Они рассмеялись. Анакин предложил инженеру еще белого вина. Рутьес согласно кивнул, сделал глоток. Отодвинул бокал и чашечку с кофе, развернул белую бумажную салфетку, выудил из кармана пиджака карандаш. Потом, чиркая на салфетке, принялся что-то объяснять Анакину. Очень увлеченно объяснять. Анакин внимательно слушал, иногда переспрашивал. Один раз взял карандаш из рук инженера и что-то дорисовал на салфетке.

Рыцарь подумал, что не знает, кому из этих двоих удивляться больше.

— Сэр, — старший специалист отдела маршевых двигателей капитан третьего ранга Шлегель вытянулся перед Скайуокером.

— Вольно, — ответил Анакин. — Шлегель, у меня к вам деликатное дело.

— Слушаю, сэр.

— Вы, надеюсь, согласны со мной в том, что я говорил вчера на торжественном ужине. Без Фира Рутьеса и его команды мы бы не смогли закончить ходовые испытания корабля так быстро.

— Полностью согласен, сэр.

— Я собираюсь составить в Совет Безопасности отдельное письмо на эту тему. Ведь понимаете, этим инженерам — ни премий, ни орденов. Разве это справедливо?

Шлегель молча покачал головой. Потом многозначительно вздохнул. Искренне и почти не наигранно — Шлегелю хотелось согласиться с командиром.

— Сэр, столичным чиновникам этого не объяснишь.

Анакин ухмыльнулся про себя.

— А я все-таки попробую. Поэтому мне нужно точно и подробно обрисовать деятельность Фира Рутьеса на корабле. И я бы не хотел забыть чего-нибудь важного. Скажем, чем Рутьес занимался в самом начале, как проходили экстремальные испытания. Притом, хотелось бы найти что-то бросающееся в глаза… вы понимаете, о чем я?

— Так точно, сэр. Кстати, вот он как раз вчера сюда заходил.

— Вчера?

— Да, с Канфли. Он же пообещал проверить все узлы корабля.

— И как прошла проверка?

— Все было чисто. Прошу вас, сэр, вот тут вчерашний протокол, я с собой захватил. Подача энергии идет без проблем, система резервирования в порядке, с электроникой тоже…

— Дайте посмотреть, — Скайуокер зацепился взглядом за столбик цифр. Столбик как столбик, здесь каждый день такие цифры и такие столбики. — А до этого когда Рутьес был в вашем отсеке?

— Он раз в неделю самолично проверял показания приборов. Но у нас никаких неполадок и не было. Вот когда в первом дефлекторе сгорел тот блок во время стрельб, это другое дело…

— Значит, он раз в неделю приходил и сам осматривал приборы?

— Так точно, сэр. Сам все проверял, до последней цифирки.

— Ясно. Шлегель, вы мне очень помогли. Я обязательно упомяну об этом в письме в Совет Безопасности. По-моему, то, что вы рассказали, прекрасно демонстрирует чувство ответственности. Не так ли?

— Так точно, сэр.

— Да, и пока никому не говорите об этом. Я хочу сделать инженерам сюрприз. Вы свободны.

Шлегель понятливо улыбнулся и вышел из каюты.

Скайуокер вызвал старшего помощника.

— Шлегель считает, что все в порядке.

— Я рад. Хотя бы с двигателями все хорошо.

— А где у нас «не все хорошо»?

— Есть кое-что интересное.

Анакин оживился.

— Да?

— Сэр, вы знаете, что в отсеке реактора сегодня поменяли два блока в системе охлаждения? — спросил Карпино.

— Вы что, серьезно?

— Ровно час назад.

Скайуокер не стал стесняться в выражениях. Хаттеза его помощник не понимал, но смысл уловил превосходно.

— Я там был буквально в двенадцать.

— В двенадцать все действительно было в порядке. Я позже туда зашел, поговорить с лейтенантом Фришем. И выяснилась любопытная деталь. Стоукинс появился там около часа, чтобы обсудить какие-то мелочи. И вдруг заметил, что барахлит один из мониторов. Конечно, он сейчас же вызвал Рутьеса. Рутьес все подтвердил, и сказал, что система охлаждения скоро вылетит в трубу, а неисправный монитор показывает, что все в порядке. Насколько я понял, они устроили там целый спектакль. Да так, что Фриш всерьез поверил, что он сам во всем виноват. Неисправности монитора не заметил, а должен был проверять показатели по резервным каналам. Фриш решил, что ему грозит разжалование и штрафная рота. Тогда Рутьес сразу же утешил его, сказав, что возьмет вину на себя и сам обо всем доложит командованию.

— Я догадываюсь, какому командованию, — хмыкнул Скайуокер.

Карпино только развел руками.

— И что за блоки он поменял?

— Контрольный охладительный и контрольный резервный.

— Понятно. Иначе вывести систему из строя не удастся. Кстати, а как вам удалось это узнать?

— Прослушка.

— А, ну да…

— Фриш был очень напуган. Он-то считал, что никто ни о чем не узнает. Я его отправил в наряд в грузовой отсек, а на вахту поставил Цвейера.

— Блоки вы не меняли?

— Нет. Старые блоки я обнаружил на складе в том же отсеке.

— Хорошо, что их не сдали в металлолом. Где старший специалист по реактору?

Карпино посмотрел на хронометр.

— Вишерат будет здесь ровно через десять минут, — дверная консоль задребезжала, и старший помощник добавил. — Так, а мой хронометр врет.

Панель отошла в сторону. В каюту вошел Фир Рутьес.

— Добрый день, капитан, — сказал инженер. Потом повернулся в сторону Карпино. — Добрый день, сэр.

— Рад вас видеть, — Анакин заставил себя улыбнуться — вернее, напряг мышцы лица в подобии похожего на улыбку выражения. У старшего помощника не получилось и этого. Он спешно козырнул и вышел, почти выбежал — видимо, перехватить Вишерата на пути в капитанскую каюту. Чтобы не вызвать у инженера подозрений.

Рутьес казался обеспокоенным.

— Во-первых, я обнаружил в отсеке реактора неисправный монитор.

— Монитор?

— Монитор — это еще пустяки, — инженер покачал головой. — Неполадки были в системе охлаждения.

— Что-нибудь удалось сделать?

— Удалось. В контрольном блоке засорился один из клапанов. При больших нагрузках на реактор это бывает.

— Я помню, — Анакин кивнул. — Вы как-то про это говорили.

— В общем, ничего страшного там бы и не случилось. Сработала бы блокировка и в цепь включилась бы система резервирования. Но я на всякий случай заменил весь блок на запасной. Хотя клапан можно почистить и после проверки использовать. Резервный блок охлаждения я проверил.

Скайуокер прошелся по каюте, потом обернулся и серьезно посмотрел на инженера.

— Вы точно уверены, что теперь все в порядке?

— Безусловно. Желаете убедиться сами? Давайте я вам все объясню на месте. Как никак, по реакторам я защищал диссертацию.

— Да, я ее даже пытался читать. Только дальше второй страницы не продвинулся, — Анакин снова улыбнулся. Получилось уже лучше. Почти как раньше — всего несколько дней назад. — Не стоит. Если работает, значит работает.

— Сейчас энергозатраты около двадцати процентов и все в норме. Просто проверяйте этот блок почаще, и все будет хорошо.

— Обязательно. Когда уходит ваш шаттл?

— У меня есть еще пара часов. Как раз думаю пойти собрать вещи…

— Спасибо вам. Вы меня все время выручаете.

— Да что вы… видите, в последний момент что-то сломалось. Как назло. Закон подлости в действии.

Рутьес постоял еще немного. Потом вдруг добавил:

— Знаете, вчера мы оба говорили много красивых слов. Не скрою, мне было приятно услышать от вас и ваших офицеров о том, что я сумел что-то сделать за эти два месяца для «Виктории». Но при этом… Знаете, Анакин, я хочу вам кое-что сказать.

Скайуокер поднял на него глаза. Рутьес продолжал.

— Наше видение того, что хорошо для Галактики, может различаться. Но мне действительно понравилось работать с вами. И мне очень жаль, что мы встретились во время войны.

Вот так — правдой в лицо. Обезоружить и обездвижить.

Притворяться и играть вдруг стало невозможно. Анакин только кивнул и пробормотал «мне тоже».

Рутьес откланялся и ушел.

Через пять минут в каюту вошли два офицера.

— Потрясающее хладнокровие, — сказал Карпино. — Вот сволочь!

Скайуокер промолчал. Потом сделал над собой усилие.

— Вишерат, что случится, если заменить исправные контрольный и резервный блоки системы охлаждения на неисправные?

— Зависит от неисправности, сэр.

— А какие есть варианты?

— Сэр, если начисто испортить систему охлаждения, реактор просто вырубится. Если испортить ее не до конца, скажем, чтобы система охлаждения вылетала выше какого-то предела мощности, то вот это уже значительно интересней.

— Например?

— Например, старт «Виктории» требует двадцати процентов. Возможно, маршевые двигатели это выдержат, и неисправность даже не будет замечена. А вот прыжок в гиперпространство требует девяносто процентов мощности на старте.

— И что будет?

— Опять же, зависит от неисправности.

— А какой вариант самый «интересный»?

По смуглому лицу Вишерата поползла нехорошая улыбка.

— Реактор взорвется.

Он все-таки пришел в ангар.

Сначала думал отослать к инженерам адъютанта. Потом решил, что должен сделать это сам. Посмотреть на реакцию. Просто выражение лиц. Больше ничего.

Вахтенный на входе вскинул руку в привычном жесте. Скайуокер ответил кивком и зашагал к шаттлу, диагональю пересекая ангар.

Техники как раз помогали заносить багаж в грузовой отсек. Последним по трапу поднимался Стоукинс. Его-то Анакин и окликнул. Инженер обернулся.

— Капитан, какая приятная неожиданность.

— Взаимно.

— Я сейчас же позову своего шефа. Прошу вас, подождите.

На трапе показался Рутьес. Спустился на палубу.

— Капитан? Я рад, что вы решили лично проводить нас.

— Этот шаттл, — сказал Анакин, — никуда не летит.

По лицу Рутьеса пробежала тень.

— Капитан?

— «Виктория» срочно уходит в гиперпрыжок. И этот шаттл никуда не летит, — повторил Анакин.

Теперь с трапа сбежал Стоукинс.

— О каком гиперпрыжке идет речь, капитан? — спросил он.

Анакин не ответил.

Сложив руки за спиной, он стоял и смотрел в глаза Рутьеса. А Рутьес смотрел в его глаза. Ни дрожи в руках, ни неловкого переминания с ноги на ногу.

Ни единого слова.

Все уже было сказано раньше. Даже более чем все. И правда, и ложь — остались позади. На самом деле, лжи было ничтожно мало. И всего лишь немножко не хватило правды. Чтобы перестать быть врагами. Совсем немножко.

Теперь можно было и помолчать.

— О чем вы говорите, капитан? — не унимался Стоукинс. — Лично я ничего не понимаю! Фир, мы же должны улететь? Что происходит, ситх вас раздери?

Анакин не сводил глаз с Рутьеса.

… Кеноби что-то говорил… мы не успеваем посмотреть в лицо противнику и не думаем, что у него вообще есть лицо?

Взглядом — через линию фронта. Редкая возможность.

— Капитан, у нас была договоренность! Фир, вы что-нибудь понимаете? Капитан, вы нарушаете данное нам слово! Мы будем жаловаться в Совет Безопасности! Канфли, Лефранк, вы слышите? Фир, почему вы ничего не делаете? Вы что, с ума сошли? Канфли!

Никакой игры. Никакой фальши. Никакого злорадства.

Не у каждого бывает достойный противник.

— Капитан, мы будем жаловаться! Как вы смеете отменять вылет? Фир, вы не слышите, что я говорю? Вы что, оглохли?

Скайуокер даже не повернул головы в сторону продолжавшего возмущаться Стоукинса. Только мельком отметил, как тот подскочил к вахтенному на посту рядом с шаттлом. Весьма ловко ударил в подбородок и сдернул бластер с пояса. Не менее ловко бросился с бластером к Скайуокеру.

— Вы немедленно дадите разрешение на наш старт!

Пальцами — за рукав, дулом — к виску.

На Стоукинса Анакин сознательно не отреагировал. Отреагировало тело. Рефлекторно.

Левой рукой перехватить чужую кисть, вывернуть, правой ударить снизу, ломая в локте.

Под хруст своих костей Стоукинс ничком свалился на палубу, потеряв сознание от боли. К Скайуокеру шагнул офицер в форме капитана третьего ранга десантных войск. Десяток бойцов — целое отделение — появились с разных сторон ангара.

— Этого придурка в лазарет, — скомандовал Финкс командиру отделения. — Этого, — жестом указал на Рутьеса, — в камеру. Начинайте выковыривать остальных.

По сигналу командира четыре бойца со станнерами бросились по трапу в шаттл.

Анакин развернулся и пошел к выходу.

— Дежурный, — Скайуокер вошел в штабное помещение. — Отправьте сообщение лично адмиралу Цандерсу и в штаб пятого флота Республики.

— Есть отправить сообщение.

— Саботаж по уничтожению дредноута «Виктория» предотвращен. Злоумышленники, Фир Рутьес и его люди, задержаны и арестованы. Выполняю приказ вице-адмирала Ламма и немедленно беру курс на систему Эхиа. Командир «Виктории» капитан второго ранга Анакин Скайуокер.

Дежурный связист штаба, только что услышавший о саботаже и угрозе уничтожения корабля, смотрел на него с какой-то дикой смесью страха и удивления. Скайуокер не стал ничего комментировать и ушел на мостик.

— Навигатор, рассчитать курс на систему Эхиа.

— Есть рассчитать курс на систему Эхиа.

— Найти точку выхода максимально близко к астероидному кольцу.

— Есть найти точку выхода максимально близко к астероидному кольцу.

— Всем отсекам. Начать подготовку к старту.

— Есть начать подготовку к старту.

— Мощность реактора, — на секунду Анакин все-таки запнулся. Оба блока охладительной системы были возвращены на место. Проверка показала полную исправность. Старшему специалисту реакторного отсека Вишерату он доверял. Не меньше, чем «первоклассным специалистам». Приказ прозвучал вызовом:

— Девяносто процентов.

— Есть мощность реактора девяносто процентов.

— Проверить питание двигателей.

— Есть проверить питание. Питание двигателей в норме.

— Запуск двигателей.

— Есть запуск двигателей.

— Полный вперед!

— Есть полный вперед!

Едва «Виктория вошла в гиперпространство, Скайуокер вызвал старшего помощника.

— Передайте по отсекам, что ровно в десять часов экипажу следует собраться в ангаре номер два. Я сделаю обращение.

— … Офицеры, рядовые и технический персонал «Виктории». Мы выполнили первую боевую задачу. Мы успешно провели ходовые испытания. Мы доказали, что способны управлять этим великолепным кораблем. Я хочу передать вам личную благодарность адмирала Цандерса. И я хочу сказать вам спасибо от себя лично. Спасибо вам за отличную службу. Спасибо вам за то, что честно выполняли свой долг. Только благодаря вашим усилиям мы смогли значительно ускорить прохождение ходовых испытаний и сократить их длительность в полтора раза. С сегодняшнего дня дредноут «Виктория» официально включен в состав третьей эскадры.

Скайуокер выдержал паузу.

— Это еще не бой, но уже победа.

Он подождал, пока дюрасталевые стены поглотят оглушительное «ура» в две с половиной тысячи голосов. И продолжил:

— Мой долг командира требует, чтобы я рассказал вам всю правду. Два месяца назад Служба Безопасности Республики предупредила нас о том, что сепаратисты планируют саботаж на «Виктории». День за днем мы осваивали дредноут. День за днем командование корабля ожидало этого саботажа. По завершению ходовых испытаний мы получили из штаба приказ идти в систему Кьет и провести орбитальную бомбардировку базы врага. Как вы знаете, этот рейд был сорван. Кто-то успел предупредить противника о нашем появлении. Именно тогда мы заподозрили, что на борту есть диверсанты.

Скайуокер снова сделал паузу, давая людям переварить сказанное. Он скользил взглядом по их лицам, и видел всю радугу эмоций. Недоумение, обескураженность, удивление, возмущение. И ярость — самое искреннее ощущение на войне.

— Мы были начеку и ждали следующего шага диверсантов. Благодаря слаженной работе командования и старших специалистов корабля, мы сумели обнаружить и предотвратить попытку диверсии. Если бы план врагов удался, при входе в гиперпространство взорвался бы реактор.

Кто-то удержал вздох в себе. Кто-то не сумел.

Кто-то этим вздохом захлебнулся — от сказанных слов так остро и знакомо пахнуло смертью.

… Говорят, что на войне смерть — обыденность. Неправда. Не тогда, когда она идет рядом, когда становится твоей личной обыденностью, вырывая из строя товарищей одного за другим, а потом вдруг теряет к ним интерес и начинает охоту именно на тебя. Не тогда, когда напрочь исчезает желание быть героем — о, сколько таких желаний умерло при первом ударе турболазера с орбиты, оставив мечтателей наедине с собственной вполне человеческой трусостью. Не тогда, когда в человеке остается лишь один инстинкт — выжить.

Многие из людей, которым Скайуокер смотрел в лицо, это знали. Остальным еще предстояло это узнать.

— К сожалению, диверсантами оказались люди, которым, — он помедлил, и вместо «мы» сказал другое слово, более подходящее и более правдивое, — я доверял. Это коллектив инженеров с верфей Локримии. Раскрыть их планы было нелегко. Я хочу выразить отдельную благодарность тем людям, которые смогли предотвратить саботаж и гибель корабля. Прежде всего, это мой старший помощник капитан второго ранга Карпино. Он первым обнаружил попытку диверсии. Старший специалист отсека реактора капитан третьего ранга Вишерат сумел наладить работу реактора. Я также хочу выразить благодарность командиру десантного полка полковнику Баумгардену и командиру артиллерийского батальона майору Джилларду за трезвую оценку обстоятельств и ценные идеи. Я благодарю все командование корабля и старших специалистов всех отсеков за то, что они не допустили паники среди личного состава. Я выражаю благодарность капитану третьего ранга второму помощнику Сатабе, блестяще выполнявшему наши обязанности на мостике тогда, когда мы со старшим помощником занимались поиском диверсантов. Я также благодарен рыцарю-джедаю Кеноби за его неоценимую поддержку.

Снова кричали «ура». Яростное, радостное и гордое.

Они сделали так много — они выжили.

— Через сутки мы выйдем у системы Эхиа, чтобы принять участие в нашем первом бою. По решению вице-адмирала Ламма дредноут «Виктория» должен оставаться в резерве за астероидным кольцом. Это не значит, что мы не примем участия в бою. Это значит, что мы должны быть готовы каждую минуту вступить в бой. После этих двух месяцев я могу сказать лишь одно — я не только надеюсь на вас, я верю в вас. Я верю в нашу победу.

— Я хочу, чтобы вы рассказали им все, что видели.

— Есть, сэр.

Они прошли еще один коридор.

— Разрешите вопрос, сэр? — обратился Берильон.

— Давайте.

— Я знаю, что это не разрешено уставом. Но так как завтра нам предстоит серьезный бой, я бы просил возможности…

— Нет, — ответил Анакин.

Он вдруг почувствовал, как внутренне сжался идущий рядом человек, бывший пилот-истребитель, капитан третьего ранга с пятью боевыми наградами, а ныне никому не нужный штрафник. А потом вспомнил: он обещал. Обещал Берильону, что сделает все возможное для того чтобы штрафника поскорее вернули в эскадрилью.

— Я говорил о вас с адмиралом, — сказал Скайуокер и осекся.

Звучало так, будто он оправдывается.

Да, адмирал был прав. Очень легко было позволить Берильону принять участие в сражении. Возможно, он бы даже вернулся живым, отправив на тот свет немало противников. Только это все равно не возвратит ему звания.

— Я понимаю, сэр, — сказал Берильон. — Придется подождать.

Скайуокер не ответил. Оправдываться больше не хотелось, а что отвечать, он не знал. В диалоге возникла неприятная пауза, и пилот решил перевести все в шутку.

— Все равно пока мы только сидим на дредноуте. Глядишь, так и срок закончится.

— На шесть месяцев это не растянется.

— Сэр, если уж совсем честно, то просидеть полгода безвылазно на дредноуте — та еще перспективка.

— Я напишу в рапорте о том, что вы рассказали пилотам эскадрильи все, что знаете. И что это помогло в реальном бою.

— Боя еще не было. И потом, вы же сказали, что мы должны быть в резерве?

— Должны. Но бои все равно будут. Не завтра, так через неделю.

— Я понимаю, сэр, для такого корабля стоять в резерве…

— Тоже самое, что для вас не летать.

Берильон кивнул.

— Я расскажу пилотам все, что помню.

— Спасибо.

А ведь Берильон ни на секунду ни засомневался, подумал Скайуокер. Не потому, что я командир, а он — проштрафившийся офицер. Берильон мог обидеться на жизнь, на флот, на несправедливое решение трибунала, закрыться и похоронить все в себе. Мог, но решил иначе. Не хоронить, рассказать, еще раз прожить те мгновенья своего единственного неудачного боя, протерпеть свою боль и боль других пилотов, заново умереть с боевыми товарищами, заново спорить с комэском и испытать всю глубину обычной человеческой подлости.

Никому не заметный начисто лишенный пафоса настоящий подвиг. О котором не напишут стихов и не снимут холофильмов.

Они вошли в зал совещаний — пилоты поднялись со стульев.

Две эскадрильи лучшего корабля флота — первая эскадрилья, спешно набранная с «Магуса» и «Мегеры», не сделавшая вместе ни одного боевого вылета, только испытания «Ксенонов», и вторая эскадрилья — «курсантская», как ее называли, потому что в составе ее были одни вчерашние курсанты, не считая комэска — пилота с «Магуса». И от зеленых курсантов академии они пока ничем не отличались — разве что гордостью за то, что именно их послали служить на «Викторию».

— Вольно, — сказал Скайуокер. — Как вы знаете, через сутки мы должны быть готовы вступить в бой. Вашей задачей станет оборона дредноута от атаки вражеских истребителей, и уничтожений истребителей противника как таковых. Для некоторых из вас это будет первый бой. Я бы предпочел, чтобы вы все хорошо себя проявили и при этом вернулись живыми. Именно поэтому я попросил капитана третьего ранга Алба Берильона обсудить с вами вопросы тактики. Алб Берильон — один из лучших пилотов-истребителей нашего флота и имеет пять боевых наград. Он лично участвовал в бою, где сепаратисты применили неожиданную для нас тактику…

Он обвел взглядом аудиторию, дал пилотам сосредоточиться и договорил:

— Они использовали смертников.

Скайуокер знал, что не имеет права называть потерянное офицерское звание Берильона и упоминать потерянные награды. Знал он и то, что к словам отмеченного наградами пилота прислушаются внимательнее, чем к словам штрафника.

— Прошу вас, — обратился он к Берильону.

Берильон протиснулся вперед, подошел к проектору и взял лазерную указку. Это была обычная учебная программа, разработанная на Кариде. Ее постоянно улучшали, чтобы сделать нагляднее, и от этого программа становилась разве что еще скучней с каждой новой версией — зачем пялиться на трехмерные холоизображения, разводить их в стороны и сталкивать, когда можно сесть за пульт симулятора, вцепиться пальцами в рукоятки и обмануть мозг ощущением почти-настоящего космического боя?

Вот только у Берильона эти маленькие глупые модельки ожили. Он задал расположение, скорость, ускорение, угол атаки — и зеленый кусочек пространства заискрился. Восемь истребителей разделились на два звена по четыре. С разными боевыми задачами. Сопровождающая группа не спешила активно атаковать, скорее, защищала остальных, отвлекала и отгоняла от них противника. Но вот один истребитель из ударной группы отделился, прибавил скорости, прошел между машинами противника и поразил цель. Собой. Второй смертник пошел на таран и выиграл время для третьего, поразившего вторую цель. Сопровождающая группа тем временем обстреливала противника, отвлекая огонь на себя, отчаянно маневрируя и уходя от лучей лазеров.

— Вот в таком бое мне и довелось участвовать.

— Разрешите спросить, сэр, — со стороны «курсантов».

Это был один из молоденьких пилотов. Молоденьких — потому что возраст здесь мерили только боевым опытом, летными часами и сбитыми истребителями. По паспорту они все были почти ровесниками — двадцатилетние лейтенанты, едва закончившие училище на Кариде, двадцатичетырехлетний комэск Шликсен, двадцатитрехлетний второй комэск Раффлер, двадцатидвухлетний ас Берильон.

— Слушаю.

— Правильно ли я понял, что смертники в основном поражают крупные цели, а на таран истребителей идут только в крайнем случае?

— Именно так.

— Вы сказали, что в том бою сепаратисты уничтожили ангары. Но ведь это неподвижные цели, и у ангара наверно не было щитов. Тогда что угрожает нам у Эхиа?

— Вы совершенно правы, сепаратисты использовали эту тактику именно для атаки неподвижных целей, — ответил Берильон.

Лейтенант просиял — еще бы, отмеченный боевыми наградами пилот-ас только что согласился с его доводами.

— Однако, — продолжал Берильон, — щиты любого дредноута можно истощить долгой мощной атакой. В этот момент дредноут становится уязвим. И я не имею в виду «Викторию», там будет немало и других кораблей. Вот что еще важно — они необязательно пойдут два по четыре. Это только то, что видел я.

— У командиров эскадрилий есть идеи по тактике боя? — спросил Скайуокер.

— Разрешите, — обратился комэск первой эскадрильи Шликсен. — Я считаю, что нужно изолировать сопровождающую группу и группу смертников.

— Они разомкнут строй, — в обсуждение включился второй комэск, — проведут пару маневров, и вы перестанете понимать, кто из них был смертником, а кто сопровождал.

— Если они разомкнут строй, то этот строй перестанет функционировать!

— Ты думаешь, сепаратисты — идиоты?

— Отставить, — сказал Скайуокер. — Берильон, у вас есть какие-нибудь предложения?

— Сэр, я согласен с комэском Шликсеном. Нужно проигнорировать первую группу, сделать обходной маневр и садиться на хвост второй группе.

— Разрешите обратиться.

Опять этот молоденький пилот.

Не стесняется говорить, подумал Скайуокер. Молодец. Сейчас не то время, чтобы выбирать выражения строго по погонам.

— Разрешаю.

Взгляд пилота разрывался между командиром корабля и пилотом-асом. Скайуокеру показалось, что он уловил какую-то подобострастность. Он решил, что ошибся. Может, парень просто не знал, на кого ему следует смотреть и к кому обращаться.

— Сэр, действия усложняет тот факт, у нас те же истребители, что и у сепаратистов. Возможно, это тоже следует как-то использовать?

— Разве я вам этого не объяснял? — удивился второй комэск. — У нас будут маячки!

— Надеюсь, что у сепаратистов таких маячков не будет, — ввернул Шликсен.

— Вечно ты…

— И еще я надеюсь, что на всех истребителях третьей эскадры…

— … панику сеешь!

— Отставить!

Второй раз за несколько минут совещания, от которого зависят жизни.

У комэсков сдают нервы. Не у новичков — у командиров. У тех, которые лучшие из лучших, на лучшем корабле флота, у них — под тысячу летных часов, и именно у них сдают нервы.

… Потому что такого боя еще не было.

… Потому что полторы эскадрильи — мало.

… Или потому, что я не вовремя рассказал экипажу о диверсии.

— На истребителях третьей эскадры знают частоту работы маячков, — сообщил Скайуокер. — Эту информацию я уже передал в штаб вице-адмирала Ламма. Теперь я жду конструктива.

— Лейтенант прав, — сказал Берильон, и молодой пилот снова засиял от счастья, — я бы предложил пойти на хитрость. Если сепаратисты используют строй четыре по два, наши эскадрильи должны перестроиться в такой же строй. Противник будет пропускать нас, и мы сможем легко взять его на прицел.

— Тогда из двенадцати истребителей эскадрильи восемь перегруппировываются в два по четыре, — сказал Шликсен, — а остальные четыре…

— У меня эскадрилья неполная, между прочим.

— Значит, объединим моих четверых с твоими четырьмя для той же самой идеи. Остаются три в резерве. Они могут включиться в бой чуть позднее, чтобы не вызвать ненужного к себе внимания.

— Разрешите спросить, — лейтенант явно напрашивался на третью похвалу, так как снова обращался к Берильону, — сэр, вы разве сами не будете участвовать в бою?

А парень имеет право поинтересоваться, решил Скайуокер.

— Я бы отдал многое за право участвовать в этом бою, — ответил Берильон. — Но на данный момент я это невозможно.

— Почему, сэр?

— Я являюсь рядовым штрафной роты и не имею права…

— Так вы разжалованы?

Тоненькая пленочка презрения на лице.

— Лейтенант Авендано, — сухо произнес Скайуокер, — пока вы находитесь в эскадрилье, прикомандированной к этому дредноуту, вы будете внимательно слушать все, что говорит Алб Берильон. Также внимательно, как если бы говорил я. Потому что единственная причина, по которой я попросил, — Скайуокер выделил это слово, — Берильона рассказать о том, что он знает о тактике сепаратистов — это дать шанс новичкам остаться в живых. В том числе даже такому идиоту, как вы. И независимо от того, разжалован ли Берильон на данный момент или нет, перед вами пилот-ас с пятью боевыми наградами. А у вас пока нет ни одного боевого вылета.

Слева — плотная стена астероидов. Справа — подвешенные в вакууме звезды.

«Виктория» встала на орбиту Эхиа в плоскости астероидного кольца. В той же плоскости шли два дредноута соединения и шесть канонерок.

Отыграться за проваленный рейд на Кьет.

Или постоять в резерве. Как получится.

Астероидная стена поглощала в себя все, что происходило по ту сторону кольца. Связь с дредноутом комэскадры восстановили, распределив канонерки соединения по другим орбитам — под углом к кольцу.

Красными и синими точками на мониторе — расстановка сил.

На соседнем мониторе точки растянулись и приобрели форму. Следить за атакой истребителей даже на крупном плане было тяжело — сказывались помехи, и установленные на канонерках сканеры постоянно теряли их из виду.

— Они ожидали этой атаки, — сказал Карпино. — Или угадали нашу тактику.

Скайуокер не ответил.

Клещи, которыми хотел воспользоваться вице-адмирал Ламм, не сработали — растянутый вдоль внутренней поверхности кольца флот сепаратистов окружить не удалось. Сепаратисты совершили обманный маневр — позволили республиканцам быстро продвинуться вглубь и передислоцировали свои корабли. Клещи были разорваны. Республиканские дредноуты — прижаты к астероидам.

Скайуокер прошелся вдоль рубки, услышал, как один вахтенный офицер сказал соседу:

— Канонерку сбили, ты видел?

Сколько восхищения. Канонерку сбили. Семь дредноутов — в окружении, но зато мы подбили гребаную канонерку.

И до сих пор нет приказа вступить в бой.

Сколько времени уйдет на то, чтобы обогнуть эти проклятые астероиды? Час, два, больше?

… Мы же это вычисляли — два часа десять минут. Это, разумеется, в самом лучшем случае.

— Две канонерки уничтожено, сэр, — доложил Карпино. — Нет, уже три, сэр.

— К ситху их.

Монитор приковывал к себе, порабощал слабой надеждой на реванш и обманывал. Республиканский флот отчаянно проигрывал и столь же отчаянно палил из всех батарей по малым кораблям.

— Наши, похоже, пытаются вырваться.

— Пытаются… Т-2 — это «Тапферкайт»?

— Так точно, сэр.

Командир уничтожившего две канонерки дредноута решил выйти из окружения. «Тапферкайт» скользнул по камнепаду, лавируя между астероидной стеной и батарейным огнем.

— Опять канонерки, — заметил Карпино, замерший около монитора с крупным планом. — Окружают его!

— Канонерки ему не помеха.

— Их уже три.

— Если он не будет торчать на одном месте…

— Смотрите, истребители!

… Истребители?

Истребители разомкнули строй, образуя два звена по четыре. Навстречу им вылетели две пары республиканских ARC. Пилоты делали все, что могли, однако ARC уступали «Ксенонам» и по скорости, и по маневренности. Прикрывающие приняли недолгий бой, а затем резко завернули в сторону, потянув за собой и республиканцев. За ними последовали и четыре «Ксенона» ударной группы. Провели отвлекающий маневр, обогнули ряд канонерок.

И Скайуокер, и Карпино знали, что сейчас будет. Знали со слов Берильона. Только очень не хотелось верить.

Один «Ксенон» вырвался из боевого порядка и теперь стремительно набирал скорость.

Удар пришелся в рубку.

Красный треугольник под названием Т-2, то есть дредноут «Тапферкайт», мигнул и исчез с монитора.

— Ламм что, не знает о смертниках? — спросил Скайуокер.

— Не может быть, вы же сообщили об этом Цандерсу.

— Цандерс был в курсе еще раньше.

— Значит, и Ламм в курсе.

— Нет, это какая-то ошибка… Дежурный, соедините меня с вице-адмиралом Ламмом.

— Есть, сэр, — несколько минут связист колдовал над приборами. — Связь очень плохая, сэр.

— Соединяйте!

— Есть, сэр!

Холограмма дергалась, исчезала, появлялась снова.

— Скайуокер, что вам надо?

— Сэр, сепаратисты используют подразделения смертников.

— Я заметил!

— Прошу прощения, сэр. Мне известно, что четыре по два — это их стандартный боевой порядок для атаки.

— Да, это мне тоже известно от Цандерса. И что?

— Я прошу разрешения…

Ламм внезапно оборвал связь. Прежде, чем Скайуокер успел закончить фразу.

«Я прошу разрешения вступить в бой».

… Два часа десять минут? Не успеем. Даже если бы он дал разрешение прямо сейчас — мы не успеем обогнуть кольцо.

… Мы ничего не успеем.

— У сепаратистов есть потери? — спросил он помощника.

— Какой-то из «Ксенонов» попал под наш турболазер.

— Что-нибудь еще?

— Нет, сэр.

Скайуокер сосредоточился на мониторе.

Один из республиканских дредноутов опять погнался за канонеркой. Уничтожил и сам попал в окружение. По одному его боку лупил сепаратистский дредноут, по другому били две канонерки.

И совсем недалеко — набирающий скорость «Ксенон».

— Щитами отбросило, — заметил Карпино. — Он еще выкрутится! Флагман!

На помощь дредноуту шел корабль самого командира эскадры.

Сепаратисты перегруппировались, теперь сосредотачивая огонь на флагмане. Из под брюха вражеского корабля вынырнула эскадрилья «Ксенонов».

Восьмерка.

Скайуокеру показалось, будто ход времени замедлился. Истребители не летели — ползли в вязкой патоке. Навстречу им полз флагман. Открывал огонь из всех батарей и упрямо полз дальше. Именно полз. Согласно точно рассчитанному курсу навстречу…

… истребителям?

… неизбежности?

Эскадрилья разделилась на два звена по четыре. Двое прикрывающих пошли наперерез четверым республиканским ARC, втягивая их в бессмысленную охоту. Двое других прикрывающих спикировали на звено ARC, поливая их лазерным огнем. Реакция республиканцев была просчитана точно — они мгновенно приняли вызов и погнались за обидчиками.

По экрану побежали помехи. Изображение дернулось-погасло-включилось обратно. Ход времени снова изменился, приобретая пугающую скорость.

Скайуокер едва успел заметить, как от ударной группы отделились два «Ксенона».

— Какого ситха он не разворачивается?

— Он разворачивается… не успевает…

Истребители заложили вираж. Республиканский ARC пошел наперерез — его опередил и протаранил третий «Ксенон». Сепаратистам больше ничего не мешало. Они шли на синхронное прямое столкновение с флагманом.

С монитора исчез еще один красный треугольник.

— Какого…

— Ламм погиб героем, — сказал Карпино, снимая с головы фуражку.

Разве это сейчас важно, подумал Скайуокер. Он тоже снял фуражку — в знак памяти вице-адмирала, а заодно ладонью вытереть пот со лба.

А важно было то, что эскадра осталась без командующего.

Скайуокер отошел к обзорному экрану мостика. Отсюда была видна часть астероидной стены. Неприступной и грозной. Такую — не проломишь.

По крайней мере, не в этом месте.

Остальное видимое пространство занимал космос. Бескрайнее пространство — объект непрекращающегося дележа и политических вожделений. Звезды — родовое имущество принцев и королей. Планеты, на которых до сих пор так трудно жить, потому что…

… все время приходится воевать.

… этой Галактики слишком много для квадриллионов живых существ, и слишком мало — для одного человека.

Взгляд опять зацепился за кусок астероидной стены.

За ней сейчас отчаянно боролись за жизнь корабли третьей эскадры пятого флота Республики.

Боролись и погибали.

— Дежурный, просканировать кольцо. Результаты вывести на монитор.

— Есть, сэр.

— Карпино, посмотрите сюда. Вы на той канонерке форсировали что-то похожее? Я имею в виду плотность заслона.

— На канонерке, — старший помощник запнулся, — так точно, сэр.

— Навигатор, рассчитать предполагаемую дислокацию сил после форсирования кольца.

— Есть, сэр.

… Даже если там почти ничего не изменилось, мы выходим слишком далеко от центра…

— Но мы же не получили приказа?

Скайуокер оторвался от монитора.

Карпино смотрел на него с удивлением и непониманием.

— От кого?

… Значит, ударим с фланга и прорвем блокаду…

… Если к тому времени от эскадры вообще что-то останется.

— Навигатор, рассчитать точные координаты слоя K133.

— Есть рассчитать точные координаты слоя K133.

— Мощность реактора на девяносто пять процентов.

— Есть мощность реактора на девяносто пять процентов.

— Дежурный, соедините меня с дредноутом «Зауберер».

— Есть, сэр. «Зауберер» на связи.

— Капитан, вам следует обогнуть астероидное кольцо и ждать моих распоряжений. Передайте мой приказ на «Зауберер-2» и по канонеркам соединения.

— Есть обогнуть кольцо, ждать ваших распоряжений и передать ваш приказ.

— Курс по рассчитанным координатам, полный вперед!

— Есть полный вперед!

— Начинаем разворот на девяносто градусов по правому борту.

— Есть начинать разворот на девяносто градусов по правому борту.

— Мощность реактора?

— Восемьдесят процентов, сэр.

— Разворот выполнен, сэр.

— Первый дефлектор на восемьсот единиц.

— Есть первый дефлектор на восемьсот единиц.

— Второй дефлектор на восемьсот единиц.

— Есть второй дефлектор на восемьсот единиц.

— Мощность реактора?

— Девяносто пять процентов, сэр.

— Дежурный, обеспечьте постоянную связь с артиллерией.

— Есть, сэр.

— Джиллард, все батареи к бою! Начинаем форсировать кольцо на максимально возможной скорости.

— Есть батареи к бою!

— Сэр, перпендикулярный разворот выполнен.

— Курс на астероидное кольцо. Полный вперед.

— Есть курс на астероидное кольцо, полный вперед!

Мгновение спустя счетверенный турболазер разнес первый астероид. Почти одновременно с ним заговорили боковые батареи.

Это было похоже на учения — всего полтора месяца назад они расстреливали куски холодного камня в астероидном поясе Туода, а потом неподалеку от Татуина. Элегантное скольжение «Виктории» по камнепаду и прицельный огонь по случайно выбранным мишеням с правого борта, красивый разворот на сто восемьдесят градусов, не менее элегантное скольжение в противоположную сторону и огонь с левого борта, и все это под постоянные шуточки типа «точность — вежливость артиллериста»…

Ничуть не похоже на методичное выгрызание бесконечной каменной стены.

— Дежурный, сколько процентов мы прошли по толщине кольца?

— Тридцать пять процентов, сэр.

— Первый дефлектор?

— Восемьсот единиц.

— Второй дефлектор?

— Семьсот пятьдесят единиц.

… Потеряли пятьдесят единиц на втором генераторе. Терпимо. Можно сказать, мелочь.

… Значит, практически все астероиды выносит артиллерия. Джиллард молодец.

… Но если Ламм был прав — сепаратисты нас уже заметили. И ждут, когда мы высунем нос из астероидов.

… Это если они вообще сканируют кольцо.

— Джиллард, если дислокация не изменилась, всю энергию на правый борт. Задание — максимально быстро уничтожить два дредноута в блокадной цепи.

— Вас понял, сэр.

— Дежурный, сколько мы прошли?

— Восемьдесят процентов, сэр.

Астероидная стена отступила, и на некоторых мониторах возникла пустота. Через считанные секунды пустота заполнилась красными и синими точками.

По правому борту — три корабля противника. За ними — прижатые к кольцу республиканцы.

— Первый дефлектор на максимум.

— Есть первый дефлектор на максимум. Достигнуто одна тысяча пятьсот пятьдесят единиц, сэр.

— Второй дефлектор на максимум.

— Есть второй дефлектор на максимум. Достигнуто одна тысяча пятьсот единиц, сэр.

… Потеряли сто пятьдесят, и восстановимся нескоро — вся энергия пойдет на батареи.

… Терпимо.

— Сэр, дислокация изменилась, — доложил Карпино.

— Вижу, — ответил Скайуокер, всматриваясь в монитор. — Что такое с Т-3?

— Это «Штольц»! Похоже, они потеряли управление.

Дредноут медленно дрейфовал в сторону астероидов.

Подойти ближе и зацепить притягивающим лучом — невозможно. Быстро оценить новую расстановку сил — важнее, чем завороженно смотреть на корабль, перемалываемый в каменной мельнице вместе с людьми.

Еще один красный треугольник замигал и погас на мониторе.

— Я знал командира «Штольца», — сказал старший помощник. — Это Клидо Шликсен. Кажется, он нашему комэску Шликсену какой-то родственник.

— Мне жаль, — сказал Скайуокер. Получилось равнодушно, но он не имел понятия, о ком говорит Карпино. Да и самого комэска Шликсена он, признаться честно, знал плохо. А времени придумывать длинные сентиментальные фразы просто не было. — Разворот на десять градусов по левому борту. Курс на сектор 120-33-9.

— Есть разворот на десять градусов по левому борту.

На этот раз батареи ударили не в камни. На огонь сепаратисты ответили огнем. И, похоже, по крайней мере командир одного дредноута надеялся на щиты.

С монитора исчез первый синий треугольник.

— Сэр, — на прямой связи был Джиллард, — противник в секторе 120-33-4 уничтожен. Противник в секторе 120-33-6 выходит из зоны поражения.

… Если они побегут от огня наших батарей, то сами разорвут блокаду.

… Если они будут стоять на месте — батальон Джилларда проведет еще одни учения с неподвижными мишенями. Мы просто перегрузим щиты кораблей. Один за другим.

… Мне нравятся оба варианта.

— Навигатор, разворот на пять градусов по правому борту.

— Есть разворот на пять градусов по правому борту.

— Курс на сектор 120-33-11.

— Есть курс на сектор 120-33-11.

— Джиллард, мы идем параллельным курсом с противником. Открыть огонь, как только противник окажется в зоне поражения.

— Есть открыть огонь по противнику.

… Удалось?

… Да, удалось. Сепаратисты нас не ждали.

— Сэр, противник в секторе 120-33-7 уничтожен.

— Огонь из всех батарей по канонеркам в зоне поражения.

— Есть огонь по канонеркам.

— Дежурный, передайте по всем кораблям третьей эскадры приказ: Принимаю командование эскадрой. Командир «Виктории» Анакин Скайуокер.

На мгновение — потрясенный взгляд старшего помощника.

Второй такой взгляд за этот час. Только теперь Карпино уже не сводил глаз с командира.

… А у меня есть выбор?

… Есть: проиграть.

… Я не для этого ждал два месяца.

— Дежурный, передайте по третьей эскадре приказ: немедленно доложить на «Викторию» о состоянии кораблей и полученных повреждениях.

— Сэр, — это был Карпино, — они же знают, что «Виктория» должна быть в резерве, значит, вы не можете…

… Сказал бы прямо: «думаете, Скайуокер, вы тут один такой умный?»

— «Виктория» уже не в резерве.

— Сэр, но ведь приказа не было!

— Вы ошибаетесь, — ответил Скайуокер. — Приказ был. Мой.

В ответ на холодный, жесткий тон — совершенно ненастоящее «есть, сэр». Столько недоверия, сомнений, тревоги вложил в эти нехитрые уставные слова старший помощник.

Он просто не верит, подумал Скайуокер.

А на самом деле, он никогда не верил до конца. Он честно выполнял приказ адмирала и честно пытался признать в двадцатидвухлетнем парне командира. По факту приказа как такового. По факту существования такого документа, присланного в штаб флота из Совета Безопасности. По факту уважения к Цандерсу.

Он почти поверил. Когда мы вместе форсировали испытания. Когда проводили артиллерийские учения. И когда моя информация о Рутьесе оказалась правдой, а в отсеке реактора обнаружили саботаж.

Почти.

Как часто это «почти» оказывается непреодолимым расстоянием в тысячу килопарсеков.

Просто у Карпино слишком много опыта. У меня такого опыта нет. Только ломаная линия биографии в личном деле…

— Сэр, сообщение с дредноута Т-8, «Шлау», — доложил дежурный связист. — Теряем щиты, осталось пятьдесят процентов. Повреждений нет.

— Сэр, сообщение с дредноута Т-4, «Раш». Теряем щиты, осталось сорок процентов. Поврежден и загерметизирован отсек гипердрайва.

— Сэр, сообщение с дредноута Т-5, «Флинк». Теряем щиты, осталось тридцать процентов. Незначительные повреждения в носовой части. Пытаемся вырваться из окружения. Прошу огневой поддержки в секторе 121-45-8.

— Дежурный, передайте на Т-5, что огневую поддержку мы им организуем. Навигатор, курс на сектор 121-45-12. Джиллард, уничтожить дредноут противника в секторе 121-45-8.

— Сэр, сообщение с дредноута Т-6, «Эрлих». Теряем щиты, осталось восемьдесят процентов. Повреждений нет.

— Дежурный, передайте на Т-6 приказ сделать разворот на девяносто градусов по левому борту и взять курс на сектор 121-9-34, а затем обеспечить огневую поддержку дредноуту Т-4.

— Сэр, сообщение с дредноута Т-7, «Клуг». Теряем щиты, осталось шестьдесят процентов. Повреждены кормовые отсеки, большие потери в экипаже.

— Сэр, противник в секторе 121-45-8 уничтожен.

— Джиллард, огонь по малым кораблям по правому борту.

— Есть огонь по малым кораблям по правому борту.

— Сэр, сообщение с дредноута Т-9, «Трой». Теряем щиты, осталось пятьдесят процентов. Повреждений нет, нас атакует вражеская эскадрилья.

— Дежурный, передайте на Т-9 приказ вырываться из окружения. Эскадрилью противника мы берем на себя.

— Сэр, встречным курсом «Виктории» движется вражеская эскадрилья.

… Это вызов?

… «Виктории»?

… Мне?

— Соедините с комэсками. Шликсен, вы должны прорваться к блокированным дредноутам в секторах 123-3-89 и 122-45-7. Идти боевым порядком противника и уничтожить его эскадрилью. Раффлер, ваша эскадрилья также идет боевым порядком противника и прикрывает наш левый борт. Резерв идет на помощь Шликсену.

— Есть, сэр.

— Дежурный, передайте на Т-4 и Т-5 приказ вырываться из окружения. Навигатор, разворот на двадцать градусов по левому борту. Курс на сектор 121-45-14. Джиллард, уничтожить дредноут противника по правому борту.

Восьмерка, которую вел Шликсен, уже вклинилась в боевой порядок сепаратистов, заложила красивый вираж вокруг. Разомкнула строй, словно примеряясь к республиканскому дредноуту «Трой».

«Ксеноны» не обратили на другие «Ксеноны» ровным счетом никакого внимания.

Пока половина одной из эскадрилий сепаратистов не оказалась стерта внезапным прицельным огнем.

— Включить генератор белого шума, — скомандовал Скайуокер.

Теперь республиканцы опознавали свои «Ксеноны» только по сигналам маячка. В боевых порядках эскадрилий сепаратистов возникла паника. Они не знали, почему их убивают свои, и от кого отстреливаться.

Через двадцать минут Скайуокер приказал выключить шумы и принять сообщения от комэсков.

— Докладывает Шликсен: восемнадцать истребителей противника уничтожено.

— Докладывает Раффлер: семь истребителей противника уничтожено. Атака на левый борт «Виктории» отбита.

… Неплохо для «курсантов». Очень неплохо.

— Доложите о потерях.

— Докладывает Шликсен: потерь в эскадрилье нет.

— Докладывает Раффлер: один пилот сбит.

— Кто?

— Лейтенант Авендано…

… Это тот самый парень?

— … не выполнил приказа держаться заданного боевого порядка…

… Туда ему и дорога.

— Шликсен, обеспечьте выход дредноутов Т-4 и Т-5 из блокады.

— Есть, сэр.

— Раффлер, обеспечьте выход дредноута Т-7 из блокады.

— Есть, сэр.

— Сэр, дредноут противника по правому борту уничтожен…

Последний дредноут сепаратистов был прижат к астероидному кольцу. Маневрировал он уже с трудом, вырваться не мог, но упорно продолжал вести огонь.

Сепаратисты тоже умели драться до конца.

— Всю энергию на носовые батареи, уничтожить противника, — отдал приказ Скайуокер.

— Есть, сэр.

Открыть огонь носовые батареи так и не успели. Сепаратистский дредноут вдруг потерял управление, и его затянуло в астероиды. Этому кораблю повезло больше, чем «Штольцу» — кошмар продолжался недолго. Уже через секунду внушительных размеров астероид ударил в рубку, и корабль разорвало взрывом.

— Дредноутам «Раш» и «Клуг» требуется срочный ремонт. «Раш» придется чинить прямо здесь, у него повреждения в отсеке гипердрайва, — доложил Карпино.

— Ясно. Что-нибудь еще?

— Сэр, несколько истребителей противника все-таки вырвалось из-под кольца.

— Отлично. Рассчитать возможные траектории.

— Я уже отдал это распоряжение, и результаты должны быть скоро. Сэр, эскадрильи истребителей по вашему приказу возвращены на борт «Виктории».

— Хорошо.

— Шликсен с докладом, сэр.

— Пусть поднимется сюда.

Старший помощник ушел в рубку, и к Скайуокеру подошел комэск. Шликсен так и явился на мостик — в летной форме и со шлемом в руке. Широкоплечий парень невысокого роста с взъерошенными рыжими волосами.

— Благодарю за то, что сделали невозможное, — сказал ему Скайуокер. — А за то, что прислушались к Берильону, отдельное спасибо.

— Сэр, когда Берильону возвратят звания, он останется в эскадрильи «Виктории»?

— Я надеюсь, что штаб это разрешит.

— Сэр, но он же не может быть на месте лейтенанта Авендано?

— Шликсен, об этом рано говорить. Если повезет, мы получим пополнение. И технику, и людей. У нас будет третья эскадрилья.

— Вас понял, сэр.

— Вы свободны… постойте, один вопрос. Карпино сказал мне, что Клидо Шликсен — ваш родственник?

— Да, сэр, — Шликсен запнулся.

Скайуокер увидел, как у этого взрослого парня, только что одержавшего блестящую победу над двумя вражескими эскадрильями, подрагивают губы.

Прошло полминуты, прежде чем Шликсен ответил:

— Это мой отец, сэр.

— Мне жаль, — сказал Скайуокер.

Комэск покачал головой.

— Он так нелепо погиб.

— Он погиб в бою.

— В бою… затянуло в эти гребаные астероиды… Я все думал, кто же из них его подбил.

— Хотелось отомстить?

— Да.

Скайуокер не ответил. Потом нашел подходящие слова, дешевый пафос которых он перестал понимать сразу же, как только их произнес.

— Ваш отец погиб как герой.

— Разве это теперь важно?

— Это… — Скайуокер помедлил. Он хотел быть максимально искренним, и чувствовал, что у него это не выходит. Для искренности надо было приоткрыться самому, а это было слишком тяжело и непривычно. — Да, это важно. Бывает, что близкие погибают и по-другому. Совсем бессмысленно. Тогда получается, что мстить — уже бесполезно, а не отомстить — невозможно… Вы свободны.

Скайуокер повернулся к обзорному экрану.

Кеноби вышел в коридор. Прошелся по палубам. Дошел до зала совещаний. Там никого не было, и рыцарь повернул обратно.

Это был первый раз, когда за последние четыре дня он добрался так далеко. Прежде он выходил из каюты только на завтрак, обед и ужин. Пару раз посещал холотерминалы. И все. Большую часть Кеноби проводил в четырех стенах.

О том, чтобы придти в спортзал, не могло быть и речи. Рыцарь полностью отдавал себе отчет в том, что вид Анакина с синим сейбером моментально заслонит собой реальность дюрасталевых стен. Что после этого незавершенный на Татуине разговор о справедливости продолжится.

Каким в результате станет их тренировочный поединок, джедай не знал.

Да и вряд ли сам Анакин теперь на это пойдет.

Зачем ему вообще поединки на мечах?

Любопытство — хотел посмотреть, что выросло из бывшего учителя? Но ведь и я увидел, что выросло из моего бывшего падавана. Расчет — хотел что-то узнать о делах в Ордене? Да, узнал, и немало узнал, я не скрывал от него, какие настроения царят на Корусканте и чем живет Храм. Но ведь и я немало узнал о флоте. Или хотел похвастаться, что окончательно не растерял навыки? Скорее всего, все вместе.

… Даже нашел кристалл и собрал настоящий сейбер.

… Зачем военному такая игрушка?

… Словно он знал, что пригодится.

… пригодилось…

Рыцарь знал, что военные планировали и проводили боевую операцию. Знал он и то, что операция сводилась к действиям артиллерии и эскадрилий истребителей, а играть роль столичного посланника, от праздного любопытства вмешивающегося в ход боевых действий Кеноби не хотел.

… Если бы Анакин сам сделал первый шаг, сам пришел, если бы вдруг оказалось, что я ему нужен, что ему вообще кто-то нужен, кроме этой дюрасталевой махины…

Или нет?

Я решил, что больше не нужен ему, и оставил его одного. Быть может, зря. Я хотел оставить его наедине с тем, что он сделал. Чтобы он не убегал от себя. Чтобы он переболел этой болью.

Я поступил жестоко? Наверно. Не подал руки упавшему? Да. Я упрекал его в несправедливости и сам же…

Джедая вдруг окликнули.

— Добрый день, рыцарь.

Кеноби обернулся и ответил легким кивком.

— Добрый день, сэр.

Перед ним стоял старший помощник Анакина. Этот человек отличался подчеркнутой вежливостью и непробиваемым хладнокровием. Эдакий манекен идеального офицера. Только вот когда требовалось скрыть недоверие и подозрительность — непробиваемая стена всякий раз оказывалась прозрачной. Да и с рыцарем старший помощник никогда сам не заговаривал, не считая обмена незначительными репликами на совещаниях и в столовой.

Однако теперь в этом человеке что-то изменилось. Нет, доброжелательности не стало больше, да и недоверие никуда не делось. Разве что появилось вполне искреннее желание высказаться. Ну что ж, послушаем.

— Поздравляю с победой Республики, рыцарь.

Кеноби учтиво наклонил голову.

— Спасибо. Я не сомневался ни в вашей доблести, ни в этом великолепном корабле.

— Это лестно. Я доложу о ваших словах капитану «Виктории».

Джедай вдруг представил Анакина, изо всех сил старающегося не кривить рот при старшем помощнике. Это уже не было смешно. Это было грустно.

Рыцарь решил, что должен еще что-нибудь спросить.

— Бой был очень тяжелым?

— Да.

— Сепаратисты…

— … разбиты наголову, — закончил за него старший помощник. — Мы уничтожили четырнадцать дредноутов, двадцать три канонерки и четыре эскадрильи истребителей.

— Ваш успех поистине впечатляет.

— К сожалению, мы потеряли три дредноута.

— Мне жаль, что за победу пришлось заплатить такой ценой.

Это была глупая пафосная фраза, и самому рыцарю она не нравилась. Он знал, что военные любят такие фразы — на торжественных построениях, но в личной беседе для официоза места не находилось. И все же он не знал, как говорить с Карпино. Еще неделю назад ему начало казаться, что он стал понимать Анакина, а Анакин из всех военных был для него ближе других.

… А потом оказалось, что и Анакина он не понимал.

Карпино посерьезнел.

— В том и дело, что за победу мы не заплатили ничем.

— Да?

— Победу определила только готовность одного человека принять решение и исправить чужую ошибку. Больше ничего. Я бы не смог принять такое решение. Только он один.