Глава 39

Велигорский с трудом сохранял спокойствие. Он охрип и сильно вспотел, от него плохо пахло. Мирский почти жалел полковника.

Торжественно открылся вход в библиотеку третьей камеры, и Погодин с Притыкиным поторопили пленника несколькими хорошо рассчитанными толчками своих автоматов. Мирский неторопливо шел следом.

— Так вот где вы впустую тратили свое время! — крикнул через плечо Велигорский.

— Вы никогда здесь не были? — спросил Мирский, изображая удивление. — Я все же считал вас более любопытным.

— Это бессмысленно, — заявил Велигорский. — Здесь все забито американской пропагандой. Зачем зря терять время?

Мирский громко рассмеялся — больше от злости, чем от веселья.

— Бедный вы сукин сын, — сказал он. — Те, кто построил этот космический корабль, не в большей степени американцы, чем вы и я.

Они остановились перед рядами кресел и хромированных капель.

— Если вы меня убьете, Белозерский и Языков вполне готовы продолжить дело, — сказал Велигорский.

— Я не собираюсь вас убивать. Мы нужны друг другу. Я хочу, чтобы вы сели.

Велигорский стоял, трясясь, словно продрогший пес.

— Кресло вас не съест, — успокаивал Погодин, снова подталкивая его.

— Вы не сможете промыть мне мозги! — взревел полковник.

— Нет. Но, может быть, я смогу обучить вас. Сядьте.

Велигорский медленно опустился в ближайшее кресло, со страхом глядя на каплю.

— Вы хотите заставить меня читать? Очень глупо.

Мирский обошел кресло сзади и протянул руку, чтобы открыть крышку пульта.

— Хотите научиться говорить по-английски, по-французски, по-немецки?

Велигорский не ответил.

— Нет? Тогда, может быть, немного истории? Не с американской точки зрения — с точки зрения наших потомков. Русских, переживших Гибель.

— Меня это не интересует, — сказал Велигорский; отражение его бледного мокрого лица в капле представляло собой почти целиком один большой нос.

— Это то, что американцы скрывали от нас, — пояснил Мирский. — Разве не ваш долг — познакомиться с сокровищем, за которое мы боролись? Ваше руководство не может этого сделать. Они мертвы или скоро будут мертвы. Вся Земля будет покрыта дымом в течение многих лет. Миллионы погибнут от голода или замерзнут. К концу десятилетия в живых останется менее десяти миллионов наших соотечественников.

— Вы несете чушь. — Велигорский вытер лицо рукавом.

— Наши потомки построили этот корабль, — сказал Мирский. — Это не пропаганда. Звучит фантастично, но это правда, Велигорский, и все наши ссоры друг с другом не могут скрыть ее. Мы тренировались и прилетели сюда, и сражались, и погибали, чтобы найти эту правду. Вы будете предателем, если отвернетесь от нее.

— Вы предлагаете поделиться властью? — поинтересовался Велигорский, глядя на него.

Мирский выругался себе под нос и повернулся к аппарату.

— Он будет говорить с вами по-русски, — сказал он. — Он ответит на ваши вопросы и научит вас, как им пользоваться. Теперь спрашивайте.

Велигорский широко раскрытыми глазами смотрел на плавающий перед ним библиотечный символ.

— Спрашивайте.

— С чего я должен начать?

— Начните с нашего прошлого. С того, что учили в школе.

Символ превратился в вопросительный знак.

— Расскажите мне… — Велигорский посмотрел на Мирского.

— Продолжайте. Это не больно, но это увлекает.

— Расскажите о Николае I.

— Это неинтересно, — возразил Мирский. — Слишком далекое прошлое. Попросите его рассказать о великих стратегических планах Советской Армии с 1960 по 2005 годы. — Он улыбнулся. — Вас это никогда не интересовало?

— Расскажите мне… об этом, — попросил Велигорский.

Библиотека бесшумно вела поиск и упорядочение информации; множество разноцветных символов мелькало перед глазами. Потом начался сеанс.

Полчаса спустя Мирский повернулся к Погодину и Притыкину и приказал возвращаться в четвертую камеру. Он кивнул в сторону погруженного в транс Велигорского.

— С ним проблем не будет, я послежу.

— Когда мы сможем воспользоваться этим? — спросил Притыкин.

— В любое время, когда будете свободны. Библиотека открыта для всех.


Белозерский выдернул мускулистого Плетнева из кресла и с удивительной силой развернул его лицом к себе.

— Когда я слышу подобное, я знаю, что это лишь плод фантазии, — прорычал он.

— Это легко доказать, — заявил Плетнев, повернув голову, чтобы уклониться от кулака Белозерского, сжимающего его воротник. — Мы можем отправиться туда — товарищи Притыкин и Зиновьев рассказали все, что им известно. Седьмая камера не имеет конца. Она продолжается до бесконечности.

Белозерский отпустил его и медленно отступил назад, сжав кулаки.

— Чепуха! Притыкин и Зиновьев — интеллигенты. Почему я должен им верить?

Языков сделал знак солдатам, чтобы те взяли Плетнева за руки.

— Вы предали нас ради собственной ничтожной шкуры, — заявил он. — Вашей обязанностью было умереть здесь, а не ползти на брюхе к американцам.

— Все было кончено, — сказал Плетнев. — У нас не было выбора.

— Этот кусок скалы может стать нашим! — закричал Языков. — Где Мирский?

— Я же вам сказал. Он в четвертой камере.

— Дерьмо. Он в своей любимой библиотеке, — подытожил Белозерский.

— Вот там мы его и арестуем, — решил Языков. — Сейчас нужно найти Гарабедяна и Анненковского — это тоже люди Мирского. Товарищ Плетнев, я лично расстреляю вас у дальней стены седьмой камеры. Я размажу вашу кровь и контрреволюционные мозги по вещественному доказательству вашей виновности. — Он с отвращением махнул рукой. — Пусть сидит здесь, пока мы не найдем остальных.


Римская нес сообщение от Белозерского. Он поднялся по ступенькам к бывшему кабинету Лэньера, принадлежащему теперь Хоффман, и постучал в дверь. Ему ответила Берил Уоллес.

— Сообщение от русских, — коротко сообщил он. Лицо Римская было бледным, и выглядел он так, словно не спал несколько дней.

— Что-нибудь важное? — спросила Берил.

— Берил, не стройте из себя мелкого чиновника. Где Джудит?

— Она внизу, совещается с медиками. Не хочу показаться чересчур официальной, Джозеф, но она очень занята.

— Да, конечно, а советские очень заняты тем, что они советские, и, думаю, из-за этого могут возникнуть проблемы. — Ученый вытер глаза и подслеповато моргнул.

— Я позвоню ей. Она встретится с вами внизу у столика секретаря.

Римская что-то проворчал и тяжело спустился вниз.

Хоффман вышла из помещения, где проходило совещание, и, взяв у Римская электронный блокнот, быстро прочитала его. Она тоже выглядела усталой, хотя и не до такой степени. Глаза ее покраснели, а щеки припухли от недосыпания.

— Кто такой этот Белозерский… Его должность, звание?

— Замполит — политический офицер, — сообщил Джозеф. Руки его дрожали. — Майор. Я разговаривал с ним пару раз.

— Что вы о нем думаете?

Римская угрюмо покачал головой.

— Твердолобый, невежественный, лишенный воображения. Меня больше беспокоят двое других — Языков и Велигорский. Они умнее и потому более опасны. Если они утверждают, что отстранили Мирского и мы должны иметь дело непосредственно с ними, то, вероятно, это действительно так.

— Тогда организуйте встречу. Мы не можем прекратить переговоры из-за их внутренних ссор. И выясните у… как его?.. Зиновьева или Притыкина. Выясните, что происходит и в какой мере это касается русского гражданского персонала.

— Их нигде нет. Возможно, они арестованы или убиты.

— Думаете, все зашло далеко? — поинтересовалась Хоффман.

— Они действуют очень по-русски. — Ученый развел руками.

— Я буду занята примерно еще час. Предложите им встретиться с нами через полтора часа.

— Лучше пусть они сами назначат время, а потом немного подождут, — предложил Римская.

— Это ваше дело.

Джудит смотрела, как высокий мрачный математик выходит за дверь, а затем уставилась на голую стену над столом Энн. Секретарша ушла на ленч в кафетерий.

— Только тридцать секунд, — прошептала Хоффман, сосредотачиваясь.

Она стояла в одиночестве, размеренно дыша, слегка постукивая пальцем по краю стола, отсчитывая время по неким внутренним часам. Когда прошло полминуты, она крепко зажмурилась, затем широко открыла глаза, глубоко вздохнула и повернулась к двери конференц-зала.

Загрузка...