Эпизод 2. Антиканон

Глава 11. Я не рыцарь

— Сэр, мне поставить шаттл в док или ждать вас здесь?

— Возвращайтесь на дредноут, Эткинс. Я вас вызову.

— Так точно, сэр. Есть возвращаться на дредноут и ждать вызова.

Следом за Скайуокером шаттл покинул рыцарь. Кеноби сам напросился поучаствовать в этом деле, и Анакин, недолго думая, решил не отказываться от компании.

Это потом он поймал на себе взгляд Карпино. В глазах старшего помощника он выглядел странно: невнимательность к предостережениям человека, которому «доводилось немало общаться с джедаями», эта затея с фехтованием, отлучка на Нар-Шаддаа в обществе рыцаря. Карпино пару раз вежливо спрашивал, удалось ли капитану что-либо узнать. На что Скайуокер неизменно заверял помощника, что, дескать, о корабле судят по командиру, вот он и старается произвести на джедая благоприятное впечатление.

Достаточно правдивый ответ.

К тому же, при сложившейся ситуации джедай был лишней парой глаз. Оставлять которые наблюдать за экипажем на корабле было бессмысленно. Рыцарь еще не скоро будет разбираться в особенностях флотской жизни настолько, чтобы выцепить главное и не зацикливаться на малозначительных деталях.

— Подожди меня вон в той кантине, — сказал Скайуокер.

— А ты?

— Буду минут через десять.

Он свернул в переулок, который вел к обвалившемуся ангару. Заглянул в разбитое окно, осторожно прошмыгнул внутрь.

Через десять минут, как и обещал, Анакин уже нашел рыцаря за стойкой кантины.

— Отлично выглядите, капитан Скайуокер, — рыцарь весело покосился на него. — Воротник только поправь.

— Я пообещал своему приятелю не сверкать здесь погонами, — ответил Скайуокер, нащупывая верхние пуговицы куртки.

— Он сам нас найдет?

— Наверно.

— Наверно? Мы можем прождать здесь целый день.

— Ни в коем случае. Фетт очень ценит время. И свое, и своих клиентов.

— Клиентов?

— Что тебе непонятно?

— Мне-то все понятно. Вчера ты сказал, что это твой друг.

— Это мой друг, — Скайуокер кивнул. — Ну да. А разве друг не может быть клиентом для своего друга?

— Я думал, ты договорился, что он просто поможет нам.

— Поможет. И я ему помогу.

— Услуга за услугу, что ли?

— Именно.

— И теперь ты будешь обязан какому-то охотнику за головами.

— Не какому-то, — Скайуокер поднял указательный палец, — Когда-нибудь он будет одним из лучших охотников в Галактике.

— Я далек от восхищения таким призванием.

— А я предпочитаю в любом деле пользоваться услугами профессионалов. Вот и он, кстати.

Фетт облокотился о стойку бара.

— Поговорим в кухне, — сказал он. — Я оттуда попросил всех выместись.

— Ладно, — согласился Скайуокер.

Пока Кеноби запирал дверь, Фетт многозначительно покосился в его сторону и тихо спросил:

— Он что, джедай?

— Знакомый джедай, — ответил Анакин, делая ударение на слово «знакомый».

— Прямо анекдот, — сказал Фетт, теперь уже громко. — Собрались в кантине вояка, джедай и наемник.

— Анекдоты потом. Где кристалл?

Фетт извлек на свет небольшой оранжевый конус, который Скайуокер тут же запрятал во внутренний карман куртки.

— И чье же это имущество?

— СБ.

— Не понял.

— Службы безопасности Республики. Так понятнее?

— Пока не очень.

— Ты вырастил на них зуб. Я решил помочь тебе свести с ними счеты.

— Спасибо, — хмыкнул Скайуокер. — Где ты на них вышел?

— На Нар-Шаддаа.

— Ты успел…

— Успел, — перебил его Фетт и сложил руки на груди.

Воображение дорисовало самодовольную улыбку под т-образным визором шлема.

— Я там был по делам, — объяснил наемник. — С тобой говорил прямо с восьмого терминала. А потом я пошел в гости к СБ. Нашел я их очень просто. Пока ты на вышке холовидения покупал сувениры…

— Ты там тоже был?

— Я того балозарчика знаю неплохо — он меня виброножами снабжает.

— Вопрос снят.

— Космопорт был забит людьми с «Виктории», — заметил Фетт. — Ты не подумал, что вы все были под колпаком у СБ?

— Тогда это уже не имело значения.

— Для кого как. Ты вылез из шатлла, поговорил с кем-то и пошел к вышке. Тебя вели два забрака. Потом они сдали наблюдение какому-то мужику. Я подождал, потом двинул за ним. Узнал, где у них штаб-квартира. Дал наводку местной шпане. Пока они работали — курочили сейф с деньгами, я покопался в документах. Особо не вникал, но дело о твоей «Виктории» они ведут.

— Думаешь, безопасники уже сели тебе на хвост?

— Скайуокер, они не такие уж и лохи. Посмотришь, что на кристалле, и поймешь. Той шпане я не завидую — их засекут и заставят говорить. А я уже достаточно примелькался, на Нар-Шаддаа в том числе.

— При чистке квартиры кого-нибудь пришили?

— Старались мокрушник не разводить. Двух дежурных оглушили. Наверно, выживут. Знаешь, забыл их спросить про самочувствие.

— Потерю агента они не простят.

— Не в первый раз.

— Ладно. Странно, что СБ ведет это дело и никто не доложил нам в штаб!

— То, что этих парней вообще пустили к тебе на дредноут — собственный ляп СБ. Спешили очень, когда на «Викторию» народ набирали. Поэтому теперь в СБ решили выждать. Понаблюдать. Обратить ситуацию в свою же пользу.

— А за проваленный рейд, что, должен отвечать я? А эти безопасники хреновы тем временем карьеру будут делать? Ордена зарабатывать?

В висках будто вскипели сотни кровяных шариков.

Скайуокер и так держался долго. Ждал новостей от Цандерса, от СБ, потом от Фетта, потом опять чего-то ждал. Неделю проводил второй этап испытаний в астероидном поясе. Уже будучи в курсе того, что Фетт владеет ценнейшей информацией, три дня угробил на учения.

Теперь перед глазами стояла багровая пелена. Сквозь нее вдруг прорвались слова, которые только что произнес наемник.

… Этих парней.

— Каких парней, ты сказал, пустили на дредноут?

— Их несколько. И это совсем не бывшие наемники из штрафной роты. А куда более интересные экземпляры. С куда более обширным доступом к информации. И их семеро штук. По мнению СБ, как минимум четверо работают на сепаратистов, остальные трое там для отвода глаз и честно трудятся на благо Республики. Первоклассные специалисты. Именно поэтому я и не хотел пересказывать это все по холосвязи. Я ж говорю, капитан Скайуокер, у вас на дредноуте полный бардак, — Фетт посмотрел на хронометр. — Все, я пошел. У меня тут намечается одно интересное и денежное предложение. Можешь пожелать успехов в моей новой профессиональной деятельности.

— Успехов. И если надо будет…

— Я тебя сам найду.

Фетт вышел из кухни и закрыл за собой дверь.

— Посмотрим кристалл на дредноуте, — сказал Кеноби.

— Можно и не смотреть, — ответил Скайуокер. — Я и так все понял.

Рыцарь удивленно посмотрел на него. Анакин не стал ничего объяснять. Просто не хотел.

Переварить, переосмыслить, переболеть. Принять решение.

Действовать самому? Наблюдать? Опять ждать распоряжений сверху? От людей, которые прикрывали свой провал его сорванным рейдом?

— Пошли, — Скайуокер поднялся.

У стойки бара он остановился. Заказал себе двойной виски.

— Слушай, успеешь еще напиться, — заметил рыцарь.

— Не, не успею. При том я вроде как отпуск себе нарисовал. И я думаю…

— Это, — Кеноби кивнул на стакан, — помогает думать?

— Очень.

Анакин выпил виски залпом, потом двинулся к выходу. У двери он еле не столкнулся с одноногим стариком на костылях.

— Извини, дядя.

— Ничего. Смотри, сам им не попадись.

— Кому это?

Старик кое-как присел на скамью и подобрал костыли.

— Тускенам, естественно.

— А что такое?

— Не слышал, что ли?

— Да я первый день здесь, и вообще на разгрузке работаю. Из доков вот только сейчас выбрался.

— А… да опять фермеров грабить начали.

— Ты что, фермер?

— Ну да, к западу отсюда у меня хозяйство. Я на них с винтовкой вышел, двоих пришиб. А этих гаденышей много было. Ногу вот отчекрыжить пришлось, а чтоб протез сделать, мне полфермы продать придется. Я и подумал, что обойдусь как-нибудь, да и старый я уже…

— И что, много ферм пострадало?

— Да кого ни спроси, все их видели. У одних сперли что-нибудь, а вот Брубангера-старшего вообще насмерть прибили. Потом наши собрали отряд, человек пятнадцать. Решили порядок навести и в тускенский лагерь двинули. Так почти всех своих там и оставили. Уж не знаем, как их изничтожить-то, гадов, — старик вздохнул. — Парень, а может, выпьем вместе?

— Ты извини, я спешу очень. Но я тебя угощу.

Скайуокер оставил фермеру двадцать кредитов и вышел из кантины.

На Мос-Айсли наползал вечер. Тату-1 уже спряталось в пески, Тату-2 заливало горизонт красноватым светом.

Анакин нащупал в кармане кристалл.

Он знал, что должен немедленно вызвать шаттл. Немедленно вернуться на дредноут. Немедленно просмотреть содержимое кристалла. Вызвать Карпино и составить план действий.

Взгляд снова зацепился за горизонт. Там, к востоку от Мос-Айсли, стояла одна ферма. Прямо посреди пустыни: слева песок и справа песок. На ферме он был всего три месяца назад.

Тогда все было в порядке. А сейчас?

Если к западу от города все так хреново, и тускены пачками кладут фермеров в гроб…

— Я должен слетать на одну ферму.

— На ферму? — удивленно переспросил Кеноби.

— Да.

— К этим Брубангерам? Ты их знаешь?

— Не знаю я никаких Брубангеров, — бросил Анакин. Потом решил объясниться. — У меня там мать.

— Ты не говорил…

— Я много что не говорил.

Недалеко от них стоял старенький спидер. На сиденье, обняв рычаги, храпел вдрызг надравшийся забрак.

Скайуокер попытался растолкать его. Безуспешно. Тогда он просто приподнял забрака под мышки и вытряхнул из машины. Забрак не проснулся, и Анакин втащил его в пустой док.

— Ты что, собрался угнать спидер?

— Если хочешь, вызову тебе шаттл на «Викторию».

— Я с тобой.

Обычный вечер в этих краях Татуина. Уже не жарко, но все еще душно. Хочется вдохнуть полной грудью — и кажется, что песок сейчас тоннами осядет у тебя в горле.

Противно. Здесь все противно.

Анакин остановил спидер в десяти шагах от дома Ларсов. Дошел до двери. Из дома не доносилось никаких звуков.

Тишь, гладь, благодать.

Обыкновенная домашняя тишина. Уютная и знакомая, как старая стоптанная обувь. Знакомая тому, кто хоть немного жил здесь: фермеры рано ложатся спать и рано встают, не дожидаясь рассвета. Утром — на испарители, в полдень — домой, прочь от солнц-близнецов. Заодно поесть и заняться работой по дому. Починить, отладить, вычистить, приготовить ужин. На вечерний отдых уже просто нет сил.

Скайуокер снова прислушался.

Они и правда уже спят, подумал он, и я сейчас всех разбужу… Ладно, я здесь редко бываю, потерпят и обойдутся.

…Тишина, безмолвие, ах как прекрасно — сидеть и слушать тишину, и смотреть на закат Тату-2, вот только кто бы объяснил, почему в горле комок, и кажется, что диск закатного солнца каплет кровью?

До его ушей наконец донесся какой-то звук.

Именно такой, какого Анакин ждал и боялся: рваный, хлипкий и скользкий, будто вся его тревога слиплась в комок, отрастила когти и теперь не то скребла ими свою мокрую от слез шкуру, не то стонала и плакала.

… отчаяние…

… страх…

… боль…

… много боли…

Не думать об этом, приказал он себе. Не думать.

Можно считать Силу инструментом — и не пользоваться им. Не ворочать камни усилием мысли. Не прикладывать руку — мысленно — к чужому горлу. Не давить слабый разум — своим. Не успокаивать и взбадривать себя энергетическими волнами.

… вот только невозможно закрыться от того, что чувствуешь. Вне медитации. Вне концентрации и сосредоточения. Просто потому, что ты это чувствуешь.

… никакого «слияния с Силой» на самом деле нет. Этот на редкость убогий термин придумали те, у кого этой Силы мало.

Скайуокер надавил на ручку двери. Она не поддалась. В ответ на стук раздались шаги и хриплый, неприветливый мужской голос спросил:

— Кто?

— Анакин Скайуокер.

Дверь застонала, будто не хотела отворяться и пускать его внутрь. На пороге стоял Оуэн Ларс. Он долго шевелил губами, пытаясь что-то выдавить из себя, и если бы Анакин секунду назад не слышал его голоса, то решил бы, что Ларс потерял дар речи.

— Проходи, — наконец сказал фермер. — А это кто?

— Это мой друг.

Ларс ничего не ответил. Кеноби поклонился и тоже вошел внутрь. Оуэн запер дверь, потом вдруг схватил Скайуокера за рукав.

— Пошли.

Анакин посмотрел ему в глаза.

… отчаяние…

… страх…

… боль…

… много боли…

Ларса вдруг передернуло, и он отвел глаза в сторону.

— Понимаешь, — голос его вдруг осип. — Уже ничего нельзя сделать.

— Что?

— Ее осматривал один фермер. Он умеет лечить, и сказал, что ничего сделать нельзя.

Оуэн помотал головой.

Анакин все понял. И тишину в доме, и крепко запертую дверь, и то, почему Ларс долго не находил слов.

Через коридор — в кухню — под верещание С3PO…

— Мастер Эни!

… В комнату.

Сначала Скайуокер увидел Беру. Вечно-веселая, наивно-добренькая, хозяйственная и немножко беспечная Беру. Теперь уже не веселая и не беспечная. Чиркнула по нему взглядом заплаканных красных глаз. Поднялась со стула. Хотела что-то сказать, и зажала рот рукой.

Белое одеяло, белая повязка на голове, глаза закрыты.

Мама лежала в своей кровати.

… Белая повязка вокруг белого лица…

… Повязка стягивает не мамину, а его собственную голову, сжимает и давит железным обручем, давит, крушит сосуды и мозг, мозг взрывается и с ним взрывается весь мир…

— Мама.

Шми не ответила.

— Мама, — повторил он. — Мама, ты слышишь меня?

Анакин наклонился к ней, осторожно откинул одеяло с левой руки. Рука тоже была перевязана, но ладонь оставалась свободной.

Внутри запястья робко бился пульс. Ему в такт тело отвечало слабым дыханием.

— Мама!

Он гладил и целовал руку матери.

— Мама, скажи мне что-нибудь.

Шми не отвечала.

Анакин обернулся. Кеноби все еще стоял в дверях комнаты. Встретившись взглядом со Скайуокером, он лишь покачал головой.

Скайуокер на секунду отпустил руку матери и выпрямился.

— Что?

— Ты разве сам не чувствуешь?

— Нет, — ожесточенно сказал Скайуокер. — Я ничего не чувствую.

Кеноби кивнул, подошел к кровати.

— Я осмотрю ее.

Минут пять Анакин смотрел, как рыцарь осторожно отворачивает одеяло, как трогает бинты, как сосредоточенно водит руками над неподвижным телом. Наконец, Кеноби снова укрыл Шми.

— Мне жаль, — сказал он.

— Это. Моя. Мать, — раздельно выговаривая каждое слово.

— Анакин, она тяжело ранена. В голову и в грудь. Судя по всему, большие потери крови. Задеты внутренние органы. Мне правда жаль.

— Я сейчас же вызову шаттл, — упрямо сказал Скайуокер. — Я перевезу ее на дредноут. Там отличные врачи. Хирурги. Они умеют все.

— Так не бывает.

— Я три года был на войне, — еще упрямей. — И я видел ранения намного страшней. Ее можно спасти.

— Ты соображаешь? Ее нельзя…

— Мои врачи сделают все, что я прикажу.

— Анакин, ей остался в лучшем случае час. Или даже…

Шми вдруг открыла глаза.

— Эни?

Не голосом — шепотом.

Анакин опустился на колени рядом с кроватью. Взял ее за руку. Снова гладил и целовал, целовал и гладил, и не мог отвести глаз от лица матери, и все смотрел в эти любимые, дорогие глаза, самые красивые глаза на свете…

… Он смотрел в глаза единственного на весь мир родного человека, и ему верилось, что все будет хорошо, он знал, что так будет, потому что только эти глаза были сейчас его правдой и его миром, а все остальное было ложью и не существовало…

— Я сейчас увезу тебя отсюда.

— Нет, — сказала Шми.

— Почему нет? Мама, мамочка моя, ты выздоровеешь, у меня на корабле отличные врачи. Ты обязательно выздоровеешь, я тебя перевезу в столицу, помнишь, я обещал?

Шми высвободила руку. Погладила его по щеке.

— Эни… хотела тебя увидеть…

— Мы сейчас же улетим, мама. Я вызову шаттл.

Он потянулся за комлинком в карман куртки, и только тогда понял, что пальцы дрожат и не повинуются.

… ей остался в лучшем случае час. Или даже…

Вспомнил, все понял — и мгновенно унял дрожь. Комлинк загорелся спасительным зеленым цветом…

… И выпал у него из рук. Пальцы матери вцепились в рукав куртки, черной молнией обожгли внезапно прояснившиеся от тумана глаза.

— Хотела тебя увидеть. А теперь уезжай. И ни о чем не жалей.

Последним усилием воли — обернуться на дороге в вечность. Посмотреть на сына. Улыбнуться.

Ровно перед тем, как сомкнуть веки и запрокинуть голову на подушку.

— Мама, — прошептал Анакин. — Прости меня.

Он повторил это снова и снова, зная, что мама ему больше не ответит.

Знал — и не верил. Не верил, что у него больше нет матери.

Анакин закрыл глаза.

… Не оглядывайся и не жалей ни о чем, — мамин голос донесся до него эхом.

Заговорил, зазвучал, полился тонкой струйкой, этот самый красивый, самый ласковый и нежный голос в мире. Темные мамины глаза опять смотрели на него, а руки гладили по щеке, и он знал, что мама рядом. Знал, что откроет глаза и увидит ее…

… Он открыл глаза.

— Я все приготовлю, — всхлипнула Беру.

Мамы не было. Рядом была пустота.

… ударило, согнуло, смяло, раздавило, обожгло и разорвало в куски кровоточащего мяса вперемешку со слезами…

… и не добило…

… нет у пустоты милосердия…

Анакин пришел в себя через минуту, стоя на коленях и закрыв лицо руками.

Поднялся с пола.

Обернувшись, увидел, что в дверях стоит Ларс. Беру съежилась рядом. Кеноби, видимо, вышел в другую комнату.

— Как это случилось?

— Тускены, — хрипнул Ларс.

— Они пришли позавчера, когда мы были в Мос-Эспа, — объяснила Беру. — Поломали испаритель, потом вошли в дом. Тут было не заперто. А Шми хотела их остановить, чтобы они не унесли вещи. Вот они ее…

Беру всхлипнула.

— Когда мы вернулись, уже ничего нельзя было сделать, — объяснил Ларс. — Я вызвал сюда Финнегана, соседа с западного края. Он учился на фельдшера. Мне когда-то перелом лечил. Сделал повязки. Но у нее было что-то внутри, кровотечение. Может, если бы она сама не полезла к тускенам…

— Если бы что?

Скайуокер в один миг очутился рядом с Ларсом. Схватил за горло, приподнял над полом. Хотелось сломать кадык, раздавить артерии, а после размозжить грязную голову о стену.

— Ты знал о нападениях, урод? И ты оставил ее здесь одну?

— Отпусти, — захрипел Оуэн.

— Ты знал это? Знал?

— Анакин!

Беру бросилась к ним. Беспомощно остановилась, как будто лбом ударилась о невидимую стену. Потом преодолела страх, рванула Скайуокера за куртку. Он оттолкнул ее локтем — Беру упала на пол, заплакала.

— Оуэн не виноват! Это тускены виноваты, Анакин! Это они ее убили! Пожалуйста, отпусти его!

… сломать…

… раздавить…

… размозжить о стену…

Ларс рухнул на пол. Он тер шею и пытался отдышаться.

— Убью, гнида.

— Он не виноват! Это тускены виноваты!

На шум в комнату вернулся рыцарь. Бросив взгляд на фермера, который до сих пор не смог подняться с пола, он сразу все понял.

— Тебе мало мертвых?

— Да, — ответил Скайуокер. — Мало.

Кеноби вздохнул.

— Пойдем. Я очень тебя прошу, просто выйдем отсюда.

— Я никуда не уйду.

— Беру все приготовит для похорон. Правда, Беру?

Она кивнула и снова всхлипнула.

— Похорон не будет, — жестко сказал Скайуокер.

— Как это?

— Моя мать не будет гнить в этой проклятой земле.

— Но ее надо похоронить. Тем более, здесь жарко, и тело скоро начнет…

— Нет. Мы сложим погребальный костер.

— У нас почти нет дерева, — проворчал Оуэн, который с трудом поднимался на ноги.

Анакин перевел на него взгляд, и Ларс понял, что спора не будет.

— Я хочу побыть с ней один.

Его наконец оставили в покое, и он вернулся к изголовью кровати.

Хотел еще немного посидеть рядом. До костра. Запомнить черты лица. Мысль о том, что теперь он сможет видеть маму только на холоизображениях, казалась чудовищной.

Правда часто бывает чудовищной, подумал он. Правда слишком отличается от того, что мы успеваем себе намечтать.

Я тоже мечтал.

… вывести дредноут в атмосферу около Мос-Эспа. Добраться до фермы Ларсов. Сказать:

— Видишь, это мой корабль. «Виктория». Лучший корабль флота.

Не будет этого никогда.

И поездки на Корускант, которую я себе навоображал, тоже не будет. Ни поиска квартирки, ни хлопот по переселению, ни беспечного полета на спидере над небоскребами…

… Ничего не будет.

Будет только новый день. Просыпаться, сперва не понимать, что такое давит на сердце, и почему кажется, что случилось что-то плохое и страшное. А потом осознавать, что у тебя больше нет мамы, и что частичка тебя — умерла вместе с ней, и еще частичка умерла сегодня, когда ты про это вспомнил.

И так всю жизнь. Умирать и продолжать жить.

… Я так редко видел тебя, мама.

И редко вспоминал, подумал Анакин. Да, если быть честным — редко.

Вспоминать как будто и не надо. Просто знаешь, чувствуешь, что где-то на краю Галактики есть человек, которому ты нужен и интересен вне званий и жалованья.

Всем остальным, даже тем, кто как будто хорошо и благосклонно к тебе относится, считают другом-боевым товарищем-протеже-полезным знакомым, всем им нужен капитан второго ранга А. Скайуокер. Блестящий молодой человек, у которого впереди столь же блестящее будущее и великолепная карьера, в такие юные годы — уже живая легенда пятого республиканского флота, на которого с завистью смотрят все — от курсантов до командиров дредноутов, у которого все получается и который не знает неудач, и на пяти боевых наградах дело явно не остановится, потому что идет война и такие, именно такие талантливые молодые люди прокладывают себе путь на вершину, именно из таких вырастают великие военачальники, именно такие…

… А вот Анакин — человек, а не командир лучшего корабля флота — нужен только маме.

Был нужен.

Не встретил бы того фермера в кантине — так бы и жил еще год, смотрел бы иногда холограммы…

… Неправда, я все равно сюда собирался.

Собирался.

Уже несколько лет собирался увезти ее с Татуина.

… Я редко сюда прилетал.

… Денег не было.

У курсанта Скайуокера было много дел, у лейтенанта Скайуокера тоже было много дел, у старшего лейтенанта Скайуокера было еще больше дел, а у капитана третьего ранга Скайуокера было очень-очень много дел.

… Звания зарабатывал.

Придумал оправдание: идет война.

На Татуине она никогда не прекращалась. Разве не знал? Здесь каждый день — не живут, а выживают.

Мама помогала выживать Ларсам. Ей никто не помогал. Никто не пришел на помощь три дня назад, когда Ларсы все бросили и умотали в Мос-Айсли, а мама одна встретила тускенских разбойников.

… если бы я знал…

… три дня назад мы были на орбите Татуина…

… я мог быть здесь, с тобою, мама…

… я бы не позволил никому из тускенов уйти живым…

… никому…

… не позволил бы…

… не позволю…

Внутри словно щелкнула пружина. Она-то и заставила Анакина подняться.

Он прошел на кухню, нашел более-менее чистый стакан. Пооткрывал все дверцы кухонных шкафов. Налил себе воды — ничего крепче у Ларсов не водилось.

— Беру! — позвал он. — Беру!

Вместо нее прибежал С3PO.

— Мы нашли доски, мастер Эни. Они были в мастерской, и ваш друг сказал, что они подойдут.

… Глупая бессмысленная железяка…

…Которую я делал — для мамы…

— С3PO, приведи сюда Беру.

— Конечно, хозяин Эни.

Закрыть глаза, вытерпеть, выждать, открыть глаза, вылить в себя стакан воды, снова поискать чего-нибудь покрепче и снова ничего не найти.

В коридоре скрипнуло дверью.

— Анакин?

— Беру, на какие фермы нападали тускены?

Звучало приказом. Он привык отдавать приказы.

— На Брубангеров, — голос Беру дрогнул, — Кдуббов, Сеуртов…

— Это все в какой стороне отсюда?

— Брубангеры вон там, на западе, а Кдуббы к северу от нас…

— Понятно. Значит, фермеры ходили в их лагерь?

— Ходили. Я-то Оуэна не пустила. И правильно сделала. Обратно два человека всего пришли, да и те раненые и калеки теперь.

— А где этот лагерь?

— Говорят, у скал где-то, вон в ту сторону лететь.

— К северу, что ли?

— Ну да, к северу, — она вдруг покосилась на него. — А зачем это ты спрашиваешь?

Анакин не ответил.

— Далеко?

— Не знаю.

Он пошел прочь из кухни.

— Анакин, подожди.

— Что?

— А зачем тебе это?

— Надо, — ответил Скайуокер. — Одного костра этой ночью будет мало.

Беру удивленно посмотрела на него. Ничего не понимая и ничего не говоря, вернулась к мужу.

Мотор старенького спидера хрипел и скрипуче молил о помощи — из него еще никогда не выжимали таких скоростей. Скайуокер почти не обращал на это внимания — он проверил машину Ларса и убедился, что этот спидер лучше того, который он угнал в Мос-Айсли.

Он знал, что сумеет добраться в лагерь. И вернуться обратно — тоже сумеет.

Хотя о последнем он не задумывался.

Ночь обволакивала, слепила глаза. Пыталась остановить и била в лицо ледяным ветром. Пальцы примерзали к штурвалу спидера так, что он их почти не чувствовал.

И об этом он тоже не задумывался.

Пустыня молча наблюдала за мчащимся на безумной скорости спидером.

Анакин вел спидер вдоль гряды скал, просто потому что так было легче всего ориентироваться.

Он здесь уже бывал. Правда, не ночью. И давно.

Когда он случайно набрел на лагерь тускенов, ему было девять лет. Хорошо, хватило ума вести себя осторожно и не лезть к ним. Понаблюдать, запомнить дорогу и никогда больше туда не возвращаться.

Если то, что сказала Беру — правда, значит, тускены вернулись на старую стоянку. И с нее начинали походы против окрестных жителей. Которые им почему-то мешали. Впрочем, тускены тоже мешали людям. Вообще не-тускенам. Кто был первым в этом многовековом конфликте, неясно. Фермеры говорят, что тускены всегда недолюбливали татуинских колонизаторов. Еще говорят, что первые колонизаторы, а это был далеко не цвет столичной интеллигенции, отнимали у тускенов землю и скот.

Ему было все равно, кто и перед кем был виноват десять или двадцать веков назад.

Сегодня это противостояние стало его личной войной.

Анакин вспоминал все, что видел тогда в том лагере. Все, что когда-либо слышал от тускенов…

… и что рассказывала мама…

Скалы смыкались вилкой, и Скайуокер узнал место, которое искал.

Он замедлил ход спидера, а потом и вовсе заглушил мотор. Оставил машину под ближайшей скалой. Поднял воротник — зябкий ночной ветерок пусть и не казался ледяной бурей, но также норовил забраться под куртку. Размял закоченевшие пальцы.

Он пошел пешком, иногда освещая себе путь зеленоватым экраном комлинка. Очень скоро заметил следы бант.

… Тускены берегут своих животных. Это молоко, мясо и навоз, который сушится и используется как топливо и строительный материал….

Потом Скайуокер услышал рев. И вслед за ним — эхо. Значит, лагерь совсем рядом — в ущелье.

Анакин прошел вдоль скал, высматривая наиболее пологие места и удобные уступы. Затем полез вверх, преодолевая присыпанную песком каменную стену. Чем дальше лез, тем светлее становилось. Последним рывком вытянул себя на гребень — по глазам резанул свет костров.

Стоянка была как на ладони.

Осторожно передвигаясь по гребню, Скайуокер изучал лагерь.

Девять, нет, десять хижин. Вооруженный отряд караульных — примерно тридцать тускенов — охранял единственный проход между скалами. Удобно для защиты изнутри и тактически неверно для нападения со стороны, если нет лазерных орудий или хотя бы гранат. Скорее всего, именно там и захлебнулась неумелая атака фермеров.

Еще несколько караульных бродили по лагерю или коротали время у костров. На краю лагеря топтались две банты.

Несложно, решил Анакин.

Начать с тех, кто в хижинах, а затем устроить панику.

Скайуокер стал спускаться вниз по скале. Рваный свет костров помогал не оступиться на камнях и одновременно грозил выдать. Как и любой шум. Он постоянно поглядывал в сторону лагеря. Спрятался за ближайшим выступом, когда увидел караульных. Понаблюдал. Выждал. Сполз вниз.

Камнепад мелких обломков из-под сапог — один из тускенов обернулся на звук.

Пара слабых хрипов потонули в треске ночных костров — Анакин придушил караульного Силой. Второго, подбежавшего посмотреть, что случилось с товарищем, тоже. Никто ничего не заметил. Лагерь этой воинственной расы, веками практиковавшей разбойные походы и нападения из засады, оказался беззащитен перед человеком, который пришел вовсе не для того, чтобы поиграть в благородство и бросить вызов на поединок.

Это было легко.

Бесшумно скользнуть внутрь жилища, включить сейбер…

… Металлический цилиндр, внутри которого находится источник питания и кристалл адеганита. Кристалл адеганита фокусирует энергию источника питания и выпускает её через вогнутый диск на торце рукояти в виде плотного и равномерного луча…

Трое укрывшихся шкурами спящих. Три взмаха синего пламени.

Это тоже было легко.

… Моим сейбером тоже можно рубить и резать.

В углу хижины горел сложенный из камней очаг. Удар Силой — и камни покатились в разные стороны. Горящие куски навоза — к стене. Про это он тоже узнал еще в детстве — навоз медленно загорается, и нескоро дает пламя. Однако потушить его также трудно, как и поджечь.

Минут через десять вся хижина должна была стать большим погребальным костром.

Анакин уже хотел выйти, но что-то задержало его.

… Это правильно? Справедливо?

Это война, сказал он себе.

Потом подошел к лежанке, сбросил с нее выделанную шкуру банты. Под шкурой лежал разрубленный пополам маленький тускен.

… Этот ребенок — еще никого не убивал.

Стена хижины начинала обугливаться.

… Уйти? Забыть? Одной вырезанной семьи и двух караульных — достаточно?

Он побрел к выходу, и сапогом зацепил кучу мусора на полу. Из кучи выкатился серый кубик.

Анакин поднял его, стряхнул грязь и пыль. Этот серый пластиковый кубик он хорошо помнил, и трещину по краю тоже. Повертел в руках, нашел кнопочку. Включил. Экран приветливо вспыхнул зелеными цифрами.

Мамины часы. Старые, дешевые, убогенькие мамины часы. Мама почему-то не хотела с ними расставаться. Один раз Анакин привез ей совершенно новый хронометр. Приехал через год и увидел его на полочке в комнате Беру. Удивился — уж не присвоила ли хозяйка фермы приглянувшуюся вещь?

Беру он очень нравился, и я решила сделать ей подарок, сказала мама. Это ведь ничего? Конечно, я привезу тебе еще лучший хронометр, пообещал тогда Анакин.

И — забыл.

Скайуокер так и не узнал, почему мама берегла этот подтреснутый серый кубик. Он положил часы во внутренний карман куртки.

Беречь.

Память о человеке.

… Мне не надо справедливости.

… Я просто хочу отомстить.

Он вышел наружу.

Во второй хижине проделал все то же самое. Разве что на шесть тел потребовалось шесть ударов сейбера. Нехитрая арифметика.

В третьей хижине жила большая семья или даже две… жили. Два очага. От высохших стен быстро потянуло дымом.

В четвертой…

В пятой кто-то проснулся и высунул из-под шкуры голову. Тело упало обратно на лежанку, обмотанная грязными тряпками голова покатилась к очагу.

В шестой…

… Тебе мало мертвых?

… Да. Мало.

Около седьмой опять встретил двух караульных, вооруженных чем-то похожим на короткие копья. В куски — и живое, и неживое.

В седьмой…

В восьмой… хижину разделял полог. За пологом кто-то прятался. Скайуокер немного подождал, прислушался. Затем ударом сейбера снес полог. Перед ним застыла тускенская женщина. На руках — живой сверток. За ней — еще два малыша.

Тускенка не кричала, не молила о пощаде. Только молча смотрела на него и на синее пламя в его правой руке.

… Я не рыцарь.

Зачеркнул сейбером. Всех четверых.

В девятой… не спали. Двух убил сразу, третьего оставил без руки, и тот завыл в голос, а потом скорчился от боли на полу. Четвертый даже пытался сопротивляться резне — схватился за древнюю винтовку. Анакин срубил винтовке ствол, потом голову разбойнику. Настиг и добил покалеченного тускена, который внезапно нашел силы вскочить и рвануться к выходу.

Из хижин уже вырывался огонь.

Караульные заметили пожар, закричали, разбежались в стороны. Они пока не понимали, что случилось. Тыкались в горящие жилища и находили горящие трупы.

Анакин зашел в последнюю хижину, что стояла в центре лагеря. Он уже не сбрасывал шкур с мертвых тел — интерес к тем, кого он убивал, начисто пропал. Решил пока не поджигать. Тускены проверяли все жилища, значит, рано или поздно сунутся и сюда.

Ждать пришлось недолго. Всего через несколько минут сбежался небольшой отряд. Очень глупо сбежался. Слишком уж они привыкли рассчитывать на человечий страх и даже не думать о простейшей засаде.

Впрыгнули, поозирались… Никто из пятерых не успел выстрелить.

Скайуокер прорезал дыру в противоположной стене. Выходить не стал. Решил подождать. Через минуту в дыру заглянули сразу двое. Третий запрыгнул с разбегу, держа винтовку наготове. Анакин левой рукой перехватил ствол — выстрел пришелся в потолок. Правой рукой ударил сейбером. Кому по шее, кому по туловищу.

Анакин подождал еще немного. Осторожно выглянул наружу и в стороне заметил четверых тускенов. Оценив расстояние, выключил сейбер. Сорвал бластер с пояса и открыл прицельный огонь.

Потом вышел из хижины. Скрываться уже не было смысла.

… Добить остальных.

… Это легко.

… Заблокировать проход между скалами и перебить всех, кто попытается ускользнуть.

Караульный, издав вопль, бросился на него с копьем. Скайуокер сбил тускена с ног и пригвоздил его же оружием к земле.

Снова включил сейбер. Заметил, что двое тускенов, прижимаясь к камням, пытаются вырваться из ущелья. Догнал, снес обоим головы.

Еще один тускен, обезумев от страха, полез по отвесной скале вверх.

… Выжечь все это с орбиты было бы еще проще.

… Всю поверхность планеты — огнем турболазеров.

Тускен захрипел — легкие вдруг разучились дышать, еще минуту он отчаянно пытался цепляться за камни, балансировал… Не выдержал, упал с высоты нескольких метров, скорчился и затих.

Скайуокер отреагировал на звук рядом, и ударом с разворота рассек туловище подкравшегося караульного.

… Ненавижу Татуин.

Неподалеку заревела банта — животные пугались наступавшего со всех сторон пламени. Две тускенские женщины тщетно пытались ее утихомирить. Анакина они сначала не заметили, а когда заметили, было уже поздно. Потом он разрубил привязи. Неуклюжие животные помчались по ущелью, прибавляя к панике свой топот и рев.

Кто-то снова пытался в него выстрелить. И снова не успел.

… Сейбер — элегантное оружие рыцарей.

Им можно рубить и резать.

Резать и рубить.

… Мне не надо справедливости.

… Я просто хочу отомстить.

Десять погребальных костров сливались в один большой.

… Только это мне и осталось.

Погребальный костер джедай складывал всего лишь раз в жизни, и было это двенадцать лет назад.

Кеноби хорошо помнил, как он прилаживал друг к другу бревна набуанских пальм, и тайком утирал слезы. Тайком, потому что падавану Ордена не пристало реветь. А ему хотелось не слезы утирать. Хотелось выть и биться на полу в истерике. Только он себе этого не позволил.

Потому что знал… нет, не формулу о том, что смерти нет, есть Великая Сила. Знал, что тот кто плачет, всегда плачет о себе. Он и плакал о себе, и не стеснялся в этом признаться.

Теперь вот Анакин.

У которого все наоборот. Лучше бы он кричал, бился в истерике, рыдал в голос. А он… он поначалу воспламенился, так не хотелось ему отпускать мать.

Отпустил. И застыл куском льда.

Рыцаря обдало холодом. Не от того, что была ночь — при такой работенке не замерзнешь.

… Разве бывает лед поверх пламени?

— Ты что, джедай?

Тишину вспорол грубоватый голос фермера.

— Джедай.

— Слушай, а что за дела у тебя со Скайуокером?

— Идет война, — принялся объяснять Кеноби, — и мы…

— Он же вроде навигатором на фрахтовике был?

Вот оно что. Командир «Виктории» в этом доме считается навигатором фрахтовика. Ладно, значит, кому-то это нужно и выгодно. Не будем рушить легенды.

— Скажем так, Анакин мне помогает.

— Помогает? Сам, что ли, вызвался?

— Я же говорю, в Галактике идет война.

— Никогда бы не подумал. Вроде нормальный парень был. Ну ладно, может, и не совсем нормальный. А теперь… и ради чего?

Кеноби улыбнулся.

— Представьте себе, не все в мире диктуется деньгами.

Фермер недоверчиво помотал головой.

Рыцарь не подал виду и направился обратно в дом. Сперва заглянул в комнату Шми, потом прошел на кухню.

— Беру, а где Анакин?

— Так он в комнате был, с матерью.

— Я только что оттуда, — сказал Кеноби. — Его там нет.

— Посмотрю сейчас, может, он на двор пошел.

Беспокойство кольнуло в сердце ледяной иглой.

— И там его нет. А когда ты его видела последний раз?

— Ой, — она виновато и глупо улыбнулась. — Не знаю. Может, час назад.

— Где?

— Да вот в комнате Шми. Он еще спрашивал…, - Беру осеклась.

— Что он спрашивал?

— Про тускенов. Где их найти, и куда ходили фермеры.

Кеноби захотелось застонать. Рыцарь бросился к двери, потом опять повернулся к Беру.

— Так что ты ему сказала?

— Что они где-то на севере. Вон там, — она показала рукой в окно.

Дура, захотелось крикнуть рыцарю. Дура, дурища, тупая деревенская девка, да как же я его теперь найду! Я же ничего не знаю на этой вашей проклятой планете!

— На севере, — прошептал он.

Он выбежал во двор, нашел спидер, который Анакин угнал у забрака. Пешком тот уйти не мог. Да и фермеры не ходят по пустыне пешком. Значит, Анакин взял машину Ларсов.

Догнать!

Кеноби впрыгнул в спидер, завел мотор, рванул с места.

Никогда в жизни, ни на какой миссии, ни при каких обстоятельствах он не вел спидер так быстро. Слабенький фонарик на носу машины отчаянно боролся с ночной слепотой и отчаянно проигрывал. Впереди внезапно выросла стена скал, и рыцарь что есть силы ударил по тормозам.

Дальше — куда? Вдоль гряды? Поперек, или по диагонали?

Через полчаса Кеноби и вовсе остановил машину. Теперь он действительно заблудился. Курс «на север» не сработал. Ни тускенов, ни Анакина он не обнаружил.

… Если не случилось самого страшного.

Не случилось, сказал себе джедай. Анакин здесь вырос и лучше меня понимает, как себя вести в пустыне.

… Ничего он не понимает. Раз выбежал против них в одиночку.

Был только один шанс отыскать Анакина в ночной пустыне, да и то небольшой. Кеноби сосредоточился, коснулся Силы.

Сила ответила ему. Пламенем и льдом, как он того ожидал и боялся.

… Что же он делает? Сражается за свою жизнь? Ищет убийцу матери?

Спидер понес рыцаря вдоль следующей гряды скал. Вскоре он уже не понимал, сколько пролетел и насколько далеко углубился в пустыню. И главное, сколько ему еще лететь.

Фантасмагорический танец злых каменных огрызков справа и холодное безвременье слева.

На черноту ночного неба наползла слабая серая дымка. Сперва Кеноби принял это за похороненную под тучами луну, потом вспомнил, что у Татуина нет спутников, а климат такой, что и туч тут давно не видели.

Еще двадцать минут безумной гонки по пустыне. Теперь казалось, будто скалы сами освещали ночное небо. Для одинокого костра слишком ярко. Неужели пожар?

Словно в подтверждение своих мыслей, он уловил явственный запах дыма и гари.

Вскоре рыцарь обнаружил узкий проход между скалами. Остановил спидер. Осторожно двинулся в ущелье.

Пламя свирепело и рычало, бушевало на черных остовах, тянулось ввысь, грозило подпалить небосвод и отбрасывало на скалы пляшущие неровные отблески. Запах гари раздражал гортань, а порыв ветра добавил к нему сладковато-едкий тон…

… так пахнет горящее человеческое мясо. И не только человеческое. Горящие трупы забраков и икточи источают тот же самый тошнотворно сладкий яд.

Надо было идти вперед.

Шаг за шагом, к огненной стене.

… Эти черные развалины — жилища? Сколько же их здесь было… пять, восемь, десять?

Он едва не наступил на распростертый на земле труп. Странное существо, подумал рыцарь, голова замотана тряпкой и еще эти металлические штуки торчат прямо на лице, неужели импланты? Вскоре увидел еще одного, причем обезглавленного. Потом втоптанные в грязь останки третьего.

Не останки — куски.

… два удара мечом…

… отсечь руку и диагональю — туловище пополам…

Кеноби остановился, когда до огненного заслона оставалось всего несколько шагов, и невыносимый жар не позволил пройти дальше.

Взгляд перенес рыцаря сквозь пламя.

… О Великая Сила…

На противоположной стороне лагеря стоял Анакин.

И Сила вновь ответила джедаю. Эхом выплеснула боль, темной кровью залила сознание, огнем хлынула в вены, стонами и криками обожгла разум, заглушая рев пламени в нескольких шагах от него.

… Не война — бойня.

… Палач с синим пламенем в руке…

… Спящих — в куски…

… Караульных — в куски…

… Кто посмел сопротивляться — в куски…

… Кто не посмел сопротивляться — в куски…

Его самого кромсало на части, гортань обжигало дымом, глаза слепило от пламени, он кричал, истошно вопил, звал на помощь, бежал прочь, полз по земле, бросался в хижины и видел там полупрожаренные трупы, отчаянно лез вверх по скале, падал, хрипел, внезапно теряя дыхание, захлебывался животным ужасом. Он был караульным, и в его горло втыкали собственное копье, он был тускенской женщиной, и видел, как злое синее пламя рубит ее детей, он был маленьким тускеном, полз к телу убитой матери и падал в песок двумя кусками мяса, потом он снова стал караульным и синий клинок рубил его винтовку вместе с конечностями.

… Раненый из последних сил поднимается с земли…

… Тускенка с ребенком на руках. Зачеркнуть сейбером…

… Подкрасться сзади — удар с разворота…

… Не война — бойня.

Сила отпустила его, и Кеноби с трудом удержался на ногах.

Обвел глазами ущелье, которое служило тускенскому племени приютом, спасало от песчаных бурь и прятало от фермеров…

… а в одно нелепое и злое мгновение его превратили в ловушку. В каменный мешок, откуда не вырваться.

Его бывший ученик сумел это сделать. И поэтому в одиночку справился с тем, что не смогли совершить пятнадцать фермеров. Еще бы. Три года на войне. Зачистки, диверсии, боевые действия в тылу противника. Профессионал.

Кеноби подавил в себе желание застонать.

На чашах весов — два погребальных костра. Хрупкое тело человеческой женщины еще не обратилось прахом, а за ее жизнь сын уже потребовал дань в сотню других жизней. Сотню — только потому, что больше в лагере не было.

Но ведь сколько жизней не положи на вторую чашу весов, первая всегда окажется тяжелее!

Сила вздрогнула и ответила огненным всполохом.

… Я не рыцарь.

Их взгляды — сквозь огонь — соприкоснулись.

Анакин обогнул костер, прошел мимо Кеноби и направился к проходу. Ничего не сказал. Два холодных синих кристалла вместо глаз. На лице — ледяная маска. Сквозь маску — только смертельная усталость.

Больше ничего.

— Ты считаешь, что это справедливо? — дрогнувшим голосом вдогонку.

Скайуокер остановился. Обернулся. С минуту глядел на рыцаря. Словно не понимал, чего от него хотят и на каком языке с ним разговаривают.

— Они же не все были воинами, — добавил Кеноби.

— Да, — неожиданно согласился Анакин. — Моя мать тоже не была воином.

Больше ничего.

Анакин осторожно поднял закоченевшее тело и вынес его на руках из дома.

До рассвета оставался час, максимум два. К этому времени все будет кончено, решил он.

Скайуокер положил тело матери на ложе из досок. Беру протянула ему охапку только что собранных пустынных растений, и он укрыл ими мать. Другую охапку принес С3PO.

Даже цветов достать неоткуда.

Анакин поджег сухие ветки. Пламя неожиданно быстро взметнулось ввысь. Беру и Оуэн некоторое время стояли, взявшись за руки. Потом вернулись в дом. За ними ушел Кеноби, заодно утянув с собой дроида.

Скайуокер остался наедине с погребальным костром.

Красные всполохи — единственным цветным пятном в пустом холодном и таком бессмысленном мире.

— Я больше не вернусь сюда, мама. Прости меня.